– Его, наверное, - усмехнулся Алешка, - кто-нибудь другой взял.
– А жаль… Простой парень был, деревенский. Лошадей любил. Пока они в его колхозе были.
– Так он их и теперь любит, - как-то странно сказал Алешка. - Только раньше он на них любил стада коров пасти и бидоны с молоком возить. А теперь любит возить бомбы.
Да, жалко, что Лешка не президент.
Папа отложил рисунок.
– А где он сейчас?
– Ты все равно его не арестуешь. Потому что у тебя нет на него… этой… как ты говоришь, доказанной базировки.
– Доказательной базы. А у тебя есть?
– Когда будет, я ее тебе отдам. Только вот не знаю, как она выглядит.
– Убедительно, - усмехнулся папа.
«Восьмое января сего года, - записал я. - Сегодня торжественный день - премьера спектакля „Великан и Роза“ в театре-студии „Золотой ключик“. Мы с Алешкой играем две главные роли: Великана и его нестреляющее ружье».
Мама по этому случаю извлекла свое самое красивое платье и приказала папе, чтобы он не задерживался на работе.
– У ребят сегодня премьера, - небрежно сказала она. - Мы с тобой приглашены. Постарайся не опоздать.
– Есть! - сказал папа. - Правда, на вечер министр собирает очень важное совещание, но я откажусь присутствовать. Скажу: совещайтесь без меня, у меня сегодня премьера.
– А что министр скажет? - испугался Алешка.
– Он тут же отменит совещание и приведет весь личный состав Министерства внутренних дел на премьеру. Строем, с оркестром.
Министра папа не привел, зато пришел в форме и с орденами на груди. Мама в любимом платье и в любимой помаде сидела рядом с ним и изо всех сил гордилась.
…Спектакль прошел на одном дыхании! Успех ему был обеспечен уже в первом акте: бурные аплодисменты. В антракте взволнованный режиссер, в черном фраке, с красной гвоздичкой в руке, послал нас с Алешкой в фойе:
– Послушайте, что говорит зритель.
Зритель был разный. И большой и меленький. Но говорили все примерно одинаково. Ходили неторопливыми кругами по фойе и восхищались. А под ногами у них вертелись дети и тоже высказывали свое мнение.
Одна тетка: - Гениально! Такая оригинальная трактовка. Новаторская постановка! Так свежо, необычайно.
Другая тетка: - Особенно очарователен этот маленький Великан в безрукавном пальто на вырост. Так трогателен!
Один пацан: - И никакое не пальто! Это взрослый пиджак с оторванными рукавами.
Второй пацан: - И никакой не Великан, а Лешка из третьего класса.
Еще одна тетка: - Обаятельна эта кошечка. Как она грациозно забирается в сумку! А как мурлычет! Как наша Мурка.
Ее мрачный муж: - Наша Мурка не только мурлычет. Она еще и…
Тетка: - Помолчи, Василий. Ты в театре, а не в пивной. И нечего на все фойе делиться нашими домашними трудностями. Ты тоже, между прочим, когда был маленьким…
Мрачный муж: - Она маленькая, твоя Мурка, уже шесть лет!
Один дядька, похожий на актера: - А молчаливая Статуя Командора в углу! Какая находка!
Другой дядька, похожий на писателя: - Да что ты, Жорж! Какой Командор! Какая Статуя! Это напольные часы, символизирующие остановившееся для Великана время.
Один пацан: - Это половая щетка.
Второй пацан: - Дурак! Это испорченное ружье!
Третий пацан: - Незаряженное! Оба вы дураки!
В общем, я понял: главное в современном спектакле, чтобы никто ничего не понял. И чтобы было о чем поспорить.
Когда мы с Алешкой подошли к родителям, мама тоже выразила свой восторг, а папа серьезно сказал:
– На меня больше всего произвело впечатление твое «пальто». Жаль, что я тебе его подарил.
– Бери обратно, - тут же согласился Алешка. - Прямо в нем и пойдешь домой.
– Руки замерзнут, - сказал папа.
…После третьего акта зрители долго вызывали аплодисментами актеров, требовали на авансцену режиссера и засыпали всех букетами цветов. А восторженный Жорж подарил нашей Июлии упаковку кошачьего корма.
Мы пошли одеваться, а растроганный и гордый успехом Кабаков отправился в буфет. И по дороге громко сказал:
– С таким спектаклем не стыдно и в Париж съездить, на гастроли.
А Лешка догнал его и сказал:
– А можно нам всем завтра еще одну сцену сыграть? По моей просьбе. И в моей постановке.
– Для тебя, - Кабаков прижал руки к сердцу и шаркнул ножкой, - для тебя, мой друг, - все, что угодно. Имей в виду, пятьдесят процентов успеха моей пьесы - твоя заслуга.
– Тогда и половина гонорара.
Кабаков засмеялся и побежал поскорее что-нибудь пожевать - восстановить свой творческий потенциал.
– Да, - сказала мама за ужином, - я знала, что Алешка великий артист, но не до такой же степени! Такой подарок к моему наступающему дню рождения! Спасибо, родной! Ты был великолепен!
А «родной» вдруг немного сник - про подарок-то он забыл. И немудрено - столько событий всего за несколько дней. Ничего, что-нибудь придумает. Я не сомневался.
Глава XIV
Лешкина агентура
Утреннюю запись в дневнике я начал красиво, в духе старинных романов великих классиков: «Едва над заалевшим горизонтом засияли первые лучи зимнего солнца, предвещая ясный погожий день, князь Алексей Оболенский, оседлав верного коня, выехал за ворота замка».
Все это правда, но и все здесь вранье. Так и создаются романы. Не очень великие.
Во-первых, в городе нет никаких горизонтов. И первые лучи солнца еще над ними не алели, а скрывались за стенами домов. Во-вторых, князь Алексей вовсе не седлал своего вороного коня, а выгреб из карманов моей куртки оставшиеся у нас от бизнеса деньги. И не выезжал он за ворота замка, а зашагал к метро. И не махала ему вслед платочком красна девица у ворот. Потому что все его красны девицы-одноклассницы еще крепко спали, пользуясь последними денечками каникул.
Через некоторое время мой братец был замечен возле конюшен ипподрома «Галопом по Европам». Чуть позже дед-конюх вывел из ворот золотистого Орлика. Паша-террорист сел на него и поскакал по большому кругу. Еще чуть позже Пашка водил Орлика вдоль конюшни и оживленно беседовал с Алешкой. Потом и Алешка проехался на Орлике - как всегда красиво и непринужденно. Как, впрочем, красиво и непринужденно он познакомился с Пашкой.
В скором времени они сидели в дедовой каморке и пили дедов чай из термоса.
Самую интересную часть их разговора я привожу ниже.
– Коров, Леха, выгоняли у нас рано, чуть свет, - мечтательно рассказывал Пашка. - Я с одного конца деревни их гоню - собираю с каждого двора, Степка - со своего. И - в прогон, а там - поле, все белое…
– Снег, что ли? - спрашивает Алешка, прихлебывая чай.
– Какой летом снег, Леха? - смеется Пашка. - Роса! До солнца травы в поле от росы стоят, ровно белым молоком облитые. А как солнце встанет, так они и заискрятся, заиграют всем цветом… Коняка у меня добрый был. Не больно-то чистых кровей, но умница. Меня, как собака, любил и слушался. И стадо его уважало. Вечером коров пригоним и - на реку. Воронок мой радуется, любил купаться. Вот я его вымою всего - аж блестит - и пущу в поле. А сам на берегу у костерка ночую. Картошку пеку, на звезды гляжу. А Воронок, как соскучится, подойдет к костру, вздохнет и меня за ухо губами своими потрогает. Губы теплые, мягкие…
– Здорово, - вздохнул и Алешка.
– Здорово… Да не долго. Колхоз наш развалился, его какой-то городской фермер купил. Лошадей, что были, продал на колбасу, а мы все разошлись кто куда. Вот я в город и подался.
– Чего ты тут не видал? - на правах хорошего знакомого буркнул Алешка.
– А там я чего не видал? Здесь у меня мечта имеется.
– Хорошая?
– Вот такая вот! - Пашка поднял большой палец. - Денег хочу скопить.
– Оригинальная мечта, - Алешка хмыкнул так презрительно, что весь его недопитый чай бросился брызгами на стол. - Извините.
– Не, ты не думай, - заспешил Пашка. - Мне деньги нужны, чтобы купить лошадь. Хорошего орловского рысака мечтаю…
«Мины на нем подкладывать», - чуть не вырвалось у Алешки.
Оказалось, не совсем так.
– …И телегу. Сделал бы из нее фургон и поехал бы неспешно на Дальний Восток.
– У тебя там родственники?
– Нет. Просто подальше хочется ехать. Лошадь, дом на колесах. Кругом - всякая красота и интересность. Вечером сворачиваю с дороги. Сажусь у костра, звезды считаю. А лошадь рядом ходит, травкой хрумтит.
– А зимой чем хрумтит? Льдышками? За одно лето далеко не уедешь.
– Чудак! Я бы сена запас. В фургоне. На нем бы и спал. Знаешь, как на сене сладко спится? Вот это жизнь! А то… фигней всякой занимаюсь. Баночки подкладываю… Ты только не говори никому.
– А и так все знают, - спокойно сказал Алешка.
– Кто? - Пашка даже привстал. - Менты? Да это ж просто баловство! Шутка! Это Ершик так над друзьями подшучивает. Баночки из-под кофе ложит.
– Дурак ты, Павел, - вдруг резко сказал Алешка.
– Дурак ты, Павел, - вдруг резко сказал Алешка.
А Пашка почему-то не обиделся, только сильно удивился:
– Почему?
– Потому. Ершиков не шутит. Он предупреждает: плати денежки или в следующий раз… Понял? И в следующий раз кто-то другой взорвет машину, а отвечать будешь ты. Ершиков денежки получит, а тебя в тюрьму посадят. Там звезды считать не будешь.
Пашка испуганно задумался. Этот малец будто глаза ему, простоватому, открыл. А Лешка добавил:
– И в милицейскую форму тебя специально обрядили.
– Понял! Настоящий «бомбер» тоже в форме засветится. А кто виноват? Кто в таком виде по городу скакал? Пашка! А чего делать-то? И удрать некуда.
– Я тебе скажу, что делать. И если сделаешь, то ничего тебе не будет. Слово даю.
– А ты вообще кто?
– Всадник на коне! - ляпнул Алешка.
– Я так и думал, - почему-то удовлетворился таким нелепым ответом Пашка. Как за соломинку уцепился. - Учи, чего делать?
Алешка ему подробно все объяснил. Пашка кивал головой и запоминал. Иногда у него в глазах мелькали искорки, будто он хотел сказать: «А вот это я знаю! А вот это я найду!»
– И пригляди, Паша, за вашим бывшим десантником.
– Это который Жучила? Я его сторонюсь. Он - темный.
Тут пришел дед-конюх и попросил Пашку вывезти тачку с навозом. Когда дед вышел, Алешка сказал:
– И с дедушкой посоветуйся. Он тоже кое-что знает. Про сено у него поспрашивай.
Пашка закивал и, похоже, немного успокоился.
– Завтра чтоб все было готово.
– Есть, командир! Мы ему покажем!
Следующий визит князь Алексей нанес режиссеру Императорских театров, милейшему Кабакову.
Их беседа состоялась за столом театрального буфета.
– Знаешь, Алексей, - задумчиво высказался режиссер, когда Алешка подробно его проинструктировал, - я был неплохим актером. Играл все время героических персонажей. И мне хочется хоть разок побыть героем в жизни. Можно я возьму на себя командование группой захвата?
– Я на это и рассчитывал, - важно сказал Алешка. И они торжественно, чрезвычайно довольные, пожали друг другу руки через стол. Едва не опрокинув при этом бутылку с водой и вазу с яблоками.
– Ждите сигнала, - сказал Алешка, прощаясь.
– Пароль «Великан и Роза», - сказал режиссер.
Я чувствовал, что назревают интересные события. Вернее, они не сами назревают, а кто-то их организует. И я знаю - кто.
– Дим, - спросил Алешка, усевшись на тахту с ногами, - как ты думаешь, почему хороший человек иногда становится преступником?
– Откуда я знаю? Обратись в Академию МВД. Папа говорил, что там эти вопросы изучают.
– Что-то долго они их изучают.
– А ты уже догадался?
– Конечно. - И он рассказал мне про Пашку. - Вот я и подумал: хорошего человека делают преступником плохие люди. Смотри: фермер выгнал Пашку с работы. Потом какой-то бандит сделал из него рэкетмена. А после уже и Ершиков постарался.
Я разозлился:
– Бедный Павлик! А сам-то он что? Малый ребенок? Знаешь что, Леха? Двойки легче получать, чем пятерки.
Лешка насупился. Он не любил, когда ему возражали. Ничего, обойдется. Шерлок Холмс тоже зазнавался.
– У тебя, Дим, - сказал он надуто, - совесть есть, а сердца нет.
– Это мама вчера про нижнюю соседку говорила, - небрежно бросил я. Мы давно с ней не ссорились. Пора ее на место поставить.
– А я не стесняюсь умные слова повторить.
– Ну, хорошо. Вот тебя бы выгнали из класса, как Пашку твоего с работы. К тебе бы подошел наш дурак Семенов и предложил покурить. А потом подошел еще один гад и предложил вытащить из учительской компьютер…
– Я что - дурак? - заорал Алешка и соскочил с тахты.
– Ты не дурак, - спокойно сказал я. - А твой Пашка - дурак!
Алешка нахмурился, но согласился. Однако, упрямец, продолжал настаивать:
– Дурак. Но не гад. И он исправился.
Я не стал больше с ним спорить. Сказал только:
– Завтра скачки. Ты готов?
Директор нашей школы был когда-то знаменитым военным - командиром мотострелкового полка. И когда при нашей гуманитарной школе возникла вдруг школа конно-спортивная, он не был очень доволен. Потому что все жизненные явления оценивал с точки зрения боевой целесообразности.
– В современном общевойсковом бою, - говорил он иногда на педсовете, - не место, к примеру, кавалерии. Шашки, копыта - это анахронизм. Это, пусть и боевая, но далекая история. Нам конники не нужны, нам нужны стратеги и тактики.
Что он этим хотел сказать, никто не понял. Но на то и директор школы, чтобы высказываться, хоть и непонятно, но по-своему мудро. И решительно.
Когда он в первый раз вышел на стадион посмотреть, как ездят на лошадях неудавшиеся стратеги и тактики, он долго хмурился на школьном крыльце и что-то ворчал негромко. Потом вдруг не выдержал, сбежал по ступеням и закричал Андрюшке Никишову:
– Ну как ты сидишь? Собака на заборе и то красившее. Спину держи! Голову вскинь, локти прижми. Ты же на лошади, а не на трамвае! Стратег! Тактик!
Никишов разозлился, упал с коня и сказал в сердцах:
– Знаете что, Семен Михайлович! Критиковать с крыльца может каждый. А вы покажите как надо!
– Ах ты, салага зеленый! А ну, подведи коня! Держи стремя, есаул молоденький.
И на глазах у всей школы Семен Михайлович, довольно толстый, тяжелый и пожилой, как добрый молодец, взлетел в седло, разобрал поводья, а потом по-разбойничьи свистнул (в нашей школе только Алешка и Галина Дмитриевна так свистеть умеют) и дал таких шенкелей коню, что тот с места прыгнул как большой заяц и помчался как бешеная собака. Но не на заборе. Что интересно - лошадь скакала под директором большими прыжками, а Семен Михайлович сидел на ней как влитой. Совершенно неподвижный. Будто он скакал не на лошади. Будто под ним мерно шлепал гусеницами мотострелковый бронетранспортер.
Директор сделал круг, вернулся к школьному крыльцу, браво соскочил с седла и небрежно бросил поводья Никишову:
– Напои коня, есаул молоденький.
Галина Дмитриевна похлопала в ладоши и сказала:
– Семен Михайлович, у вас посадка, как у донского казака.
Семен Михайлович покрутил ус и гордо сказал:
– Галка, а ты заметила, как я кренился на левый бок?
– Еще бы! Вы будто готовились шашку из ножен вырвать.
– А то! - и он ушел в школу писать всякие бумаги, гордо хлопнув дверью.
Поэтому на конно-спортивном празднике нашей школы, посвященном окончанию зимних каникул, Семен Михайлович возглавлял судейскую комиссию. Комиссия была очень большая и представительная, из двух человек. В нее вошли Семен Михайлович и Галина Дмитриевна.
Зато зрителей собралось очень много. В основном это были родители, учителя и ученики.
Тренер Галина выпустила на соревнование только пять человек, наиболее подготовленных, как она сказала. Все волновались - и зрители, и участники скачек. Зрители окружили футбольное поле, а участники толпились на своих лошадях на линии старта. Полковник Сережкин гордо сидел на Алмазе, уверенный в победе. Алешка Оболенский сидел на Карике… уверенный в победе.
И вот настал момент старта. Галина вышла вперед, подняла руку с флажком и резко им взмахнула. Лошади сорвались с места, зрители завопили, засвистели, запрыгали.
Скачки проводились по международным стандартам. Участникам предстояло проскакать три тысячи двести метров - восемь кругов по периметру футбольного поля.
Уже после первого круга было ясно, что шансов на победу ни у кого нет, кроме Полковника Сережкина на Алмазе. Позади них, отстав на целый лошадиный корпус, скакал Алешка на Карике. А остальные претенденты растянулись, безнадежно затерявшись в арьергарде.
Алмаз не скакал. Он, словно большая птица сокол, летел над дорожкой, плавно выбрасывая свои длинные ноги. Карик бежал не хуже, но ему явно не хватало упорства и азарта Алмаза. Карик, как конь, жил сам по себе, а Алмаз жил как борец. Такая у него была натура. Он должен бороться, чтобы побеждать. У Лешки, я думаю, натура была такая же. Но почему он тогда уступил Полковнику Алмаза? Ведь никто из лошадей нашей школьной конюшни не мог сравняться с Алмазом по резвости.
Я волновался. Все волновались. Лошади со своими всадниками неслись по кругу, мы стояли на месте, но казалось, что все мы - учителя, родители, ученики - тоже скачем по кругу и тоже очень хотим прискакать первыми.
Я вспомнил, как Бонифаций говорил, ссылаясь на французов, что во всем мире есть только три самые прекрасные вещи - это танцующая женщина, парусник в океане и скачущая лошадь. Сейчас я понял, что скачущая лошадь похожа в своем беге грацией - на женщину в танце, а силой - на корабль под парусами.
…Пошел последний круг. Ясно, что Алешка придет вторым. А Полковник первым. Карику Алмаза не догнать…
И вот они пролетают мимо меня - Алмаз впереди, Карик уже на два корпуса сзади. Зато Алешка на нем великолепен в своем алом камзоле из летней маминой юбки поверх куртки. Он что-то шепчет. Я слышу какие-то тихие слова: