Ее благочестие направилась к мраморной скамейке установленной в живописных зарослях цветов, где высокие колосья цветоносов достигали ярдовой длины.
– И что вы думаете о моих рассуждениях, о предназначении Святого Престола? – спросила она, повернувшись лицом к Констансу, когда тот опустился на другой край скамьи.
– Благочестивая что вы хотите от меня? Чтобы я подтвердил: является или не является Святой Престол свиным корытом? – смело произнес епископ. Если в подобной манере с ним заговорила сестра Геласия, то и ему в данный момент не стоит опасаться подобных фраз.
Саския отличалась иногда излишне шокирующей прямотой и могла говорить провокационные вещи, которые не решался произнести ни один из священнослужителей. Статус родной сестры главы Единой Церкви многое ей позволял. Однако ее резкость в суждениях не раз приносила свои положительные плоды для брата. Но вот если благочестивая начинала разговаривать с кем-нибудь с нарочитой мягкостью и любезностью, то это служило явным сигналом для собеседника – жди беды. Гадюка тоже негромко шипит перед броском.
– Так вы подтвердите или опровергните? – продолжала настаивать она.
– Для начала давайте определимся – кто свиньи?
Благочестивая высвободила руки из складок одеяния и зааплодировала. Хлопки недалеко разнеслись во влажном воздухе сада.
– Perfecte euge! (Великолепно! – превосходная степень) Достойно Лиса!
– Каков вопрос, таков ответ, – сухо заметил Констанс. Он не любил, когда при нем упоминали это глупое прозвище, прицепившееся, когда его шевелюра не была снежно белой, а отдавала на солнце золотом и рыжиной.
– Ну что ж! Давайте назначим свиней сами, – предложила Саския после небольшого раздумья. – Ваши пожелания?
– Боюсь, благочестивая, мои свиньи могут отличаться от ваших, – выкрутился епископ. Называть мешавших ему людей он пока не решался, но подозревал, что пара позиций в их списках все же совпадут.
– Вот как? А я надеялась, что ваши звери и мои одного имени и породы! Ох уж мне эти опасения в закулисных интригах и подковерных дрязгах! Епископ, я знаю кое-что про вас, а вы знаете кое-что про меня, так что давайте не будем играть словами, – похоже благочестивая начала раздражаться и терять терпение. Как все халисийцы она была горяча нравом. – Даю вам последний шанс, не разочаруйте меня!
Констанс был вынужден сдаться. Когда тебя просит, а если быть точным и назвать все своими именами, приказывает родная сестра главы Престола – не подчиниться будет полным идиотизмом, тем более что он действительно 'кое-что' знает.
– В моем хлеву имеются два поросенка, Благочестивая, одного из них зовут Джованне, а второго возможно Сисварий…
– Какие знакомые имена! Это даже не поросята, а целые хряки! А вот третьего поросеночка по имени Сикст в вашем хлеву не значится? – Саския поддержала шуточную манеру епископа, но продолжала выпытывать всю требующуюся ей информацию.
Констанс на пару мгновений задумался, как бы получше ответить.
– Боюсь, благочестивая, я недавно вывел его из хлева и переопределил в другое место, – верно или неверно ответил? Женщина продолжала пытливо вглядываться в его лицо. Прошли несколько томительных минут, показавшиеся вечностью, прежде чем она изрекла:
– Это мудрое решение, епископ! Очень мудрое! Не дело держать в хлеву единственную боевую лошадь, которая может вывезти нас из беды.
Констанс в момент покрылся холодным потом: 'Неужели она знает о надвигающейся войне?! Откуда?! Мать настоятельница отписала и ей?!', – но благочестивая после легкой паузы продолжила.
– Вижу по вашему слегка изменившемуся лицу, и вы в курсе основной ситуации. Но я одобряю ваше молчание. Да и десять-двадцать дней большой погоды не сделают. Перед посадкой нового урожая крестьяне всегда выжигают старую солому оставшуюся на полях. А теперь давайте поговорим без вихляний, мы же с вами не маркитантская лодка. Я знаю, что сведения, просочившиеся об адмирале Форсине – это ваших рук дело. Правильные действия. У руля всего флота не может стоять больной калека, который к тому же является напыщенным дуралеем. Тем более к весне успеют избрать нового. Там много умных и талантливых мальчиков, кто-нибудь да подойдет. Но вот ваших действий относительно командора ордена я принять не могу. Сикст нам нужен, как верная скаковая лошадь, которая приведет всех к победе.
– Ваше благочестие, смею заметить, я не предпринимаю ни каких действий относительно командора, только лишь в его пользу, – аккуратно возразил Констанс, мысленно возблагодарив Бога за своевременную беседу с клириком из ордена Святого Георга.
– Это радует, – кивнула женщина. – Теперь вернемся к сегодняшнему заседанию конвента. Вы должны проголосовать за снятие адмирала Форсина с его должности.
– Увы, ваше высокопреподобие, я не могу пойти против воли своего командора, – притворно выдохнул епископ.
– Жаль, очень жаль. Вы знаете, как опытный наездник иногда приучает норовистую лошадь к повиновению кнутом? Здесь как раз такой случай.
– Благочестивая, я очень ценю вашу аллегорию, но пойти против решения командора – это значит, открыто объявить ему войну. Максимум что я могу сделать – воздержаться. Решение все равно будет принято не в пользу нынешнего адмирала. Мой голос не будет решающим.
– А как остальные ваши доверенные? Как проголосуют они?
– Противоположно моему решению.
– Так вы в меньшинстве?
– Увы, увы… Высокий рост и наличие громких побед считается в боевом ордене большей благодетелью, нежели чем светлый ум и ясность взгляда.
– Ладно, придется довольствоваться малым, – вздохнула Саския. Поджав губы, она немного помолчала и продолжила: – А теперь обсудим ваш хлев. Свинки Джованне и Сисварий в последнее время меня весьма раздражают. Первый своей неуемной жадностью, которая может спорить лишь с его глупостью. А второй – лишь одним фактом своего существования! Я не потерплю, чтобы подобные люди имели хоть какое-нибудь отношение к Единой Церкви! – теперь женщина почти кричала, распалившись от темы разговора.
– Здесь я с вами заодно, благочестивая, – поддержал Констанс, видя в какое негодование приводят ее рассуждения о них, и делая себе легкую пометку об этом в уме.
– Значит, в вас я не ошиблась и верно разгадала ваши маневры, – Саския тут же успокоилась и продолжила прежним тоном. – Так что даю вам полную свободу выбора методов борьбы с этими НЕ людьми. И я на многое закрою глаза, заодно и прикрою их Слушающим, дабы они вам активно не досаждали. Насколько знаю – и у того, и у другого, есть прикормленные люди в этом ордене. Но смотрите епископ, времени у вас до весны, а там сами знаете, что начнется. Я бы предпочла видеть возле Престола верных, преданных и умных людей, а не скопище безмозглых идиотов. К тому же если удастся сместить Джованне – место будет свободным. Вы меня понимаете?
– Превосходно, ваше благочестие, – заверил ее Констанс.
– Вот и отлично! Я помогаю вам, а вы помогаете мне. Церковь перед лицом грядущих бед должна быть сильна, как никогда! Кстати, в некоторых вещах вы можете ссылаться на меня, но постарайтесь этим пользоваться только в случае крайней необходимости и не злоупотреблять понапрасну, – резко оборвав разговор, Саския поднялась со скамьи, расправила бесформенную хламиду и подошла поближе к участку, засаженному красными гладиолусами. – Посмотрите, разве они не прекрасны? Кровь, что течет у нас в жилах, и та не может быть краснее, чем эти цветы. Полюбуйтесь ими еще некоторое время епископ, – выдав неожиданное пространное замечание, она развернулась и быстрым шагом покинула оранжерею.
Констанс же остался сидеть и размышлять о нежданно свалившейся на него удаче. Заполучить в союзники родную сестру Папы счастье, о котором можно только мечтать, но это же и большое горе. Обращаться с ней придется как с красивейшей, но оч-чень ядовитой змеей.
При воспоминании о том, как Саския непрозрачно намекнула, что ей все известно о надвигающейся войне, его снова прошиб холодный пот. Подобного поворота событий он не ожидал. Этим знанием благочестивая держала его на крючке, сорваться с которого было практически невозможно. И чтобы в дальнейшем иметь влияние на свою судьбу, а не быть игрушкой в чужих руках, зависящей от любой прихоти, ему просто жизненно необходимо стать голосом Папы.
Внеочередное собрание конвента прошло в точности, как и предполагал Констанс. Когда больной адмирал Форсин не смог присутствовать на совете, его большинством голосов заочно сняли с занимаемой должности. За свое долгое правление глава ордена Святого Иеронима нажил себе множество врагов, и его смещение было обусловлено скорее не политическими, а в большинстве своем личными мотивами заседающих. Командор ордена Святого Варфоломея Карающего главный маршал Сикст был недоволен позицией, которую занял епископ, но ничего с этим поделать не смог. И де-юре и де-факто первый достойный доверия был прав – калека не может стоять у руля, но от осознания этого, злость на его преосвященство не уменьшалась.
Выходя из зала заседания конвента, Констанс шел позади маршала, стараясь лишний раз с ним не пересекаться. Епископа сопровождал брат Боклерк. Впрочем, только стоило им выйти в соседнюю галерею, ведущую к главному выходу, как командор Сикст обернулся и обратился к епископу.
– Сын мой, раз вы все еще здесь, то чтоб не утруждать вас вызовом в мой кабинет, нам не мешало бы перемолвиться парой фраз.
– Раз вы настаиваете, ваше высокопреосвященство… – нехотя ответил епископ.
– Настаиваю. Я имею на это право, поскольку являюсь вашим командором! Потрудитесь следовать за мной! – безапелляционно заявил он и, развернувшись, направился через анфиладу залов.
Констанс скрипнул зубами и, сделав знак рукой секретарю – не отставать, двинулся за маршалом.
Они шли по залам дворца, который изнутри был не менее роскошен, чем снаружи. В его многочисленные узкие, но высокие окна лился свет, и, преломляясь в разноцветных стеклах, создавал причудливые узоры на каменном полу. Стены из зеленоватого мрамора то тут, то там были украшены мозаичными медальонами с изображенным на них белым флагом с золотыми крестом, посохом и митрой – символом главы Единой Церкви. Потом прошли по длинной открытой галерее, свод которой поддерживался ажурными арками. В каменных цветочных вазонах, что стояли у подножия аркадных колонн цвели гайлардии и карликовые хризантемы. Затем пересекли еще пару коридоров, и вышли на веранду, с которой можно было спуститься в замковый парк. Маршал Сикст сел на одну из скамеек, расположенных у невысоких перил, наконец-то соизволив обратить свое внимание на епископа. Ему, похоже, приносило удовольствие доводить Констанса до бешенства, игнорируя его. Впрочем, его преосвященство не собирался доставлять подобного наслаждения командору и показывать свои эмоции.
– И так, сын мой, я весьма недоволен вашими действиями на сегодняшнем заседании конвента, – без предисловий начал Сикст. – Вы как primus fidem merens обязаны поддерживать решения главы своего ордена, а вы что вытворяете? В последнее время мы совсем не понимаем друг друга. Поэтому я предлагаю вам оставить пост доверенного лица!
Вот так, без обиняков, маршал сразу взял быка за рога. Но на подобное заявление Констанс никак не прореагировал, разве только что слегка изогнул бровь, как бы спрашивая – а не ошибся ли он. Затем преспокойно уселся на скамью рядом с маршалом, с издевательской тщательностью расправив складки сутаны на коленях. И лишь спустя пару минут переспросил тихим, слегка шипящим голосом.
– А вы уверены? В подобном случае вы можете многое потерять.
– Не смейте мне угрожать! Я тверд в своем решении! – мгновенно взвился маршал.
– Ну что ж! – как-то ехидно улыбнулся епископ. – Требовать – это ваше право, но, увы, оно не осуществимо.
– Да как…
– Конвент будет не в восторге, когда узнает, что вы скрыли от него сведения о возможных военных действиях, – перебил своего командора Констанс. – Я как верный сын ордена, доложил вам об этом, а вы в свою очередь не озаботились поставить в известность конвент в течение почти что трех недель.
– Ты, п… Вы… Ты смеешь меня шантажировать? Меня? – маршала аж перекосило от злости. – Я туда все равно поеду! Днем раньше днем позже, не играет ни какой роли! Но прежде чем уехать, я отправлю тебя, паскуда, в самое дальнее захолустье, которое мне удастся отыскать!
Командор шипел и плевался ядом. Будь они у себя в ауберге, он бы уже орал во весь голос, но в людном месте приходилось сдерживаться.
– Правда? – издевка со стороны епископа была уже неприкрытой. – А как же наш непримиримый епископат? Вы плюнете на него и позволите ордену расколоться? Или вы мечтаете войти в историю как командор, разваливший самый могущественный орден из-за собственных амбиций?
– Никуда эта пузатая мелочь не денется!
– Да неужели? Я ведь могу поддержать их в случае моего смещения, совместно со всей своей епархией. Как вам такая перспектива?!
Лицо маршала налилось кровью, став почти багровым, и казалось, что его вот-вот хватит удар. Он часто дышал и беззвучно разевал рот. А Констанс продолжал тем временем его добивать, не брезгуя явным блефом. Когда горят пятки, средств для их тушения особо не выбирают.
– Ваше высокопреосвященство, те сведения, о которых вы так громко собирались рассказать на совете для самого верха уже не секрет, просто для их оглашения срок еще не пришел. И ваше грандиозное разоблачение может оказаться весьма пагубным делом. И я здесь буду совсем не причем. Только вот с поста полечу уже не я, а вы! Подумайте о таком варианте на досуге.
– Искуситель бы вас побрал, Констанс! – выдохнул командор, разом растеряв свой боевой задор. – Вы хуже главного госпитальера Ортфрида! Такая же гадина!
– Я ценю ваше мнение, Командор, но не разделяю.
– Спелись с благочестивой, и считаете что вам все можно!
– Не совсем все, но многое, – кивнул Констанс, собираясь вставать.
– Сядьте, я еще не закончил! – епископ опустился обратно и выжидательно посмотрел на командора. Однако тот не выглядел сломленным после проигранной схватки, а имел вид человека обладающего козырем в рукаве. – Теперь давайте поговорим о послушнике, что вертится вокруг вас в последнее время, – епископ молчал. Сикст еще более обнадеженный тишиной, продолжил развивать тему. – Насколько я знаю, мальчик – сын вашего покойного младшего брата и приходится вам племянником?!
– Вы не ошиблись, – как-то недовольно и очень сухо проронил Констанс. Теперь они с маршалом поменялись местами. Сикст наступал, а епископ держал оборону.
– Замечательно! Я обратил на него внимание – парнишка очень смышлен и расторопен! У него может быть большое будущее. Предлагаю вам перевести его на обучение прямо в ауберг. Здесь он может получить самое лучшее образование.
– Мне бы не хотелось, расставаться с племянником, ваше высокопреосвященство, – с кислым выражением лица отозвался епископ, прекрасно понимая, куда клонит командор.
– А я считаю, ЧТО ИМЕННО ЗДЕСЬ ему будет гораздо лучше, и под МОИМ личным присмотром. Надеюсь, я ясно выразился?
– Более чем, – подтвердил Констанс, обреченно склонив седую голову. – Но мне нужно будет что-то отписать его матери.
– С вашей богатой фантазией такая мелочь не составит труда, – впервые за весь разговор маршал позволил себе торжествующую улыбку. – С завтрашнего дня я перевожу его из ведомства вашей епархии, непосредственно в свое подчинение. И дальнейшее благополучие мальчика будет зависеть исключительно от вас.
– Я прекрасно вас понял, ваше высокопреосвященство, – с тяжелым вздохом согласился епископ. – Я могу идти?
– Ступайте, – разрешил тот.
Констанс встал и, ссутулившись, спустился с веранды и вышел на парковую дорожку. Брат Боклерк двинулся следом. Как только они повернули, и сидящий мраморной на лавке командор скрылся из виду, он сказал тихим и печальным голосом.
– Мне очень жаль, ваше преосвященство, что так получилось с мальчиком.
– С мальчиком? – епископ выпрямился и вздернул подбородок. – Боклерк, оставь эти глупости! Стал бы я из-за подобной ерунды расстраиваться! Главное, чтобы Сикст поверил, что держит меня за глотку. Ради этого я готов пожертвовать десятком мальчиков! Марк нахлебник и отродясь никому не был нужен! Чтобы он не путался под ногами у наследных братьев, его сплавили в монастырь. Я думал сделать из него мальчишку на побегушках, да Бог с ним! Он пригодится и в виде приманки! Пусть о нем заботится наш драгоценный командор, а заодно считает, что я у него на коротком поводке.
К середине октября, в природе в Sanctus Urbs начала чувствоваться осень. Первые листья стали наливаться багрянцем. Цветы пытались насладиться последними теплыми днями и распускались, радуя окружающим буйством красок. Хризантемы стремились перещеголять рудбекии, те в свою очередь старались затмить своей яркостью астры и гацании, а те превзойти пеларгонии. Город был красив как никогда. С укрепленных стен ауберга ордена Святого Варфоломея Карающего открывался прекрасный вид на находящийся невдалеке Паласт Святого Престола, точнее его внутренний фасад, и соответственно все его многочисленные клумбы. Замковые садовники все лето трудившиеся в парке могли гордиться своим композиционным шедевром. Епископ Констанс не чуждый эстетическому наслаждению в безветренный день с огромным удовольствием ужинал на верхней площадке одной из башен, с которой можно было любоваться пестрым цветочным ковром. Мелких деталей, конечно же, было не разглядеть, но цельная картина просматривалась великолепно. Компанию епископу неизменно составлял брат Боклерк. После того как послушник Марк был определен под надзор командора ордена, они находились, в основном, в обществе друг друга. Шестеро плечистых братьев-сопровождающих незримо охраняли персону его преосвященства от возможных посягательств. Взамен убитого Эжена на кухню был выписан новый брат-прислужник, ничуть не худший повар, и теперь Констанс мог наслаждаться доступными ему жизненными удовольствиями в полном объеме. Как всегда, за процессом поглощения аппетитных яств обсуждались вопросы церковно-политического, а так же личного характера. Впрочем, епископ считал, что его дела: как церковные, так и личные являются единым целым. Основным неразрешенным вопросом в последние дни был епископ Сисварий.