Передав сообщение, рокер выпрямился и, не оборачиваясь, зашагал дальше. Обычный прохожий, который попросил прикурить или поинтересовался, как ему добраться до какого-то места… Все произошло очень быстро. Какая разница, зачем человек подходит к машине, пусть и полицейской? И все же полицию как-то распознают всегда. После того как овчарку увели, доберман успокоился и захлопнул пасть. Однако обычная местная публика встревожилась, особенно после того, как Франк включил проблесковый маячок и завел мотор.
На перекрестке Фрёлик повернул налево.
Когда они проезжали под большим рекламным щитом, на лысине Гунарстранны заплясали зеленые и красные огни. Остановились на светофоре. Наконец-то зеленый! Машина тронулась с места. Вечером заметно похолодало; поднялся ветер. Проститутки прятались в дверях и подворотнях. Только одинокая молодая девушка в распахнутой меховой шубке шла, широко расставляя ноги, по правой стороне улицы. Франк с одобрением оглядел ее округлые бедра, которые не скрывала мини-юбка. Он махнул еще одному тайному агенту, который поедал хот-дог рядом с патрульной машиной. Двое пьяниц толкались на тротуаре рядом с синей неоновой вывеской ресторана. Они пытались поднять своего товарища. Тот валялся на асфальте ничком; под ним темнела лужа – то ли крови, то ли рвоты.
Фрёлик повернул на Банкпласс, притормозил у тротуара, заглушил мотор. Проститутка, заметив их машину, быстро юркнула в подворотню. Прежде чем она скрылась в темноте, Франк углядел полоску шелковистой кожи над блестящими черными ботфортами. Он поозирался по сторонам. Машин было немного, и ехали они медленно: водители высматривали «ночных бабочек». Светловолосый парень в джинсах мочился у крыльца с ржавыми перилами рядом с Музеем современного искусства. За ним какая-то девица в мини-юбке неспешно подошла к машине, нагнулась и оглядела клиента перед тем, как сесть. Но на ступеньках банка никого не было.
Он снова стал осматриваться. Агент сказал: старый банк… Тот, кого они ищут, не в том состоянии, чтобы далеко уйти.
– Вон он!
Какая-то фигура, пошатываясь, брела по Конгенсгата, удаляясь от них. Его пальто было расстегнуто; в правой руке он сжимал предмет, похожий на бутылку. Двигался он с трудом; его бросало от одного края тротуара к другому. На ходу он то и дело врезался в машины, рекламные щиты и прочие препятствия.
Они вылезли из машины и пошли за ним. Пьяный все чаще спотыкался. Длинная прядь волос над левым виском развевалась, как флаг. Гунарстранна и Фрёлик прибавили шагу. Они догнали пьяного, когда тот упал на колени, споткнувшись о камень на лужайке.
– Свеннебю!
Франк присел рядом на корточки.
Свеннебю с трудом поднял голову. Он никак не мог сфокусироваться. Пальто и рубашка у него были грязные; похоже, его не раз вырвало. Он почти ничем не напоминал человека с фотографии. Точнее, какое-то сходство оставалось, но из-за распухшего лица он сильно переменился. Губы выпятились вперед, а глаза по обе стороны крупного острого носа, наоборот, ввалились. Он смотрел на них без всякого выражения.
– Полиция! – властно произнес Франк, хотя и понимал, что их собеседнику сейчас море по колено.
Свеннебю еще больше выпятил губы. Голова все время падала на грудь. Нижняя губа еще больше выпятилась вперед. Голова упала на землю. Свеннебю попытался встать, но голова, похожая на спелую грушу, как будто тянула его к земле. Франк встал и пустил на свое место Гунарстранну. Свеннебю вяло махнул рукой, и его снова обильно вырвало. Бутылка выпала из рук и разбилась.
В мутной белесой массе, от которой разило спиртом, плавали кусочки моркови и горошины. Гунарстранна отошел подальше, опасаясь за свои брюки. Свеннебю медленно поднял руку и вытер сопли. Когда рука безвольно упала, он сам потерял равновесие и рухнул лицом в собственную блевотину. Второй рукой он попытался опереться об асфальт и поранился об осколок. Ладонь покраснела от крови.
Гунарстранна нагнулся и ловко перевязал рану платком.
– Свеннебю! – негромко, дружелюбно позвал он.
Голова у Свеннебю по-прежнему моталась из стороны в сторону.
Гунарстранна осторожно приподнял голову пьяницы и запрокинул ее назад. Лицо было все в слизи и рвоте.
– Свеннебю!
Никакого отклика.
Гунарстранна схватил его за мочку уха и сильно дернул. Свеннебю закатил глаза; видны были только белки. Когда Гунарстранна отпустил его ухо, Свеннебю вдруг разинул рот, и его снова вырвало.
Оба полицейских поспешно отскочили. Увидев, что опасность миновала, Гунарстранна снова склонился над менеджером по маркетингу. Он решил предпринять последнюю попытку.
– Рейдун! – прошептал Гунарстранна. – Рейдун Росендаль!
Никакой реакции.
Свеннебю с трудом сел на тротуар, разведя ноги, как малыш в песочнице. Брюки у него тоже испачкались.
Мимо поспешно прошла пожилая пара. Женщина постаралась обойти их подальше; оба испуганно косились на полицейских.
Свеннебю попытался засвистеть, но из его рта вырвался только хрип. Он икнул. Пустил сопли. Губы у него кривились. В нем что-то хрипело и клокотало. Он покачнулся и завалился на бок, стукнувшись головой о крыло стоящей рядом машины. Франк с трудом вернул его в сидячее положение. Теперь из виска у Свеннебю тоже шла кровь. Он по-прежнему хрипел что-то неразборчивое. С трудом расстегнул ширинку, кое-как извлек свой инструмент и, шумно вздохнув, помочился – в основном себе на брюки. Вокруг него на асфальте растеклась лужа.
Гунарстранна и Фрёлик вернулись к своей машине.
Свеннебю, широко расставив ноги, сидел в луже собственной мочи. Его еще раз вырвало. Голова моталась туда-сюда.
Сообщить о нем по рации Фрёлик предоставил Гунарстранне.
Скоро приехал фургон с включенной мигалкой. Два констебля проворно подхватили Свеннебю под мышки и втолкнули внутрь. Он упал ничком и остался лежать на месте, как ком теста, который бросают о кухонный рабочий стол.
– Позовите к нему врача! – крикнул Гунарстранна. – Пусть осмотрит его руку!
Констебль кивнул. Менеджера по маркетингу увезли.
Глава 21
Сигур Клавестад спал беспокойно. Ему снилась молочно-белая кожа на фоне предрассветного окна. Во сне звонил телефон, но на том конце линии была тишина. Правда, он понимал, что ему все только снится. Он приказывал себе перевернуться на другой бок или вообще проснуться, взять себя в руки. Тревога не проходила. Казалось, страшный сон никогда не кончится. И все же ему удалось широко открыть глаза.
Он сразу заметил, что у него пропотело одеяло – задубело и стало холодным. Не шевелясь, он лежал на спине и смотрел в потолок. Была ночь. Снаружи лился тусклый свет уличного фонаря. Интересно, подумал он, который час. Тишина подсказала, что уже поздно. Шума машин совершенно не было слышно. Так тихо бывает от двух до половины четвертого, когда у ночных таксистов заканчивается смена. В четыре утра на улицу выходят рабочие утренней смены.
Всегда неприятно просыпаться посреди сна.
Как от толчка. Кажется, будто ты падаешь в бездонную пропасть и ничего не можешь поделать… И боишься, что кто-то набросится на тебя из темноты.
Он не мог заставить себя пошевелиться. Боялся шуметь. Боялся, что его кто-то услышит. Глупость, конечно, но так было всегда. С раннего детства, когда ему казалось, что в платяном шкафу прячется злодей в черной шляпе с занесенным мечом. Парализованный страхом, он долго вглядывался в темноту. Руки и ноги покрывались «гусиной кожей». Правда, потом он все же засыпал или, пересиливая себя, набравшись смелости, зажигал лампу у кровати.
Сейчас он жил один и прекрасно понимал, что его мучают детские кошмары. Тем не менее липкие пальцы его не слушались – как всегда.
Наконец он заставил себя повернуться. Тихо зашуршало одеяло. Он с трудом выпростал руку и включил ночник. У кровати появился круг тусклого света, не доходящего до углов комнаты. И все же он рывком сел и взял с тумбочки сигареты. Затянулся, совершенно не почувствовал вкуса и сразу же пожалел, что закурил… Не из-за противного привкуса во рту, а потому, что теперь придется открывать окно. Делать это ему почему-то не хотелось.
Он курил резко, порывисто. Вспоминал вчерашнего сумасшедшего старика. Его бешеные черные глаза… Наверное, гей. В городе полно спятивших геев. Вечно он на них натыкается! Физиономия старика напомнила ему одно лицо из прошлого. Как-то он сидел в трамвае. Вдруг в вагон ввалился какой-то тип, сел напротив и предложил: «Пошли ко мне, подрочишь и получишь тысячу». То же самое чувство, что и тогда, он испытал вчера со старикашкой. Липкий страх – ведь неизвестно, на что способны психи. Такие люди совершенно непредсказуемы; никто не знает, что творится у них в голове. Как вчера, когда он вдруг остановился, повернулся и увидел совершенно безумные глаза старика.
Зазвонил телефон.
Он не удивился, даже немного обрадовался, услышав звонок. Телефон был как-то связан с тем старым психом. Как будто он именно поэтому проснулся, ожидая, что случится нечто подобное. Он сунул сигарету в рот и, прежде чем поднять трубку, долго смотрел на аппарат.
Зазвонил телефон.
Он не удивился, даже немного обрадовался, услышав звонок. Телефон был как-то связан с тем старым психом. Как будто он именно поэтому проснулся, ожидая, что случится нечто подобное. Он сунул сигарету в рот и, прежде чем поднять трубку, долго смотрел на аппарат.
– Да. – Голос его срывался. Он откашлялся. Громче повторил: – Да!
На том конце – ни звука. Он извернулся, чтобы посмотреть на наручные часы. Половина четвертого. Как он и думал!
Вдруг он похолодел, услышав характерный щелчок. Как тогда, у Рейдун! Щелчок – и тишина. Кто-то на том конце линии бросил трубку…
В желудок как будто опустили килограмм свинца. Ноги под одеялом застыли и онемели. Он ничего не соображал. Думал о ней.
Он живо вспомнил, как она покорно улыбнулась и вздохнула, как несколько раз называла себя по телефону. А потом звонивший бросил трубку, и послышался такой же щелчок, как сейчас.
Он медленно положил трубку на рычаг. Еще медленнее лег и растянулся на кровати. Вспомнил увеличенный снимок, который показывал ему злобный коротышка полицейский. Ее изуродованные грудь и шея, выражение ужаса на лице…
Наверное, спасаясь от ударов, она пятилась назад, а потом споткнулась и упала. И поняла, что ей больше некуда идти.
Ночник на прикроватной тумбочке освещал почти всю комнату. Кроме углов.
Дверь в спальню была закрыта. Он лежал и вслушивался. Как-то слишком тихо.
Здесь кто-то есть?
Ноги у него затекли. Показалось, будто дверь в спальню открывается. Присмотревшись, он понял, что ему все только кажется.
Он пытался справиться с растущим страхом, успокаивал себя. Он у себя дома. Он совершенно один. Входная дверь заперта.
Почему звонили? Наверное, кто-то ошибся номером. Входная дверь заперта. А цепочка? Он закрылся на цепочку? Конечно нет. Он никогда не закрывался на цепочку. Цепочки – для старушек. Он закрыл глаза. Дверь. Ноги снова отяжелели. Там никого нет! Кто-то ошибся номером! Здесь никого нет! Встань, выйди в прихожую и накинь цепочку!
Проклятый страх. Запер ли он дверь на ночь?!
Он наблюдал за своими действиями как будто со стороны. Руки медленно отбрасывают одеяло… Он спускает ноги на пол… Встает…
Когда позвонили в дверь, он словно прирос к месту. Теперь не только живот, но и вся верхняя половина туловища налились свинцом. Шея похолодела. Мозг перестал анализировать действительность. Руки как будто усохли, утратили силу, стали как у восковой куклы; они ему больше не принадлежали.
Он одевался машинально, ничего не чувствуя. Все тело как будто онемело… Кое-как набросив на себя одежду, он сел на кровати.
Неужели ему все только мерещится?
Знакомый звонок. «Динь-дон». Слышал он его или выдумывает?
Сначала кто-то позвонил по телефону, а потом в дверь. Среди ночи – в половине четвертого. Он вспомнил нож, лежавший на столе у полицейского. Вспомнил, как сверкнуло лезвие при свете настольной лампы…
Он сам не знал, как оказался на пороге спальни. Схватился за ручку. Медленно, очень медленно, стараясь не шуметь, вышел в коридор. Осмотрел гостиную и кухню. Все тихо. В сером свете, проникавшем с улицы, он различал в полумраке очертания предметов. Желтая полоса в узкой щели между дверью и косяком подсказала, что он забыл выключить свет в прихожей.
Боясь пошевелиться, он стоял и прислушивался.
Невероятно тихо. Звонок. Слышал он, как кто-то позвонил, или нет?
Почему у него в двери нет глазка? Глазок в двери есть у всех. Подумать только, ведь можно было просто подойти к двери и увидеть, кто стоит с той стороны!
Вот.
Еще один звонок прозвучал особенно гулко в пустой прихожей. У него подкашивались ноги.
Там кто-то стоит. И ждет.
Во рту пересохло. Нужно ли что-то сказать, спросить, кто там?
Голова не работала. Он потерял голос. Дышал ртом. Невозможно так долго стоять в одной позе! Он пошевелился, и у него хрустнуло колено. В тишине звук показался ему резким, как выстрел. Интересно, слышно ли его за дверью?
Снаружи – абсолютная тишина. У него затекли руки и ноги. Стоять в одной позе невыносимо. Долго ли он так стоит? Ему казалось – целую вечность.
Он услышал шаги… За дверью кто-то ходил. У него не осталось никаких сомнений. Он закрыл глаза, медленно выдохнул.
Ссутулился. Колени подогнулись. Он не отдавал себе отчета в том, как напрягся.
Он посмотрел на часы, отметил время и прислушался. Оказывается, он простоял в прихожей десять минут. Целых десять минут! За дверью уже наверняка никого нет. Тот, кто приходил, ушел.
Когда он отпер и открыл дверь, собственная рука показалась ему ослепительно-белой.
Глава 22
Машину Гунарстранна оставил в Кампене. Через полтора часа, выйдя из автобуса и направляясь к «Гранд-отелю», он раздраженно хмурился. Нелегко существовать без машины. И мастерская оказалась совсем не такой, как он ожидал. Сначала он ее вообще не заметил. Вошел во двор, усыпанный гравием, увидел белье, которое сушилось на веревках, и какой-то сарай. У стены устроили стоянку для велосипедов. Мастерская как раз и помещалась в полуразвалившемся сарае, обшитом старыми серыми досками. Наверное, его не красили со времен Второй мировой войны. Из-под просевшей крыши торчала тонкая металлическая труба с обтекателем – прямо как в комиксе.
Увидев в углу дверь подъезда, он принялся читать таблички с фамилиями жильцов, но нигде не обнаружил вывески мастерской «Гундер авто». Осторожно вышел на улицу, еще раз взглянул на номера домов, перепроверил адрес. Выругался, повернулся к невысокой, тщедушной фигуре в заляпанном маслом комбинезоне; человек этот не спеша брел по улице ему навстречу.
– «Гундер авто»? Это я. – Коротышка дружелюбно улыбнулся и поманил Гунарстранну за собой в сарай.
Оказалось, его «шкода» там вполне помещается. Гундер помог ему заехать.
– Давай сюда! На меня! Прямо, выравнивай, выравнивай, на меня, на меня!
Наконец, усталый и вспотевший, Гунарстранна поставил машину как надо. Он едва успел распахнуть дверцу, а тощий коротышка уже достал домкрат и подкатил к машине металлический цилиндр. Гунарстранна решил, что в нем механик держит самогон – от него отходила трубка. Пару минут механик с ошеломленным видом разглядывал машину.
Потом оказалось, что у него нет никакой бумаги. В конце концов он поднялся в туалет, чтобы найти на чем писать. Вниз он спустился с двумя обрывками рулона и грязным карандашом.
– Хм… у вас что-то с зажиганием, наверное, машина глохнет, когда вы прибавляете газ…
Разглядывая тощего механика, инспектор скептически хмурился. Откашлявшись, спросил, когда можно будет забрать машину. Но внятного ответа так и не получил. Механик снова принялся прикидывать, что может быть не так и что еще из электрики может «полететь». Он обильно уснащал свою речь техническими терминами.
Возвращаясь на автобусе в центр, Гунарстранна сам себе удивлялся. Во что он ввязался, черт его возьми? Механика ему порекомендовал Фрёлик. Может, с ним посоветоваться? Кажется, механик живет в одном доме с подружкой Франка. Вроде человек надежный. И все же Гунарстранну не покидало дурное предчувствие. Надо было сразу уехать оттуда! Вздохнув, он решил подождать. Неизвестно, как механик справится с работой и сколько запросит. Инспектор решил, что подождет счет и только потом выместит гнев на напарнике.
Он вошел в кафе «Гранд-отеля» и остановился на пороге, выискивая глазами шурина.
Он услышал шипение, которое доносилось от окна, выходившего на Карл-Юханс-гате, и направился туда, хотя шурина пока еще не видел. Он вгляделся внимательнее. Вон он! В костюме, машет ему газетой.
Инспектор поклонился метрдотелю; тот холодно и сдержанно кивнул в ответ. Он подошел к столику шурина и сел.
За долгую жизнь брат Эдель научился подавлять приступы смеха. Смех у него был сухой и скрипучий, звучал, как будто рядом вращалась ржавая шестерня. Смеющийся шурин невольно оказывался в центре внимания… С другой стороны, когда он все-таки не сдерживался, его смех был заразительным. Но брат Эдель терпеть не мог изображать клоуна. Поэтому всякий раз, как ему хотелось рассмеяться, поздороваться или просто привлечь чье-то внимание, он издавал звук, похожий на змеиное шипение.
– Давненько мы с тобой не виделись, – вежливо начал шурин, мелкими глотками попивая кофе. Гунарстранна различил в его словах одобрение и подозвал официантку.
– Кофе! – буркнул он, повернулся лицом к столу и ответил любезностью на любезность. Они виделись впервые за четыре года. В первый раз после похорон Эдель.
В зале сидели хорошо одетые женщины; они пили утренний кофе с тортом и разговаривали. За отдельными столиками завтракали бизнесмены. Шурин ничем не выделялся из массы завсегдатаев: круглые очки, серый жилет, белая рубашка. На лице – доброжелательное и снисходительное выражение, которое немного портили тяжелые веки и странная улыбка, больше похожая на гримасу. Со стороны может показаться, что у него насморк. На стуле у окна лежал кожаный кейс. На столе – раскрытый ежедневник с дополнительными карманами, распухшими от визиток.