– Больно, очень!
– В туалет?
– Нет, это другое…
– Ляг на спину, расслабься!
Сладострастная пелена спала с ее глаз, сейчас она смотрела на Ролана, как врач на пациента. Изольда деловито пальпировала его живот, спрашивая о состоянии.
– Похоже на аппендицит, – совершенно серьезно заключила она.
– Да нет, у меня же слабость в животе; может, от этого…
– Может, и от этого… – не стала спорить она. – Все равно в больницу я тебя сейчас отправить не могу. До утра надо наблюдать…
– Может, обезболивающего? Новокаин там, а?
– Ага, и кубик морфия… Нельзя обезболивающее, когда подозрение на аппендицит.
– Да я понимаю, но больно-то как…
– Ничего, потерпишь.
Похоже, Ролан смог обмануть Изольду – она поверила в то, что у него скрутило живот. Правильно он поступил или нет, но у него не было иного выбора. Он должен был показать, что хочет ее, и он сделал это. А то, что разболелся живот, так это подорванное в неволе здоровье виновато…
Она ушла, а он остался бодрствовать. Нельзя засыпать сразу, нужно дождаться, когда Изольда зайдет в палату справиться о самочувствии.
Часа два, не меньше, Ролану пришлось бороться со сном, прежде чем Изольда наведалась к нему.
– Ну как?
– Уже лучше.
К счастью, на этом разговор и закончился. А утром Изольда сдала смену и отправилась домой. Но через двое суток она вновь заступит на дежурство, и тогда Ролану придется придумать что-то новое, чтобы сгладить ее откровенный к себе интерес… А может, не надо ничего придумывать? Может, поплыть вниз по течению? Так легче, да еще и приятнее. Сказать потом себе, что не он во всем виноват, а обстоятельства. Но ведь себя-то не обманешь…
Глава тринадцатая
Суп гороховый на первое, перловая каша с запахом мяса на второе.
– Льется музыка, музыка, музыка, – пропел Ролан, панибратски хлопнув баландера по плечу.
Настроение отличное, и аппетит здоровый. Обед по расписанию, затем тихий час, после чего телевизор. Не жизнь, а малина.
– А там у тебя что?
Ролан поднял крышку одной из трех маленьких кастрюлек, что стояли на тележке рядом с большими.
– Тихонов, отставить! – возмущенно нахмурился санитар.
– А может, я тоже хочу!
Приятный аромат запеченного мяса и жареного картофеля защекотал ноздри.
– Не положено! – отрезал санитар.
– На нет и суда нет…
Ролану не хотелось ссориться с ним. Нельзя ему сейчас ни с кем конфликтовать, а то еще из лазарета прогонят, а этого никак допустить было нельзя. Похоже, он вплотную приблизился к своей цели.
Баландер выкатил из палаты тележку, за ним вышел санитар. Очень скоро послышался звук, похожий на тот, который появляется, когда поднимаешь рольставни. Чуть позже послышался приглушенный мужской голос:
– …Бу-бу-бу, хорошо, бу-бу-бу…
Что хорошо, непонятно. Видимо, обед постояльцу понравился.
Ролан уже понял, что за стеной находится еще одна палата, зайти в которую можно из того же коридорного отсека, в который выходила его дверь. Увы, она была извне закрыта на защелку, и он не мог выглянуть сейчас в коридор, как не мог обследовать панельную обшивку в том примерно месте, где должен был находиться вход в секретную палату. Возможно, обшивку можно было сместить в сторону, как ширму, за которой скрывалась потайная дверь. Зачем такая маскировка? А если комиссия, а вдруг проверяющий захочет заглянуть в эту палату? А там суперлюкс, в котором проживает особо важная персона. Пойдут разговоры о коррупции, которую породил начальник тюрьмы. Кому это надо?
Тихонов пытался подслушать, что творится в палате по соседству, и даже кружку к стене прикладывал, чтобы воспользоваться ею как рупором, но тщетно. Он улавливал мужские голоса, однако понять, о чем идет разговор, не мог. И еще слышал, как работает телевизор.
Мужские голоса… Говорил ему Васек, что тюремный меценат содержится в особой камере на пару с мальчиком, чтобы не скучать без «женской» ласки. Наверняка это и был Корчаков. А разговаривал он со своим «сладким» соседом…
Жаль, что у него не было телефона. Но завтра утром на смену заступит Изольда, надо быть с ней поласковей – возможно, она одолжит ему на час-другой свой телефон. Надо будет позвонить Авроре, она должна была узнать, действительно ли у Корчакова голубые наклонности. Впрочем, ничего удивительного, если такая информация отсутствует. Может, эти наклонности у бизнесмена проявились только сейчас, когда на безрыбье и рак рыба… Но Авроре все равно позвонить надо.
Ролан пообедал, вымыл посуду и лег под одеяло. Но только он стал засыпать, как дверь открылась и в палату пожаловал санитар в компании… Ролан не мог поверить своим глазам. К нему в палату на правах постояльца пожаловал Мишель, тот самый женоподобный паренек, общества которого он удачно избежал в санчасти следственного изолятора.
Под глазом у парня темнел синяк, нижняя губа распухла. Видно, досталось ему на орехи.
– Принимай соседа, – насмешливо глянул на Ролана санитар.
– А кто сказал?
– Не важно.
Мишель стоял, грустно и со страхом глядя на него. Он явно боялся, что Ролан в своей нетерпимости к его наклонностям подсветит ему и второй глаз. Но если бы он не был напуган, все равно выглядел бы жалко.
– Ну, принимаю…
Как это ни странно, но появление такого соседа можно было назвать даром судьбы… Что, если Корчакову наскучил его нынешний сожитель?
Мишель был в пижаме, волосы мокрые, расчесанные, в руке сумка, с которой он поступил в санчасть. Дверь за санитаром уже закрылась, а он стоял у порога, переминаясь с ноги на ногу.
– Ну, чего сопли жуешь? – ухмыльнулся Ролан. – Давай ложись. Только не под меня…
Мишель кивнул и поставил сумку под кровать, что стояла ближе к двери, сел на нее, обреченно сложив руки на коленях.
– Вообще-то петухам не полагаются такие места. Петухи живут на вокзале. Знаешь, что такое вокзал?
– Да. Место под кроватью.
– Я так понял, тебе это уже популярно объяснили? – Ролан провел пальцем под своим глазом.
– Объяснили, – сокрушенно вздохнул он. – Суд был, в камеру отправили, а там какой-то урод…
– Ты, наверное, пытался ему объяснить, что таких, как ты, нужно принимать такими, какие они есть. А может, ты гей-парад в камере решил провести? И в День десантника, да?..
– День десантника летом будет.
– Смотри, все-то ты знаешь. Только не знаешь, что я сам в десанте служил.
Мишель тоскливо посмотрел на Ролана и горько вздохнул. Дескать, о чем тогда разговаривать.
– Я же не виноват, что я такой.
– Ты совершенно прав. Даже если ты вдруг бабу захочешь, все равно ничего уже не исправишь. Как был петухом, так и останешься, – развел руками Ролан.
– Это меня и пугает, – женственно махнув рукой, вздохнул Мишель.
Ролан совершенно не переживал, что находится в одной камере с голубеем. Не он попал к изгою, а наоборот. Он, а не ситуация выступает здесь в роли хозяина положения. А то, что Мишель живет с ним в одной палате, ничего страшного. Понятия не запрещают правильному арестанту пользоваться услугами пассивного гомосексуалиста. Главное – не относиться к нему как к равному. А в остальном можно все, что фантазия подскажет…
– И сколько лет тебе бояться?
– А-а… Восемь лет.
– За что? Статья за мужеложство вроде бы уже отменена.
– А за наркотики – нет. Это подстава была. Я с одним встречался, а у него жена ревнивая, она ментов и натравила. Меня задержали, а в кармане пакетик с кокаином. Особо крупная партия, потому и срок большой.
– Если ты с кем-то встречался, то не ты в этом виноват, – усмехнулся Ролан. – Так что не надо меня грузить. Я же не присяжный заседатель. А будешь грузить, я тебе второй фонарь под глазом зажгу. Так и скажи: кокаин толкал, нечего за баб прятаться…
– Ну, толкал… – Мишель уронил голову на грудь.
– Давно суд был?
– На прошлой неделе.
– В суд из санчасти увозили? Как же бедный Арнольд разлуку пережил?
– Его еще раньше выписали.
– Кто ж твоим жеребцом-покровителем стал?
– Никто не стал.
– Сам по себе остался? Потому и получил. Я так понимаю, кому-то твое комиссарское тело понадобилось…
– Ну да. Но я не могу со всяким…
Мишель закрыл лицо ладонями и заплакал.
Ролан вдруг почувствовал сострадание к этому парню. Посмеялась природа над бедолагой, заточила женскую суть в мужское тело. Новые времена, новые веяния – голубеи могут жить, как хотят; и они живут, привыкая к манерным повадкам. Этот образ жизни дает о себе знать, когда они вдруг попадают в неволю с ее жестокими законами; их вмиг раскусывают и опускают на уровень плинтуса. Потому и страдают они, мучаются, что не приучены к жизни в тюремных джунглях. И страдают, и погибают…
Сострадание было, но жалости – нет. Не ощутил Ролан желания подойти к Мишелю, хлопнуть по плечу, утешить добрым словом. Может, и не виноват парень в том, что природа сыграла с ним злую шутку, но воспитание и моральные устои прочно держали Тихонова в рамках условностей, и он не мог опуститься до откровенного снисхождения.
– А с кем ты можешь? – спросил он, когда парень успокоился.
– Не со всяким. – Мишель подозрительно посмотрел на него.
– А если я тебя под свою крышу возьму?
– Э-э… А зачем это вам?
– А зачем это Арнольду?
– Ну, вы же не такой.
– Конечно, не такой. Но мне семнадцать лет срок мотать. Женщины для меня – это что-то несбыточное…
– Ну, я не знаю, – неуверенно улыбнулся парень.
Ролан отвернул от него голову, чтобы Мишель не видел проступившее на лице отвращение. Он никогда не был с мужчиной и не будет. Но нельзя отказываться от игры, посредством которой можно будет убить сразу двух зайцев.
– Давай располагайся. Отдыхай… Только ко мне не приближайся… пока я сам не попрошу. Ты меня понял?
– Да, да, понял…
Мишель ожил, расцвел. Полез в сумку и достал оттуда самую настоящую пудреницу, чтобы заретушировать синяк под глазом.
– Только губы красить не надо, я этого не люблю, – незаметно для него поморщился Ролан.
– Так нечем красить… И вообще, я этим не увлекаюсь. Я же не трансвестит и не очень люблю в женской одежде ходить…
– Вас, пидоров, не разберешь, голубые вы или розовые. Одно слово, гомосятина… Я тебя не обидел?
– Нет… – Мишель расстроенно посмотрел на Ролана.
– А зря. Ты должен обижаться. Потому что ты обиженный… Я тебя не обидел?
– Нет… То есть да…
– Вот и правильно… Давай договоримся: твое дело – молчать в тряпочку, если слова не дают, и ни с кем не заговаривать без моего разрешения. Ни с кем! Понятно? А если кто приставать будет, без моего разрешения ни капли в рот, ни пальцем в жижу. Ты меня понял?
– Да.
– Тогда будешь жить. Тебя никто не тронет, пока я рядом. А я могу быть рядом всегда. И здесь. И в любой хате, куда тебя определят. Тебя определять будут, а я сам хату выбираю… Или ты думаешь, что тебя здесь весь срок продержат?
– Э-э… Нет, не думаю…
– А сюда вообще как попал?
– Ну, меня же избили… Сюда перевели, а майор посмотрел на меня – почему синяк под глазом, спрашивает, губа почему разбита? В лазарет направил…
– Именно в эту палату?
– Мне все равно…
– Это, можно сказать, лучшая палата. Я-то при своих, я могу себе это позволить. А ты чем расплачивался?
– Ничем.
– Так не бывает… Может, векселями? Кому-то пообещал свою «лав»?
– Э-э… Нет, не обещал…
– Может, кто-то на что-то намекал?.. Это не праздный вопрос. Мне очень интересно знать, у кого на тебя виды. Может, майор что-то говорил? Ты давай вспоминай, мне надо знать, как все было.
– Да, он говорил. Сказал, что мне там рады будут. С насмешкой сказал. С грязной такой насмешкой. Но я уже привык… А может, он вас имел в виду?
– Запомни, голубь, никто и никогда меня не имел. И никогда иметь не будет. И ты не мечтай, понял…
– Так я же не в том смысле! – всполошился Мишель. – Я хотел сказать, что майор про вас говорил. Ну, не про вас конкретно, а про то, что вы будете рады.
– Я уже рад, голубь. Но я молча радуюсь. И ты молчи. Чтобы я тебя не слышал…
Ролан повернулся к Мишелю спиной.
– Если вдруг кто-то наедет, сразу ко мне. А так чтобы никаких звуков…
Мишель вел себя смирно. Все время молчал, говорил только с разрешения Ролана. И ужинал на своей кровати, поскольку за стол садиться ему не дозволялось. А ночью он заснул лишь после того, как Ролан сказал, что ему можно спать. До этого голубец терпеливо ждал, когда Тихонов позовет его к себе в постель. Все это было бы смешно, если бы не было так тошно.
А утром в палату пожаловала Изольда. Увидев Мишеля, она остолбенела. Она-то знала, что у Ролана появился сосед, но не думала, что такой красивый – на женский, разумеется, взгляд. К тому же она узнала его.
Мишель лежал на заправленной постели в пижаме, забросив ногу за ногу, и ловко орудовал пилочкой для ногтей по прямому ее назначению. Увидев Изольду, он пугливо поднялся с постели.
– Климов?! Ты?
– Я, Изольда Германовна.
– Что ты здесь делаешь?
– Да вот, старого друга приехал навестить, – улыбнулся Ролан.
– Друга?! Знаю, как ты с ним дружил…
– Я с Арнольдом плохо дружил. А с Мишелем я хорошо дружу. Правда, Мишель?
– Правда, – заискивающе глянув на него, кивнул голубей.
– И вы со мной хорошо дружите, Изольда Германовна. Вот, с Климовым удружили… Спасибо, что ко мне его устроили.
– Я устроила? Это Михайловна все… Э-э, не важно, кто…
– А я думал, что это ваша работа… Ну все равно, спасибо вам. За то, что я сюда попал. А то бы я вчера остался без чудной ночки…
– Без чудной ночки, говоришь… – занервничала женщина. – Что, и на горшок не бегаешь?
– Ну, не без этого, – поморщился Ролан. – А можно без подробностей?
– Без подробностей можно в карцере, а здесь без этого никак. Диарею лечить надо. Заткнуть проход, конечно, можно, но это не выход…
– Вы уж определитесь, пожалуйста, проход это или выход.
– Выход. Будет тебе выход. Из лазарета.
Ролан промолчал в ответ. Такая перспектива его не устраивала. Во всяком случае, сейчас.
– Ладно, потом поговорим…
Она ушла, закрыв дверь извне. Ролан прислушался – вот отошла в сторону или сложилась гармошкой маскировочная панель, открылась дверь, послышался чей-то мужской голос. Изольда пожаловала в соседнюю палату, и кто-то восторженно поприветствовал ее. Может, сам вип встретил ее громкими словами, а может, его любовник. Жаль, что Ролан не обладал магической способностью проникать сквозь стены… Но зато ему хватило ума приручить Мишеля, и это сыграло ему на руку.
Еще до обеда в палату пожаловал санитар и привел мужчину, внешность которого показалась Ролану знакомой. Большая, приплюснутая с боков голова, глубокие залысины, жесткие курчавые волосы, бакенбарды. Знакомый лоб, надбровья, хотя не так сильно нависающие над глазами, как на фото, что прислала Ролану Аврора. И ноздри шире переносицы, и носогубный треугольник выражен не так четко. Но все-таки это был Корчаков. Правда, какой-то неухоженный. Из носа торчат волосы, на щеках совсем не стильная двухдневная щетина с проблесками седины. Взгляд потухший, но тем не менее в нем чувствовалась жесткость уверенного в себе человека. Спортивный костюм дорогой, но мятый, и майка под ним несвежая. Это указывало на то, что Корчаков запустил себя. И условия неволи – не причина, а всего лишь повод для этого. Есть такая категория людей, которые при малейших неудобствах перестают следить за собой. А в тюрьме такие индивидуумы очень быстро превращаются в презираемую чернь, что почти автоматически переводит их в разряд «чертей» и прочих изгоев. Впрочем, до такой крайности Корчакову еще далеко.
Санитар ушел, закрыв за собой дверь, а Корчаков остался в палате. На Ролана он даже не смотрел, все его внимание занимал Мишель. Похоже, активисту-любителю требовался свежий пассив. Именно поэтому Мишеля и направили сюда, чтобы он стал новой подружкой особо ценного мецената. Как говорится, любой каприз за его деньги. А Изольда устроила ему свидание с кандидатом на вакансию. Скорее всего, она должна была это сделать по долгу службы, но, возможно, ею двигал еще и другой мотив. Скорее всего, женщина хотела, чтобы Корчаков забрал Мишеля в свою палату, а Ролан остался в одиночестве, которое она могла бы сгладить сегодня ночью.
– Привет, я Натан, – сказал гость, присаживаясь к голубею на край его койки.
Ну вот, теперь все окончательно встало на свои места.
– Мишель.
– А я Тихон.
Но Корчаков едва лишь глянул на него и сухо кивнул – дескать, я обратил на тебя внимание, мужик, так что не переживай. А потом, лаская Мишеля взглядом, елейным голосом спросил:
– Тебе, наверное, часто говорят, что ты очень красивый?
Ролану пришлось сжать пальцами свой кадык, чтобы сдержать рвотный ком. Только извращенца не стошнило бы от таких слов.
– Об этом говорят мне, – превозмогая брезгливость, агрессивным тоном сказал он. – Потому что Мишель под моей крышей, понял? И я здесь решаю, кто ему может нравиться, а кто нет. Так что если ты решил подмазаться к нему, обращайся ко мне. Вопросы?
– Ах, вот оно как! – расплылся в ехидной улыбке Корчаков. – От тебя, значит, все зависит?
– А ты сомневаешься?
– Может быть… Мишель, ты хотел бы со мной дружить? – до омерзения противным голосом проворковал Корчаков.
Ролан едва сдержался, чтобы не наброситься на него с кулаками.
И тут он вдруг ясно осознал, что сдерживать себя вовсе не стоит. Он уже вступил в конфликт с Корчаковым, и тому не понравилось его право собственности на Мишеля. Похоже, Натан Елизарьевич готов оспорить это право, и вовсе не в суде. Сейчас он выйдет из палаты, пожалуется начальнику тюрьмы, и тот, готовый исполнить любой его каприз, просто-напросто вернет Ролана в карцер. А значит, ему нужно было спешить. Или, точнее говоря, действовать незамедлительно.
– Я же тебе сказал, что мне решать, с кем ему дружить, а с кем нет.
Ролан поднялся с кровати, подошел к Корчакову, перекрывая ему путь к отступлению. И тот, в свою очередь, поднялся во весь рост. Правда, его бойцовский дух, если он вообще имелся, остался сидеть на койке, а может, забрался под нее. В глазах у мужчины плескались страх и растерянность. Но в то же время он надеялся договориться с Роланом, и это удерживало его от паники.