Легкий толчок в спину заставил его замолчать.
Толмач стал переводить слова гусляра, но вождь, не, дослушав — похоже, ему было достаточно увидеть выражение лица Буяна, — махнул рукой и что-то сказал. Толмач кивнул и перевел:
— Светлейший и сильнейший вождь Шаркань не хочет знать ваших оправданий. Он хочет знать, кто вы и откуда! Советую не сердить его, — последние слова толмач явно добавил от себя.
— Имя мне — Властимир сын Улеба, я князь города Резани, — спокойно сообщил Властимир. — Мой спутник — гусляр из Новгорода, Буян.
Толмач перевел вождю. Выслушав, Шаркань сокрушенно покачал головой и зацокал языком. Он не сказал ни одного слова, но толмачу этого и не надо было.
— Светлейший и сильнейший вождь не верит чужеземцам, — сказал он. — Вы осквернили нашего бога, нарушили священный ритуал, что оставался неизменным от прадеда отца нашего вождя. Вы могли быть подосланы теми, кто хочет смерти нашему народу, а посему вы должны немедленно назвать свои настоящие имена или доказать, что вы не лжете.
Услышав такое, Властимир вскинул голову и гордо посмотрел на вождя мадьяр.
— Я князь! Считаю, что этого достаточно. Я не собираюсь этого доказывать.
Буян обратил в его сторону полный ужаса взгляд. Толмач весьма красноречиво покачал головой и стал переводить слова князя. Вождь насупил брови — ответ резанца заставил его задуматься. Было видно, что это занятие ему непривычно и он не любит, когда его заставляют это делать.
Буян это понял и отчаянно бросился на выручку князю.
— Вождь, выслушай, — зачастил он, — и сам рассуди. Мы ехали по степи, никого не трогали и ушли с кургана, чтобы не мешать твоим людям. Мы только оборонялись, когда на нас напали, а что убили многих, так то удача, не более. Никто нас не подсылал, сюда по своим делам едем. Мы все немного ошиблись, так давайте мирно разойдемся — степь большая, места всем хватит.
Он замолчал, потому что по знаку недовольного его болтовней хана один из охранников зажал гусляру рот ладонью, а другой сильно ударил его в живот, так что Буян задохнулся.
— Ты будешь говорить? — через толмача обратился к Властимиру вождь Шаркань.
— Я все сказал, — буркнул князь.
Буян в ужасе закрыл глаза. Он боялся, что гордость князя до добра не доведет. Степной же вождь думал иначе. Ему нравился бесстрашный славянин. Шаркань что-то сказал, и толмач перевел:
— Ты горд, резанский князь, — услышали славяне его слова, — но ты глуп — взял себе в попутчики болтуна с душой женщины…
Обиженный Буян вскинул голову. В толпе кто-то засмеялся.
— Тебе мы верим, — продолжал толмач переводить. — Но твой спутник не заслуживает веры — от страха любой говорит не истину, а то, что хочет услышать победитель. Тебе будет сохранена жизнь, но он умрет.
Властимир перевел взгляд на Буяна — тот побледнел от страха. Охранники достали сабли.
— Я гусляр, певец! — вскрикнул Буян, когда ему накинули веревку на шею и потянули в сторону — Хотите спою?
Он нетерпеливо уставился на толмача, ожидая, когда тот переведет его слова вождю. Но толмач не торопился. Шаркань поправил подушки под собой и вдруг изрек на ломаном славянском наречии:
— Пой. Понравишься — сохраню жизнь.
Властимир был удивлен, что вождь знает их язык, но Буян обрадовался. Ему развязали руки. Властимир же пока оставался связанным. Буян принялся растирать затекшие запястья — предстояло выдержать серьезное испытание: своим пением он мог спасти себе жизнь. По знаку Шарканя один из рабов принес мешки новгородца. Вынув гусли, Буян на краткий миг прижал их к сердцу и мысленно обратился к Велесу: «Как отца тебя почитать стану и потомкам своим накажу, коли поможешь…»
Толпа затихла, и в этой тишине гусляр ударил по струнам, и полился его высокий сильный голос:
То не облако в лес хоронится,
не туманы полезли с реки —
проскакала по лесу конница:
все русалки да все лешаки.
Сказку слушали, да не до конца —
разбежались, кому невтерпеж…
Старый конь просил добра молодца,
наточившего свой острый нож:
«Не губи меня, добрый молодец,
я тебе еще пригожусь!
Я в жару воды дам колодезной,
с чародеем вмиг подружу.
Не губи меня понапрасну ты —
это наговор, это ложь…»
Когда его голос стих, в стане долго стояла точно наколдованная тишина Молчали все — даже лошади притихли, опустив головы. Люди словно ждали, когда вернется эхо голоса гусляра, Сам Властимир был поражен — до этого Буян только что-то напевал себе под нос или насвистывал, но пел только в Ласкове. Князь сам не ожидал, что его так очарует песня гусляра.
Наконец вождь Шаркань пошевелился и встряхнул головой, отгоняя оцепенение.
— Проси, — молвил он на ломаном славянском.
Буян пал на колени.
— Отпусти ты нас! — воскликнул он. — Не простые мы путники, не за золотом в путь отправились. Ждет нас дело, и дело немалое…
Вождь прикрыл один глаз.
— Вы вместе? — обратился он к Властимиру. — Да.
— Хорошо. — Вождь немного помолчал, потом кивком головы указал на князя одному из стоящих позади него людей. Тот вышел вперед и молча освободил резанца.
— Князь пусть едет, — услышали славяне на этот раз через толмача решение Шарканя — Я отпускаю его, а гусляр останется. Петь нам будет.
Два воина встали рядом с гусляром, обнажив сабли.
— Погоди, вождь! — воскликнул Властимир. — Нельзя так! Он свободный человек! Что ж, ты его клеймить, как раба, будешь? Коли так — я тоже остаюсь. Не пойду никуда без Буяна.
Гусляр вздрогнул — он не мог поверить услышанному. Вождь внимательно посмотрел на них обоих и наконец сказал:
— Я понял тебя, князь. Вы осквернили нашего бога, вы преступники. Но мне жаль убивать тебя, Властимир, потому что ты равный мне, и жаль убивать Буяна, потому что он хорошо поет. И вот мое решение! — Он махнул рукой, и толмач послушно отступил в сторону. — Певец останется здесь, пока князь будет выполнять свой долг. Потом он должен вернуться за своим спутником… Я много слышал о славянах, об их честности. Я хочу проверить — так ли верны славяне слову, как говорит о них молва? Если ты, князь из Резани, — он с трудом выговорил название города, — вернешься за ним, я отпущу вас обоих. Но если ты скроешься — он будет принесен в жертву нашему светлому и могучему Архмаздре! Я сказал!
Князь и гусляр переглянулись. Оба понимали, что дело им предстоит нешуточное. Без помощи и подсказки Буяна Властимиру будет трудно, почти невозможно выстоять против Змея. Он наверняка погибнет, а это означает смерть гусляра. Но даже если князь и победит, Шаркань в любой момент может перестать ждать.
— Ничего, — шепнул Буян. — Я что-нибудь придумаю.
— Не надо, — остановил его князь. — Я сделаю все и приеду. Вождь не успеет с тобой расправиться. Положись на меня.
Их разговор был прерван толмачом.
— Светлейший и сильнейший вождь Шаркань просит дорогих гостей в свой шатер, — сказал он. — Скоро начнется пир во славу могучего властелина мира Архмаздры. Он, — толмач кивнул на Буяна, — должен на нем петь.
Их окружили воины и повели к шатрам, которые начали разбивать рабы и женщины по всему стану. Но, к огорчению Властимира, повели их в разные стороны.
Пир во славу Архмаздры в тот вечер кипел во всех шатрах, но самым богатым был в шатре самого Шарканя. Там вовсю шло веселье — звучала музыка, перебродивший кумыс и награбленное в набегах на караваны и города вино лилось рекой, рабы бегом меняли опустевшие блюда на полные, а танцовщицы — среди них были и славянки, что глядели в сторону Властимира робкими оленьими глазами, — в танце еле успевали увертываться от похотливых рук пьяных гостей. Кроме трех старших сыновей вождя с ним пировали два его брата со своими сыновьями, личные советники и лучшие воины. Князя усадили среди них и обслуживали наравне с остальными, но никакого особого внимания не уделяли, если не считать охранника, который все время сидел у князя за спиной.
Буян появился позже. Властимир удивился, не увидев на его ногах цепей, — вождь дал достаточно ясно понять, что гусляр для него почти раб. Ему вручили гусли. Залпом осушив чашу вина, Буян запел.
Он опять пел о том же старом коне, но на сей раз князю показалось, что голос его дрожит. Ни один мадьяр, исключая вождя, не знал языка славян и не понимал смысла слов, поэтому большинство и не очень-то слушало новгородца. Буян же пел, почти не останавливаясь, и ни разу не посмотрел на князя, сидевшего рядом с ним.
А после пира к вождю пришел жрец Архмаздры. Стан уже затихал, отходя ко сну, только в некоторых шатрах еще продолжались разговоры за чашей вина и песни. Шаркань возлежал на подушках, а его новая наложница разминала ему заплывшие жиром плечи — вечерами вождь всегда чувствовал боль в плечах. Когда жрец вошел, девушка вскочила и отошла к полотняной стене, сложив руки на груди и поклонившись — жрец любого мог отправить на алтарь Архмаздры за непочтение к себе.
А после пира к вождю пришел жрец Архмаздры. Стан уже затихал, отходя ко сну, только в некоторых шатрах еще продолжались разговоры за чашей вина и песни. Шаркань возлежал на подушках, а его новая наложница разминала ему заплывшие жиром плечи — вечерами вождь всегда чувствовал боль в плечах. Когда жрец вошел, девушка вскочила и отошла к полотняной стене, сложив руки на груди и поклонившись — жрец любого мог отправить на алтарь Архмаздры за непочтение к себе.
Шаркань был явно недоволен приходом жреца.
— Что нужно тебе? — хмуро спросил он.
Движением пальца жрец приказал девушке выйти, и та не осмелилась его ослушаться.
— Ты знаешь что, — заговорил жрец, когда они остались одни. — Чужаки. Мне нужна их кровь. Ты знал об этом с самого начала, но почему-то решил сохранить их жизни. Более того, ты даже пообещал отпустить их!
— Только когда один вернется за другим, — ответил Шаркань.
— Он может и не вернуться, — возразил жрец. — Нельзя верить обещанию врага.
— Славяне нам сейчас не враги.
— Враги все, кто оскорбил великого Архмаздру. Бог повелел мне убить этих двоих, ибо они несут смерть нашему народу. Ты же идешь против бога. Берегись, Шаркань!
— Два человека не могут уничтожить весь мир, — махнул рукой вождь. — Такой силы нет ни у кого…
— Есть у славян! — перебил вождя жрец. — Ты не все знаешь про славян, я же через бога кое-что знаю. Славяне — это опасная сила. Она пока спит, но однажды проснется, и тогда… Вождь, я именем наших потомков требую их смерти!
— А я хочу, чтобы они жили! — Шаркань начал гневаться. — Мне нравится голос этого светловолосого новгородца и его песни. И я обещал им жизнь при всем народе. Люди скажут: «Наш вождь не хозяин своему слову — изберем другого, который говорит то, что делает, и не меняет решений». Тогда мне конец. Вряд ли тебе будет так же хорошо при другом вожде. Все знают, с какими богами ты на самом деле общаешься, выдавая этих огромных змей за посланцев Архмаздры! Подумай, жрец!
Жрец промолчал. Вождь говорил правду, но жрец должен был добиться своего.
— И все-таки мне нужны их жизни, — тихо и упрямо промолвил он. — За чужаков тебя никто не осудит, а я вступлюсь за тебя перед народом.
— Князь ел за моим столом, пил из моей чаши, — лениво возразил вождь. — Это значит, что пока он в стане, ему ничто не может грозить… Но он на рассвете покидает нас. Я дам ему в спутники моего сына Керека. Светловолосый певец останется пока у меня…
Жрец поклонился — он услышал и понял именно то, что хотел.
— Я поговорю с могучим Кереком, — промолвил он и, пятясь, покинул шатер хана.
Едва он вышел, из-за полога выглянула девушка-наложница. Увидев, что жреца нет, она приблизилась к Шарканю и встала на колени перед его ложем, предлагая себя.
ГЛАВА 15
Властимиру прислуживали так, словно он был одним из сыновей хана, — почтительно, но без лишней угодливости, что почти убедило его в искренности намерений мадьярского вождя.
Перед самым отъездом к нему пришел один из сыновей хана и назвался Кереком. Властимир видел его вечером по дле вождя. Керек через толмача сообщил князю, что отец послал его сопровождать Властимира и помогать ему в выполнении его дела. Керек даже предложил резанцу самому выбрать слугу, который должен их сопровождать. Присутствие еще одного угра показалось Властимиру подозрительным, но отказ мог выглядеть еще более подозрительным, и он выбрал слугу, цветом волос похожего на славянина. Керек был не очень доволен его выбором, и это послужило для князя знаком, что этот слуга не имеет тайного задания навредить резанцу. Но вообще же молодой сын вождя старался понравиться гостю чем только мог.
Словно в уплату за Буяна вождь сделал Властимиру богатый подарок — двух коней, которых тот сам выбрал в табуне. На каждого коня навьючили мешки с запасами пищи и воды, одежду, шкуры, оружие и посуду. То же было уложено в тороки Керека и слуги, сопровождавшего их…
Молодая жена Керека (пока у него была всего одна жена, но он надеялся в тех местах, куда едет Властимир, приобрести вторую) долго и со слезами прощалась со своим господином у порога его шатра, вынеся полугодовалого сына на последний погляд. Видя с седла, как прощается Керек с женой, Властимир все более убеждался в том, что Шаркань поступил с ним честно — он не стал бы посылать сына убить его, когда у того маленький ребенок и такая юная нежная жена. Ведь Шаркань знает, как могуч резанец и что с ним не так-то просто справиться. Князь вспомнил свою сестру и ее сына Игоря, а потом, неожиданно, Веденею. Он представил ее с сыном на руках — с его сыном — и с трудом смог опять сосредоточиться на настоящем: она далеко, а ему дорога на юг, дальше и дальше от той милой сердцу деревни на берегу озера Ласково.
Они не спеша поехали через стан. Мимо них под охраной двух воинов провели Буяна с гуслями за спиной. Гусляр только мельком бросил взгляд на проезжавших, словно и не узнал князя. Тот почувствовал обиду — ему расхотелось сказать Буяну что-нибудь на прощание. Певец скрылся под пологом шатра самого Шарканя. И вскоре оттуда донесся его голос — Буян опять пел для вождя и его приближенных. Песня была та же самая — видимо, она нравилась кочевым мадьярам, ведь в ней пелось про лошадей. Властимир, понимая, что теперь долго не услышит голоса гусляра, поневоле прислушивался к песне. В ней появились новые слова, которых вчера не было:
Должен же меня ты хоть раз понять —
я же друг твой, в конце-то концов!
Или ты меня захотел сменять
на тех двух молодых жеребцов?
Властимир невольно оглянулся. Позади него ехали двое его новых попутчиков, и два молодых жеребца, дар Шарканя, шли за ним, нагруженные припасами. Керек и слуга, чьего имени Властимир так и не узнал, ехали молча, даже понурившись, словно поняли слова песни и отнесли их на свой счет…
Новые попутчики оказались людьми малоразговорчивыми. Слуга, возможно, и хотел поговорить, но его сдерживало присутствие Керека, который ехал подле князя, погруженный в свои думы. Он был почти на полголовы выше Власти-мира и немного шире в плечах, хотя резанский князь был совсем не малого роста.
Они ехали строго на юг. Летняя степь начала выгорать — трава сделалась жесткой и пожелтела, исчезли цветы, и только кузнечики и полевые сверчки по-прежнему трещали без умолку да саранча брызгала во все стороны из-под копыт. Один раз взлетела тяжелая дрофа — раньше, чем Властимир сообразил, что это, Керек метким выстрелом из лука подстрелил птицу, а слуга положил ее в дорожный мешок.
Степь тянулась во все стороны ровная и гладкая. Мир делился на две половины — внизу зеленое с желтизной море травы, а сверху синее с белыми облаками море небесное. Теплый ветерок волнами катал травы и обвевал лица всадников. Если бы не он, было бы слишком жарко и душно. За несколько дней путешествия по степи Властимир так и не смог привыкнуть к ней. Ему хотелось скинуть легкий плащ-корзно, подставить тело солнцу — загорелая кожа уже не боялась горячих касаний Ярила, но степняки не снимали одежды, не стал этого делать и князь. Оставалось только терпеть и ждать прохладного вечера.
Проехав верст двадцать, путники остановились на берегу узкой степной речушки, обросшей кустами тальника. Здесь изжарили и съели подстреленную дрофу. Властимиру показалось странным, что они расположились на отдых так, чтобы их можно было увидеть издалека. Он осторожно оглядывался по сторонам, и один раз ему показалось, что кто-то движется за ними на большом расстоянии. Но отсюда увидеть было невозможно — может, это люди, а может, и табу-нок сайгаков или тарпанов. Он от души порадовался, когда они перед закатом остановились на ночевку на опушке небольшой рощицы, словно перенесенной сюда с севера, с берегов Оки или Трубеня, где стоит деревня Ласкова.
Пустив лошадей пастись по сочной, не тронутой степным безжалостным солнцем траве, Властимир, оставив Керека и слугу заниматься костром, углубился в лес. Толстые стволы привычно обрадовали его. Выросший в лесном краю, князь любил простор, но беспредельная ширь чужой степи угнетала его. Этот островок леса, возможно, говорил о том, что степи скоро придет конец и снова пойдут леса. Деревья в роще были знакомые, только выше и стройнее, чем на родине.
Неожиданно из-за кустов вышел Керек. Промолвив что-то неодобрительное, он взял князя за локоть и мягко, но решительно повел обратно на их стоянку. Властимир понял, что его не только сопровождают, но и охраняют. Вот только от чего?
Подозрения до самой ночи не оставляли резанца.
Среди ночи Властимир проснулся от неясного предчувствия. Костер еле теплился, Керек мирно спал неподалеку, слуга возле костра клевал носом. Властимир подошел, сел рядом и толкнул слугу, предлагая сменить его на страже. Тот понял, благодарно кивнул и улегся, натянув на голову кожаную куртку. Князь подбросил в костер веток, заставив его разгореться с новой силой.