Сет поджал губы.
— Всего шестнадцать минут?
Миссис Кассельбаум пожала худенькими плечиками и театрально вздохнула.
— Я говорю только то, что вижу. — Она приподняла седую бровь, указывая на Дженну. — Остальное она расскажет сама.
— Ради всего святого! — воскликнула Дженна. — Папа, я подвернула ногу и не могла на нее стать.
Сет тут же ее упрекнул:
— Почему же вы сразу об этом не сказали, юная леди?
Он поспешно помахал расстроенной миссис Кассельбаум на прощание и поспешил в квартиру, где остановился, уперев руки в бока.
— Что с твоей ногой? Кто был тот молодой человек? И где твоя машина?
Дженна опять закатила глаза. Она искренне любила семью Адама, но иногда от их опеки можно было задохнуться.
— Никакой он не молодой. Это отец одного старшеклассника, значит, ему… ну, не знаю… лет сорок.
Сет поморщился.
— Сорок — уже древний старик.
— Ты понимаешь, что я хочу сказать.
— А у этого сорокалетнего отца старшеклассника есть имя?
— Его зовут Стивен Тэтчер. Я вызвала его в школу, но при встрече он случайно сбил меня с ног, я подвернула лодыжку. Он почувствовал себя виноватым и отвез меня домой.
На лице Сета была написана тревога.
— Твоя машина осталась на стоянке у школы? Не стоит оставлять ее там на выходные — я поеду, заберу ее.
Он повернулся к двери, и Дженна собралась с духом.
— Папа, подожди.
Он остановился, обернулся с выжидательным выражением на лице. Дженна надеялась, что ей не придется рассказывать ему, что ее машину — машину Адама — уже отбуксировали. Адам еще в институте отреставрировал старый «Ягуар ХК 150» 1960 года выпуска. Машина была его радостью и гордостью, даже когда он стал слишком слаб, чтобы садиться за руль. Адам завещал машину Дженне, но, хотя никто из родственников не оспаривал его последнюю волю, весь клан Луэллинов пристально следил за судьбой автомобиля.
— С машиной все в порядке, папа.
Сет вздохнул с облегчением.
— Но сегодня порезали шины.
Сет напрягся всем телом.
— Как?
Дженна пожала плечами.
— Я «завалила» одного футболиста. Такая детская месть. — О записке с угрозами она умолчала. — Не волнуйся, я попросила ребят отбуксировать машину и поменять колеса на такие же, какие ставил Адам. — Замена колес влетит ей в копеечку, но… Это же машина Адама. Будем надеяться, что бо́льшую часть затрат покроет страховка.
Сет присел рядом с ней на диван.
— Я не о машине волнуюсь.
Дженна приподняла бровь.
— Но ты только о ней и говоришь.
— Хорошо, — поправился он. — Я немного беспокоюсь о машине.
Дженна кивнула.
— С завидным постоянством.
Сет улыбнулся и покачал головой.
— Ну и язычок у тебя, девочка. — Он нерешительно улыбнулся. — Какие бы внуки у вас получились…
Внутри у Дженны все перевернулось. Она закрыла глаза на секунду и напомнила себе, что все прошло.
— Мне так его сегодня не хватает, папа, — прошептала она.
Сет сглотнул.
— Мне тоже, Дженна. Именно поэтому я и приехал, дорогая. Когда я рядом с тобой, чувствую себя немного ближе к Адаму.
Она погладила его по плечу и во второй раз за этот день попыталась вспомнить Адама таким, каким он был, когда еще не заболел. И второй раз за день ей это не удалось. Она встала, почувствовав приступ вины за свои фривольные мысли о Стивене Тэтчере, в то время как не могла четко вспомнить лицо Адама. Ей не в чем было себя винить. Умом она это понимала. Но в душе все было иначе. Был, конечно, простой способ искупить вину.
— Я собиралась поужинать мороженым. Будешь?
— Дженна, тебе следует лучше питаться. — Сет встал. — Мое любимое — с орехом пекан.
— Оно называется «Роки Роуд».
Сет заправил ей прядь волос за ухо и улыбнулся. Глядя в это доброе лицо, так похожее на лицо его сына, Дженна в конце концов представила себе здорового Адама. Она почувствовала себя немного лучше, когда все-таки удалось вспомнить лицо единственного мужчины, которого она любила. Сет откашлялся.
— Ну да, «Роки Роуд» — мое любимое.
Дженна тяжело сглотнула и уткнулась лбом в плечо Сета.
— Я люблю тебя, папа.
Сет крепко обнял девушку.
— Я тоже люблю тебя, Дженна. — Он разомкнул объятия, приподнял ее подбородок. — Ну, расскажи мне об этом не слишком молодом человеке, почти таком же симпатичном, как я. И, прошу тебя, не заставляй меня обращаться за подробностями к миссис Кассельбаум. — Он подался вперед и прошептал: — Никому не говори, но эта женщина — заядлая сплетница.
Дженна заливисто рассмеялась.
— Кто последним прибежит на кухню — будет есть верхний слой со льдом.
Глава 7
Пятница, 30 сентября, 20.30
— Стивен, ты должен поесть! — закричала из кухни Хелен.
Он оставил портфель у входной двери и последовал на зов тети в кухню, где дымилась единственная тарелка с горячей едой. Себе Хелен налила чашку кофе и села напротив.
— Ешь.
От этого отрывистого приказа на его лице появилось подобие улыбки.
— Есть! — Он послушно принялся за еду, а она пристальным взглядом провожала каждый кусок, отправляемый Стивеном в рот.
— Сегодня ты поздно, — заметила она, немного смягчившись.
Он кивнул, глотая очередной кусок.
— Меня вызывала учительница Брэда.
— Боже!
— Да. — Он вилкой бесцельно рисовал что-то по залитому подливкой пюре. Затем поднял взгляд на терпеливо ожидающую Хелен. — Он провалил химию. Его учительница захотела поставить меня в известность.
Хелен закрыла глаза и вздохнула.
— Что происходит с нашим мальчиком, Стивен?
Тот потер переносицу.
— Не знаю. Дженна посоветовала обратиться к школьному психологу.
— А ты?
— В понедельник позвоню ему с самого утра. — Он пожал плечами, чувствуя собственную беспомощность и ненавидя себя за это чувство. — Я попытался поговорить с Брэдом. Но он закрылся.
— Понятно. — Хелен потянулась через стол, пожала его руку и, не отпуская ее, спросила: — И кто такая Дженна?
Пальцы Стивена крепче сжали вилку. Лицо порозовело, он это сразу почувствовал. Стивен проклял эту непроизвольную реакцию — краснеть, бич рыжеволосых людей, проклял блеск, мелькнувший в глазах тетушки-сводницы. Он убрал левую руку из цепких лапок Хелен.
— Учительница Брэда, — пробормотал он, опуская глаза в тарелку.
— Понятно.
— Да что тебе понятно, Хелен?! — досадливо бросил он. — Она хорошая женщина, которой не безразлична судьба моего сына. Она осталась в пятницу после занятий, чтобы сообщить мне, что мой сын провалил ее предмет. Вот и все.
— Ясно.
Он поднял голову и встретил ее умиротворенный взгляд. По спине пробежал холодок. Следовало принимать экстренные меры.
— Она замужем, ясно? Ей шестьдесят лет. У нее четверо детей. — Он покается, что солгал, когда заглянет в церковь.
Хелен покорно вздохнула.
— Неужели тебе действительно необходимо сегодня куда-то идти? — поинтересовалась она, чтобы сменить тему.
Стивен вспомнил Иглстонов.
— Да, — ответил он. — Действительно. Вернусь домой не позже полуночи. Я уже почитал Нику на ночь и уложил его спать.
Уложить спать значило засунуть малыша в спальный мешок, который лежал на полу. С тех пор как Ники похитили из кровати прямо посреди ночи полгода назад, он отказывался спать в постели. Психологи уверяли, что всему свое время, что Ники вернется в кровать. Интересно, что психолог скажет о Брэде.
— Тогда поешь как следует, Стивен.
Остаток ужина он съел в молчании, стараясь не обращать внимания на пристальный тетушкин взгляд. Откровенно признаться, он любил ее больше всех остальных женщин на земле. Он мог раз пятьдесят в день повторять ей, что не собирается еще раз жениться, но это было как горохом о стену. Хелен искренне любила его и его сыновей. И в конце любой ссоры все всегда сводилось к этому.
Он помыл тарелку.
— Спасибо, Хелен. Давненько уже не ел такого вкусного ужина.
— Добавки? Я много приготовила.
Стивен чмокнул ее в обветренную щеку.
— Спасибо, мадам. Боюсь растолстеть.
Хелен смутилась, а потом громко рассмеялась.
— Придется научить твоего сыночка не распускать свой длинный язычок.
Он приподнял бровь.
— Ну-ну, попробуй! — Он направился к двери и замер на месте. — Черт!
— Стивен! — И тут Хелен сама это увидела. — Нет, Синди-Лу! — Она метнулась к двери и стала оттягивать тридцатикилограммовую овчарку от портфеля Стивена. — Она не нарочно, дорогой.
Раздраженный, Стивен принес из кухни полотенце и вытер собачью слюну с ручки кейса.
— Только взгляни на отметины от зубов! От этой собаки одни неприятности.
— Она ласковая собачка. — Хелен поджала губы. — У нее просто сверхобильное слюноотделение.
— Она ласковая собачка. — Хелен поджала губы. — У нее просто сверхобильное слюноотделение.
— Тогда поставь ей слюноотсос. — Он вытер портфель, вымыл руки. — Мне пора.
Она вышла за ним на улицу, слюнявый клубок шерсти из преисподней следовал за ней по пятам.
— Веди машину осторожно.
— Я всегда вожу осторожно. — Он открыл заднюю пассажирскую дверь и опять замер на месте. — Черт! — повторил он, на сей раз шепотом.
— Я все слышала, — из-за спины сказала Хелен, потом заглянула в машину. — А это чей портфельчик?
Стивен почувствовал, как вновь запылали щеки.
— Это портфель учительницы Брэда.
Долю секунды Хелен молчала.
— Дженны?
Стивен закатил глаза, ругая себя за несдержанный язык.
— Да, Дженны.
Он должен его вернуть. Он должен вернуть портфель в ту уютную небольшую квартирку, где она, скорее всего, сидит на мягком коричневом диване, а у ног ее лежат два пса. «Она будет благодарна», — подумал он. Улыбнется ему своими фиалковыми глазами. Своими пухлыми губами. Он больно прикусил губу, но было слишком поздно. Его тело уже откликнулось на возникшую в воображении картину. Он резче, чем следовало, рванул ее портфель с заднего сиденья и вложил его в руки Хелен — женщина немного покачнулась от неожиданной тяжести.
— Отнеси ко мне в кабинет. Верну ей в воскресенье.
— Но…
— Мне нужно на работу. — Он бросил свой портфель на заднее сиденье и захлопнул дверь.
Хелен поморщилась.
— Но…
Стивен забрался на водительское место, одним движением пристегнулся.
— Не жди меня. Поговорим завтра.
Он отъехал от дома и еще раз взглянул в зеркало заднего вида. Хелен стояла на прежнем месте с приоткрытым ртом и смотрела ему вслед.
Стивен нахмурился. Наверное, стоило бы проявить больше такта. Он заерзал на сиденье, пытаясь ослабить давление в области ширинки. Какая глупость! Откровенный идиотизм! У Дженны Маршалл отличные ножки. Не более того. Нет, неправда. Грудь у нее тоже красивая. Руки крепче сжали рулевое колесо. И попа. Он приоткрыл окно, чтобы впустить в салон прохладный ночной воздух. И глаза. И улыбка. Он вновь заерзал на сиденье, давление не ослабевало. Хорошо, он может себе признаться. У нее аккуратная, ладно скроенная фигурка. И его… к ней влечет.
Он выехал со второстепенной дороги на основную магистраль. «Признайся, Тэтчер, от нее у тебя слюнки текут». Он нахмурился в темноте. «Признайся, Тэтчер, откровенно. Ты хочешь наброситься на эту женщину». Он вздрогнул — картинка стояла перед глазами, как живая.
Как давно с ним такого не случалось… Очень, очень давно. Возможно, ему просто необходимо выплеснуть это из себя. Немного честного секса без всяких обязательств и серьезных отношений. Никаких обещаний, никаких сожалений, когда он уйдет. А он обязательно уйдет.
Ему практически удалось убедить себя в том, что случайный секс с Дженной Маршалл — возможное решение его проблем, когда он внезапно вспомнил, как в ее взгляде мелькнуло сочувствие к его сыну. Как она спасла щенка, которого должны были усыпить. Такая женщина не подходит для необременительных сексуальных отношений. Она просто не такая.
Стивен вздохнул. Да и он сам не такой.
Именно поэтому уже очень, очень давно он не был с женщиной.
Именно поэтому еще очень и очень долго все будет по-прежнему.
Чувствуя себя одиноким и расстроенным, он мысленно вернулся к Саманте Иглстон. Ее родители хотят узнать последние новости. Он достал из кармана сотовый, надеясь, что Кент все еще в лаборатории.
Пятница, 30 сентября, 23.00
— Значит, они проиграли.
Виктор Лютц презрительно взглянул поверх своей практически пустой рюмки. В дверях кабинета стояла его жена в той же ночной сорочке, которую надевала каждую ночь в течение всего времени их бездарного брака. Если уж быть точным, сорочка была не та же самая, но одна из тех десяти идентичных сорочек, которые висели у нее в шкафу, волшебным образом появляясь там из года в год. Без магии здесь точно не обошлось. Ни одна женщина в здравом уме не станет намеренно покупать такое страшное одеяние, не говоря уже о том, чтобы год за годом покупать десятки его точных копий.
Год за годом, год за годом.
В довершение к своей безнадежной глупости Нора Лютц была абсолютно лишена чувства стиля. В отличие от учительницы Руди. Нельзя сказать, что эта мисс Маршалл обладала хорошим вкусом, но такому телу, как у нее, он готов был простить строгий костюм. К сожалению, в дополнение к шикарному телу у этой училки был еще и характер.
Виктор терпеть не мог сильных женщин. Характер, ум — это только отвлекает женщин от их единственного предназначения на земле. Секса и рабской зависимости. Именно в такой последовательности. Он злобно посмотрел на Нору поверх рюмки. Жена не преуспела ни в том, ни в другом.
— Конечно, они проиграли. — Идиотка. — Руди весь матч просидел на скамье запасных.
Виктор допил одним глотком водку, встал, прошелся по дорогому французскому ковру, налил себе еще.
Нора поджала губы, возле уголков рта образовались глубокие лучики-морщинки.
— Я думала, ты все уладишь с директором еще до начала матча. Папе это не понравится. Ему пришлось задействовать свои связи, чтобы этот футбольный агент пришел посмотреть на игру Руди.
Он ненавидел повелительный хозяйский тон. Научилась у своего папочки, богатого сукиного сына…
Он залпом выпил еще полрюмки. Богатенький сукин сын, на деньги которого куплен этот ковер у него под ногами, крыша над его головой, бизнес, который приносит ему доход. Он посмотрел на прозрачную жидкость в уже полупустой рюмке. Сукин сын, на деньги которого он покупает водку по сто долларов за бутылку — она помогает Виктору примириться с реальностью, в которой он женат на его некрасивой, вечно усталой и постоянно жалующейся дочери.
Спасибо Богу за любовниц и проституток — единственное, что он мог сказать. Конечно же, не вслух. Слава Богу, что папочка ничего не знает.
Нора скрестила руки на плоской груди и оперлась о стену с видом превосходства — она любила напоминать ему, что оно у нее врожденное, а не приобретенное. Густые темные волосы — единственное, что привлекало в ее внешности, — когда-то сливались по цвету с черными панелями орехового дерева, которым был отделан кабинет. Но она начала седеть и даже пальцем не пошевелила, чтобы что-то изменить. Вся в папочку — старого самодовольного сухаря.
— По-моему, тебе хватит, — резко бросила она. — Серьезные люди поговорят с непонятливым директором, научат его руководить школой. — Нора покачала головой. — А ты можешь лишь бахвалиться, Виктор. Мне от тебя тошно.
— Мне тоже, — пробормотал он в рюмку.
— Что-что?
Виктор поднял голову, встретился взглядом с женой, продолжая молчать, пока она не побледнела. Существовала масса способов угомонить Нору, ради ее собственного блага, когда она злила его. Виктор нечасто приводил свои угрозы в исполнение. Обычно жена отступала раньше, чем он доходил до того, чтобы поднять на нее руку. Однако увидеть, как она трусливо замолкает, — на это стоило посмотреть. После первого раза, много лет назад, он ожидал, что папочка пришлет парочку головорезов — навечно его успокоить, но никто так и не пришел. Ни в тот раз, ни после. Виктор догадывался, что есть вещи, о которых даже Нора не рассказывает папочке. Он откашлялся.
— Я сказал: мне тоже. Сегодня, к твоему сведению, я был в школе. Я бы вернул твоего сына в команду, если бы он не был таким идиотом.
Нора нахмурилась.
— На что ты намекаешь? — спросила она уже значительно менее воинственным тоном.
— Я намекаю, что твой идиот сынок надавил не на ту учительницу. Он сдал контрольную, на которой написал только свою фамилию. Пустая контрольная плюс самодовольная ухмылка на его лице — и учительница уперлась. Я дал директору неделю, чтобы уладить недоразумение.
— А если не уладит? Что тогда?
— Тогда мы прекратим вкладывать папины деньги в строительство нового стадиона Блэкмэна.
Нора порывисто убрала волосы с лица — один из ее многочисленных нервных жестов. Он знал их все до единого. И все до единого приводили его в бешенство.
— Не всех можно купить, Виктор.
Он осушил рюмку. Не всех можно купить. Ха-ха! Только человек, который вырос, ни в чем не нуждаясь, может верить в подобную ерунду.
— Разумеется, всех. Они просто не всегда об этом знают.
Пятница, 30 сентября, 23.55
Ручка церковной двери остудила потную руку Стивена. Больше таких ручек не делают. «Как и дверей», — подумал Стивен, ощущая на разгоряченном лице ночную прохладу. И ручка, и дверь, да и сама церковь начали свой век в далеком 1923 году.
Стивен потерял счет времени, пока стоял у порога, не решаясь войти или уехать домой.