— Лучше тебѣ теперь? Поправилась? спросила ее мать.
— Да вамъ-то какое дѣло! раздраженно отвѣчала Люба. — Сами причина моей болѣзни и еще спрашиваете! Послѣ такой передряги люди никогда не поправляются, а не валяться-же мнѣ цѣлый мѣсяцъ въ постели. Надо и воздуху понюхать. Сегодня, напримѣръ, я пойду ко всенощной.
— Ну, вотъ и отлично. Авось, Богъ тебя образумитъ. Помолиться никогда не мѣшаетъ. Пойдемъ вмѣстѣ, и я съ тобой пойду.
Люба вспыхнула и отвѣчала:
— Вотъ съ вами-то я ужъ ни за что не пойду? Что это, въ самомъ дѣлѣ, словно хвостъ, всюду сзади! И если-бы еще добрые родители были. А то въ болѣзнь вгоняютъ. Дайте мнѣ одной-то отдышаться.
— Нѣтъ, ужъ одну я тебя ни за что не отпущу. Вѣдь ужъ я теперь догадываюсь. зачѣмъ ты ко всенощной идешь. Чтобы съ нимъ видѣться?
— А хоть-бы и съ нимъ?
— Да что ты, бѣлены объѣлась, что-ли? Не пущу, ни за что не пущу, потому не желаю, чтобы ты съ нимъ видѣлась.
— Не убережете! сказала Люба и вышла изъ-за стола, не кончивъ завтрака.
Ко всенощной, однако, Люба не пошла и рѣшилась идти на свиданіе съ Плосковымъ завтра въ Пассажъ. Къ обѣду она опять не вышла, переодѣлась въ блузу и легла у себя въ комнатѣ съ книжкой въ рукѣ на постель. Отецъ, придя домой изъ конторы, по обыкновенію, зашелъ къ ней въ комнату поздороваться. Съ нимъ была и мать.
— Вотъ, сказала она указывая на дочь:- утромъ была человѣкъ человѣкомъ, выходила къ завтраку, а теперь раскапризилась и опять легла. А изъ-за чего раскапризилась-то? Изъ-за того, что я не пускаю ее сегодня одну ко всенощной, а хочу сама съ ней идти. Съ Плосковымъ, видишь ты, хочетъ тамъ видѣться и шушукаться, а я помѣха.
— Да вѣдь все равно не убережете, и не сегодня, такъ завтра буду съ нимъ видѣться, спокойно повторила свою угрозу Люба.
Андрей Иванычъ только покачалъ головой и пожалъ плечами. За обѣдомъ онъ сказалъ женѣ:
— Что-же это, однако, будетъ! Вѣдь такъ жить нельзя, ежели она не угомонится.
— Однако, не отдавать-же ее замужъ за перваго встрѣчнаго-поперечнаго! отвѣчала Дарья Терентьевна.
Такъ прошелъ еще день. На утро былъ праздникъ. Люба встала раньше обыкновеннаго, одѣлась съ утра и выходила къ утреннему чаю въ столовую.
— Къ обѣднѣ, что-ли, собралась? Пойдемъ ужъ хоть къ обѣднѣ-то вмѣстѣ, сказала ей мать, стараясь быть сколь возможно ласковѣе.
— Не желаю, рѣзко отвѣчала дочь.
— Да брось ты свой ретивый характеръ, будетъ тебѣ, угомонись.
— Бросьте вы сперва вашъ ретивый характеръ. Я своимъ ретивымъ характеромъ никому ничего не порчу, а вы мнѣ жизнь портите, въ болѣзнь меня вгоняете, до отчаянія доводите.
— Ахъ, актриса, актриса! покачала головой Дарья Терентьевна.
— А вотъ увидите, какая актриса.
Къ обѣднѣ Дарья Терентьевна отправилась одна. Когда-же она явилась домой, Любы дома уже не было. Словно какой тяжелый камень опустился на грудь Дарьи Терентьенны. Руки и ноги у ней задрожали.
— Гдѣ Люба? спросила она горничную.
— Ушли-съ… Полчаса тому назадъ ушли. Одѣлись и ушли.
— Куда?
— Да должно быть къ обѣднѣ.
— Что ты врешь! Ее въ церкви не было. Я даже молебенъ отстояла, всѣхъ мимо себя пропустила, а ее не видѣла.
— Должно быть, куда-нибудь въ другую церковь ушла.
— Господи! Да что-же это такое? Андрей Иванычъ! кричала, чуть не плача, Дарья Терентьевна и, когда тотъ вышелъ изъ кабинета съ газетой, сказала ему:- Вѣдь Любки-то дома нѣтъ. Она убѣжала.
— Какъ убѣжала? Куда? испуганно спрашивалъ Андрей Иванычъ.
— Да должно быть къ нему, подлецу.
— Что ты врешь! Она просто къ обѣднѣ ушла.
— Да не было ее у обѣдни въ нашей церкви.
— Ну, должно быть въ другую церковь.
— Да, да… Она говорила: все равно не убережете. Вотъ и не уберегли, не уберегли, не уберегли. И зачѣмъ только понесло меня одну къ обѣднѣ!
Дарья Терентьевна опустилась на стулъ и заплакала. Андрей Иванычъ утѣшалъ ее, что Люба у обѣдни, но и самъ тревожился.
Любу ждали къ завтраку, къ часу, но она не вернулась. Во второмъ часу сѣли за столъ, но ни мать, ни отецъ не могли ѣсть отъ безпокойства. Пробило два часа, а Любы все не было. Не сказавшись, Люба ушла въ первый разъ.
— Андрей Иванычъ! Голубчикъ! Надо искать ее… Надо послать… Надо по горячимъ слѣдамъ… Надо самому тебѣ ѣхать къ Плоскову. Гдѣ Плосковъ-то живетъ? Она непремѣнно у него, Боже мой, Боже мой! Что-же это такое! бормотала вся въ слезахъ Дарья Терентьевна,
Андрей Иванычъ и самъ трясся, какъ въ лихорадкѣ.
XXVIII
Изъ дома Люба вышла часу въ двѣнадцатомъ, а свиданіе съ Плосковымъ въ Пассажѣ назначено было въ часъ. Сдѣлала она это нарочно, дабы уйти въ то время, когда мать была у обѣдни. До часу ей еще порядочно пришлось походить по улицамъ. Улицы она избирала не многолюдныя: ходила по Итальянской за Пассажемъ, вокругъ Михайловскаго садика. Безъ пяти минутъ въ часъ она зашла въ Пассажъ. Въ Пассажъ она зашла съ Итальянской улицы. Плосковъ былъ уже тамъ. Онъ стоялъ около окна какого-то магазина и разсматривалъ выставленные товары. Люба до того обрадовалась, что чуть не бросилась ему на шею.
— Здравствуйте… Здравствуй… заговорила она, пожимая ему руки и мѣшаясь въ ты и вы. — Былъ у всенощной въ гимназіи? ждалъ меня? Я и хотѣла придти, да за мной маменька увязалась. Съ маменькой было-бы безполезно…
— Само собой. А я былъ, забрался еще до начала службы и всѣ глаза проглядѣлъ, отвѣчалъ Плосковъ. — Ну, что, не тяжело тебѣ быть дома?
— Ахъ, Виталій! Они просто поѣдомъ меня съѣли, проговорила Люба. — Надо это скорѣй какъ-нибудь кончить. Мнѣ жизнь не въ жизнь.
— Безъ документовъ и думать нечего вѣнчаться. Ну, что метрическое свидѣтельство?
— Въ желѣзномъ шкапу, у папеньки въ конторѣ. Оттуда его никакъ мнѣ добыть невозможно. Я и въ конторѣ-то разъ въ годъ бываю.
— Скверно.
Плосковъ задумался.
— Нельзя-ли какъ-нибудь безъ метрическаго свидѣтельства? приставала Люба. — Тогда я хоть сейчасъ… Я на все рѣшилась. Поѣдемъ, повѣнчаемся и ужъ домой я больше не вернусь.
— Да нельзя безъ документовъ. Надо хоть копію съ метрическаго свидѣтельства достать. Вотъ я съѣзжу въ домовую церковь и переговорю, нельзя-ли по копіи метрическаго свидѣтельства обвѣнчаться.
— Да вѣдь какъ-же я копію-то?.. Вѣдь я вамъ прямо говорю, что мое метрическое свидѣтельство въ желѣзномъ шкапу.
— Копію надо достать въ той церкви, гдѣ тебя крестили, или въ консисторіи. Въ какой церкви тебя крестили?
— Да развѣ меня въ церкви крестили? меня дома крестили. Гдѣ-же это видано, что богатые люди крестятъ дѣтей въ церкви!
— Ну, да, да… А изъ какой церкви былъ священникъ, который тебя крестилъ?
— Вотъ ужъ этого я, Виталій, рѣшительно не знаю. Развѣ я могу это помнить? Я тогда, самъ знаешь. была маленькая, наивно отвѣчала Люба.
— Надо узнать. Узнай какъ-нибудь незамѣтнымъ образомъ у отца или у матери. Можно вѣдь это какъ-нибудь такъ… среди другаго разговора. А безъ этого и копіи достать нельзя.
Люба опечалилась.
— Теперь ужъ узнавать что нибудь незамѣтнымъ манеромъ нельзя. Сейчасъ поймутъ въ чемъ дѣло сказала она. — Ушла я изъ дома безъ спроса. Къ кому, зачѣмъ — они ужъ догадались. Воображаю я, что теперь у насъ дома дѣлается! Маменька рветъ и мечетъ. Я, Виталій, просто даже боюсь домой вернуться.
— Экая ты какая! Ну, какъ-же не узнать, заранѣе, въ какой церкви записано твое крещеніе! досадливо сказалъ Плосковъ.
— Да вѣдь ты-же объ этомъ мнѣ ничего не приказывалъ.
— Ну, какъ не приказывалъ! Я тебѣ еще на репетиціяхъ сколько разъ говорилъ о метрическомъ свидѣтельствѣ, о копіи.
— О метрическомъ свидѣтельствѣ и о копіи ты говорилъ, а чтобы узнать о церкви — ничего не упоминалъ. Что-же намъ дѣлать теперь, Виталій?
— Одно — непремѣнно узнать, въ какой церкви записано твое крещеніе.
Ліоба помолчала и наконецъ произнесла.
— Ахъ, Виталій, а ужъ я хотѣла прямо къ тебѣ!…
— Какъ ко мнѣ? Не вѣнчавшись-то?!. испуганно спросилъ Плосковъ. — Нѣтъ, нѣтъ, милая, этого нельзя. Это просто невозможно. Ты теперь поѣзжай домой, соври, что была у какой-нибудь подруги и не застала ее дома.
— Да у меня нѣтъ подругъ.
— Ну, какъ нѣтъ! А Оля и Маша? Трубачева… Бекасова?
— Да я къ нимъ хожу только по приглашенію и, наконецъ, это было только наше дачное знакомство. На дачѣ знакомы, а въ городѣ нѣтъ.
— Ну, купи въ магазинѣ какую-нибудь вещь и скажи матери, что ты ходила за покупкой.
— Все равно не повѣрятъ. Не повѣрятъ и ужъ будутъ меня караулить и мнѣ тогда одной никуда изъ дома не урваться.
— Боже мой! Да вѣдь не на привязь-же тебя посадятъ.
— Посадятъ. Или сдѣлаютъ что нибудь въ родѣ этого. Вѣдь вынули-же они изъ двери моей комнаты ключъ, чтобы я не могла запираться въ комнатѣ и можно было всегда видѣть, что я дѣлаю. Ахъ, Виталій! Ты не знаешь, какіе мои родители изверги!
— Полно, полно, милая, это тебѣ только такъ кажется. Твой отецъ премилый, премягкій человѣкъ — одно только: упрямъ. Поѣзжай домой, старайся узнать изъ какой церкви священникъ тебя крестилъ, и напиши мнѣ объ этомъ, какъ можно скорѣй, записку въ банкъ, уговаривалъ Любу Плосковъ.
— Ахъ, Виталій! вздохнула Лвэба.
— Поѣзжай, поѣзжай. Въ Пассажѣ тебѣ тоже не слѣдуетъ долго оставаться. Тутъ довольно многолюдно, могутъ попасться твои знакомые, передать родителямъ. Прощай, другъ мой… Торопись… Уходи. А ежели видѣться намъ, то лучше видѣться на квартирѣ у Кринкиной. Въ среду вечеромъ я буду у ней. Можешь урваться — пріѣзжай.
— Да нѣтъ-же нѣтъ. Вѣдь я тебѣ русскимъ языкомъ говорю, что мнѣ теперь никуда одной изъ дома не урваться — отвѣчала Люба и уже на глазахъ ея были слезы.
— Урвешься. Богъ не безъ милости. Наконецъ я придумаю что-нибудь другое и сообщу тебѣ запиской. Уходи. Пойдемъ, я тебя посажу на извощика. Вонъ какой-то господинъ съ бакенбардами пристально смотритъ на тебя. Можетъ быть и знакомый. Пассажъ для дѣвушки мѣсто не вполнѣ приличное. И я-то былъ глупъ, что назначилъ тебѣ свиданіе въ Пассажѣ! — бормоталъ Плосковъ.
— Ахъ, Виталій, ну, зачѣмъ ты меня гонишь! Дай ты мнѣ еще побыть и поговорить съ тобой!
— Выйдемъ изъ Пассажа. Лучше мы на улицѣ поговоримъ.
Плосковъ шелъ впередъ и вывелъ Любу на улицу.
— И ума не приложу, что я теперь буду дома говорить! — вздыхала Люба.
— Послушай, вѣдь у васъ горничная преданный тебѣ человѣкъ. Ты можешь съ горничной куда-нибудь отлучиться изъ дома, меня увѣдомить, а ужъ я тебя укараулю.
— Трудно, но надо какъ-нибудь ухищряться. Ахъ, Виталій, Виталій!
— Садись скорѣй на извощика. Можетъ быть, тебя еще дома и не хватились, торопилъ Любу Плосковъ.
— Какъ не хватиться! Ну, будь что будетъ! Прощай… — покорно произнесла Люба, крѣпко пожимая руки Плоскова, съ улыбкой взглянула ему въ лицо и шепотомъ прибавила:- Милый… голубчикъ… безцѣнный…
— Извощикъ! — крикнулъ Плосковъ и принялся усаживать Любу въ экипажъ. — Ну, а что кстати мой котъ? — спросилъ онъ вдругъ.
— Маменька его выгнала на дворъ и онъ пропалъ.
— Жалко. Прощай… До свиданія… Черезъ горничную и отъ меня будешь получать записки. Прощай… Извощикъ! Пошелъ!
Люба поѣхала домой.
XXIX
Возвращаясь со свиданія съ Плосковымъ, Люба не безъ трепета приближалась къ своему дому. Она уже напередъ чувствовала все то, что на нее обрушится со стороны матери и отца. Совѣтъ Плоскова сдѣлать какую-нибудь покупку въ одномъ изъ магазиновъ и потомъ сослаться, что отлучка изъ дома была сдѣлана для покупки — она не исполнила. Она рѣшилась прямо объявить отцу и матери, что ходила гулять, чтобы видѣться на улицѣ съ Плосковымъ. Стать, однако, сразу лицомъ къ лицу передъ отцомъ и матерью ей было трудно: она знала, что тѣ ждутъ не дождутся ея звонка у дверей съ чистаго хода, дабы сразу осыпать ее бранью и попреками а потому вернулась домой черезъ кухню. по черному ходу, и прошла къ себѣ въ комнату. Только спустя полчаса послѣ ея прихода отецъ и мать узнали, что она дома. Они тотчасъ-же вбѣжали въ ея комнату. Люба сидѣла у стола и перелистывала книгу.
— Безстыдница! Срамница! завопила Дарья Терентьевна. — Уйти изъ дома не спросясь, не сказавъ ни отцу, ни матери ни слова! Гдѣ это ты шлялась? Говори!
Губы у Любы затряслись и она отвѣчала:
— Шляться я нигдѣ не шлялась, а гдѣ была — тамъ меня теперь нѣтъ.
— Такъ не отвѣчаютъ родителямъ! крикнулъ Андрей Иванычъ. — Ты должна сказать, куда ходила.
— Ахъ, Боже мой! Да просто прогуляться ходила. Сколько дней дома сидѣла, такъ нужно-же было мнѣ воздухомъ подышать.
— Врешь, врешь! Ты къ нему ходила. На свиданіе съ Плосковымъ ходила! не унималась Дарья Терентьевна.
— Что къ Плоскову ходила — это неправда, а что видѣлась съ нимъ на улицѣ — скрывать не стану.
— Слышишь? Слышишь, Андрей Иванычъ? Ахъ, дрянь дѣвчонка! Она еще смѣетъ про это безъ стыда и безъ совѣсти говорить! Ну, нажили мы дочку!.. На свиданіе съ молодымъ человѣкомъ! Каково, ежели кто-нибудь видѣлъ тебя изъ знакомыхъ съ нимъ!
Дарья Терентьевна всплеснула руками. Люба иронически улыбнулась.
— Въ самомъ дѣлѣ, ужасное происшествіе! Съ каторжникомъ меня увидали, съ душегубомъ, съ воромъ, съ мошенникомъ, сказала она.
— Еще разъ тебѣ говорю: не смѣй такъ отвѣчать! крикнулъ Андрей Иванычъ. — И вотъ тебѣ мой сказъ: съ сегодня безъ матери никуда! Уйдешь еще разъ одна — велю твою верхнюю одежду подъ замокъ убрать.
— Да нечего дожидаться, когда она еще разъ одна уйдетъ, надо это сейчасъ-же сдѣлать, прибавила мать. — Безъ меня теперь никуда! Слышишь: никуда! А эту твою раскрашенную Кринкину встрѣчу, такъ прямо въ лицо ей наплюю. Ты у ней, что-ли, была? Я ужъ и то хотѣла за тобой къ ней посылать.
— Только-бы себя оскандалили. Нигдѣ я не была. На улицѣ была и съ нимъ видѣлась.
— Это ужасъ, что такое! Не смѣй мнѣ про него говорить! Слышишь: не смѣй!
Андрей Иванычъ только тяжело вздыхалъ. На этомъ выговоръ и кончился.
— Что тутъ дѣлать съ дѣвчонкой?!.. чуть-ли не въ сотый разъ спросила Дарья Терентьевна мужа; когда они вышли изъ комнаты Любы.
Андрей Иванычъ подумалъ и отвѣчалъ:
— Да ужъ, по моему, повѣнчать ихъ, что-ли… Пусть живетъ въ недостаткахъ, коли сама этого хочетъ.
— Нѣтъ, нѣтъ! На это я не согласна. Ни за что на свѣтѣ…
— Да вѣдь хуже будетъ, ежели…
Андрей Иванычъ не договорилъ.
— Что: ежели?.. Что: ежели?.. приставала къ нему Дарья Терентьевна.
— Да мало-ли что можетъ случиться, ежели дѣвчонка начнетъ бѣгать на свиданія…
— Нѣтъ, ужъ этого больше не случится, ни за что не случится. Какъ песъ сторожевой, буду ее караулить, никуда одна изъ дома не уйду, а ежели и уйду, — то сейчасъ все ея верхнее платье подъ. замокъ.
— Все равно не укараулишь.
А Люба сидѣла у себя въ комнатѣ и думала, какъ-бы ей узнать, изъ какой церкви священникъ крестилъ ее. Сегодня и думать нельзя было выпытывать это у отца или у матери — сейчасъ догадаются, для чего она это спрашиваетъ. Приходилось повременить, показать видъ, что покорилась отцу и матери, перестать дуться, что она и сдѣлала, выйдя къ обѣду притворно-веселая. Но отецъ и мать все-таки продолжали дуться на нее сами. Обѣдъ прошелъ натянуто. Вечеромъ, впрочемъ, были кое-кто изъ родственниковъ и знакомыхъ. Отецъ игралъ въ винтъ, мать усѣлась играть въ мушку. Выла и тетка Любы, старшая сестра ея матери, вдова. Въ карты она не играла, а только сидѣла около играющихъ. У Любы мелькнула мысль спросить тетку, не знаетъ-ли та, изъ какой церкви священникъ крестилъ ее, Любу, и она тотчасъ-же отозвала отъ стола тетку.
— Послушайте, тетенька Марья Терентьевна, что я васъ хочу спросить, начала, Люба. — Вы помните, когда я родилась?
— Еще-бы не помнить, если покойникъ мужъ и крестилъ-то тебя.
— Вотъ, вотъ… А у меня вчера былъ разговоръ съ одной подругой. Та спрашивала, изъ какой церкви священникъ крестилъ меня. Вы этого не помните?
— Изъ какой… Вотъ ужъ этого-то… Да нѣтъ, помню… Вы тогда жили на Лиговкѣ, близь Іоанна Предтечи, такъ, стало-быть, приходскій священникъ изъ церкви Іоанна Предтечи тебя и крестилъ.
— Да вѣрно-ли вы это знаете?
— Кажется, что изъ церкви Іоанна Предтечи. Сѣдой такой священникъ. Да что-же ты у отца съ матерью-то не спросишь! Сестра! Дарья Терентьевна!
— Нѣтъ, нѣтъ… Вы теперь не спрашивайте маменьку. Что ее отъ картъ отрывать! перебила Люба тетку. — Я ее лучше потомъ сама спрошу. А что я васъ спрашиваю, такъ думала, что вы тоже знаете.
— Да знаю, знаю… Отъ Іоанна Предтечи. Ты — старшая. Ужъ ежели твои родители вѣнчались у Іоанна Предтечи, то, стало-быть, и тебя крестилъ священникъ отъ Іоанна Предтечи. Сѣдой такой…
Въ это время игра въ винтъ кончилась и Андрей Иванычъ проходилъ по гостиной, гдѣ сидѣла Люба съ теткой. Тетка тотчасъ-же остановила его.
— Андрей Иванычъ, вотъ у насъ разговоръ. Вѣдь вы съ Дарьей и вѣнчались у Іоанна Предтечи, и всѣхъ дѣтей крестили у Іоанна Предтечи?
Люба дернула было тетку за рукавъ, но Андрей Иванычъ уже отвѣчалъ:
— Да, да… Всѣхъ у Іоанна Предтечи, кромѣ маленькой Кати. А Катю крестилъ священникъ изъ Владимірской церкви, потому что тогда мы уже жили въ Владимірскомъ приходѣ. А вы зачѣмъ спрашиваете?
— Да такъ, разговоръ.
— Но дѣтей крестилъ не тотъ священникъ отъ Іоанна Предтечи, который насъ вѣнчалъ, а другой. Я и звалъ тогда вотъ для Любы того, который насъ вѣнчалъ, но онъ былъ болѣнъ. Это я какъ сейчасъ помню… А когда ужъ другія дѣти стали рождаться, то онъ умеръ. Это я отлично помню.
Сказавъ это, Андрей Иванычъ отправился въ другую комнату.
Люба сіяла отъ удовольствія. Теперь она знала, откуда надо добывать копію съ метрическаго свидѣтельства. Добыть свѣдѣнія о своемъ крещеніи казалось ей очень трудно, но дались они ей легко. Она вздохнула свободно и повеселѣла.