Как Турпион Амбивий (известный актер) больше удовольствия приносит зрителям, сидящим в первых рядах, но получают удовольствие и сидящие в последнем, так молодость, глядя на наслаждения вблизи, пожалуй, больше радуется им; но ими услаждается в достаточной мере и старость, глядящая на них издали.
«О старости», 14, 48 (165, с.388)
(В старости) душа, словно отбыв свой срок на службе у похоти, честолюбия, соперничества, вражды, всяческих страстей, может побыть наедине с собой и, как говорится, жить ради себя!
«О старости», 14, 49 (165, с.388)
Венец старости – всеобщее уважение и влияние. (...) Те, кто блистательно удостоился этих наград, мне кажется, до конца доиграли драму жизни и в последнем действии не осрамились, как бывает с неискушенными актерами.
«О старости», 17, 60; 18, 64 (165, с.393, 394)
Не всякое вино и не всякий нрав портится с возрастом.
«О старости», 18, 65 (165, с.394)
Все, что имеет конец, уже недолговечно. Конец наступает – и оказывается, что прошлое уже утекло. (...) Какой век отпущен каждому, тем он и должен быть доволен. Ведь актер может иметь успех и не играя от начала до конца драмы, достаточно ему понравиться в тех выходах, какие у него есть; так же и мудрым нет надобности доходить до последнего «Рукоплещите!».
«О старости», 19, 69–70 (165, с.395–396)
Молодые умирают, как мощное пламя, на которое обрушились с силой воды, а старики – как догоревший костер, который тухнет и сам.
«О старости», 19, 71 (165, с.396)
Предел старости не положен, не существует, и жизнь стариков оправдана, покуда они могут нести бремя долга и презирать смерть. Поэтому старость даже мужественнее и сильнее молодости. Потому-то, когда тиран Писистрат спросил Солона, что дает ему силы столь храбро сопротивляться, – Солон, говорят, ответил: «Старость».
«О старости», 20, 72 (165, с.396)
Если бы кто-нибудь из богов подарил мне возможность возвратиться из моего возраста в детский и плакать в колыбели, то, конечно, я отказался бы и, конечно, не пожелал бы, чтобы меня, как бы пробежавшего все ристалище, отвели бы вспять от конечной черты к начальной.
«О старости», 23, 83 (165, с.400)
Если я (...) заблуждаюсь, веря в бессмертие души человеческой, то заблуждаюсь охотно и не хочу, чтобы у меня отнимали мое заблуждение, услаждающее меня, пока я живу; если же я по смерти ничего не буду чувствовать, как думают некие ничтожные философы, то мне нечего бояться насмешек умерших философов. Если нам не суждено стать бессмертными, то для человека все-таки лучше угаснуть в свой срок; ведь природа устанавливает меру для жизни, как и для всего остального, старость же – последняя сцена в драме жизни.
«О старости», 32, 85 (165, с.400–401)
Войны надо начинать с целью (...) жить в мире.
«Об обязанностях», I, 11, 35 (168, с.67)
Войну с кимврами мы вели как войну (...) из-за того, кто из противников будет существовать, а не из-за того, кто из них будет повелевать.
«Об обязанностях», I, 12, 38 (168, с.68)
Надо стараться воздавать каждому по его заслугам; это – основа справедливости.
«Об обязанностях», I, 14, 42 (168, с.69)
Пусть каждый знает свои возможности и будет проницательным судьей своим хорошим и дурным качествам, дабы не показалось, что актеры проницательней нас. Ведь они выбирают себе не наилучшие, но наиболее подходящие им трагедии. (...) Итак, актер поймет это на сцене, но этого не поймет мудрый человек в жизни?
«Об обязанностях», I, 31, 114 (168, с.87)
Что делать не позорно, (...) называть непристойно. (О «зазорных» частях тела.)
«Об обязанностях», I, 35, 126 (168, с.91)
Люди приносят людям и величайшую пользу, и величайший вред.
«Об обязанностях», II, 5, 17 (168, с.103)
Те, кто захочет, чтобы их боялись, сами неминуемо будут бояться именно тех, кто будет бояться их.
«Об обязанностях», II, 7, 24 (168, с.106)
Дело судьи – при разборе дел всегда следовать правде; дело защитника – иногда защищать правдоподобное, даже если это не вся правда.
«Об обязанностях», II, 14, 51 (168, с.113)
Всякий раз как люди, раздавая, начинают нуждаться в средствах, они оказываются вынужденными забирать себе чужое имущество.
«Об обязанностях», II, 15, 54 (168, с.114)
Государство больше, чем на чем бы то ни было, держится на кредите.
«Об обязанностях», II, 24, 84 (168, с.123)
В делах государственных (...) ничто жестокое не бывает полезным.
«Об обязанностях», III, 11, 46 (168, с.135)
Позорное не полезно никогда.
«Об обязанностях», III, 12, 49 (168, с.136)
Только тот человек вправе зваться свободным, который хоть изредка бывает без дел.
«Об ораторе», II, 6, 24 (174, с.134)
История – свидетельница времени, свет истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины.
«Об ораторе», II, 9, 36 (174, с.137)
Никто не может быть хорошим поэтом (...) без душевного горения и как бы некоего вдохновенного безумия.
«Об ораторе», II, 46, 194 (174, с.168)
Однажды мне случилось познакомиться с некоторыми греческими книгами под заглавием «О смешном». (...) Однако те, кто пытался подвести под это остроумие какие-то научные основы, сами оказались настолько неостроумны, что впору было смеяться над их тупостью. Вот почему мне и кажется, что остроумию никоим образом нельзя научиться.
«Об ораторе», II, 54, 217 (174, с.173–174)
Смех исключительно или почти исключительно вызывается тем, что обозначает или указывает что-нибудь непристойное без непристойности.
«Об ораторе», II, 58, 236 (174, с.178)
Легче всего подвергается насмешке то, что не заслуживает ни сильной ненависти, ни особенного сострадания.
«Об ораторе», II, 59, 238 (174, с.178)
Чрезмерное наслаждение граничит с отвращением.
«Об ораторе», III, 25 (174, с.224)
Наибольшая польза обыкновенно несет в себе и наибольшее величие, и даже наибольшую красоту.
«Об ораторе», III, 45, 178 (174, с.241)
Самое длительное сочетание слов (в ораторской речи) – это то, какое может быть произнесено на одном дыхании.
«Об ораторе», III, 47, 182 (174, с.242)
Пусть (каждый) (...) идет по тому пути, по какому может, ибо если стремиться стать первым, то не позорно быть и вторым, и третьим.
«Оратор», 1, 4 (174, с.331)
Проза (...) труднее поэзии, ибо там есть известный твердо определенный (ритмический) закон, которому необходимо следовать, в речи же ничего не установлено наперед.
«Оратор», 58, 198 (174, с.374)
Сначала в уме намечается мысль, тотчас затем сбегаются слова, и ум с несравненной быстротой рассылает их на свои места, чтобы каждое откликалось со своего поста. Этот намеченный строй в разных случаях замыкается по-разному, но все слова – и начальные, и срединные – всегда должны равняться на концовку.
«Оратор», 59, 200 (174, с.374)
(О речи, не учитывающей требования ритма:) Уму этого достаточно, а слуху недостаточно.
«Оратор», 63, 215 (174, с.377)
Если ты возьмешь хорошо слаженное построение тщательного оратора и нарушишь его перестановкой слов – развалится вся фраза. (...) Малейшее перемещение слов, хотя бы слова оставались те же, превращает все в ничто, когда заменяет складность беспорядком.
«Оратор», 70, 233 (174, с.382)
Молнии блистали бы слабее, не будь они напряжены ритмом.
«Оратор», 70, 234 (174, с.383)
Изгнание страшно для тех, кто как бы огородил для себя место, где должно жить, но не для тех, кто считает весь мир единым градом.
«Парадоксы стоиков», II (167, с.460)
Если актер хотя бы чуть-чуть нарушит ритм в своих движениях или произнесет стих, ошибившись в краткости или долготе хотя бы одного слога, он будет освистан или ошикан, а в жизни, которая требует больше меры, чем любое движение, которая должна быть слаженнее любого стиха, ты полагаешь возможным допустить ошибку хотя бы в едином слоге?
«Парадоксы стоиков», III, 2 (167, с.463)
Хотя твое изложение (...) показалось мне несколько взъерошенным и непричесанным, но его украшает именно пренебрежение к украшениям, подобно тому как женщины кажутся хорошо пахнущими именно оттого, что они ничем не пахнут.
Письма к Аттику, II, 1, 1 (169, с.78)
Теперь ничто не пользуется таким признанием у народа, как ненависть к народным вождям.
Письма к Аттику, II, 20, 4 (169, с.130)
После того как Тираннион привел мои книги в порядок, мне кажется, что мое жилище получило разум.
Письма к Аттику, IV, 8, 2 (169, с.237)
Вершина всех зол – это победа в гражданской войне.
Письма к Аттику, IХ, 6, 3 (170, с.394)
Лучше погибнуть в отечестве, нежели повергнуть отечество, спасая его.
Письма к Аттику, IХ, 9, 2 (170, с.264)
* Тот, кто господствует на море, хозяин положения.
Письма к Аттику, Х, 8, 4 (170, с.305)
Долго бояться – большее зло, нежели то самое, чего боишься.
Письма к Аттику, Х, 14, 1 (170, с.321)
Несчастье склонно к обвинению.
Письма к Аттику, ХII, 41, 2 (171, с.140)
Я всегда полагал, что друзей (наших) недругов не надо преследовать, особенно друзей, стоящих ниже, и лишать самого себя этого оплота.
Я всегда полагал, что друзей (наших) недругов не надо преследовать, особенно друзей, стоящих ниже, и лишать самого себя этого оплота.
Письма к Аттику, ХIV, 13b (171, с.241)
Никогда не было ни поэта, ни оратора, который считал бы кого-нибудь лучше, чем он сам; это удел даже дурных.
Письма к Аттику, ХIV, 20, 3 (171, с.258)
Стыдливому человеку тяжело просить о чем-нибудь большом того, кого он считает в долгу у себя, чтобы не показалось, что того, чего он просит, он больше требует, чем испрашивает, и рассматривает скорее в качестве платы, чем благодеяния.
Письма к близким, II, 6, 1 (169, с.344)
Знаю я вас, великих защитников (т. е. адвокатов): тому, кто захочет воспользоваться вашей помощью, надо, по крайней мере, убить человека.
Письма к близким, II, 14 (170, с.77)
(О правлении Юлия Цезаря:) Говорить то, что думаешь, пожалуй, нельзя; молчать вполне дозволяется.
Письма к близким, IV, 9, 2 (171, с.25)
В гражданских войнах все является несчастьем (...). Но нет ничего несчастнее, чем сама победа. (...) Победителю, уступая тем, с чьей помощью он победил, многое приходится делать даже против своего желания.
Письма к близким, IV, 9, 3 (171, с.26)
При встречах я давно делал попытки говорить с тобой об этом, но меня пугал какой-то почти деревенский стыд; на расстоянии я изложу это более смело: письмо ведь не краснеет.
Письма к близким, V, 12, 1 (169, с.231)
Тому, кто однажды перешел границы скромности, надлежит быть вполне бесстыдным до конца.
Письма к близким, V, 12, 1 (169, с.232)
Ничто не может доставить читателю большего удовольствия, чем разнообразие обстоятельств и превратности судьбы.
Письма к близким, V, 12, 1 (169, с.232)
Воспоминание о былых страданиях, когда находишься в безопасности, доставляет удовольствие.
Письма к близким, V, 12, 1 (169, с.232)
Непозволительно назвать несчастным того, кто может поддержать себя сознанием правоты своих наилучших намерений.
Письма к близким, VI, 1, 3 (171, с.86)
Никому не следует особенно скорбеть из-за того, что случается со всеми.
Письма к близким, VI, 2, 2 (171, с.128)
Не существует никакого великого зла, кроме чувства вины.
Письма к близким, VI, 3, 2 (171, с.90)
Каждый считает самым несчастным свое положение и каждый менее всего хочет быть там, где он находится.
Письма к близким, VI, 3, 3 (171, с.91)
Утешение на основании несчастий других (...) – самое слабое утешение.
Письма к близким, VI, 3, 4 (171, с.89)
Пока я буду существовать, я не буду тревожиться ни из-за чего, если буду свободен от всякой вины; а если не буду существовать, то буду совершенно лишен чувства.
Письма к близким, VI, 3, 4 (171, с.89)
Государство не может пасть, пока стою я.
Письма к близким, VI, 6, 2 (171, с.31)
* Я предпочитал даже самый несправедливый мир самой оправданной войне.
Письма к близким, VI, 6, 2 (171, с.32)
Если то, что обозначается словом, не позорно, то слово, которое обозначает, быть позорным не может. Задний проход ты называешь чужим именем; почему не его собственным! Если оно позорно, не называй даже чужим; если нет – лучше его собственным.
Письма к близким, IХ, 22, 2 (171, с.175)
Приятно то прославление, которое исходит от тех, кто сам прожил со славой.
Письма к близким, ХV, 6, 1 (170, с.143)
Сулла, суждение которого мы должны одобрить, когда увидел, что философы не согласны во мнениях, не спросил, что такое добро, но скупил все добро.
Письма к близким, ХV, 19, 3 (171, с.92)
Чем лучше человек, тем труднее ему подозревать других в бесчестности.
Письма к брату Квинту, I, 1, 4, 12 (169, с.93)
Он (...) не имеет соперника в любви к самому себе. (О Помпее Великом.)
Письма к брату Квинту, III, 6, 4 (169, с.310)
При столь тяжкой ране следует скорбеть, во избежание того, чтобы самая свобода от всякого чувства скорби не была большим несчастьем, чем скорбь.
Письма к Бруту, I, 9, 2 (171, с.471)
Люди почему-то легче оказываются благосклонными, когда они в страхе, нежели благодарными после победы.
Письма к Бруту, I, 15, 8 (171, с.484)
Счастье не что иное, как благополучие в честных делах.
Фрагмент письма к Корнелию Непоту (171, с.512)
* Их молчание – громкий крик.
«Речи против Катилины», I, 8, 21 (25, т.1, с.296)
(Римская) свобода не внушает страха жестокостью казней, а ограждена милосердием законов.
«Речь в защиту Гая Рабирия», 3, 9 (172, с.283)
Недолог путь жизни, назначенный нам природой, но беспределен путь славы.
«Речь в защиту Гая Рабирия», 10, 30 (172, с.290)
* Цезарь не забывает ничего, кроме обид.
«Речь в защиту Квинта Лигария», 12, 35 (173, с.271)
Никто (...) не станет плясать (...) в трезвом виде, разве только если человек не в своем уме.
«Речь в защиту Мурены», 4, 13 (172, с.335)
Кто остался доволен, забывает, кто обижен, помнит.
«Речь в защиту Мурены», 20, 42 (172, с.346)
Природные качества без образования вели к славе чаще, чем образование без природных качеств.
«Речь в защиту поэта Архия», 7, 15 (173, с.37)
Эти занятия (науками) воспитывают юность, веселят старость, при счастливых обстоятельствах служат украшением, при несчастливых – прибежищем и утешением.
«Речь в защиту поэта Архия», 8, 16 (173, с.38)
Занятия другими предметами основываются на изучении, на наставлениях и на науке; поэт же обладает своей мощью от природы, он возбуждается силами своего ума и как бы исполняется божественного духа.
«Речь в защиту поэта Архия», 8, 18 (173, с.38)
Природа велела мне быть сострадательным, отчизна – суровым; быть жестоким мне не велели ни отчизна, ни природа.
«Речь в защиту Публия Корнелия Суллы», 3, 8 (173, с.7)
Будем надеяться на то, чего мы хотим, но то, что случится, перенесем.
«Речь в защиту Публия Сестия», 68, 143 (173, с.153)
На людей известных ссылаться не следует, так как мы не знаем, хотят ли они быть названными по имени.
«Речь в защиту Секста Росция», 16, 47 (172, с.15)
Собаки (...) не могут отличить воров от честных людей, но все же дают знать, если кто-нибудь входит в Капитолий ночью. И так как это вызывает подозрение, то они – хотя это только животные, – залаяв по ошибке, своей бдительностью приносят пользу. Но если собаки станут лаять и днем, когда люди придут поклоняться богам, им, мне думается, перебьют лапы за то, что они проявляют бдительность и тогда, когда для подозрений оснований нет. Вполне сходно с этим и положение обвинителей.
«Речь в защиту Секста Росция», 20, 56 (172, с.18)
Если возможно применить законы, то преступного гражданина, вернее внутреннего врага, надо сломить судом, но если насилие препятствует правосудию или его уничтожает, то наглость надо побеждать доблестью, бешенство – храбростью, дерзость – благоразумием, шайки – войсками, силу – силой.
«Речь в сенате по возвращении из изгнания», 8, 19 (173, с.49)
Мы всегда считали подати жилами государства.
«Речь о предоставлении империя Гнею Помпею», 7, 17 (172, с.171)
Выдающийся император (полководец) должен обладать следующими четырьмя дарами: знанием военного дела, доблестью, авторитетом, удачливостью.
«Речь о предоставлении империя Гнею Помпею», 10, 28 (172, с.174)
Если нашей жизни угрожают какие-либо козни, насилие, оружие разбойников или недругов, то всякий способ самозащиты оправдан. Ибо молчат законы среди лязга оружия.
«Речь в защиту Милона», IV, 10–11 (173, с.224)
Я (...) скорблю из-за того, что в то время как государство должно быть бессмертно, оно держится на дыхании одного человека (т. е. Юлия Цезаря).
«Речь по поводу возвращения Марка Марцелла», 7, 22 (173, с.258)
* Жил довольно для славы, но для отчизны мало.
«Речь по поводу возвращения Марка Марцелла», 8, 25 (173, с.258)
Различие между миром и рабством огромно. Мир – это спокойная свобода, рабство же – это худшее из всех зол, от которого мы должны отбиваться не только войной, но и ценой жизни.
«Филиппики» (речи против Марка Антония), II, 44, 113 (173, с.318)
(Цезарь), то внушая страх, то проявляя терпение, приучил свободных граждан к рабству.
«Филиппики», II, 45, 116 (173, с.319)
Каждому человеку свойственно заблуждаться, упорствовать в заблуждениях свойственно только глупцу.
«Филиппики», XII, 2, 5 (24, с.151)
В учености и словесности всякого рода Греция всегда нас превосходила, – да и трудно ли здесь одолеть тех, кто не сопротивлялся?
«Тускуланские беседы», I, 1, 3 (165, с.208)
Я охотнее готов заблуждаться вместе с Платоном, чем разделять истину с нынешними знатоками.
«Тускуланские беседы», I, 16, 39 (165, с.222)
«Душа так бессильна, что не видит и самой себя!» – Точно так же, как и глаз: душа, не видя себя, видит все остальное.
«Тускуланские беседы», I, 27, 67 (165, с.231)
Надеяться разумнее, чем бояться.
«Тускуланские беседы», I, 36, 86 (165, с.238)
Смерть не имеет отношения ни к мертвым, ни к живым – одних уж нет, а других она не касается.