– Я боялся не самого побега, а того, что я на него не решусь, – впоследствии признавался он.
Войдя в туалет, Пачо закрыл дверь и вознамерился больше в коридор не возвращаться. Но внезапно другой охранник спросонья толкнулся в кабинку и посветил в лицо Пачо фонарем. Оба опешили.
– Ты чего? – пробормотал охранник.
– Живот прихватило, – стараясь сохранять спокойствие, ответил Пачо.
Больше ему ничего в голову не пришло. Охранник замер, не зная, что и думать.
– О'кей, – наконец кивнул он. – Желаю удачи!
Охранник застыл в дверях, освещая туалет фонарем и вперив в Пачо немигающий взор. Он стоял так до тех пор, пока Пачо не притворился, что сделал все свои дела.
Тогда сломленный неудачей Пачо решил бежать окончательно и бесповоротно.
«Вытащу лезвие из бритвенного прибора, вскрою себе вены, и к утру меня уже не будет», – решил он.
Но на следующий день падре Альфонсо Льянос Эскобар опубликовал в колонке, которую он вел в газете «Тьемпо», обращение к Пачо, заклиная его именем Господа не накладывать на себя руки. Эта статья три месяца пролежала в письменном столе Эрнандо Сантоса, который, сам не зная почему, колебался, не решаясь ее опубликовать. А тут вдруг в самый последний момент – тоже неизвестно почему – решился. Рассказывая об этом, Пачо до сих пор цепенеет от ужаса.
В начале апреля какой-то начальник средней руки, навещавший Маруху, пообещал договориться, чтобы ей передали письмо от мужа, которое было для нее лучшим лекарством.
– Нет проблем, – сказал начальник.
Это было невероятно! Он ушел около семи вечера, а в половине первого ночи – Маруха как раз вернулась с прогулки – Дворецкий торопливо постучался в дверь, запертую изнутри, и передал ей письмо. Оно было не из тех писем, что Вильямисар пытался передать через Гидо Парру, а то, которое он отдал Хорхе Луису Очоа. Глория Пачон де Галан еще сделала к этому письму ободряющую приписку. А на обратной стороне листа Пабло Эскобар собственноручно добавил: «Я знаю, для Вас и Вашей семьи это все ужасно, но ведь наша семья тоже сильно пострадала. Впрочем, не волнуйтесь. Обещаю, ничего плохого с Вами не случится, как бы ни складывались обстоятельства». А в конце Эскобар посоветовал ей с какой-то невероятной, даже безумной откровенностью: «Не обращайте внимания на мои заявления для прессы. Я делаю их просто чтобы надавить на правительство».
Зато письмо мужа разочаровало Маруху своим пессимизмом. Альберто писал, что все идет хорошо, но надо набраться терпения: ждать, возможно, придется еще долго. Не сомневаясь, что письмо прочитают прежде, чем передать, Вильямисар завершил его словами, которые больше адресовались Эскобару, а не Марухе: «Принеси жертву ради мира в Колумбии». Маруха пришла в ярость. Она столько раз мысленно ловила безмолвные послания Вильямисара, которые он сочинял по ночам на террасе, и умоляла от всего сердца:
– Вызволи меня отсюда! Я уже не знаю, на кого я похожа. Я ведь столько времени не смотрелась в зеркало!
Письмо Вильямисара побудило ее не набраться терпения, а написать ему, что она и так уже натерпелась. Сколько было жутких ночей, когда ее обуревал смертный ужас и она просыпалась в холодном поту! Маруха не подозревала, что письмо это старое, написанное в промежутке между провалом переговоров при посредничестве Гидо Парры и первыми свиданиями Альберто с братьями Очоа, когда все было совсем беспросветно. Как можно было тогда ожидать от Альберто оптимистических писем? Но теперь-то все по-другому, теперь путь к освобождению наметился вполне отчетливо…
К счастью, недоразумение позволило Марухе осознать, что гнев ее вызван не столько письмом, сколько застарелой и неосознанной обидой на мужа. Почему Альберто допустил, чтобы освободили только Беатрис? Он же управляет переговорным процессом! За девятнадцать лет совместной жизни у Марухи не было ни времени, ни повода, ни душевных сил задаваться подобными вопросами. И ответ, который она дала себе сейчас, вернул ее к реальности. Она выдержала месяцы заточения, потому что была абсолютно уверена: муж все время, двадцать четыре часа в сутки борется за ее свободу. Он делает это неустанно, даже не имея надежды. Почему? Да потому, что он совершенно уверен: она знает о его борьбе. Это был неведомый им самим пакт любви.
Они познакомились девятнадцать лет назад на рабочем совещании. Оба были тогда начинающими журналистами.
– Альберто мне сразу понравился, – говорит Маруха.
Чем? Она отвечает не раздумывая:
– Своей неприкаянностью.
Ответ самый что ни на есть неожиданный. На первый взгляд Вильямисар был типичным студентом-нонконформистом того времени: волосы до плеч, позавчерашняя щетина, одна-единственная рубашка, которую стирал только проливной дождь…
– Нет, иногда я все-таки мылся! – добавляет, покатываясь со смеху, Альберто.
На второй взгляд, он был пьяницей и бабником с несносным характером. Но Маруха сразу распознала в нем то, что вообще-то было понятно только с третьего взгляда: Вильямисар способен потерять голову из-за красивой женщины. А еще он умный и тонко чувствующий. И главное, в избытке обладает качествами, которые необходимы для завершения его воспитания: у него железная воля и мягкое сердце.
В ответ на встречный вопрос, что ему понравилось в Марухе, Вильямисар хмыкает. Наверное, потому, что, кроме внешних данных, никаких других оснований у нее влюбиться не было. Ей было уже за тридцать. В девятнадцать она обвенчалась в католической церкви со своим мужем и родила от него пятерых детей: трех девочек и двух мальчиков.
– Я Альберто сразу все рассказала, – откровенничает Маруха. – Пусть знает, что вступил на минное поле.
Он в ответ снова хмыкнул и вместо того, чтобы самому пригласить ее в ресторан, попросил общего приятеля: пусть пригласит их обоих. На следующий день Вильямисар пригласил ее и этого друга. В третий раз уже обедал с Марухой вдвоем, а на четвертый они обошлись без обеда и продолжали встречаться каждый день с самыми лучшими намерениями. Когда спрашиваешь Вильямисара, он был влюблен или просто хотел с ней переспать, Альберто отвечает в лучших сантандерских традициях:
– Не болтай ерунды! Все было сверхсерьезно.
Наверное, он даже не догадывался, до какой степени.
У Марухи была спокойная, ровная, идеальная семейная жизнь. Но возможно, она была чересчур пресной, а Марухе хотелось немного страсти и риска, чтобы почувствовать себя живой. Она выкраивала время для Вильямисара, ссылаясь дома на работу. Выдумывала несуществующие задания, в том числе по субботам с двенадцати дня до десяти вечера. По воскресеньям и в праздники она врала мужу, что ей надо на молодежный фестиваль, на конференцию по искусству или киноклуб, который почему-то устраивается в полночь. В общем, изобретала любой предлог, лишь бы побыть с Альберто наедине. У него таких проблем не возникало: он был холост и предоставлен сам себе. Жил как хотел, питался в ресторанах. Девушек у него было столько, что он ни одну не мог назвать своей постоянной подругой. Ему оставалось лишь защитить диплом, и он стал бы хирургом, как его отец, но ему тогда хотелось просто жить, а не лечить больных. В те времена любовь уже не довольствовалась мелодиями болеро; ушли в прошлое надушенные записочки, мода на которые держалась четыре столетия; стали анахронизмом слезливые серенады, монограммы на платочках, язык цветов, свидания в пустых кинотеатрах в три часа дня. Мир, вдохновленный счастливым безумием «Битлз», восстал против смерти.
Через год после знакомства Альберто поселился вместе с Марухой и ее детьми в стометровой квартире.
– Это был кошмар! – вспоминает Маруха.
И точно! Все со всеми ссорились, били посуду, жили в обстановке ревности и подозрительности.
– Я порой его дико ненавидела! – говорит Маруха.
– А я ее! – подхватывает Вильямисар.
– Но моя ненависть не длилась дольше пяти минут, – смеется она.
В октябре 1971 года они поженились в Венесуэле в городе Уренья, добавив к уже совершенным грехам еще один, ведь развода тогда не существовало, а в законность гражданской регистрации брака мало кто верил. Через четыре года родился Андрес, их единственный общий ребенок. Ссоры продолжались, но воспринимались уже менее болезненно: наученные жизнью, они понимали: милые бранятся – только тешатся.
Отец Марухи Альваро Пачон де ла Торре, гордость журналистики 40-х годов, погиб с двумя не менее знаменитыми коллегами в автокатастрофе, надолго запомнившейся товарищам по цеху. Мать тоже умерла, и Маруха с сестрой Глорией с ранней юности научились сами заботиться о себе.
В двадцать лет Маруха уже была чертежницей, художницей, ведущей и сценаристкой на радио и телевидении, успела поработать в рекламе и даже возглавить отдел пиара в нескольких крупных компаниях. И конечно, постоянно занималась журналистикой. Она с порога покоряла людей своими артистическими дарованиями и порывистым характером. Этому немало способствовали и лидерские задатки Марухи, которые не сразу можно было распознать, глядя в тихую заводь ее цыганских глаз. Что касается Вильямисара, то он забросил медицину, подстригся, выкинул заношенную рубашку на помойку, повязал галстук и сделался экспертом по оптовой продаже любых товаров, которые ему отдавали на реализацию. Однако в сущности он не поменялся. Маруха признает, что не столько удары судьбы, сколько именно Альберто отучил ее от формализма и предрассудков той среды, к которой она принадлежала.
Отец Марухи Альваро Пачон де ла Торре, гордость журналистики 40-х годов, погиб с двумя не менее знаменитыми коллегами в автокатастрофе, надолго запомнившейся товарищам по цеху. Мать тоже умерла, и Маруха с сестрой Глорией с ранней юности научились сами заботиться о себе.
В двадцать лет Маруха уже была чертежницей, художницей, ведущей и сценаристкой на радио и телевидении, успела поработать в рекламе и даже возглавить отдел пиара в нескольких крупных компаниях. И конечно, постоянно занималась журналистикой. Она с порога покоряла людей своими артистическими дарованиями и порывистым характером. Этому немало способствовали и лидерские задатки Марухи, которые не сразу можно было распознать, глядя в тихую заводь ее цыганских глаз. Что касается Вильямисара, то он забросил медицину, подстригся, выкинул заношенную рубашку на помойку, повязал галстук и сделался экспертом по оптовой продаже любых товаров, которые ему отдавали на реализацию. Однако в сущности он не поменялся. Маруха признает, что не столько удары судьбы, сколько именно Альберто отучил ее от формализма и предрассудков той среды, к которой она принадлежала.
Работали они не вместе, каждый с успехом, а дети росли на попечении школы. Маруха возвращалась в шесть и могла заниматься детьми только по вечерам. Испытав на собственном горьком опыте, что такое, когда тебя воспитывают в строгости и втискивают в рамки условностей, она хотела растить детей иначе и не ходила на родительские собрания в школу, не помогала детям готовить уроки. Дочки хныкали:
– Хотим маму, как у всех!
Но Маруха упорно тянула их в другую сторону, приучая к самостоятельности, готовя к выбору тех занятий, которые будут им по душе. Забавно, что все дети сделали именно такой выбор, о котором мечтала для них Маруха. Моника окончила Римскую академию художеств и работала дизайнером. Алехандра – журналист, режиссер, ведет авторскую передачу на телевидении. Хуана – сценарист и режиссер телевидения и кино. Николас сочиняет музыку для кино и телевидения. Патриота – профессиональный психолог. Андрес учится на экономиста, но дурной пример отца заразителен: любовь к политике уже уязвила скорпионьим жалом его сердце, и в двадцать один год юноша прошел на выборах в местный совет Чапинеро, в северном пригороде Боготы.
Луис Карлос Галан и Глория Пачон, занимавшиеся политикой еще с тех времен, когда они были женихом и невестой, сыграли решающую роль и в политической карьере Вильямисаров. Карьере, о которой Альберто с Марухой даже не мечтали. В тридцать семь лет Галан вышел на финишную прямую в президентской гонке, будучи кандидатом партии «Новый либерализм». Его жена Глория, тоже занимавшаяся журналистикой, и Маруха, имевшая огромный опыт в области рекламы и пиара, выступали в роли имиджмейкеров в шести президентских кампаниях. Вильямисар в отличие от многих политиков много лет занимался в Боготе оптовой торговлей, прекрасно разбирался в логистике, и эти знания пригодились ему для организации избирательной кампании. Работая в команде, они втроем развили за месяц такую бурную деятельность по продвижению «Нового либерализма» на выборах, что обскакали даже куда более маститых соперников. На выборах 1982 года Вильямисар стоял шестым в партийном списке. Ожидалось, что по нему пройдет всего пять кандидатов, а прошло девять. К сожалению, эта победа стала прелюдией к новой жизни, в которой спустя восемь лет Маруху похитили, и любовь супругов подверглась тяжелейшему испытанию.
Примерно через десять дней после того, как Маруха получила письмо, к ней без предупреждения нагрянул большой босс по прозвищу Доктор[5].
Впервые Маруха увидела его почти сразу же после похищения, когда ее ночью привезли в какой-то дом. Потом он приезжал еще три раза до убийства Марины и подолгу с ней о чем-то перешептывался. Это можно было объяснить только достаточно давними и доверительными отношениями. А вот отношения с Марухой у Доктора с самого начала сложились ужасно. Что бы она ни говорила – все встречалось в штыки.
– Вас не спрашивают! – надменно и грубо срезал ее Доктор.
Когда заложницы еще жили втроем, Маруха пожаловалась Доктору на ужасные бытовые условия, из-за которых у нее возникли хронический кашель и блуждающие боли.
– Мне приходилось ночевать в местах, которые в тысячу раз хуже этого! – с яростью вскричал Доктор. – Что вы о себе мните?
Его приезд всегда предвещал некие события: то плохие, то хорошие, но всегда очень важные. На сей раз Маруха, воодушевленная письмом Эскобара, нашла в себе мужество поговорить с Доктором начистоту. И они на удивление быстро и легко нашли общий язык! Она напрямик спросила, чего хочет Эскобар, как идут переговоры и какова вероятность его скорой явки с повинной. Доктор так же прямо заявил, что пока не будет достаточных гарантий безопасности для самого Пабло Эскобара, его родных и соратников, переговоры будут буксовать. Маруха поинтересовалась судьбой Гидо Парры, на помощь которого так когда-то рассчитывала. Его теперешнее исчезновение ее интриговало.
– Он не очень хорошо себя повел, – спокойно сказал Доктор. – Теперь его с нами нет.
Это можно было понимать трояко: либо Парра утратил полномочия, либо он действительно уехал из страны, как о том сообщалось в газетах, либо его убили. Доктор уклонился от ответа, сославшись на незнание.
Отчасти из безудержного любопытства, а отчасти чтобы заручиться доверием Доктора, Маруха поинтересовалась авторством письма, которое Невыдаванцы на днях адресовали послу США. В письме говорилось об экстрадиции и проблеме наркоторговли. Маруха была поражена не только силой аргументации, но и хорошим слогом открытого обращения. Доктор точно не знал, но сказал, что вообще-то Эскобар пишет свои письма сам, тщательно обдумывая каждое слово и не жалея сил на черновики, пока не получится четко и недвусмысленно выразить то, что ему хотелось сказать. Под конец беседы, которая длилась почти два часа, Доктор вновь затронул тему явки с повинной. Маруха поняла, что тема занимает его куда больше, чем ей показалось сначала, и что он волнуется не только за Эскобара, но и за свою собственную участь. Маруха же была прекрасно осведомлена, в какой сложной обстановке принимались указы, как менялось их содержание; она знала все детали и перипетии политики подчинения правосудию, представляла настроения в Конституционной Ассамблее относительно экстрадиции и амнистии.
– Если Эскобар не готов отсидеть в тюрьме по меньшей мере четырнадцать лет, – заявила Маруха, – не думаю, что правительство примет его явку с повинной.
Доктор так высоко оценил ее мнение, что сказал нечто неслыханное:
– Может, вы сами напишете патрону письмо? – И уже настойчивее повторил, видя растерянность пленницы: – Серьезно! Напишите, это может помочь.
Маруха согласилась. Доктор принес ей бумагу и ручку и ждал, неторопливо расхаживая по комнатенке из угла в угол. Маруха выкурила полпачки сигарет, пока писала письмо, сидя на кровати и положив бумагу на доску. Кратко поблагодарив Эскобара за то, что его постскриптум вселил в нее уверенность, она подчеркнула, что не желает мстить похитителям и очень ценит то, как они достойно с ней обращаются. Правительственные декреты, по мнению Марухи, открывали Эскобару и его детям перспективу остаться на родине, поэтому она советовала ему ухватиться за эту возможность. Под конец же Маруха в точности повторила слова мужа и заявила о своей готовности «принести жертву ради мира в Колумбии».
Доктор надеялся на более конкретное указание условий явки с повинной, однако Маруха убедила его, что лучше не углубляться в детали: это может показаться бестактным или будет неправильно истолковано. Она оказалась права: Пабло Эскобар распространил ее письмо в газетах, которые тогда очень интересовались его сдачей властям.
С тем же Доктором Маруха послала письмо мужу. Оно коренным образом отличалось от того, что она хотела ему высказать в порыве злости. В результате Вильямисар вновь появился на экране телевизора, с которого исчез несколько недель назад. В ту ночь, приняв снотворное, Маруха увидела сон, напоминавший кинобоевик с футуристическим оттенком: Эскобар вылезал из вертолета, прикрываясь ею, как щитом, от шквала пуль.
На прощание Доктор велел хозяевам и охране относиться к Марухе более бережно. Дворецкий и Дамарис так обрадовались, что даже порой перебарщивали, стремясь ей угодить. Уже стоя на пороге, шеф вдруг решил сменить охрану. Маруха попросила этого не делать. Юные бакалавры, заступившие на дежурство в апреле, стали для нее большим утешением после мартовских бесчинств, и у них сложились хорошие, мирные отношения. Маруха завоевала их доверие. Они делились с ней рассказами о разногласиях в среде похитителей, которые еще недавно имели статус государственной тайны. И даже пообещали – причем Маруха им поверила! – что если против нее замыслят недоброе, то они первыми встанут на ее защиту. В знак расположения охранники воровали для нее с кухни сладости и подарили банку оливкового масла, которое скрашивало отвратительный вкус чечевицы.