– Замечательно, – кивнул своим мыслям епископ. – Гийом все твои труды, что ты совершаешь, служат только благим делам и на пользу Церкви. Думается мне, что в дальнейшем, ты достигнешь значительных высот.
– Благодарю за столь лестную оценку, – с этими словами клирик встал, поклонился Констансу, и, взяв со столика кошелек, тихо вышел.
Старший ризничий ушел, а епископ продолжал сидеть в кабинете торговца. Прошло четверть часа, прежде чем хозяин заглянул в комнату. Он старался никогда не видеть, с кем встречается его преосвященство Констанс. Как говорится: меньше знаешь – крепче сон, да и у братьев Ответственных в чрезвычайном случае вопросов лишних не будет.
– Ваше преосвященство? – осторожно подал голос тот
– Заходи, – разрешил епископ, поднимаясь с кресла. – Ты еще обещал показать мне старинную книгу с гравюрами двухсотого года от образования.
– Сею секунду, ваше преосвященство, сею секунду!
Книготорговец подошел к одному из шкафов, открыл дверцу и достал старинный фолиант, переплетенный в деревянные пластины, соединенные между собой широкими серебряными скобами. С видимым усилием положил его на рабочий стол и отступил на два шага.
– Вот! – с пиететом провозгласил он. Но затем вновь метнулся к столу, достал из висящего на поясе кошеля ключ, открыл замок скрепляющий книгу и опять отошел. – Прошу!
Епископ провел пальцем по переплету, а затем поднес его к носу и вдохнул.
– Вальмитовое? – торговец кивнул. – Хм-м.
Вальмитовое дерево обладало множеством достоинств, среди которых были стойкий в течение многих веков аромат и сохранность проложенного между его дощечками любого материала, будь то бумага, пергамент, ткань или даже редчайший в этих местах папирус. В футлярах из вальмита хранили дневники Святого Симеона, мощи апостолов, и оригиналы святых писаний дошедших со дней возникновения Единой Церкви. Это было очень редкое и ценное дерево, чтобы растрачивать его по пустякам. Констанс поднял драгоценную обложку, под ней на пергаментном листе было выведено Оmnis aetas sanctus Benedict (Вся жизнь святого Бенедикта). Пролистал пару страниц, пока не натолкнулся на первую гравюру, слегка выцветшую, отчего чернила, которыми ее выполнили, приобрели коричневатый оттенок. Он внимательно принялся рассматривать рисунок. Спустя пять или семь минут пролистнул еще с десяток листов и дошел до второй гравюры, так же внимательно изучил, а затем обратился к хозяину.
– Это действительно подлинник? А то мне не хотелось бы… – он не закончил фразу, но книготорговец все прекрасно понял, чего именно не хотелось бы его преосвященству.
– Безусловно! – жарко и без колебаний заверил тот. – Достоверность гарантирована! Она перекуплена мною у младшего сына барона Кроке, тот в свою очередь был племянником маршала Бонифация, которому эту книгу подарил папа Филипп VII. Барон разорился и распродает ценнейшие вещи, собранные многими поколениями его семьи! Это такой ужас!
Хотя Констанс являлся ценителем и коллекционером старинных рукописей и книг, все же проигнорировал столь соблазнительную информацию, и равнодушно произнес:
– Я беру ее. Книгу переправишь в ауберг, моему секретарю, там же и получишь деньги или вексель, на твое усмотрение. А теперь проводи меня.
Все то время, пока его преосвященство разговаривал с клириком, братья и послушник Марк постояли снаружи на улице. Наконец дверь открылась, и появился епископ. Хозяин вышел следом, чтобы попрощаться со столь почетным гостем.
– Ваше преосвященство, прошу вас, загляните на следующей неделе, у меня должен появиться редчайший экземпляр жизнеописания Святого Руассара, датированный еще шесть тысяч девятьсот сороковыми годами!
– Постараюсь, – суховато ответил тот, делая знак рукой братьям, чтобы подошли к нему.
Носильщики, ухватившись за ручки, подняли резной паланкин с тротуара и поднесли к дверям. Торговец приложился к епископскому перстню губами, затем лбом, выражая великое почтение, и остался стоять в поклоне, пока тот, подобрав серый шелковый плащ, опускался на сидение. Марк задвинул бархатные занавеси, скрывая Констанса, и братья двинулись к другому запланированному на сегодня месту встречи. Мальчик держался рядом.
Они прошли пару длинных улиц и пересекли площадь с шестью часовнями, прежде чем добрались до дома, на жестяной вывеске которого гордо красовались ланцет и клистир. Послушник подергал за шнур, который вел к повешенному где-то внутри колокольчику. Раздавшийся звон было слышно, несмотря на закрытую дверь. Отворил сам лекарь, облаченный в белую хламиду с тремя зелеными полосами по краю подола, положенную ему по роду занятий.
– Ваше преосвященство, неужели?! Прошу вас, – он суетливо отступил вглубь прихожей.
Епископ неспешно выбрался, опираясь на плечо подошедшего к паланкину Марка. Встал, расправил складки подбитого мехом пелиссона, и неспешно зашел внутрь.
Довольно частое посещение лекаря у епископского окружения вызывало ложное чувство его немощности, а может быть даже скорой кончины. На самом деле Констанс был довольно крепок в свою вторую половину шестого десятка, и не собирался на тот свет еще как минимум лет двадцать. Вселять ложные надежды о своем здоровье было для него любимой шуткой, а так же хорошим подспорьем в делах. Кто будет принимать тебя за серьезного соперника, если все думают, что ты стоишь одной ногой в могиле.
Дом лекаря епископ покидал в приподнятом расположении духа. Он бодрым шагом спустился с крыльца, нетерпеливым жестом подозвал к себе носильщиков, и приказав: 'На улицу Урсулы Заступницы!' шустро забрался во внутрь и даже самостоятельно задернул занавес.
Марк устало поплелся следом. Время еще не перевалило за полдень, а он бедный уже был измотан от непрестанного хождения по улицам и утомительного стояния возле закрытых дверей. Красоты города перестали интересовать его, любопытство было сведено 'на нет' долгим однообразным ожиданием. По утру, он обращал внимание на разодетых дам и кавалеров. У некоторых особо богатых женщин на руках были милые зверьки с блестящим мехом – хорьки, других дам несли в открытых портшезах. Вот по улице промаршировал отряд из ордена Бедных Братьев Святого Симеона в сверкающих доспехах с корсеками на плечах. (Корсека(рунка) – древковое оружие с длинным колющим наконечником, от основания которого отходят два уса в форме полумесяца) Но до этого ему не было ни какого дела, хотелось одного – куда-нибудь сесть. Братья, что носили паланкин епископа, были молчаливы, стояли в стороне и даже словом не перекидывались между собой, на мальчика они совсем не обращали внимания. То, что по началу казалось радостным приключением, теперь обернулось невыносимой скукой и бесконечным ожиданием. У дверей портного Марк, было, не выдержал и хотел уже опуститься на мостовую, но ему не позволили. Один из носильщиков не слова ни говоря, вздернул его за шкирку и поставил на гудящие ноги.
Когда его преосвященство Констанс вышел, повторился прежний ритуал. Портной, как и хозяева прочих заведений, раскланялся, поцеловал руку, заверяя про следующую неделю. После епископ вновь уселся в паланкин, дав новое приказание направляться к паласту Святого Престола.
Дворец папы находился в стороне от центра города, ближе к крепостям боевых орденов и добираться до него пришлось около часа. Даже дюжие братья начали выказывать признаки усталости, чего уж говорить о мальчике: он плелся, позади процессии, едва переставляя ноги.
Дворец Святого Престола казался необыкновенно изящным и воздушным, четырех этажное здание с тремя парадными входами под высокими ажурными арками. Самый большой срединный – для Его Святейшества Папы, два других по бокам поменьше: левый для лиц духовных орденов, правый для представителей боевых. Перед правой аркой его преосвященство приказал остановиться и выбрался из паланкина. Братья подхватили его и быстро ушли куда-то в сторону, а Марк остался рядом с епископом.
– Пойдем, не отставай, – бросил он и неспешным шагом двинулся, огибая здание с правой стороны.
Негласные традиции, устоявшиеся веками, не позволяли церковникам бейлифата входить или обходить паласт с левой стороны, а епископата соответственно с правой. Сделать подобное означало выказать дурной тон. В жизни Sanctus Urbs всегда было много условностей и неписаных правил, соблюдать которые требовалось неукоснительно.
Миновав дворец, его преосвященство Констанс направился по дорожке посыпанной розовым песком вдоль разноцветных клумб, через аллею уже отцветших олеандров и магнолий, туда, где парк переходил в рукотворные лабиринты из туи, при входе в который стояли стражами вечнозеленые кипарисы.
На пути им встречались пары и тройки, степенно прогуливающихся церковников, с одними из них епископ поздоровался, другим только кивнул головой, на третьих не обратил никакого внимания. Перед входом в лабиринт он сказал Марку:
– Следуй за мной не ближе чем на двадцать шагов, смотри не потеряйся. Когда я стану беседовать с одним человеком, начнешь читать молитву Dies irae (день гнева). Говори громко, так чтобы я тебя слышал, как закончишь, начнешь снова. Понятно?!
– Да ваше преосвященство, понятно, но только зачем…
– Раз понятно, пойдем! – оборвал его Констанс и, развернувшись, направился по дорожке ведущей к первому повороту.
Прошло совсем немного времени, епископ еще не успел, как следует углубиться в парковый лабиринт, как навстречу ему вышел широкоплечий мужчина в черной сутане. Он был довольно молод, высок и подтянут. На черноволосой голове, без единого намека на седину, красовалась круглая епископская шапочка. Отсутствие мантии и перстня указывало на его звание – епископ-суффраган. (Епископская шапочка – небольшой круглый головной убор одевается на макушку)
– Ваше преосвященство, Господь посреди нас, – поприветствовал Констанса более молодой церковник, слегка поклонившись.
– Есть и будет, ваше преосвященство, – ответил тот, лишь слегка наклонив голову. Все-таки степень у епископа Констанса была выше. Повернувшись к послушнику, он повелел: – Начинай.
Марк произнес первые строки.
– Dies irae, dies ilia solvet saeclum in favilla… (День гнева, день тот обратит столетия в прах…)
Молодой епископ улыбнулся, указывая на мальчика:
– У вас замечательный способ быть услышанным, но не подслушанным, ваше преосвященство.
– Рад, что вам понравилось, епископ Герран, но к делу: чем меньше нас видят вместе, тем лучше.
– Как угодно, ваше преосвященство, как вам будет угодно.
– Несмотря на довольно юный возраст, вы имеете значительную должность, но не останавливаетесь на этом и стремитесь занять степень повыше, – начал Констанс.
– Я не столь юн, как многим кажется, – более резко, чем следовало бы, отозвался собеседник.
– Мало кто может похвастаться, что занимает должность епископа-суффрагана в тридцать четыре, – прервал его Констанс. – Не собираюсь льстить вам, но вы не за счет знатности рода забрались столь высоко, а благодаря своему уму. И занимаете этот пост по праву. Еще знаю, что стремитесь выше, но места в конвенте пока нет, хоть вы и находитесь в числе первых в списке на повышение.
– Несмотря на то, что вас не было в городе больше месяца, вы прекрасно обо всем осведомлены епископ, – позволил себе легкую улыбку Герран.
За беседой они двигались по дорожке к центру насаждений. Говоривших не было слышно, все перекрывали слова молитвы, произносимые послушником.
– И так, скажите же мне, наконец, зачем я вам понадобился? – спросил епископ-суффраган после небольшой паузы. – Ведь не для того чтобы услышать строки из воскресной мессы?
– Не для того, – согласился Констанс. – Я сообщу информацию, которой вы можете воспользоваться на свое усмотрение. За эти сведения вы не будете мне ничем обязаны.
– Так не бывает, всем что-нибудь нужно. Ничего не хотят только блаженные или мертвые, – тонко заметил собеседник.
– И все же не будем об этом. Думаю что уже ни для кого не секрет, что командор вашего ордена, адмирал Форсин уже более двух лет страдает подагрой.
– Это не секрет, – кивнул мужчина.
– Боюсь, что эти сведения ложны.
– Вот как? Вы хотите сказать, что адмирал здоров как бык? – молодой церковник выгнул бровь, демонстрируя свое неверие.
– Я хочу сказать, что подагра это такая же ложь, как обещания Искусителя. Сахарная гангрена или проще говоря у вашего замечательного командора гниют ноги и на них отпадают пальцы. Он болен, но при должном уходе может прожить еще пару лет. ((авт) – подразумевается гангрена при сахарном диабете)
– Откуда подобная информация и насколько она точна? – сразу же деловым тоном осведомился Герран.
– Пять дней назад в ауберг пригласили очень надежного лекаря, тому пришлось отнять у адмирала часть пальцев на левой ноге и все на правой, – пояснил Констанс.
На что суффраган едко ухмыльнулся:
– Теперь мне думается, что надежных лекарей не бывает.
– Ну почему же, для меня он очень надежный, – мягко заметил епископ.
– Ваши сведения подтвердятся?
– Командор не сможет прибыть в конвент, если вы это имеете в виду, – по законам военных орденов физически неспособный лично возглавить командование на месте боевых действий не может быть командором ордена. – Любой малограмотный лекарь по решению совета сможет все засвидетельствовать, – заверил собеседника Констанс.
– Ну что ж! Это любопытно, и наша встреча была не напрасной, – согласился Герран. – Но все же скажите мне, любезный епископ, зачем вам служителю совершенно другого ордена сообщать мне подобные новости? Что вам с того? Чего вы добьетесь, сообщив мне подобный секрет? – напор суффрагана был весьма ощутим, недаром он слыл одним из самых целеустремленных священнослужителей ордена Святого Иеронима.
– Молодой человек, позвольте дать вам один совет, – после недолгого молчания произнес епископ. – Это не очень уместный вопрос, и не следует на нем настаивать. Я бы рекомендовал вам впредь стараться задавать вопросы, ответ на которые возможно услышать. С подобным умением вы можете далеко пойти. А если беспокоитесь, что я использую вас, как это говорится у смердов, в темную, то напрасно. Я слишком стар, чтобы играть на несколько фронтов.
– Умение и похвалить и указать на место в одном ответе. Браво! Это достойно! Недаром вас зовут 'хитрым варфоломейским лисом' – ухмыльнулся Герран.
– А вас 'молодым морским волком' за цепкую хватку, – не остался в долгу Констанс.
– Значит, ответа не последует?! – уточнил суффраган.
– И еще вас считают слишком настойчивым в решении некоторых вопросов. Постарайтесь сдерживать порывы, епископ, пока ваши зубы не станут достаточно остры.
– Для вас еще недостаточно?
– Пока нет, но вижу, что вам осталось немного, – заверил того Констанс. – Желаю вам удачных трудов, и позвольте откланяться, а то мой послушник охрипнет, читая молитву в четвертый раз.
– Всего доброго, ваше преосвященство, – молодой мужчина слегка склонил голову и направился в противоположную от епископа сторону.
Измученный, с пересохшим горлом, Марк подошел к Констансу.
– Возвращаемся в ауберг, – услышал он долгожданные слова.
Глава 7.
Последующие четыре дня епископа прошли в обыденных хлопотах. Так было всегда: после приезда его высокопреосвященства в ауберг церковники, принадлежащие епархии Констанса около недели занимались только бумажными делами. Он как глава самолично разбирался в распределении денежных средств на нужды монастырей, читал отчеты суффраганов о положении в их провинциях. К тому же необходимо было обратить внимание на различные доклады, доносы, рапорта и прочую волокиту, за которой нужен пригляд рачительного хозяина. А ведь никто не отменял заботы о личных ленных владениях, в которых тоже нужен постоянный надзор за управляющими. Со многими бумагами Констанс предпочитал разбираться сам, не перекладывая эту обязанность на подчиненных.
Львиную долю документов брал на себя старший брат Джарвис, заведующий всеми делами епархии в ауберге в отсутствие епископа, после этого они попадали на стол к Боклерку, который приводил их в удобоваримый вид, а после все отчеты попадали пред светлые очи его преосвященства.
Наконец дней через пять в вале бумаг и пергаментов забрезжил просвет, и епископ вновь готов был позволить себе заняться внутрицерковными проблемами и политикой, а проще говоря – продолжить интриговать, стремясь упрочить свои позиции и пошатнуть чужие. Всем известно: политика – эта игра, которая не надоедает.
В среду у его преосвященства была запланирована встреча с нужным человеком в окружении самого Папы Геласия IX. В преддверии войны с Нурбаном Констансу необходимо было в спешно предпринять какие-то шаги, чтоб остаться в Святом городе, а не отправиться на места сражений вместе с командором. То, что она будет, он уже не сомневался, хотя в доставленном письме, сие описывалось весьма размыто. Епископ, сгустив краски, невольно более четко обрисовал картину, нежели чем отражалось в послании. Такой вывод он сделал из продолжительного разговора, состоявшегося в лавке портного с предстоятелем ордена Тишайших. Почему разведка до сих пор не свела все имеющиеся факты воедино и не подняла на дыбы бейлифат, оставалось только догадываться. Впрочем, такое нынешнее промедление Констансу было на руку. При планомерном развитии событий, когда подготовка к войне протекала бы явно, без лишней суеты и спешки, маршал Сикст ни за что не позволил бы епископу остаться в ауберге, тем более что он уже предупредил Констанса, что не отпустит его далеко от себя. А для его преосвященства совместная поездка с командором означала крушение всех его прежних планов. Епископ медленно, но верно карабкался вверх, шаг за шагом стремясь к своей цели. Занимая позицию, он уже не отступал, а прочно закреплялся на ней. Последним препятствием стал командор Сикст, брат короля Халистийского государства – вершина невероятной величины, но его преосвященству Констансу упорства и терпения тоже не занимать. Уже восемь лет длилось противостояние, он все ближе был к заветной мечте – посту главы ордена. Но теперь вся тщательно выверенная интрига рушились, и чтобы хоть как-то спасти ее, епископу, во что бы то ни стало, требовалось остаться в ауберге на время боевых действий, чтобы, постоянно держа руку на пульсе, успеть скомпрометировать командора.