Мы оседлали коней и выехали за ограду.
– Ну что, сестры, с Богом! – попрощалась с нами Юозапа.
– Давай, с Господом! – махнула я в ответ рукой. – Если все сложится удачно – встретимся.
Гертруда тоже махнула им на прощанье и мы, направились вниз по улице, прочь от городских стен. Ехали не оборачиваясь, потому что оглядываться плохая примета.
Глава 5.
К обеду небо прояснело, воздух потеплел, и лужи стали подсыхать на глазах. Лошади уже не вязли в грязи, и мы довольно быстро продвигались в сторону монастыря. Если мы удержим такой темп всю дорогу, то к вечеру будем в монастыре у августинцев.
В пути я любовалась окружающим меня природным великолепием. Вообще места близь Горличей очень красивые, такие редко где встретишь. Это и необозримые просторы разнотравных лугов, и серебристая лента Вихлястой сверкающая в лучах солнца… Дорога все петляет меж холмов; по обе стороны от нее то тут, то там огромные каменные валуны. Начало предгорий. Вот невероятно прозрачное голубое небо разорвал пронзительный клекот пустельги. А далеко на горизонте, словно бы нарисованные на небосводе с белоснежными шапками снегов притягивали взгляд горы…
Ближе к вечеру, когда от голода начало подводить живот, мы наконец-то добрались до монастырского бастида. Кони тоже устали, и с нашей стороны было бы жестоко их подгонять. Еще четверть часа пришлось трястись по перепаханному орденскими лошадями ристалищу, прежде чем доехали до барбакана. Решетка оказалась опущена, за ней в глубине караульного помещения стояли трое братьев с алебардами. Никак не отреагировав на наше неспешное появление, они увлеченно о чем-то разговаривали.
Чуть подождав для верности, старшая сестра прокричала:
– Герсу поднимите! – голос у нее был весьма зычный, такой, что докрикиваться милое дело. (Герса – решетка)
– Зачем? – раздалось в ответ.
– Пакет срочный! – продолжила надрывать горло Гертруда.
– Откуда?
– Я что, так и буду ор… кричать? Сюда подойдите! – и тише добавила. – Уроды, всю глотку с ними сорвешь.
Один из братьев не торопясь, подошел к прутьям решетки.
– Откуда? – с ленцой в голосе повторил он.
– Боевой Женский Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской, – заученно протараторила я. – Срочный пакет его высокопреподобию настоятелю Жофруа.
– Видели мы, как вы срочно от ворот ехали, – так же вяло ответил брат.
– Слушай. Ты, – чтобы не сорваться на грубость Герта четко по отдельности выговаривала слова. – Кони у нас не железные. Раз говорят срочный, значит срочный!
Брат-охранник в раздумье чуть помолчал, а после выдал:
– Может, завтра приедете?
От подобных слов, я чуть с коня не свалилась. Ничего себе предложение?! Таким образом нас еще никогда не встречали.
У Гертруды поначалу даже чуть челюсть отвисла, но, кое-как справившись с собой, она выдавила:
– Ты что, ополоумел? – и уже увереннее продолжила: – Герсу подними, придурок! Мы не для того сюда две с лишним недели задницы мозолили, чтоб с тобой в воротах препираться! – так! Похоже сестра начала закипать…
– Ладно, – ответил охранник и ушел куда-то в глубь помещения.
Минут десять мы стояли и просто ждали, когда поднимут решетку, перегораживающую въезд. Наконец чудо свершилось, и она плавно поползла вверх. Я пришпорила жеребца и, пригнув голову, следом за сестрой въехала вовнутрь. Там никого не оказалось, похоже, браться убрались от греха подальше в караулку. Прежде чем попасть к подъемному мосту, ведущему за внешние стены монастыря, мы пересекли круглый двор барбакана. Звук лязгающих подков по брусчатке гулким эхом отражался от стен. Крутанув головой по сторонам, я невольно для себя отметила, что у августинцев тоже все серьезно построено, не хуже чем у варфоломейцев.
Когда мы замерли перед рвом – мост был поднят – позади нас из неприметной дверцы вышел старший брат, начальник караула ворот. Он окрикнул нас, заставляя развернуться к нему, и, неспешно дойдя до нас, бросил:
– Письмо давайте.
'Ага, сейчас!', – зло подумала я, даже не собираясь доставать конверт. И уже в слух ответила:
– Приказано лично в руки.
Брат задумчиво стал рассматривать нас, заставляя меня невольно подобраться, как перед схваткой. Если я чего-то не понимаю, то начинаю напрягаться и готовится к неприятностям.
'Да что ж у них такое происходит?!', – мелькали мысли у меня в голове. – 'Сколько не ездила по другим орденам, отродясь подобного не случалось! А здесь, ну прямо сонное царство. Так не должно быть! Неправильно! Это боевой орден или буренки на выпасе?!'
– Настоятель сегодня не сможет вас принять, – наконец небрежно и с показным безразличием выдал начальник караула.
Теперь мы с Гертой уставились на него во все глаза. Вроде нормальный, на солнышке не перегрелся, не лето – конец сентября все-таки. И на шлеме вмятин тоже не видно, значит, не ударялся. Может это у нас с головой не все в порядке? С какого перепуга настоятель будет докладываться старшему брату у ворот, что он не может принимать?! Хотя…
Если присмотреться внимательнее, можно заметить – начальник караула слегка нервничает и, похоже, не знает чего б такого еще нам ответить, лишь бы спровадить отсюда. Ну что ж!
– Внутрь пропустите. Сестры по Вере крова и отдохновения просят, – произнесла я положенную фразу, после которой нам уже не могли отказать.
Сержант вздохнул, зачем-то поправил перевязь с мечом, одернул сюркот, и совершенно другим тоном выдал, словно воротами лязгнул:
– Проезжайте, – затем махнул рукой кому-то из наблюдающих в бретеше и мост опустился. (Бретешь – надвратный выступ с бойницами для ведения обстрела противника, находящегося непосредственно перед и под воротами замка.)
Проезжая по деревянному настилу, я подумала, что и в этом монастыре меня ждет весьма странный прием. И точно! Едва мы попали во внешний двор монастыря, как увидели, что братья по-обычному деловиты: один спешил по своим надобностям, другой отчитывал нерадивого послушника, третий – подметал брусчатку. В итоге: спящая охрана и деловитая суета внутри, утвердили меня в мысли, что творится непонятное.
У конюшен расторопные конюхи приняли уставших коней, а брат из прислуги тотчас проводил нас в гостевые кельи. Покои что нам отвели, не отличалась от предоставленных мне в ордене Варфоломея, разве были победнее: крест на стене деревянный и умывальная лохань – чуть треснутое корыто. Правда нам обеспечили все удобства в виде мытья и стирки, даже сытно накормили, несмотря на постный день, однако с ответом на просьбу: срочно передать пакет, странно тянули. А потом и вовсе сообщили, что настоятель сильно занят, и сегодня принять уже не сможет. Когда зазвонили колокола, созывая всех на общую вечернюю молитву, мы с сестрой направились было к выходу, но два дюжих брата настойчиво порекомендовали нам пройти в часовню для приезжих, и помолиться там в гордом одиночестве. Возмущаться мы не стали, но подобное положение вещей стало очень настораживать, поскольку не допускать гостивших церковников на общую молитву не полагалось.
Утро началось еще веселее. Сначала нас не пустили на утреннюю молитву, потом мы позавтракали в своих кельях. К обеду нас посетил один из старших братьев и сообщил, что и сегодня настоятель не сможет принять. К тому же как-то пространно заметил, чтобы мы ограничили свои передвижения флигелем для гостей, внешним двором и конюшнями, однако если неожиданно захотим уехать, то препятствовать никто не будет. Теперь уже у Гертруды, несмотря на ее безразличие к загадочным и непонятным вещам, начали появляться нехорошие подозрения. К вечеру, когда нас вновь не позвали ни в рефекториум, ни в собор, эти подозрения усилились. (Рефекториум – столовая в монастыре)
– Ничего не понимаю! – возмущалась Гертруда, сидя перед сном в моей келье. – Такое ощущение, что нас специально не хотят принять.
– Специально, – подтвердила я, и, опустившись на краешек топчана, принялась затачивать клинок фальшиона. – Вся эта история кем-то сочинена, очень хорошо продумана и закручена. И мы в ней, надеюсь, имеем только малюсенькое значение. Иначе плохи наши дела. (Фальшион – короткий широкий, однолезвийный, слегка искривленный и расширяющийся к концу меч. Длина клинка 650 – 800 мм, вес 2,3- 3 кг. Имеет крестообразную гарду. Из-за малой длины удобен в пешей массовой схватке.)
– Извини.
– За что? – удивилась я столь необычному поведению старшей сестры; обычно извинения для нее не характерны.
– Я считала, что ты паникерша, всегда из воробья как минимум орла пытаешься сделать, – простодушно начала она. Ну спасибо! Никогда не знала, каким мое поведение выглядит со стороны, надеялась что осторожным, а вона как оказалось! – А теперь думаю, что по незначительным деталям умудряешься видеть всю картину целиком.
– Спасибо тебе Герта на добром слове, но я не настолько мудра, как ты сейчас меня изобразила. Сейчас, допустим, я совершенно не понимаю, что здесь происходит, и что это за письмо такое загадочное, из-за которого все так суетятся. А еще не знаю, каким боком приходятся сюда те пятеро братьев и гонец, – точильный брусок скользил по лезвию с верху вниз, равномерно, плавно, как мои слова и мысли. Из-за моей высокородности и образования полученного в детстве, мать настоятельница уже углядела во мне свою возможную замену в будущем и теперь постоянно стремилась запихнуть меня в самую гущу политического водоворота. Хотя видала я эту политику в гробу и белых тапках! В ней же вечно приходиться держать ушки на макушке и на тысячу раз перестраховываться. Иначе, чуть что не так, и моментально найдутся желающие спровадить тебя к братьям Ответственным. Так пусть лучше я буду казаться истеричкой, чем украшать собой какой-нибудь очистительный костер.
– Спасибо тебе Герта на добром слове, но я не настолько мудра, как ты сейчас меня изобразила. Сейчас, допустим, я совершенно не понимаю, что здесь происходит, и что это за письмо такое загадочное, из-за которого все так суетятся. А еще не знаю, каким боком приходятся сюда те пятеро братьев и гонец, – точильный брусок скользил по лезвию с верху вниз, равномерно, плавно, как мои слова и мысли. Из-за моей высокородности и образования полученного в детстве, мать настоятельница уже углядела во мне свою возможную замену в будущем и теперь постоянно стремилась запихнуть меня в самую гущу политического водоворота. Хотя видала я эту политику в гробу и белых тапках! В ней же вечно приходиться держать ушки на макушке и на тысячу раз перестраховываться. Иначе, чуть что не так, и моментально найдутся желающие спровадить тебя к братьям Ответственным. Так пусть лучше я буду казаться истеричкой, чем украшать собой какой-нибудь очистительный костер.
– Может, Юза что-то напутала, и они ехали не сюда? – меж тем продолжила рассуждать Гертруда.
– Не думаю, – отрицательно качнула я головой. – Сестра говорит всегда только проверенные вещи, а значит, она была уверена в своих выводах. Просто мы не видим всей картины, и если честно, я бы не стремилась ее обозреть целиком.
Закончив править фальшион, я отложила его в сторону и принялась за меч – все едино делать нечего, кроме как разговаривать, да точить оружие. Герта потянулась и поинтересовалась:
– Интересно, нас долго здесь на полном пансионе держать будут?
– Пока мы второй день сидим, но завтра я попытаюсь что-нибудь придумать, – пообещала я.
Но и завтра ничего не получилось, и послезавтра тоже, и на следующий день. Настоятель то болел, то оказывался с инспекцией в комендатерии, или попросту был занят. В итоге мы уже пять дней безвылазно торчали в монастыре и за это время отъелись, отоспались, умудрились отлежать все бока. Юозапа, наверное, совсем извелась в неведении о нашей судьбе.
Наконец я не выдержала, и, уговорившись с Гертрудой, решила вечером по темноте предпринять вылазку во внутренний двор монастыря. Оглушив охранника, что стоял на выходе из гостевого корпуса, мы, прижимаясь к стене, осторожно пересекли внешний двор и практически подобрались к главным воротам. Задачу нам облегчила растущая луна, да и ночи в октябре весьма темные. Конечно, мы не считали, что нам удастся попасть внутрь, но и сидеть в бездействии было глупо – время поджимало. Естественно у ворот нас обнаружили; хотя герса была поднята, часовые все равно никуда не делись, и грозный окрик заставил остановиться. Однако именно на такой вариант я и рассчитывала. Подлетев к охраннику практически на расстоянии удара алебардой, я затараторила.
– У меня срочное письмо! Очень срочное!
Брат тот час развернул оружие поперек входа, преградив мне дорогу.
– Не велено! – пробасил он.
– Это очень, очень важно! – зачастила я еще больше, пытаясь сбить его с толку. – Вопрос жизни и смерти! Безумно срочное письмо для преподобного! Он его очень ждет! Его обязательно надо передать! Это письмо очень важное и для его преосвященства епископа Бернара, для его высокопреосвященства главного маршала Урбана. Если ты нас не пропустишь, все пропало, его высокопреосвященство главный маршал Урбан об этом узнает! – я старалась сыпать именами высокопоставленного духовенства как можно больше, в надежде что брат запутается, и вынужден будет пропустить нас.
– Не могу я… – видя, что он колеблется, я поднажала.
– Его высокопреосвященство главный маршал ордена Варфоломея Карающего Сикст уже давно в курсе происходящего. А дражайший настоятель просто не знает о нависшей опасности! Ты знаешь, чем грозит промедление?! Великие наказания настигнут тех, кто хоть на миг замедлил появление этого послания пред светлые очи его высокопреподобия! – я несла подобную чушь, только чудом не сбиваясь при титуловании пресвитерия. (Пресвитерий – высшее духовенство)
Брат дрогнул. Конечно же, его никто не посвятил, почему именно нас пропускать не положено. На это я и рассчитывала. У нас был один-единственный шанс впихнуть настоятелю злосчастное письмо, иначе можно будет просидеть с ним здесь до скончания века. Сложилось более чем благополучно: брат, охранявший ворота, которого я окончательно заморочила, сам решил провести нас к преподобному Жофруа. Мы торопливо пересекли внутренний двор, вошли в неприметную дверцу и принялись плутать по извилистым коридорам главной монастырской обители. По дороге нас никто не окликнул, поскольку решили: раз нас ведет брат, то так и полагается. Под конец наш сопровождающий чуть ли не бегом бежал, видимо страшился, что его отсутствие на посту будет обнаружено.
– Сюда, – он указал на большую двустворчатую дверь, которой нас привел. – Обратно как?
– Отведут, – уверенным шепотом заявила я, и тут же пообещала: – Я расскажу о тебе его высокопреподобию… А он точно там?
Брат закивал.
– Точно, точно. Они с секретарем в зале Капитула сегодня свитки пересматривают.
Удивительная вещь! Любой брат или сестра в монастыре четко знают, где находится настоятель. Такое чувство, что подобное дается нам свыше: знать где начальство, чтобы не попасться ему на глаза.
Наш провожатый убежал обратно.
– Ну ты даешь! – восхищенно прошептала мне Герта. – Такой отборной бредятины я никогда не слышала!
– Ш-ш! – зашипела я на нее. – Тихо! Сейчас войдем, стой рядом, делай хмурое лицо и ничего не говори, – проинструктировала я и потянула дверь на себя. – Господь помоги!
В главном зале ордена, в этот час пустынном и слабоосвещенном, у края огромного стола сидели двое: настоятель и его секретарь. Настоятель высокий, здоровый, слегка расплывшийся мужчина лет сорока в длинной рясе и белом скапулире развернул перед собой большой пергаментный свиток, быстро пробежал по нему взглядом и с недовольством отшвырнул. Его секретарь, столь же высокий, но поджарый, чем-то похожий на журавля, с хрустом начал его сворачивать. Понятия не имею, что они искали, но когда отворенная мною дверь скрипнула, как по команде обернулись, прервав свое занятие. (Скапулир – "наплечник", туника, с капюшоном сшитая из двух прямоугольных кусков ткани с оставленным в одном шве отверстием для лица.)
– Кто позволил? – медведем взревел настоятель, увидев нас в проеме.
Стараясь не упустить инициативу, я, почти что вбежала в зал и зачастила, проглатывая окончание слов.
– Ваше высокопреподобие вам, наверное, не доложили, но у нас спешное письмо от матери настоятельницы Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, – я протягивала ему сохранивший последствия нашей путаной дороги слегка помятый пакет.
Настоятель сначала замер, помолчал немного, а потом произнес совершенно неожиданную вещь:
– Кретьен выйди!
Секретарь бросил недоуменный взгляд на настоятеля, но не посмел возразить и торопливо покинул зал. Я еще раз набрала полную грудь воздуха и вновь начала:
– Это очень срочный…
– Я слышал! – оборвал меня преподобный Жофруа. – Кто вас сюда пустил?
– Ваше высокопреподобие, – не сдавалась я, окрики от чужого начальства на меня давно перестали действовать. – Прошу примите пакет, он действительно очень важный.
– Ах, он очень важный? – вдруг как-то обрадовано вскинулся настоятель. – Замечательно! У меня нет подобных полномочий, чтобы принять письмо. Посмотрите на нем четыре печати, это означает особую секретность. Послания такой важности я даже брать не буду! – теперь уже я растерялась, ведь подобных вывертов не ожидалось. Мы уже догадались, что у нас не хотят его принимать, и просто тянут время, но подобное… – Нет, нет, я не посмею.
– Но это вам! – я продолжала с глупым видом протягивать ему пакет.
– Ни в коем случае! Письмо должен получить его высокопреосвященство главный маршал Урбан, никак не меньше! – в свою очередь как-то странно уперся преподобный. До этого момента я не могла себе представить большого и очень сильного мужчину, облеченного немалой властью, столь глупым образом отказывающегося принять пакет. И даже прячущего за спиной руки, чтобы, не дай Бог его, не коснуться! – Вы должны немедленно к нему отправиться! Все ступайте!
– Погодите, – аж опешила я. – Где я его должна искать?
– Маршал сейчас с посольством в Бувине по приказу Святого Престола, – сразу же ответил преподобный Жофруа. – Вам необходимо поехать к нему.
– Позвольте высокопреподобный?!- я чуть не сорвалась на крик. – Это же за территорией Церковного Союза, я прав не имею! Я оставляю его у вас.
Мы как два идиота пытались друг другу спихнуть злополучный пакет. Я мелкими шагами наступала на настоятеля, а он пятился от меня. Гертруда как ей и было велено, просто стояла и молчала для предания солидности.
– Не смейте! – едва не взвизгнул преподобный. Вот орет! Словно это не письмо, а змея какая-то! – Тогда везите его преосвященству епископу Бернару. Эй, кто-нибудь проводите сестер!