— А где же спальня, в которой будет проходить медовый месяц? — спросил Билли.
— Ты стоишь на ее пороге.
Все так же прислонясь к дверному косяку, Билли добыл из кармана рубашки пачку сигарет, одну вытряхнул и прикурил.
— Единственное, чего тут не хватает, так это дохлого мула на полу.
Тем временем Джон-Грейди прошел к двери кухонного хода, стоит смотрит наружу.
— Надеешься, что сюда пройдет грузовик? — с сомнением в голосе проговорил Билли.
— Думаю, если с другой стороны… глядишь, может, мы и сумеем подъехать.
— Какое, к черту, «мы»? У тебя что, крыса в кармане?
Джон-Грейди улыбнулся. От кухонной двери открывался вид на закат; впрочем, над скалистыми утесами хребта Лас-Харильяс{41} солнце стояло еще довольно высоко. Он притворил дверь, бросил взгляд на Билли и, пройдя к плите, поднял одно из чугунных конфорочных колец, осмотрел его и опустил на место.
— Может, я в чем-то ошибаюсь, конечно, — начал Билли, — но есть у меня такое подозрение, что если уж они привыкли к электричеству и воде из крана, отлучить их от всего этого дьявольски трудно.
— Ну, где-то же надо начинать.
— И она будет на этом готовить?
Джон-Грейди опять улыбнулся. Прошел мимо Билли в соседнее помещение. Стоявший в прежней позе у косяка Билли вытянулся, чтобы пропустить его, и опять стоит смотрит.
— Надеюсь, она деревенская девушка, — сказал он.
— Как ты насчет того, чтобы назад ехать с той стороны и на обратном пути глянуть, во что превратилась старая дорога?
— Как хочешь. Но только тогда мы вернемся поздно.
Джон-Грейди стоит в дверях, смотрит наружу.
— Ну-у, — протянул он, — тогда ладно. Заеду сюда снова в воскресенье.
Билли не сводил с него изучающего взгляда. Отлип наконец от дверного косяка, прошелся по комнате.
— Да ну, зачем откладывать, — сказал он. — Так и так все равно в темноте ехать придется.
— Билли!
— А-а?
— Это ведь и впрямь ничего не значит, правда? Что кто-нибудь там подумает.
— Конечно. Уж кому, как не мне, это знать.
— Ты глянь, картинка-то какая, а?
Он смотрел на лошадей за ручьем, те стояли, вырастая из собственных темнеющих отражений в воде; головы подняты, взгляды устремлены к дому, вокруг тополя, горы, а сверху огненная ширь вечернего неба.
— Ты небось думаешь, со временем все это наваждение у меня пройдет.
— Нет. Не думаю. Раньше и впрямь так думал, но теперь нет.
— Слишком далеко у меня все зашло, поэтому?
— Не только поэтому. Просто ты — это ты. Большинству людей достаточно пару раз носом ткнуться, глядишь, уже и соображать начали. А ты мне все больше и больше напоминаешь Бойда. Помню, для меня единственным способом заставить его что-нибудь сделать было запретить ему это делать строго-настрого.
— Когда-то тут была труба, вела от источника к дому.
— Так ведь ты можешь и снова ее проложить.
— Эт-точно.
— Зато вода тут по-прежнему хороша. Нигде воды лучше нету.
Билли вышел во двор, сделал долгую затяжку сигаретой, стоит смотрит на лошадей. Джон-Грейди затворил дверь. Билли обратил взгляд на него:
— Ты так и не сказал мне, что сказал Мэк.
— Да много-то он не говорил. Если он и подумал, что я спятил, то он такой джентльмен — никогда виду не подаст.
— А как ты думаешь, что бы он сказал, если бы узнал, что она работает в «Белом озере»?
— Даже не знаю.
— Понятное дело, не знаешь.
— Он не узнает об этом, если только ты ему не скажешь.
— Я уже подумал об этом.
— И что?
— Ну, у него вообще бы тогда было радости полные штаны.
Билли щелчком отбросил окурок в дальний конец двора. К тому времени уже достаточно стемнело, так что в сумеречном свете он прочертил светящуюся дугу. Мимолетную, как и вся жизнь.
— Давай-ка лучше поехали, — сказал он.
Он все же не продал коня Вольфенбаргеру. В субботу приехали двое друзей Макговерна, они стояли, прислонясь к бамперу своего грузовика, курили и болтали, пока он седлал коня, а потом выводил из конюшни. Увидели коня, выпрямились и застыли. Он им кивнул и повел коня дальше, в корраль.
Из кухни вышел Мэк, приветствовал мужчин кивком:
— Доброе утречко.
Пошел по двору. Кроуфорд познакомил его со вторым мужчиной, и втроем они пошли к корралю.
— Как две капли похож на того коня, на котором рассекал старина Чавес, — сказал этот второй.
— Насколько мне известно, родственной связи между ними нет.
— А с тем конем была вообще занятная история.
— Еще какая.
— Думаешь, конь правда может горевать по человеку?
— Нет. А ты думаешь, может?
— Нет. Но история тогда приключилась и впрямь странная.
— Еще бы.
Мужчина обошел коня вокруг, пока Джон-Грейди держал его. Пощупал ладонью место позади передней ноги коня, заглянул ему в глаз. Пятясь, прошел к задним ногам, поднял одну, вновь опустил, но на копыто даже не взглянул и в рот коню тоже не стал заглядывать.
— Говоришь, три года ему?
— Да, сэр.
— Прокатись на нем чуток.
Джон-Грейди проехался на коне туда и обратно, повернул его, сдал задом, потом легким кентером{42} обогнул весь периметр корраля.
— Чего это вдруг парню вздумалось продавать его?
Мэк промолчал. Стоят смотрят на коня. Потом Мэк наконец отозвался:
— Ему просто нужны деньги. А конь хороший.
— Что скажешь, Джуниор?
— Ты ж меня все равно не послушаешь. Конечно, куда мне до Мэка.
— Это не мой конь, — сказал Мэк.
— Ну так что скажешь?
Кроуфорд сплюнул:
— Очень справный коняшка, на мой взгляд.
— Сколько он за него возьмет?
— Сколько он просит.
Стоят смотрят.
— Мой предел — две с половиной.
Мэк покачал головой.
— А это и впрямь его конь?
Мэк кивнул.
— Да, — сказал он. — Его. Но если он отдаст этого коня за две с половиной сотни долларов, я его к чертовой матери рассчитаю. Не потерплю у себя такого дурака. Который может сам себя облапошить.
Приятель Кроуфорда стоит, носком сапога ковыряет землю. Покосился на Кроуфорда, вновь с интересом глянул на коня, перевел взгляд на Мэка:
— А если три сотни?
— Вы готовы дать три?
— Да, сэр.
— Джон-Грейди, — позвал Мэк.
— Да, сэр?
— Веди коня этого джентльмена сюда и снимай с него свое седло.
— Да, сэр, — сказал Джон-Грейди.
Когда он вернулся тем вечером, Орен и Трой все еще сидели за столом, пили кофе; он вынул из духовки свою тарелку, налил в кружку и присоединился к ним.
— Говорят, ты теперь у нас ходишь пеши, — сказал Орен.
— Вроде того.
— Решил, поди, что из такого негодяя делать коня себе дороже.
— Просто мне понадобились деньги.
— Мэк говорит, тот мужик не рискнул на него даже разок взобраться.
— Не рискнул.
— Про него, наверно, уже слухи по округе ходят.
— Может быть.
— Так что ты о нем, не ровен час, еще услышишь.
— Может быть.
Сидят смотрят, как он ест.
— Этот ковбой думает, что кони соображают получше некоторых людей, — сказал Трой.
— Может, он и не зря так думает.
— Ну, значит, вы все общались с одними лошадьми, а я с другими.
— Скорее, мы общались с разными людьми.
— Не знаю, — сказал Трой. — Мне лично случалось встречаться с такими, что о-го-го.
— И как ты с ними ладил?
Джон-Грейди поднял взгляд. Улыбнулся. Орен шуршал в пачке, выковыривая сигарету.
— Лошади все сумасшедшие, — сказал он. — В той или иной степени. Но в их пользу говорит хотя бы то, что они не пытаются от тебя это скрыть.
Опустив руку вниз, он чиркнул спичкой по нижней стороне сиденья своего стула, прикурил, взмахом руки загасил спичку и бросил ее в пепельницу.
— Почему это они сумасшедшие? — удивился Джон-Грейди.
— Почему я так думаю или почему они именно такие?
— Почему сумасшедшие?
— Да они от природы такие. У коня два мозга. Он одним глазом видит одно, а другим другое. По глазу на каждую сторону: глаз направо и глаз налево.
— У рыб, кстати, так же, — сказал Трой.
— Ну… Тоже верно.
— А что, у рыбы два мозга?
— Не знаю. Не уверен, что у рыб вообще есть порядочные мозги.
— А может, у рыбы просто недостаточно ума, чтобы она могла с него сойти.
— Вот это, по-моему, как раз в точку. А вот лошадь вовсе не так уж и глупа.
— Ага! Не сообразит даже в тень спрятаться! Даже самая тупорылая корова это сделает.
— Да и рыба тоже. Или гремучая змея, если уж на то пошло.
— Думаешь, змея глупее рыбы?
— Ну к черту, Трой! Откуда ж я знаю! Кто вообще способен знать такие вещи? На мой взгляд, так обе они глупы как пробка.
— Что ты раскипятился? Я не говорил тебе ничего обидного.
— А я и не кипячусь.
— Ну и давай, продолжай, что ты там рассказывал.
— А я ничего особо-то и не рассказывал. Просто поделился наблюдением насчет лошадей.
— И в чем оно состоит?
— Уже не знаю. Забыл.
— Нет, ты не забыл.
— Ты говорил о том, что у лошади два мозга, — сказал Джон-Грейди.
Он наклонился и постукал пальцем по сигарете над пепельницей, сбросив пепел.
— Я всего-то и говорил, что с лошадьми дело обстоит совсем не так просто, как думают. Многое из того, что люди принимают за глупость лошади, — это всего лишь недопонимание правой стороной лошади ее левой стороны. Это вроде как взялся ты седлать коня — там пристегнул, здесь поправил, а потом вдруг обошел его и стал садиться на него не с той стороны. Сами знаете, что тут начнется.
— Ясное дело. Просто адская карусель.
— Правильно. Потому что лошадь «не того бока» тебя впервые видит. — Орен задергал локтями, в страхе отпрянув от его собственного не того бока. — Черт! Это еще кто там на меня лезет?
Трой ухмыльнулся. Джон-Грейди отпил из чашки и поставил ее обратно на стол.
— А почему не может быть так, что конь просто не привык к тому, что на него садятся с этого бока? — сказал он.
— А оно так и есть. Но штука тут в том, что одна половина коня не может спросить вторую, что ему делать.
— Да-а, сдается мне, что, если два бока лошади друг с другом даже не разговаривают, у седока могут возникнуть большие проблемы. Вся лошадь в целом не способна даже двинуться одновременно в каком-нибудь одном направлении. Я что-то не так говорю?
Орен сидит курит. Покосился на Троя:
— Вообще-то, я не авторитет в том, что касается лошадиных мозгов. Я просто рассказываю вам, как это выглядит с точки зрения ковбойской практики. Пусть у коня два бока, но — и я говорю это вам по опыту — все, что ковбою нужно, — это работать с одним его боком, а другой оставить в покое.
— Я некоторых людей встречал таких же. На самом деле даже многих.
— Ага. Я тоже. Но, думаю, люди это в себе как-то вырабатывают. А у коня это от природы.
— Слушай, а нельзя с обоих боков коня натренировать одинаково?
— Ну, ты меня уже достал.
— Черт побери, это же естественный вопрос.
— В принципе, наверное, можно. Не исключено. Но это трудная задача. Для этого надо вплоть до того, чтобы самому раздвоиться.
— А что? Представить себе, что у тебя есть брат-близнец…
— Думаю, в принципе так поработать с конем можно. Но не знаю. А что будет, когда все получится?
— Будешь иметь уравновешенного двубокого коня.
— Да ведь не будешь! Получишь коня, который будет думать, что перед ним два тебя. А представь, что будет, когда в один прекрасный день он увидит вас обоих у себя с одного бока. А?
— Наверное, подумает, что у твоей мамани родились сразу четверо близняшек.
Орен смял в пепельнице окурок.
— Да нет, — сказал он. — Конь подумает то же, что и все прочие.
— Что именно?
— Что ты сдурел, как последняя помоечная крыса. — Он отодвинул стул и встал. — Всем до завтра. Увидимся утром.
Кухонная дверь закрылась. Трой покачал головой:
— Старина Орен теряет чувство юмора.
Джон-Грейди улыбнулся. Большим пальцем оттолкнул от края стола свою тарелку и откинулся на стуле. В окно ему было видно, как Орен поправил шляпу, прежде чем направиться по узкому проезду к маленькому домику, в котором он жил вдвоем с кошкой. Как будто мертвому прошлому не все равно и оно будет напрягаться, чтобы что-то заметить. Он ведь не всегда был ковбоем. Был шахтером в Северной Мексике, участвовал в войнах и революциях, был подсобником на нефтяных полях Пермского бассейна{43} и матросом, причем поплавать ему пришлось под тремя разными флагами. Когда-то был женат.
Джон-Грейди вылил себе в рот последние капли кофе со дна кружки и поставил ее на стол.
— У Орена-то как раз все в порядке, — сказал он.
III
В верховьях распадка перейдя на другую сторону, он почуял то, что уже унюхал конь. В холодеющем вечернем воздухе обнаружилось некое направление, с которого явственно пованивало падалью. Он остановил коня, поворотился в седле и повел носом, но запах куда-то делся. Развернув коня, он посидел, глядя вдоль распадка вниз, потом вновь пустил коня вперед по узкой коровьей тропке. Поглядывая на виднеющихся сквозь кусты коров, бредущих впереди, конь прядал ушами.
— Я подскажу, что тебе надо будет делать, — сказал коню Джон-Грейди.
Сотней ярдов ниже с дальней стороны распадка вонь донеслась опять, и он скомандовал коню остановиться. Конь встал в ожидании.
— Ты не поможешь мне найти дохлую корову? Ну пожалуйста, — сказал Джон-Грейди.
Конь стоит ждет. Он снова пустил его вперед, они спустились еще на четверть мили, конь перешел на свой привычный аллюр и больше не обращал внимания на коров, бредущих в отдалении. Еще чуть-чуть проехали, и Джон-Грейди опять остановил коня, понюхал воздух. Посидел в седле неподвижно. Потом развернул коня и начал вновь подниматься прежним путем.
Глядел во все глаза, искал зацепку, и в конце концов запах заявил о себе сильно и явственно. Вечерело. Он спешился, стоит смотрит на облепленный мухами труп новорожденного теленка, которого кто-то затащил в центр креозотового куста посреди широкой открытой поляны. Дождя не было уже недели две, так что на каменистой почве отчетливо виднелись следы волочения; он немного прошел по ним туда, откуда теленка волокли: все искал участок либо песчаный, либо где земля немного помягче — вдруг где-то отпечатался след ноги, — но не нашел ничего. Вернулся, набрал повод и вскочил в седло, после чего огляделся, чтобы заметить место, а потом поехал снова вниз по распадку.
Вместе с Билли они постояли над мертвым теленком, потом Билли прошелся по следу волочения, остановился, оглядел округу.
— Ты далеко все осмотрел? — спросил Билли.
— Да нет.
— Такого большого теленка тащить! Кто-то был здоровущий.
— Думаешь, пума?
— Нет. Пума чем-нибудь прикрыла бы. Или хоть попыталась.
Сели верхами, поехали изучать следы. На твердой почве след потеряли, снова нашли. На каменистых участках Билли шел по следу, то поднимая, то опуская голову, чтобы поймать определенный угол освещения. Сказал, что потревоженная земля иначе выглядит, и вскоре Джон-Грейди тоже стал это замечать. День наступал прохладный. Кони были свежи — и оттого, что утро, и от погоды, и, казалось, не были ничем обеспокоены.
— Прямо пограничники, — сказал Билли.
— Пограничники.
— Следаки, блин.
— Пинкертоны.
Теленка, видимо, отсекли от стада, догнали и убили на открытом месте. Билли спешился, повел коня в поводу. На камнях видна была кровь, на солнце почерневшая.
— А ты не думаешь, что это были всего лишь койоты? — сказал Джон-Грейди.
— Нет, вряд ли.
— А кто, думаешь, это был?
— Я знаю, кто это был.
— Кто?
— Собаки.
— Собаки?
— Ага.
— Что-то мне тут никаких собак как-то не встречалось.
— Мне тоже не встречалось. Но они тут есть.
За следующие несколько дней они нашли еще двух мертвых телят. Съездили в Седар-Спрингз, ниже пастбища пересекли заливной луг, объехали базальтовые утесы и по верху столовой горы двинулись на восток к старому руднику. Следы собак нашли; их самих, однако, не увидели. Не успела закончиться неделя, как они обнаружили еще одного мертвого теленка, убитого чуть ли не в тот же день.
В седельной кладовой на полке валялось несколько старых капканов третьего номера, выкованных еще в «Онейде»{44}, Билли выварил их со свежими стружками, натер воском, и на следующий день они взяли из них три штуки и поставили около трупов животных. Проверять выехали еще до рассвета, но когда прибыли на место, все три капкана оказались выкопаны и лежали на виду. Один из них при этом был даже по-прежнему взведен. Что же касается трупов, то от них осталась лишь шкура да кости.
— Я и не знал, что собаки такие умные, — сказал Джон-Грейди.
— Я тоже. А они, надо полагать, не знали, что мы такие глупые.
— Ты когда-нибудь ловил капканами собак?
— Нет.
— Что будем делать?
Билли поднял взведенный капкан, сунул руку под его челюсти и большим пальцем разомкнул защелку. Капкан захлопнулся с глухим металлическим лязгом, неожиданно резко прозвучавшим в утренней тишине. Билли срезал капканы с их проволочных привязей, проволокой связал вместе, повесил на седельный рожок и вскочил в седло. Бросил взгляд на Джона-Грейди:
— Жаль, мы не нашли, где они базируются. Там можно было бы ставить просто на авось.