Единственным камнем преткновения была чрезмерная религиозность парней, которую Маруха не могла разделить из-за своей врожденной недоверчивости и невежества в вопросах веры. Это не раз грозило нарушить гармонию в комнате.
– Давайте разберемся, – обращалась Маруха к ребятам, – если убивать грешно, то почему вы тогда убиваете?
Она прямо-таки нарывалась на скандал:
– Вы и по четкам молитесь, и свечки ставите, и Младенца Христа ублажаете, а реши я удрать, убьете меня и даже не вспомните о Христе!
Страсти достигали такого накала, что один из парней как-то раз в ужасе воскликнул:
– Вы что, атеистка?
Маруха в ответ выкрикнула:
– Да!
Ей и в голову не приходило, что это может вызвать такой шок. Поняв, что радикализм может дорого ей обойтись, Маруха срочно изобрела космогоническую теорию, позволившую ей вести дальнейшие дискуссии более спокойно. Поэтому идея замены охранников была встречена Марухой без энтузиазма. Однако Доктор настаивал:
– Это решит вопрос с оружием.
Что он хотел сказать, Маруха поняла, только когда охранники сменились. Вместо бакалавров приехали безоружные уборщики, которые целыми днями мыли полы и вытирали пыль. Они досаждали Марухе больше, чем грязь и беспорядок, но ее кашель постепенно сошел на нет, и она смогла спокойнее и внимательнее следить за тем, что показывали по телевизору. А это тоже способствовало улучшению ее здоровья и настроения.
Неверующая Маруха никогда не интересовалась странной передачей «Минута с Богом», в которой восьмидесятидвухлетний священник Рафаэль Гарсия Эррерос успевал за шестьдесят секунд поразмышлять над какой-нибудь проблемой. Чаще социальной, а не религиозной. Причем нередко эти размышления выглядели довольно загадочно. А вот Пачо Сантос, наоборот, будучи ревностным католиком, очень интересовался рассуждениями падре, имевшими мало общего с речами профессиональных политиков. Падре прославился на всю страну с января 1955 года, когда его передачу начал транслировать седьмой канал национального телевидения. До этого его голос знали по радиопередачам: в Картахене они звучали с 1950-го года, в Кали – с января 1952-го, в Медельине и Боготе – с 1954-го (в Медельине с сентября, а в столице с декабря). На телевидении падре появился почти сразу же после открытия национальных телеканалов. Вперив в зрителей орлиный взор, падре резал им правду-матку в глаза, выражаясь откровенно, а порой даже грубовато. Начиная с 1961 года он устраивал ежегодный «Миллионный банкет», где самые известные – или претендовавшие на известность – люди платили по миллиону песо за тарелку бульона и кусок хлеба. Вырученные средства шли на социальную работу, осуществлявшуюся в рамках программы, которая называлась так же, как и телепередача. В 1968 году поднялся страшный шум из-за того, что падре послал персональное приглашение Брижит Бардо. Актриса тут же согласилась приехать, чем вызвала скандал среди местных ханжей, пригрозивших бойкотировать банкет. Падре упорствовал, но тут весьма кстати случился пожар на парижской киностудии «Булонь». Да и авиабилетов не оказалось (что явно было из области фантастики). Эти два предлога позволили избежать скандала, над которым потешался бы весь свет.
Охранники Пачо Сантоса обожали «Минуту с Богом», но их больше интересовало религиозное, а не социальное содержание передачи. Охранники, как и большинство обитателей антьокских трущоб, слепо верили в святость падре. Тон его проповедей всегда был экзальтированным, а содержание – иногда! – непонятным. Передача же, показанная 18 апреля и адресованная, несомненно, Пабло Эскобару (хотя он в ней не назывался по имени), была и вовсе невразумительной.
– Мне сказали, он хочет сдаться… Мне сказали, он хочет со мной поговорить, – произнес падре Гарсия Эррерос, глядя прямо в камеру. – О, море! О, море в Ковеньясе в пять часов дня на закате солнца! Что мне делать? Мне говорят, он устал от такой жизни, от вечной войны, а я ни с кем не могу поделиться своим секретом. Но секрет комом встает у меня в горле, грозя меня задушить. Скажи мне, о, море! Я могу это сделать? Я должен это сделать? Скажи! Тебе ведома вся история Колумбии. Ты видело поклонение индейцев, стоявших на твоем берегу. Ты слышало шепот истории. Я должен это сделать? От меня отшатнутся, если я это сделаю? Колумбия меня отвергнет? Если я это сделаю, если поеду к ним, неужели начнется перестрелка? Я погибну вместе с ними, ввязавшись в эту авантюру?
Маруха тоже слышала причитания падре, но они показались ей не такими странными, как многим колумбийцам, поскольку она всегда считала, что он любит растекаться мыслями, которые порой теряются в глубине галактик. Маруха воспринимала «Минуту с Богом» как неизбежную прелюдию к семичасовому выпуску новостей. В тот вечер передача привлекла ее внимание лишь потому, что все, связанное с Пабло Эскобаром, имело отношение к ней. Маруха была озадачена и заинтригована. И очень обеспокоена, поскольку не понимала, что означает эта пророческая галиматья. Пачо же, напротив, свято поверил, что падре вытащит его из чистилища. И на радостях кинулся обнимать охранника.
Глава 10
После выступления падре Гарсии Эррероса забрезжил свет в конце туннеля. Альберто Вильямисар счел это чудом, ведь он в тот момент как раз перебирал в памяти имена авторитетных людей, которые вызывали бы у Эскобара доверие и могли бы стать посредниками на переговорах. Рафаэлю Пардо тоже сообщили о телепередаче, и он заволновался, нет ли утечки информации, не проник ли к нему в контору тайный агент наркомафии? Однако ему, как и Вильямисару, показалось, что падре Гарсия Эррерос сможет убедить Эскобара сдаться.
Дело в том, что к концу марта переписка с Эскобаром зашла в тупик. Хуже того, стало ясно, что Эскобар использует Вильямисара в своих целях, отправляя с ним письма правительству, но ничего не давая взамен. В последнем письме содержались лишь бесконечные жалобы. Дескать, перемирие не нарушено, он лишь предоставил своим людям возможность защищаться от бесчинствующих спецназовцев. Но если правительство будет затягивать решение вопроса, он развернет полномасштабную войну против властей и мирного населения. Пабло возмущался тем, что прокурор уволил только двух офицеров полиции, тогда как обвинения выдвигались против двадцати человек.
В безвыходных ситуациях Вильямисар уже привык обращаться к Хорхе Луису Очоа. Но в особо щекотливых случаях тот отправлял Альберто за советом к своему отцу в усадьбу Ла-Лома. Старик наливал Вильямисару полстаканчика дорогого виски, приговаривая:
– Пейте до дна! Не представляю, как вы только выдерживаете эту жуткую трагедию!
Так обстояли дела в начале апреля, когда Вильямисар вновь приехал в Ла-Лому и подробно рассказал дону Фабио о неудачных переговорах с Эскобаром. Дон Фабио тоже был разочарован.
– Вот что, – решил он, – хватит канители с письмами! Так можно целую вечность переписываться. Вам надо повидаться с Пабло и обо всем договориться при встрече.
Дон Фабио лично обратился с этим предложением к Эскобару, написав, что Вильямисар согласен даже на рискованное путешествие в багажнике автомобиля. Но Эскобар не согласился.
– Быть может, я и поговорю с Вильямисаром, но не сейчас, – ответил он. Наверное, все еще опасался, что его выследят при помощи какого-нибудь электронного устройства, которое можно где угодно спрятать, хоть в зубной коронке.
Сам же Эскобар тем временем продолжал требовать наказания полицейских и обвинял Масу Маркеса в связях с военизированными группировками и Калийским наркокартелем, устранявшим конкурентов. Эскобар с маниакальным упорством обвинял в этом Масу Маркеса, а также приписывал ему убийство Луиса Карлоса Галана. Генерал отвечал в газетах и в частных разговорах одно и то же: на данный момент он не борется с Калийским картелем потому, что для него приоритетна борьба с терроризмом наркоторговцев, а не с наркоторговлей как таковой. Эскобар даже Вильямисару написал, хотя тот об этом речи не заводил: «Передайте донье Глории, что ее мужа убил Маса. Пусть не сомневается».
Маса же в ответ твердил:
– Эскобар лучше всех остальных знает, что это вранье.
В отчаянии от того, что кровавая бесплодная борьба блокирует любую вменяемую инициативу, Вильямисар предпринял последнюю попытку добиться от правительства передышки для переговоров. Но ничего не получилось. Рафаэль Пардо сразу дал ему понять, что хотя родственники похищенных журналистов недовольны неуступчивостью правительства, противники политики подчинения правосудию, наоборот, обвиняют власть в том, что она сдает страну наркомафии.
Вместе с доньей Глорией де Галан Вильямисар побывал и у генерала Гомеса Падильи, шефа Национальной полиции. Глория умоляла генерала на месяц приостановить полицейские операции, чтобы можно было добиваться личной встречи с Эскобаром.
Вместе с доньей Глорией де Галан Вильямисар побывал и у генерала Гомеса Падильи, шефа Национальной полиции. Глория умоляла генерала на месяц приостановить полицейские операции, чтобы можно было добиваться личной встречи с Эскобаром.
– Нам невыразимо жаль, сеньора, – ответил генерал, – но мы не в состоянии прекратить борьбу с этим преступником. Действуйте на свой страх и риск. Мы можем лишь пожелать вам удачи.
Вот и все, чего удалось добиться Вильямисару. Полиция держала свои планы в строжайшей тайне, чтобы не допустить необъяснимых утечек информации, благодаря которым Эскобар не попадался в искусно раскинутые сети. И все же донья Глория не ушла с пустыми руками: кто-то из подчиненных генерала сказал ей на прощание, что Маруху держат в Нариньо, на границе с Эквадором. А Глория знала от Беатрис, что Маруха в Боготе, поэтому неосведомленность полиции ее обрадовала: значит, попытка силового освобождения Марухе не грозит.
Муссирование в прессе условий сдачи Эскобара привело к тому, что разразился международный скандал. Полиция отнекивалась, правительственные инстанции и даже сам президент разъясняли истинное положение дел, однако многие все равно не верили и были убеждены, что ведутся тайные переговоры и заключаются секретные сделки.
В числе таких людей был и генерал Маса Маркес. Больше того, он считал – и не скрывал этого, – что его отставка является одним из главных требований Эскобара. Президент уже давно точил на генерала зуб за его чересчур откровенные заявления в СМИ. Гавирия был недоволен и тем, что, по слухам (правда, неподтвержденным), утечка конфиденциальной информации была делом рук Масы Маркеса. Однако в тот момент Гавирия не мог взять и уволить генерала, ведь Маса столько лет занимал этот пост и снискал огромную популярность в народе, ценившем его за бескомпромиссную борьбу с преступностью и истовую веру в Бога. Маса об этом знал, но понимал, что президент все равно добьется своего. А потому просил лишь об одном: чтобы его через общих друзей заранее предупредили об отставке и он мог бы спрятать свою семью.
Единственным чиновником, уполномоченным поддерживать контакты (и то лишь письменные!) с адвокатами Пабло Эскобара, был начальник Криминально-следственного управления Карлос Эдуардо Мехия. Ему по закону полагалось согласовывать условия сдачи и обеспечения безопасности наркобарона в тюрьме.
Хиральдо Анзель лично изучил все возможные варианты тюремного заключения. После сдачи властям Фабио Очоа в ноябре прошлого года он было заинтересовался тюрьмой повышенной безопасности в Итагуи, но адвокаты Эскобара возразили, что там легко устроить подрыв с помощью грузовиков, начиненных бомбами. Понравилась министру и идея превратить в тюрьму монастырь в Побладо, расположенный неподалеку от жилого дома, в котором Эскобар когда-то спасся от взрыва двухсот килограммов динамита (теракт приписывался Калийскому наркокартелю), однако монахини, владевшие монастырем, отказались его продать. Тогда министр предложил укрепить тюрьму в Медельине, но тут муниципальный совет в полном составе встал на дыбы. Испугавшись, что Эскобару так и не подыщут надежную тюрьму, а значит, его сдача властям не состоится, Альберто Вильямисар горячо поддержал предложение, выдвинутое в октябре прошлого года самим Эскобаром: использовать в качестве тюрьмы «Кларет», муниципальный центр для наркоманов, находящийся в двенадцати километрах от центрального парка Энвигадо, в усадьбе Ла-Катедраль-дель-Валье, которая была оформлена Эскобаром на подставное лицо. Правительство согласилось рассмотреть возможность аренды и перестройки центра, понимая, что если не обеспечить Эскобару безопасность, то на его явку с повинной рассчитывать нечего. Адвокаты Эскобара требовали, чтобы его охраняли антьокцы, а внешняя охрана тюрьмы была поручена любому военизированному подразделению, кроме полиции, которая могла пытаться отомстить за гибель своих сотрудников в Медельине.
Алькальд Энвигадо, которому была поручена перестройка центра, получил указания от правительства и выделил средства на оборудование тюрьмы, которую затем следовало передать министерству юстиции в соответствии с договором, подписанным обеими сторонами. Изначально здание выглядело по-школьному просто: пол цементный, крыша черепичная, железные двери выкрашены в зеленый цвет. Администрация в старом здании занимала три маленьких комнаты. Рядом находились кухня, вымощенное камнем патио и карцер. Спальня для наркозависимых была площадью 400 кв. м; еще одно большое помещение было отведено под библиотеку и читальный зал. В здании также имелось шесть индивидуальных комнат. Центральная часть площадью 600 кв. м отводилась под различные бытовые нужды. В том числе там были четыре душевые комнаты. Реконструкция здания началась в феврале, занимались ею семьдесят рабочих, которые спали по очереди, совсем помалу. Сложный рельеф местности, ужасное состояние дорог и неблагоприятная зимняя погода вынудили строителей отказаться от автотранспорта и перевозить большую часть оборудования на мулах. В первую очередь доставили два водонагревателя, каждый на пятьдесят литров, казарменные койки и две дюжины металлических стульев, выкрашенных в желтый цвет. Двадцать кадок с декоративными араукариями, лавровыми деревьями и пальмами дополняли интерьер. Здание было не телефонизировано, и поначалу приходилось пользоваться рацией. Окончательная смета расходов, которые покрывал муниципалитет Энвигадо, составила сто двадцать миллионов песо. Первоначально планировалось завершить работы за восемь месяцев, но когда на сцену выступил падре Гарсия Эррерос, строительство пошло ускоренным темпом.
Другим препятствием для сдачи было требование, чтобы Эскобар распустил свою армию. Он, похоже, не считал тюрьму местом отбывания наказания, а рассматривал ее исключительно как убежище, где можно укрыться от врагов и даже от самого правосудия. Но его войско сдаваться вместе с ним не желало. Поэтому Пабло заявил, что не может спрятаться с родными за стенами тюрьмы, бросив товарищей на поживу Элитному корпусу.
«Я тут не один командую», – заявил он как-то в письме.
Однако многие сочли это полуправдой, решив, что на самом деле Эскобар хочет сохранить свою бригаду в рабочем состоянии и вести наркобизнес даже из тюрьмы. Как бы там ни было, правительство предпочитало упечь за решетку всю братию. В войске Эскобара числилось сто банд, которые не были задействованы постоянно, а находились на положении резервистов, которых в считанные часы можно было призвать и вооружить. Правительство добивалось, чтобы вместе с Эскобаром сложили оружие и отправились в тюрьму пятнадцать – двадцать его бесстрашных полевых командиров.
Во время своих редких встреч с Вильямисаром президент Гавирия всегда старался хоть чем-то помочь в его частных переговорах по освобождению заложников. Вильямисар думает, что правительство вело еще какие-то сепаратные переговоры, кроме тех, которые были поручены ему и предусмотрены политикой подчинения правосудию. Понимая, с какими трудностями сталкивается правительство, экс-президент Турбай и Эрнандо Сантос все равно ожидали от Гавирии пусть минимальной, но гибкости (хотя и не говорили об этом вслух). То, что президент, несмотря на настойчивые просьбы, мольбы и требования Индии, ни в какую не хотел изменить установленные указом сроки сдачи наркодельцов властям, навсегда засело занозой в сердцах Дианиных родных. И они никогда не смогут понять, почему через три дня после ее смерти он вдруг взял и изменил указ. Впрочем, президент считает – и говорит об этом в частных беседах, – что на тот момент изменение срока не могло застраховать Диану от гибели.
Эскобар никогда не ставил на одну лошадь. Он всегда ловчил, выгадывал, использовал для достижения своих целей все законные и незаконные средства. И не потому, что кому-то верил больше, а кому-то меньше, а потому что не верил вообще никому. Даже получив гарантии, что его договор с Вильямисаром будет выполнен, Эскобар лелеял мечту о политической амнистии. Эта мечта зародилась у него в 1989 году, когда крупные наркодельцы и многие их приспешники раздобыли удостоверения бойцов М-19 и были включены в списки амнистируемых партизан. Лишь благодаря бдительности команданте Карлоса Писарро тогда удалось сорвать эту аферу. Спустя два года Эскобар вновь попытался добиться своего, теперь уже через Конституционную Ассамблею; на нескольких ее членов нажимали самыми разными способами, начиная со взяток и заканчивая серьезными угрозами.
Но враги Эскобара тоже не дремали. Их стараниями появилось так называемое нарковидео, вызвавшее громкий скандал, который, впрочем, не дал никаких результатов. Говорилось, что ролик снят скрытой камерой в гостиничном номере; на пленке видно, как член Конституционной Ассамблеи получает наличные деньги от мужчины, который якобы является адвокатом Эскобара. Однако депутат прошел в Ассамблею по списку М-19 и вообще-то был членом военизированной группировки, нанятой Калийским наркокартелем для борьбы с медельинцами. Поэтому доверия такой свидетель не вызывал. А спустя несколько месяцев, уйдя со службы, бывший начальник частного охранного предприятия, работавшего на Калийский картель, сделал под присягой важное признание: оказывается, его люди изготовили эту грубую фальшивку, пытаясь доказать, что Эскобар подкупает депутатов. А раз так, то очень опасно соглашаться на амнистию или отказ от экстрадиции.