Он выживал один, вернее, вдвоем с собакой.
И так получилось, что весь смысл его существования свелся к существованию этой самой собаки. Главной его заботой была Дуня. Его не волновало, чем он будет питаться и будет ли вообще есть сегодня или завтра. Но накормить собаку он был обязан. Попрошайничеством он не занимался никогда, даже в самые тяжелые моменты, то есть зимой. Дуне он никогда не позволил бы сидеть на улице с банкой для денег между лап.
Но поскольку люди, как известно, жалеют собак больше, чем людей, еда для Дуни находилась всегда. И Грише еще перепадало. Сначала в старом магазине на Покровке, где он нашел Дуню, всегда подкармливали. Потом магазин закрыли, и стало труднее, но все равно что-то всегда находилось, да и в церквях стали обедами кормить.
Больше всего Гришу волновало то, что Дуня очень резко сдала в последнее время. А сейчас, когда приближалась очередная зима, Гриша больше всего боялся, что собака не переживет мороза.
Жили они в одном долгострое на Речном вокзале. Жили там уже несколько последних лет. Но там не было крыши. Только перекрытия. И зимы последние два года были страшно холодными. И если сейчас будет такая же – Дуня не выживет. А если собака не выживет, то зачем ему еще жить?
Вот так думал Гриша. Вернее, он уже не думал ни о чем уже давно. Мысли были только конкретные и связанные с сиюминутным моментом. Про Дуню были не мысли. Про Дуню было только единственное оставшееся в его душе чувство.
Но оно говорило, это чувство, оно кричало, оно заставляло его даже плакать иногда, когда он смотрел на свою старую собаку, которая была для него смыслом всего.
В общем, можно с уверенностью сказать, что внутренние миры и Гриши и Дуни были абсолютно идентичными. Никого и ничего в мире для обоих не существовало, кроме друг друга. Вся Вселенная сузилась для них до размеров собаки и хозяина.
Но бог с ней, со Вселенной. Существовал мир вокруг. И этот мир не был добрым. Он был враждебным и опасным. Самыми опасными врагами были дети. Вернее, подростки. Они недавно закидали их камнями на Водном стадионе. А Дуню еще били палкой. Грише досталось сильно, но ничего не было сломано, а у Дуни, похоже, была сломана нога. Именно поэтому она и хромала. Вернее, вообще не наступала на заднюю левую ногу.
Первый раз за все эти годы Гриша начал думать о том, что надо просить денег, чтобы отвести собаку в лечебницу.
И вот как раз на том переходе, где загорелся зеленый свет, из какой-то дорогой машины выскочил молодой человек и протянул Грише две купюры по тысяче и пальто.
Пальто было хорошее. Теплое. Гриша сразу же его надел. И повел Дуню в лечебницу.
Да, это был перелом.
Дуня вообще сильно сдала после этих побоев. Когда сняли гипс, осталась хромота и сильная сутулость. Спина была колесом.
В декабре ударили морозы. Дуня тряслась в ознобе, хотя Гриша накрывал ее ночью всем, что у него было. Сам он сильно кашлял, со свистом каким-то, но ему было все равно. Ходила Дуня уже с большим трудом, но оставаться без него не хотела. Гриша шел, и она плелась за ним.
И аппетита у нее не было уже. Почти не ела, как он ни старался ее уговорить.
Как-то ночью в совсем уже сильный мороз Гриша подумал, что она не доживет до утра. Он снял с себя пальто, так великодушно отданное ему на переходе, и укрыл им Дуню.
Он смотрел сквозь темноту на свою собаку и думал о том, что если бы ему предложили выбрать, с кем провести Там всю оставшуюся вечность, он без всякого сомнения сказал бы:
– Я хочу Там жить с Дуней. Только с Дуней.Когда собака лизала его уже совсем холодное лицо, она думала, наверное: – А зачем мне дальше жить?
У меня есть знакомая массажистка. Простая женщина. Совсем-совсем небогатая. И она иногда ездит в Лондон к своей подруге. И там делает массаж ей и некоторым ее знакомым. И, заработав, сразу бежит в самый дорогой универмаг Лондона и покупает своему ненаглядному коту какую-нибудь совершенно ненужную вещь. Игрушку какую-нибудь дороженную или ошейник Гуччи или Прада или еще какой-нибудь марки, главное, чтобы дорогой. При этом совершенно непонятно, зачем коту этот ошейник. Он же не гуляет на улице, как собака. И вообще не понимает, что это за марка на нем надета.
А себе она никогда там ничего не покупает. И даже дочке своей не покупает. Идет, счастливая, что купила коту ненаглядному приличную вещь, в обыкновенные, а точнее, дешевые магазины и там уже покупает себе и дочке.
Вот почему она так делает, я ее спросила. А она мне ответила:
– Чтобы он меня простил за то, что я его бросила.
Я думаю, что она переживает эту разлуку гораздо острее чем он, ее кот. Он, может быть, конечно, тоже переживает, но все-таки, я думаю, не так, как она.
Мы с одной моей подругой приехали в Нью-Йорк. И у нее было очень мало денег. Она ничего себе не покупала – говорила:
– Мне сначала надо Мане пальтишко купить.
Маня – это ее собака, йоркширский терьер. И нарвалась на какой-то дорогущий магазин, где купила своей Мане пальтишко за триста долларов. Оно было такое дорогое, потому что вручную связано. Но связать его – полчаса работы. Я сама вязала – знаю. Я пыталась ее отговорить, но бесполезно. Купила за триста долларов и была счастлива. А себе купила куртку за пятьдесят долларов и тоже была счастлива. Но опять же не за себя, а за Маню.
Умерла Маня, похоронила она ее вместе с этим пальто, чтобы не холодно ей там было. Поводок положила, чтобы она гулять там могла. И игрушку, чтобы не скучала.
Как жизнь?
– Приветик!
– Hi!
– Успела!
– Как жизнь?
– Я из ГУМа!
– Fine!
– Что купила?
– Как жизнь?
– Вот смотри – сапоги.
– Wow! Круто! Mainstream!
– На платформе?
– Как жизнь?
– Есть новый запах.
– Cool!!! Креатив!
– Я в отпаде!
– Жизнь-то как? Жизнь?
– Сделала ботокс.
– No comments!
– Тоже хочу!
– Вы считаете, надо? А жизнь-то как, жизнь?
– Что ли лазер попробовать?
– Yes! Always young!
– Дорого очень!
– Ужас! Не жизнь!
– Я тут сумку купила – полный улет!
– Это просто must have!
– Вообще офигенная!
– Жизнь-то как, жизнь?
– Скоро сейл!
– Are you ready?
– Деньги коплю!
– А что тебе надо?
– А радость хочу!
– Ну и квэшн дала!
– Жизнь нужна! Жизнь!
– Ну, сдаюсь, поняла.
– Значит идем?
– Будем first!
– А то хапнут!
– Да, это жизнь!
Сколько человеку надо польт?
Может быть, эти психоаналитики, у которых на диване лежат, и правы. Я ни разу у них не была, только в американских фильмах видела, что они все про детство расспрашивают. Так вот. Может, они и правы, что считают, что все из детства идет. Я об этом задумалась только в связи с одной-единственной мыслью. Зачем я все время хочу купить себе новое пальто? Сколько их должно у тебя быть, чтобы ты уже наконец успокоилась? Или это не произойдет никогда?!
Мое первое пальто было УЖАСНО! Маму опять накрыла депрессия, и мне не в чем было ходить. Мне отдала его моя двоюродная бабка, с успехом проносив лет двадцать! Оно было черное на ватине. С воротником из бывшего песца. Я ходила в нем в школу и чувствовала себя чудовищем. Я его ненавидела.
Потом были разные, но ни одно я не любила.
Потом появилась возможность, что-то стало появляться в магазинах, я стала ездить. И понеслось!
Как-то раз я принесла домой очередное пальто, и мой нордический отец, не выдержав, заорал:
– У тебя тяжелое наследственное психическое заболевание. Еще одно пальто, – и я вызываю «скорую психиатрическую помощь».
Вот куда дело зашло.
Все когда-нибудь задумываются о смерти. Пишут завещание. Даже бабки в деревнях готовят себе наряд в гроб. Так вот я наверняка попрошу похоронить меня в одном из своих польт. Пока не решила, в каком. Может, я еще не встретила свое идеальное пальто?
Земную жизнь дойдя до половины
(Надеюсь, что вторая впереди),
Я вдруг подумала – как много в ней одежды,
А о душе не будешь думать ты?
Потом решила – раз одежды много,
Душе не грустно осенью моей.
Ведь осень золотой бывает часто,
Хоть лето все же лучше и теплей.
Но все же если умирать придется,
Я б выбрала весну – так будет посветлей.
Копать могилку легче удается,
И веселее множеству друзей.
И как важна во всем этом одежда —
Она решает все в конце твоих концов.
Когда она красива – есть надежда,
Что будешь первой ты средь мертвецов!
В пальто любимом даже в гроб – не страшно!
Оно, шикарное, согреет даже там!
Ты будешь чувствовать себя как герцогиня!
А герцогиня все расставит по местам!
У каждой женщины есть свое слабое звено. У кого-то это пальто, у кого-то обувь. Это могут быть платки, духи, пиджаки, белые рубашки, черные водолазки или нижнее белье. Это то, что у нее уже есть в избытке, но мимо чего она не может пройти НИКОГДА. Называйте это как угодно. Манией, блажью, развращенностью, неадекваткой. Как хотите называйте. Ну что поделать, если она без этого не может жить!
И пусть это слабое звено будет. Значит, у нее еще есть вкус к жизни, значит, ей еще не все равно, как она выглядит, значит, она хочет нравиться! Разве это не прекрасно? В конце концов, не так у нас много радостей. Не отнимайте последние!
И пусть это слабое звено будет. Значит, у нее еще есть вкус к жизни, значит, ей еще не все равно, как она выглядит, значит, она хочет нравиться! Разве это не прекрасно? В конце концов, не так у нас много радостей. Не отнимайте последние!
Но, женщины! Вы тоже должны иметь совесть! Нельзя, чтобы слабым звеном были все вышеперечисленные предметы!
А главное-то забыла! СУМКИ!!!
Вечерка
Обувь
Польта
Сумки
Как это важно все!
Необходимо!
Жизненно!
Да просто, блин, практично!
Куда без обуви пойдешь?
Без сумки как ты выйдешь?
А без пальто куда?
При чем тут это – красота нужна!
Никто не спорит!
Красота во всем!
Во всем, что дорого тебе!
Что так необходимо!
Одна проблема!
Мало места!
И мест, куда ходить!
Ну не в Большой же театр, как на работу – вечерку выгулять!
Не по бульварам же ходить – пальто проветривать!
А почему бы нет?
Довольно романтично!
На каблуках, блин, что ли?
А с сумкой – хоть куда!
Ага! Хоть в овощной?
Особенно в вечерке!
Дааа, проблема!Сумки
Шопинг в Париже
– У тебя денег много?
– Минут на сорок пять.
– Хуже нет – с мужиками ездить! Сорок минут на Галери Лафайет за всю неделю! Нормально?
– Сволочи! «Вам сорока минут хватит?» Издеваются вот так изощренно!
– Ну и что будем делать?
– Что, что. Надо по-крупному выступить, чтоб жизнь им, гадам, медом не казалась! Второго шанса не будет.
– Естественно! А что?
– Я считаю сумки! И наверх даже подниматься не будем! Хватит с нас их лестниц! Монмартр, эти чертовы химеры на Нотр-Даме этом, арка эта сраная! Все облазили с этими идиотами! Завтра еще какую-нибудь лестницу найдут.
– Я слышала, про музей очередной шептались.
– Замучили, гады! У меня все уже в голове перемешалось. А мы тоже хороши. Чего молчим? Не можем сказать – «достали ваши музеи, соборы и лестницы!»?
– И за это сорок минут и получаем! Нельзя идти у них на поводу!
– Сумки, говоришь?
– Говорю!
– Но сумки вещь интимная, надо разделяться!
– Какая, к черту, интимная? Шанель она и в Африке Шанель!
– Ладно, уговорила, идем в Шанель!
– Девочка моя! Я горжусь тобой! Это по-взрослому! Пройдут годы, ты будешь старой женщиной и с гордостью будешь носить эту сумку!
У всех, абсолютно всех есть сумки. У кого сколько. Кому-то страшно даже подумать о том, чтобы купить вторую. И не потому, что нет денег. Совсем не потому! Это же надо перекладывать! Одна моя подруга носит сумку, пока она не прикажет долго жить. Уже зная о ее близкой кончине (сумки, в смысле), она начинает подбирать ей сменщицу. Оказывается, что это трудное, почти безнадежное дело. Надо найти точно такую же, а их уже перестали выпускать за время ее долгой жизни. Жизни сумки, в смысле. А надо найти такую же обязательно. Точно такой же формы, размера, цвета, с кармашками и отделениями! Такую же найти никогда не удается, покупается только подобная. Начинается процесс долгого и мучительного привыкания. Потому что в новой все неудобно, непривычно, а главное – НИЧЕГО НЕЛЬЗЯ НАЙТИ. В старой тоже ничего нельзя было найти, но та была родной. В ней тоже был хаос, но и хаос был свой, имеющий свои законы.
Это тип женщин с тонкой нервной организацией.
А кто-то любит сумки настолько сильно, что не боится иметь две, три и даже четыре. Это сильные, волевые женщины, как правило. Это женщины, которые не боятся никаких трудностей, им практически все по плечу. Это женщины, которые точно не боятся ремонта в квартире, переезда, они вообще, видимо, ничего не боятся. Эти женщины даже могут работать прорабами на стройке! Короче, женщины из серии «коня на скаку остановит».
Третий тип. Много сумок. Самый трудно поддающийся определению тип. Проще всего сказать про нее: больная, ненормальная. Это безусловно так – она больная и ненормальная, если готова изо дня в день перекладывать этот хаос. Но это только то, что лежит на поверхности.
На самом деле все глубже. Эти женщины никогда не будут прорабами, врачами, учителями. Они вообще мало где могут найти свое применение. Это женщины-поэты. У этих женщин бесполезно требовать обеда, легче приготовить самому, потому что они только приблизительно знают, где холодильник, не говоря уже о том, что в нем лежит. Они могут попробовать убраться в квартире, но лучше им этого не позволять. Дети любят мам этого типа – они никогда не требуют дневник и верят на слово. Если мужчина решит связать жизнь с женщиной этого типа, он должен быть готовым в любой момент уйти с совещания, чтобы отдать ей ключи, потому что свои она забыла, как вы понимаете, в другой сумке. Или ехать за ее правами, или просто развернуться на полпути по дороге на дачу, потому что она не взяла телефон.
Давайте не будем осуждать их. Они не умеют жить по-другому. Они поэты.
– Сумка
– Сумка
– Сумка
– Сумочка
– Где ключи?
– Где пудра?
– Где паспорт?
– Моя милая сумочка
– Что за хрень?
– Это что?
– Какая-то квитанция!
– Что за чек?
– Пробник?
– Буквы стерлись!
– Что это?
– Может, крем?
– Для лица или ног?
– Хрен поймешь!
– Ах, моя сумочка!
– Почему столько ручек?
– Я что, писатель?
– Шоколад весь растекся!
– Жалко подкладочку!
– Зачем пять расчесок?
– Где моя щетка?
– Помада нашлась!
– Ах, милая сумочка!
– Где кошелек?!
– Где права?
– Где карточка?
– Ужас!
– Ура! Все нашлось!
– Потому что все нужное!
– Все жизненно важное!
– Все есть в моей сумочке!
...«Я ему говорю: «Хочу эти две сумки». А он: «Не вопрос. Только ответь мне. Ты два месяца назад купила уже две. Тебе мало?» Он что не понимает, что ли?! Они мне уже надоели!!!»
Мой любимый город – это Нью-Йорк. Я не могу как я его люблю! Больная оттуда приезжаю. Так выматываюсь в нем. Надо же память из любимого города какую-нибудь привезти. Чтоб подольше вспоминался. Ну джинсы – само собой. Это не в счет. Как это – из Америки без джинсов? Это как без жвачки приехать! Но надо же что-то существенное. Чтобы все время помнился. Поэтому – сумки. Сумка не даст забыть – откуда она. Лучше всех фотографий вместе взятых напоминать будет.
У меня там ангел живет, в Нью-Йорке. Настоящий ангел. Продавщица. Она мне выносит сумку с черного хода. Нет, что вы, не ворует, конечно! Просто покупает мне со своей скидкой. И выносит, чтобы никто не видел, потому что это делать нельзя.
А я стою у черного входа, у помойки, курю с людьми другого цвета кожи и жду, пока мой ангел ее вынесет. И вот эта помойка – мое самое любимое место в моем самом любимом городе!
Для кого-то Нью-Йорк – это статуя, для кого-то – небоскребы, для кого-то – парк, а для меня – помойка.
Любимая помойка.
Баллада о сумке
В Китае на фабрике работают дети,
Шьют сумку фирмовую ночью и днем,
С нежной заботой клепки сажают,
Лейбак нашивают ей дорогой.
Везут эту сумку по́ морю в Штаты,
Едет она сквозь холод и зной,
Едет она через волны и штормы.
В трюме лежит товар заказной.
Приходит корабль. Вот он и берег.
Нью-Йорк встречает стату́ей своей.
Что ее ждет? Молл или рынок?
Не знает никто на складе вещей.
И вот перемена – везут куда-то.
Куда – не знает никто порой.
Дети китайские думают: «Где ты?»
К сердцу прирос товар дорогой!
Привозят. Стоп. Дома-небоскребы.
Центр, красотища, город мечты!
Витрины сверкают, цены до неба.
Вот оно, счастье, думаешь ты.
Зря ты так думала, сумка-красотка,
Недолго было в витрине стоять.
Туристка российская шла по Нью-Йорку.
Увидев, схватила, успела урвать.
И снова дорога. Другой конец света.
Тюмень тебя ждет, сумка моя.
Знала ли ты, что, не зная покоя,
Умрешь ты в снегах от хозяйки запоя?
Шла по сугробам пьяная баба,
Бросила сумку, целуясь с ленцой.
Если бы знали китайские дети,
Не прирастали бы к ней всей душой.
У моей мамы была одна манера, от которой меня просто трясло! Она, уходя куда-нибудь, выходила на лестничную клетку, вызывала лифт и, когда он приходил, не заходила в него, а начинала что-то искать в своей сумке. Это «что-то», естественно, не находилось, тогда она бросала сумку на пол и, сев на корточки, продолжала судорожно копаться. Не найдя, она вставала, снова заходила в квартиру и уже совершенно спокойно, обессилев и потеряв всякую надежду, продолжала искать. Потом, конечно, находила и уже только тогда снова вызывала лифт.
Как же меня это бесило.
Но что меня бесит еще больше – теперь я делаю точно так же.
Как же все повторяется.
Разница лишь в том, что у нее была одна-единственная сумка.
Никогда не говори «Никогда»
Я реально не понимаю, что это за слово такое подлое – «НИКОГДА».