– Вот! – сказал он мне, отдуваясь. – Приманка.
Я ничего не ответил.
– Я иду на рыбалку. – Алешка повысил голос. – Пойдешь со мной?
– Куда?
– На Воронцовские пруды. Там рыбы, Дим, как в магазине. Всякий размер.
Я знал, что в этих прудах, кроме вездесущих бычков, никакой рыбы нет, но от соблазна не удержался. И достал из кладовки вторую удочку.
Алешка влез в папин тулуп. И исчез в нем без следа. Попробовал сделать шаг, но наступил на полу и грохнулся на всю прихожую. И откуда-то из душных недр тулупа сообщил:
– Не пойдет. Я с ним не справлюсь.
Тулуп остался дома...
Алешка у нас заядлый рыболов. Позаядлее папы. И поудачливей. Папа ловит рыбу молча и сосредоточенно. Только курит время от времени. А Лешка, закинув удочку, треплется на весь белый свет:
– Дим, стрекоза на поплавок села. Он чуть не утонул. Дим, на тебя птичка какнула. Дим, длинный уж проплыл.
И вот папа молча и сосредоточенно выдергивает один раз за один час какую-нибудь мелочь, а Лешка, болтая на весь белый свет, без конца выдергивает из воды рыбку за рыбкой.
В общем, мы пошли на рыбалку. На пруды.
Пруды у нас красивые. На любой вкус. Где-то они очень цивилизованные, берега уложены бетонными плитами, висят над водой каменные мостики, стоят по берегам беседки в окружении пустых бутылок и оберток от закусок. А где-то есть укромные местечки. Густые кустики, кусочек чистого берега, тишина. Лягушки дремлют, выставив из воды свои мордочки. И время от времени легонько поквакивают, будто икают от сытости. Птички снижаются глотнуть водички или выхватить неосторожного малька. В общем, природа в городе.
Но это все летом. А сейчас берега прудов покрыты белым снегом, а поверхность – голубым льдом. В котором зияют лунки, а над ними сидят замерзшие рыболовы в тулупах.
В общем, мы пришли на рыбалку. Это я так думал. А на самом деле мы пришли на розыск. Это Алешка так решил. Но я об этом не знал. И как дурак таскался за ним по льду от лунки к лунке. Алешка делал вид, что выбирает самое уловистое место. А на самом деле, это я узнал потом, искал во всех местах самого уловистого рыбака. Который без труда выудил зачем-то у тети Зины раковину тридакну.
И Алешка его нашел. Только не сразу. Примерно через неделю. За это время мы с ним натаскали много бычков, и мама стала ворчать, потому что устала их жарить. Зато папа не ворчал. Он хрустел этими бычками как семечками и запивал их холодным пивом.
И вот в один прекрасный день мама принесла с рынка здоровенного живого карпа. Она хотела приготовить его на ужин. Потому что возиться с мелкими бычками ей надоело. И она на некоторое время налила в ванну воду и пустила туда карпа.
Время шло. Карп резвился в ванне. К ужину мама его пожалела.
– Он такой резвый. Такой непосредственный. Потерпим.
Мы потерпели несколько дней. Папа первым выразил протест.
– Я бы душ принял, – сказал он. – А ванна занята.
– Сейчас, – сказала мама, – я его убью.
Но не убила – он такой резвый.
Ситуация затягивалась.
– Давай его шампунем отравим, – предложил Алешка.
– Давай, – сказал я. – Трави.
– А я тут при чем? Я его не покупал. Мам, – предложил он, – ахни его чем-нибудь по башке.
Мама ахнула. Банным полотенцем.
Карпу понравилось.
Мама позвала папу:
– Застрели его, полковник.
– За что? – спросил папа.
– За все, – сказала мама. – Он такой непосредственный.
А потом карп вдруг исчез.
Я на рыбалку перестал ходить. Надоело. А Лешке – нет. С каждым разом он все активнее рвался на пруды.
И вот однажды в солнечный выходной он выбрал лунку и опустил в холодную воду мормышку.
Невдалеке от него уже сидел неподвижно, как замерзшая статуя, какой-то гражданин в лохматой серой шапке. Вокруг него замерзали на льду маленькие бычки. Гражданин время от времени выдергивал из воды новых бычков и вполголоса на них ругался. За то, что они такие маленькие.
Алешка пристроился, выдернул из воды пару рыбешек. А потом вдруг завопил:
– Дядь! Помоги! Он меня утащит!
Дядька обернулся и увидел, что соседний с ним малец никак не может выдернуть из лунки удочку. Какую-нибудь железяку небось подцепил. Дядька отвернулся. Безразлично так.
– Дядь! – снова раздался над гладью прудов истошный Алешкин вопль. – Дядь! Крокодил клюнул!
На этот раз рыбак в серой шапке не остался равнодушным. Он увидел, что удочку пацана изогнула дугой и водит крупная рыба. Размером с крокодила. Туго натянутая леска стригла поверхность воды в лунке. Вот-вот оборвется.
И дядька бросился на помощь. (В расставленные сети.) Он выхватил у Алешки удочку и стал вываживать неведомую рыбу. Небывалый на наших прудах улов. Резвый и непосредственный карп прыгал по льду, очень недовольный тем, что из чистой и уютной ванны его притащили в полиэтиленовом пакете в холодный пруд, да еще и насадили на крючок и вытащили в необитаемую для рыб среду.
– На что ловил, шпингалет? – лихорадочно спросил дядька.
– На котлету, – ляпнул Алешка. – Пережаренную.
– У тебя еще есть?
– Не-а. Я ее доел. Скучно было.
– Ну и дурак.
Дядька с черной завистью смотрел на карпа в золотистых чешуйках.
– Такого в магазине не купишь.
– Места надо знать, – со знанием дела важно подчеркнул Алешка. Он имел в виду, что уж наша мама знает, в каких местах, на каком рынке можно купить зимой живого карпа.
Но дядька понял его по-своему, по-рыбацки.
– А как ты место нашел?
– Я вам не скажу.
Рыбак понял его правильно.
– Но намекну, – подзадорил его Алешка. – Вон от того заснеженного дерева нужно шаги отсчитать.
– Сколько? Сколько шагов?
– Сколько лет моей маме.
Рыбак осмотрел Алешку с ног до головы, кивнул понятливо:
– Восемнадцать шагов.
– Правильно! Как вы догадались?
– По твоим размерам.
– Я вам дарю эту рыбу, – великодушно и коварно заявил Алешка. И тут же намекнул: – Что-то я замерз. Чашка чая с ложкой рома... Со столовой ложкой рома...
– Рома у меня для шпингалетов нет. А чаю – хоть залейся. Пошли. – Рыбак на секунду призадумался. – Только вот что: у нашего подъезда и зимой и летом старые бабки сидят. Ты уж, когда мы мимо них пройдем, не проговорись, что эту рыбу ты поймал. Лады, шпингалет?
– Лады, шпингалет.
Рыбак рассмеялся, смотал свою удочку, и они пошли пить чай без столовой ложки рома.
Алешка артистично проделал у подъезда, где мерзли на скамеечке три любопытные бабули (две из них были в теплых платках, а одна в меховой шапке), все необходимое. Он немного отстал от дядьки, который гордо, всем напоказ, нес пойманного им карпа и канючил противным голосом:
– Дядь, на кого поймал? На мотылька? Или на хлеб? Ну, дядь... Ну дай хоть подержать... – И они скрылись в подъезде.
Обстановка, в которой обитал дядька, была довольно скромной. Старая мебель – ободранный шкаф, круглый стол, покрытый вязаной скатертью, шаткие стулья, железная кровать с блестящими шариками на спинках. Над столом – пыльный матерчатый абажур с кисточками. Правда, на скатерти стояла шикарная пепельница, полная окурков, в виде розовой раковины, оправленной в какой-то желтый металл. И еще одна раковина занимала все свободное место в комнате – наша старая непоседливая подружка тридакна.
Алешка как вошел, так и остолбенел при виде ее.
– Ни фига! – выдохнул он. – Чудо света! – И сразу же взял быка за рога: – Дядь, меняемся? Вы мне раковину, я вам – телевизор с тумбочкой. И все довольны.
Дядька поморщился – ему почему-то не глянулось Алешкино внимание к раковине. Тем более – предложение об обмене.
– Не ной, шпингалет. Не по тебе вещица. К тому же – подарок.
– От кого?
– Не от кого, а кому. Я эту ракушку сам надыбал, со дна моря. И другу хочу подарить, на день рождения. Пей чай и иди к мамке.
– А на каком дне моря вы ее поймали? Вы моряк?
– Еще какой! Старый морской волк! Я этих ракушек переловил многие тыщи. А меняться не буду, не проси.
– Ладно, – притворно вздохнул Алешка. – Ложусь на другой галс.
– Куда ложишься? – не понял его старый морской волк.
– Галс меняю.
– Сказал: не буду меняться. Допил? Уматывай.
Выйдя из подъезда, Алешка пощурился на яркое зимнее солнышко и заливисто чихнул.
– Будь здоров! – пожелали ему бабули. – Расти большой.
– Спасибо, – вежливо отозвался Алешка и зачем-то скромненько присел на уголок холодной скамейки.
– Племяш ему, что ли? – как бы про себя поинтересовалась бабуля в шапке.
– Да, – важно кивнул Алешка. – Я его единственный родственник.
– Будет врать-то! – дружно рассмеялись бабули. – У него родни, почитай, пол-Москвы.
– А вот и нет! – горячо возразил Алешка. – Мы с ним одинокие люди.
– Да, – важно кивнул Алешка. – Я его единственный родственник.
– Будет врать-то! – дружно рассмеялись бабули. – У него родни, почитай, пол-Москвы.
– А вот и нет! – горячо возразил Алешка. – Мы с ним одинокие люди.
– Он-то одинокий? Да, почитай, кажный выходной по гостям шастает.
И тут бабули в три голоса вывалили ворох информации.
– Причепурится, в одной руке букет с цветами, в другой – красивая коробка с подарком – и в гости. Спросишь, бывало: «Иван Митрич, кудый-то намылился, такой красивый?» Важно так кивнет и отвечает: «Племяшка замуж пошла, иду гулять на свадьбу». Или по-другому: «Старый друг женится, надо проздравить». «Ну иди, – говорим, – погуляй». А живет бедно, пенсия маленькая. Правда, тут каку-то диковинку приволок. Подарили ему. Заморская диковинка. Агромадная.
– Это я ему подарил, – похвалился Алешка. – От чистого сердца.
Бабули в азарте сплетен даже не обратили внимания, что в подъезд Алешка зашел к этому Митричу чужим пацаном, а вышел его племянником. Но я думаю, даже если бы они это заметили, Алешка сумел бы дать убедительное объяснение. Отбрехался бы, как иногда в сердцах говорит про него мама.
А дома был небольшой загадочный переполох. Из ванны бесследно исчез резвый карп. И самое интересное – воды в ванне тоже не было. Пробка выдернута, вода ушла.
– Не понимаю, – говорила мама, стоя над ванной в задумчивой позе. – Куда он делся? Это – раз. И что будет на ужин – это два.
Папа пришел к ней на помощь.
– Он зубами выдернул пробку и ушел в далекое плавание. По недрам московской канализации.
– Не понимаю, – говорила мама. – Какие у него там зубы, я, например, их не видела, он не кусался. Это – три. И как он пролез в такую дырку? Это – четыре.
– Он похудел, – объяснил папа. – От тоски по твоей любимой сковороде. И вообще, надо спросить Алешку. Это – пять.
– Бесполезно, – вздохнула мама. – Отвертится.
Алешку спросили. Когда он явился с зимней рыбалки. Он не очень соврал.
– Я его выпустил на волю. В лунку. Он так резво тосковал...
– Хорошо, – ледяным голосом сказала мама. – На ужин – овсянка!
Алешка взвыл, папа вздохнул. А мама злорадно улыбнулась.
Глава VI Синяя папка
Почти каждый вечер на пороге нашей квартиры застенчиво улыбался капитан Павлик. Мы привыкли к нему, как к родственнику. Он докладывал, советовался, сообщал. В общем, по словам мамы, все время, как птичка в гнездышко, приносил в клювике что-нибудь новенькое. То дохлую муху, то серебряное колечко.
– И всегда он что-нибудь уносит в своем клювике, – проворчал однажды Алешка.
– Это ты о чем? – мама недовольно подняла одну бровь и опустила другую.
– То блинчики с мясом, то пельмени со сметаной.
– А тебе жалко?
– Пусть овсянку уносит.
– Нет уж! Она очень полезная.
– Она очень вредная.
– Между прочим, – сказала мама, – когда ты стал постоянно есть овсянку, то заметно поумнел.
Алешка фыркнул, как кошка, недовольная тем, что ей вместо кусочка колбаски предложили сухую корку. А ведь, как показало ближайшее будущее, мама была права...
Сегодня капитан Павлик не улыбнулся застенчиво на пороге. Он был хмур и озабочен. И даже отклонил мамино приглашение на кухню. Сначала, правда, отклонил, а после разговора в папином кабинете на плохой аппетит не стал жаловаться.
Мы ему, как могли, помогали. Мама подкладывала Павлику в тарелку все, что нашлось съедобного в доме в эту вечернюю пору, а мы с Алешкой смотрели, как он шустро орудует вилкой. Потом папа сказал:
– Капитан, притормози немного. Тебя уже окружающие боятся.
Павлик проглотил и объяснил:
– Извините... Я сегодня не обедал. Не успел.
– Ты, по-моему, и не завтракал, – участливо сказала мама, поставила перед Павликом большую чашку кофе и придвинула тарелку с плюшками.
– И вчера не ужинал, – вполголоса добавил Алешка. – И съел все, что наша мамочка оставила своим детишкам на завтра.
Павлик смутился, мама рассердилась, папа усмехнулся. И сказал:
– Вот что, Павлик. Ты хороший сыскарь, я тобой доволен. Но тебе не хватает в работе знаешь чего?
– Ума, что ли, товарищ полковник?
– Творчества, Павлик. Творчество – это анализ и прогноз. Ты понял?
– Еще бы! – соврал Павлик и зажевал изо всех сил пригоревшую плюшку. – Прогнозировать анализ и анализировать прогноз. Только я вас не понимаю. Кражи совершает квартирный вор, типичный «домушник», а вы советуете мне искать карманника. Анализ и прогноз...
– Вот именно, – кивнул папа. – Это синее пятнышко между большим пальцем и указательным – татуировка в виде паучка. Фирменный знак, так сказать, вора-карманника. А что такое карманник?
– Шушера. Мелкая и поганая.
– Карманный вор, Павлик, – это элита преступного мира. Высококвалифицированный жулик. Аристократ криминала.
– Класс! – сказал Алешка. – Супер!
Папа строго взглянул на него.
– Мне приходилось иметь с ними дело. Это гадостная публика. Главное оружие карманника – его тонкие, гибкие, изящные пальцы. Ты знаешь, Павлик, как в далекие годы боролись с карманными ворами? Им ломали пальцы. Знавал я одного карманника по кличке Сыч. Как-то увидел он по телевизору, во время следственного эксперимента, игру одного знаменитого пианиста. Сыч долго наблюдал, как бегают по клавишам его необыкновенные пальцы, и с досадой сказал: «Надо же, такие руки у мужика – и такой ерундой он занимается». Анализ, Павлик...
Павлик проглотил кусок плюшки, запил его добрым глотком кофе и проговорил:
– Вы хотите сказать, что...
– Вот именно, – кивнул папа. – Правильно понял.
– А я не понял, – обиделся Алешка. – Ты думаешь, пап, это какой-то пианист ворует на свадьбах? Что-нибудь поиграет, а потом что-нибудь сопрет, да? Я не понял.
– А тебе это и не надо, – строго сказал папа.
Он тогда, конечно, еще не знал, что «это» Алешке очень надо. Больше всех.
И после этих слов папа пустился в воспоминания. О своей молодости. О том, как он работал простым опером и воевал с карманником Сычом.
– Этот Сычев, – говорил папа, – разбойничал в основном в транспорте...
– Кликуха Сыч у него от фамилии? – перебил Павлик.
– Нет, это совпадение. Кличка у него от манеры воровать. Он крал обычно по утрам, в трамвае, в автобусе. У него, Павлик, было такое воровское амплуа: будто честный трудяга возвращается с завода после ночной смены. Ну, вроде устал – ноги его не держат. Стоя дремлет. Как сыч на ветке. Покачивается, глаза в дремоте прикрывает.
– А сам в это время, – догадался Алешка, – во все стороны зырит, да?
– Ну да. Выбирает подходящий объект. Как только трамвай тормознет или дернется, он вроде бы в полусне на соседа навалится. «Ой! Простите, задремал. Со смены я, умаялся. Ой, да и остановку свою чуть не проспал. Извините великодушно». Кошелек или бумажник уже у него. Быстренько, но вежливо – на выход. Пару трамваев для подстраховки пропустит и снова в рейс. Утреннюю смену отрабатывать. И ведь расчет какой тонкий у него был – в это утреннее время рабочий люд в трамвае еще толком не проснулся. Полусонный едет, подремывает... Я, Павлик, этого Сыча, как личного врага, ненавидел. Будто он не у кого-нибудь, а у меня последнее крал. Или у самого близкого мне простодушного человека. Ведь знал, подлец, кто в трамваях ездит. Простые люди. Кто от зарплаты до зарплаты живет, от пенсии до пенсии. И лишних денег не имеет. У такого человека нередко все его жалкое состояние в кармане. И лишить его этих небольших рублей может только самая черная душа. Никого карманник не жалеет. Ни работягу, ни учителя, ни старушку, ни ребенка...
– Пап, – вдруг сказал Алешка. – А знаешь, на кого этот Сыч похож? На этого, который на праздниках шубы ворует.
– Чем похож? – не понял папа.
– Подлостью, – просто ответил Алешка.
Папа согласился. А в прихожей, провожая Павлика, еще раз напомнил ему:
– Анализ и прогноз, капитан. Этот синенький паучок не зря показался. Карманник, Павлик, больше всего боится не нас с тобой. Он боится старости. Не та уже реакция, снижается внимание, пальцы потеряли чуткость и гибкость. А деньги-то воровать надо. Вот и подумай хорошенько: отсидел немолодой уже карманник свой срок, вышел на свободу, а по прежней «профессии» работать уже не может. Пальчики не те, квалификацию потерял... Что делать?
– Другую работу искать, попроще, – радостно догадался Павлик. – Спасибо, что подсказали, Сергей Алексаныч. Я сейчас подниму все прежние дела по карманникам. Просчитаю: кто еще сидит, кто уже освободился и чем сейчас занимается.
– Участковых привлеки, – еще посоветовал папа. – Они за этой публикой наблюдать должны.
– Завтракать придешь? – спросила мама, засовывая в карман Павлика пакетик с плюшками.