– Меня наняли найти настоящего убийцу.
– Кто?
– Ее муж.
– Который? Ясно, что не Лямин, так кто?
– Господин Гвоздь.
Леня присвистнул.
– Ну, влипла ты, кисонька, по самую маковку. Этот субъект страшно не любит, когда что-то нарушает его планы. Знаешь, за что он столь славную кличку приобрел?
– Нет.
– Дело давнее, – вздохнул Леня. – Паренек на зоне попал по недоразумению в отряд к крутым мальчикам. Обычно стараются осу€жденных…
– Осужде€нных, – машинально поправила я.
– Что? – удивился Леня.
– Ну, ты сказал осу€жденных, а правильно – осужде€нных, ударение не там ставишь, не на «у», а на «е» надо.
Дубовский круглыми глазами уставился на меня, потом, ни слова не говоря, включил чайник, вытащил банку дорогущего, совершенно недоступного мне колумбийского кофе «Амбассадор», выставил набор конфет «Синий бархат» и сообщил:
– Это из меня бывший ментяра вылез, а ты подметила. В легавке все говорят – осу€жденный, сленг такой! Но я никак в толк не возьму – ты явилась за чистоту русской речи бороться или дело узнать?
– Дело узнать!
– Так слушай молча, тоже мне Бархударов и Крючков в одном флаконе.[2] Тебе с сахаром?
– Только без цианистого калия, пожалуйста!
Леня крякнул и поинтересовался:
– Хочешь глотну из твоей чашки?
– Буду очень благодарна, только слюни туда не пускай!
Дубовский отхлебнул кофе и протянул мне стакан.
– Спасибо, – вежливо сказала я и спокойно отпила глоток.
Да, не зря «Амбассадор» стоит таких денег, вкус превосходный.
– Значит, – продолжил Леня, – попал наш Родион Громов, а если меня память не подводит, так зовут сэра Гвоздя по паспорту, в отряд к деловым парнишкам. Обычно первоходку к таким же молокососам селят, а тут недоглядел кто-то. Ну, и решили авторитетные салагу поломать. Молодой слишком, гоношистый, правил не знает. Времена стояли советские, и все зэки в обязательном порядке посещали промзону. Другое дело, что воры в законе, коим правила запрещают работать, старались избежать производства, но сделать это тогда было трудно. Сидел отряд Громова на монтаже панцирных сеток для кроватей. И вот, улучив момент, когда охранник пошел покурить, к Родиону подступилась тройка отморозков. Громов на их глазах схватил несколько железных толстых штырей и забил себе в руку. Больше всего нападавших поразило то, что Родя, заколачивая в живое тело железки, даже не поморщился, только усмехался, глядя, как на грязный пол мастерской ручьем льет кровь. Даже видавшие виды уголовники слегка прибалдели от такого расклада, а Родион, положив молоток, как ни в чем не бывало произнес:
– Поняли, козлы, что я совершенно не ощущаю боли, более того, мне приятно, когда меня бьют, слыхали про такое?
– Садист, что ли? – поинтересовался самый грамотный из отморозков.
– Мазохист, – поправил Родион, – а еще станете приставать, я с вами знаете чего проделаю?
– Чаво? – оторопели парни, привыкшие, что предназначенная к закланию жертва трясется и умоляет о пощаде.
– Чаво, – передразнил Громов, – а вот чаво!
Он схватил длинный, заостренный с одного конца штырь и метнул в висевший на стене календарь. Зэки разинули рты. Родион попал бессмертному творению Леонардо, «Джоконде», прямо в левый глаз. Потом просвистел второй штырь, и загадочно улыбающаяся дама лишилась правого ока.
– Ну, – нехорошо ухмыляясь, спросил Родя, – кто из вас первый?
Парни переглянулись, но тут прибежал охранник, увидел испорченный календарь и заорал:
– Кто посмел, суки?
– Я, – преспокойно ответил Родя.
Не обращая внимания на его окровавленную руку и ругая парня мастырщиком[3], охранник надавал Громову оплеух. Родион держался стойко и отморозков не выдал. Его все же отволокли в медпункт, подталкивая кулаками в спину.
Вечером в бараке один из нападавших подошел к Роде и буркнул:
– Чифирек глотнешь?
Громов пошел к столу, получил кружку, сахар и две твердокаменные карамельки без бумажки. Отряд признал парня за своего и дал ему кличку Гвоздь.
Услышав историю, я перепугалась окончательно. Леня только усмехался, глядя, как гостья судорожными глотками опустошает чашку.
– Понимаешь теперь, что с тобой наш Гвоздик сделает?
Я кивнула.
– Молодец, – одобрил Леня, – хорошо, когда человек осознает опасность! Ну, рассказывай, чего разузнала.
Полностью деморализованная, я выплеснула всю «оперативную информацию». Про то, что Никита и Жанна на самом деле брат и сестра, про «антикварные» драгоценности, про квартирные аферы Ани и про ликер. Единственное, что я опустила, – это сведения о болезни Леры. В конце концов, никакого отношения к смерти Малышевой они не имели.
– Ну и ну, – покачал головой Леня, – налицо явный талант и удивительная работоспособность, ты, котеночек, просто клад. А я-то как попал под подозрение?
– Я проверяла всех, кто в тот вечер пришел в гости, остались только Зюка и ты… Да еще люди сообщили, будто ты травишь бабочек цианистым калием!
– Что?! – изумился Леня. – И кто же придумал такое?
Я призадумалась. А и правда, кто?
– То ли Валерия, то ли Андрей…
– Интересно, – протянул Леня и пояснил: – Действительно, есть такой метод, когда бабочку уничтожают цианидами, только им давно никто не пользуется, опасно очень, можно самому отравиться. Впрочем, я предпочитаю покупать уже обработанные экземпляры, хотя есть любители иголочкой в тельце потыкать…
Он походил по комнате, потом потянулся и голосом, исключавшим любые возражения, заявил:
– Так. Работаем вместе. Сейчас составим план.
– Какой хитрый! – рассердилась я. – Вся основная работа проделана, осталось только Зюку проверить да Бориса Львовича! Не нужны мне компаньоны, и делиться с тобой я не стану.
Дубовский тяжело вздохнул:
– Слушай, я богатый человек, в средствах не нуждаюсь.
– Денег никогда не бывает много!
– Согласен, только у меня на данный момент дефицит сотрудников… Я помогу тебе, а ты мне.
– Не понимаю…
Леня опять зашагал по кабинету, сложив руки за спиной.
– Знаешь, что я директорствую в галерее?
– Поговаривают, «Москва-арт» – твоя личная собственность?
– Ах, злые языки страшнее пистолета, – заржал Дубовский, – не суть, хозяин не хозяин, я там главный, и нужен мне верный человечек, секретный агент, так сказать.
– Зачем?
– Разные делишки случаются. О художниках подноготную узнать, картину проследить, мало ли чего. Давно искал, да все не те попадались, а тут просто подарок судьбы! Зарплату положу отличную, парень я не конфликтный, идет?
– Надо подумать!
Леня хихикнул.
– Извини, но мне показалось, что когда ты над чем-то думаешь, то результат получается отвратительный, а вот ежели действуешь спонтанно… Ладушки, чтобы доказать честность своих намерений, подскажу, как тебе следует действовать дальше.
– Как?
– Сначала найди секретаршу покойного Гребнева и спроси, правда ли, будто Аня оставалась одна в кабинете убитого.
– Но мне сказали…
– Никогда не верь тому, что говорят, проверь, убедись сама. Следом прошерсти Зюку и Борьку. Я со своей стороны тоже попытаюсь кой-чего разузнать, остались связи. Созвонимся в воскресенье, на, это номер мобильника, давай свой.
– Чего?
– Ну, какой твой номер?
– У меня нет сотового…
– Пейджер?
– Еще не купила.
Леня вздохнул.
– Хорошо, дома хоть телефончик имеешь?
Я продиктовала цифры и встала. В ту же секунду юбка соскользнула с талии и шлепнулась на пол. Покраснев, я наклонилась за ней, проклиная все на свете. Дубовский радостно заржал.
– Булавочкой приколи, небось не захочешь снова тряпками обматываться…
Чувствуя, как огнем горят уши, я двинулась к двери, судорожно сжимая пояс от злополучной юбки, и, уже выходя из комнаты, поинтересовалась:
– Слушай, а чем это я тебя так привлекла?
Дубовский плюхнулся в кожаное кресло и сообщил:
– А хрен меня знает, понравилась. И ноги у тебя ничего, когда без юбчонки, только тощеватые. Я не любитель лыжных палок.
Вне себя я вылетела в холл, слыша, как Леня радостно оглашает стены громовым хохотом. Приветливая Олечка нашла пару булавок. Я кое-как затянула пояс, вышло плохо. Юбка прочно сидела на талии, но спереди собралась в большие складки и мешала при ходьбе.
На улице бушевала уже не весна, а лето. Прохожие сняли пальто, я стащила куртку и пошлепала к метро. Кое-кто из встречных провожал меня взглядом, а в вагоне молоденькая девчонка, чуть старше Лизы, долго на меня пялилась, а потом, откровенно хихикая, принялась шептаться со спутником.
Домой я влетела злая и уставилась в прихожей в зеркало. Следовало признать, вид у меня был просто «ангельский». Спутанные короткие пряди торчали в разные стороны, напоминая колючки ежа, черная краска с бровей переместилась на лоб, а тушь стекла с ресниц на нижние веки. Оранжевая помада размазалась по всей морде, да и одето это небесное создание было надлежащим образом. На плечах безразмерный мешок из ангорской шерсти, щедро изукрашенный «жемчугами» и «каменьями», на бедрах юбка, больше всего напоминающая пыльную драпировку, сильно насборенную у «карниза». Относительно прилично выглядели только сапоги – почти новая кожаная «Саламандра», старательно вычищенная перед выходом. Да, если у Дубовского и впрямь возник ко мне интерес, то он основывался отнюдь не на сексуальной почве, скорей всего мужика привлекла не моя «небесная» красота, а удивительный ум, находчивость и сообразительность.
Глава 17
Вымывшись в ванне и попив чаю, я взглянула на часы – пять. Дети еще не пришли. Ну да это и понятно. Хозяйственный Лужков недавно с шумом и грохотом, при участии военного оркестра и детского хора, торжественно открыл обновленный зоопарк. Говорят, зверинец удивительно похорошел и кругом теперь полно соблазнов – мороженое, пицца, сахарная вата… Небось Лизок, Кирюшка и Ирина оттягиваются на полную катушку, а я могу спокойно заниматься делами.
У Наденьки, бывшей секретарши Сени, было наглухо занято. Почти полчаса я безуспешно пыталась пробиться, потом смирилась. Лучше съезжу к ней, живет она в самом центре, недалеко от метро «Белорусская». Пару раз приветливая Надежда зазывала меня к себе в гости, и я хорошо помнила дорогу. От кольцевой станции налево, мимо кафе «Жар-пицца» до парикмахерской, дальше во двор…
На этот раз я была умней и оделась легко. Под бежевые джинсы натянула носочки, а сверху надела маечку и тоненькую курточку. Выйдя из метро и радуясь солнышку и приятному, совсем летнему ветерку, я двинулась по узкой и пыльной улице, сплошь забитой машинами. Как у многих музыкантов, у меня не только хороший слух, но и отличная зрительная память, поэтому я без труда нашла серый трехэтажный дом, нырнула в загаженный подъезд и позвонила в первую квартиру.
– Иду, иду, – раздалось издалека, и без всяких вопросов и предосторожностей дверь распахнулась.
Передо мной возник дедок, похожий на перезревший стручковый перец, весь морщинистый и скрюченный.
– Ищешь кого, детка? – проскрипел он, странно поворачивая голову.
– Надю позовите, пожалуйста.
– Она на работе.
– В воскресенье?
Дедуля с сомнением пробормотал:
– Вот чего не знаю, сказала, на службу пошла…
– А где она теперь трудится?
Дедушка потопал в глубь квартиры, я покорно ждала в прихожей. Наконец он вернулся и протянул бумажку.
– На, тут телефон…
Я взглянула и удивилась. На обрывке газеты был записан номер «Алиби». Наверное, дедушка ошибся…
– Простите, а можно позвонить?
– Пожалуйста, – вежливо согласился хозяин, – только аппарат на кухне, придется снять обувь.
Покорно стянув туфли, я добралась до старомодного телефона, покрутила диск и услышала бодрый, звонкий Надюшин голосок:
– Агентство к вашим услугам.
В метро я села в пустой вагон, и поезд понес меня по направлению к «Алиби». Интересное дело, противный господин Федорчук, возникший, словно по мановению волшебной палочки, на месте Сени Гребнева, уволил в один день меня и секретаршу. Очень хорошо помню, как Надюша демонстрировала конверт с жалкой подачкой, точно такой же, как в моем кармане… И, пожалуйста, она вновь в «Алиби»! Интересно, как ей это удалось! В стране безработица, секретарш на бирже труда как тараканов на коммунальной кухне, а хам Федорчук ясно дал понять, что хочет избавиться от всех служащих, нанятых Гребневым. Спору нет, Наденька мила, аккуратна, хорошо выполняет работу, но… Она не обладает никакими эксклюзивными знаниями. Просто квалифицированный работник, которых сотни, так почему ее оставили?
Надя не слишком обрадовалась, увидев меня.
– Лампа?
– Вот, шла мимо, ноги сами и завели сюда, а ты здесь осталась?
Девушка бросила взгляд на закрытую дверь кабинета хозяина и нервно хихикнула:
– Можно сказать и так!
Я фальшиво вздохнула:
– Никак не устроюсь. Как ты думаешь, может, и меня в «Алиби» приголубят?
– Никогда, – категорично отрезала Надюша, – новый шеф никого из старых не принимает.
– А тебя ведь взял…
Она в растерянности начала перебирать лежащие на столе ручки, скрепки и ластики. Видя ее смущение, я поднажала на ту же педаль:
– Просто не хочешь мне помочь, наверное, я тебя чем-то обидела!
– Что ты, Лампочка, – жарко зашептала секретарша, – знаешь, я перед уходом картотеку, да и вообще всю информацию перебросила на дискеты, а компьютер «вычистила», оставила только стандартные программы. Ну, новый директор позвонил и потребовал объяснений, а я на шантаж пошла. Хотите иметь сведения – берите назад. Вот теперь сижу и трясусь, потому как теперешний начальник – зверь.
Не успела она закончить фразу, как дверь бывшего кабинета Сени с треском распахнулась, и в приемную вышел парень лет тридцати пяти с бледным лицом. Смерив нас взглядом бешеной селедки, он сердито спросил:
– Надежда Алексеевна, почему вы держите посетительницу в приемной, когда я свободен?
– Это моя знакомая, – заблеяла секретарша.
– Посторонним не следует находиться в приемной, – отрезал он, – попрошу вас уйти. На личные темы поболтаете после работы.
Наденька покраснела и вроде уменьшилась в росте. Мне стало жаль дурочку, и я решила дать отпор хаму.
– Никогда не следует никого выгонять, на самом деле я хотела стать вашей клиенткой!
– Прошу прощения, – противно улыбнулся парень, – но, сами понимаете, наше агентство место специфическое, связанное с секретностью, и посторонних тут быть не должно. Проходите.
Пришлось войти в хорошо знакомый кабинет. Сейчас он выглядел великолепно, поменяли все – мебель, компьютер, цвет стен и ковровое покрытие, словом, помещение радовало глаз и даже нос, потому что в воздухе витал аромат чего-то приятного, похожего на запах свежеиспеченных булочек с корицей. Вот только угощать меня отличным коньяком из специальных бокалов здесь уже никто не собирался.
Парень сел в высокое кожаное кресло и произнес:
– Слушаю. «Алиби» к вашим услугам.
Я подавила тяжелый вздох. Ну вот, опять вляпалась в дурацкую историю, придется выпутываться.
– Я хотела бы проследить кое за кем. Но прежде хочу узнать, во что выльются расходы?
Парень начал методично перечислять цифры. Интересно, они слегка повысили расценки! Выслушав его до конца, я покачала головой:
– Дорого! Так сразу трудно решиться, надо подумать.
– Конечно, – ухмыльнулся директор, – раскиньте мозгами и возвращайтесь… Наши специалисты окажут вам посильную помощь.
Я посчитала разговор оконченным, откланялась и пошла в приемную, собираясь поговорить с Надюшей, но парень встал и проводил меня до самого выхода, лишив тем самым возможности пообщаться с секретаршей. Делать было нечего, пришлось, сохранив улыбку на лице, выйти на улицу. Дойдя до угла, я обернулась и увидела, как в окне бывшего кабинета Семена колыхнулась занавеска.
В глубокой задумчивости я забрела в кафе, села на высокий кожаный стул и уставилась в зеркало. Часы показывали семь. Можно, конечно, посидеть тут, в спокойной обстановке, выпить кофейку, дождаться, когда Надюша, закончив работу, пойдет к метро, и перехватить ее по дороге… Но, к сожалению, служба в «Алиби» вещь непредсказуемая, по прежним временам нас могли задержать до полуночи, а один раз даже пришлось заночевать в конторе… К сожалению, нечего думать и о том, чтобы посекретничать по телефону. Сеня Гребнев свято соблюдал правило – любой звонок в приемную моментально транслировался в его кабинете по селекторной связи. Интерком отключали лишь в крайнем случае. Наверное, новый начальник придерживается тех же принципов, а я не хочу, чтобы у Надюши были неприятности. Значит, сейчас я поеду домой и вечерком договорюсь с ней по домашнему телефону.
– Что хотите? – раздался сзади равнодушный голос.
Я повернулась. За спиной стояла полная, неряшливо выглядевшая тетка в красном халате, покрытом пятнами. В руке она отчего-то держала расческу. Странные, однако, официантки в этом кафе!
– Какой у вас кофе есть?
– Кофе? – вытаращила глаза бабища. – Кофе?
Ну чего так удивляться. Можно подумать, я попросила стаканчик цианистого калия.
– У нас нет кофе, – рявкнула женщина.
Я вздохнула:
– Тогда чай, но желательно цейлонский, без сахара!
– Ты с ума сошла? – поинтересовалась официантка.
Вздрогнув, я возмутилась:
– Как вас только на работе держат! Не прежние времена, не смейте грубить клиенту. Что же это за забегаловка такая: ни кофе, ни чаю…
– Вы куда пришли? – устало осведомилась подавальщица.
– Как это куда? В кафе!
– А здесь парикмахерская.
Тут только я заметила, что сижу перед огромным зеркалом, а на небольшом столике валяются щетки, ножницы, полотенца и обтрепанные журналы…
– Извините, я задумалась и перепутала двери, хотела войти в соседнюю, а попала к вам…
Парикмахерша с жалостью глянула на меня:
– Рядом с нами сапожная мастерская и аптека.
– Простите, – бормотала я, отступая к выходу.
– Ничего, ничего, – успокоила меня оказавшаяся совсем не злой тетка, – со всяким случается.
Но не успела я достичь порога, как она сказала:
– Погодите.
Я остановилась и выжидающе посмотрела на нее.
– У меня много клиентов, – пояснила парикмахерша, – я хорошо стригу.
– Видите, какие у меня короткие волосы, осталось только побриться наголо…