– Есть, – твердо сказала Герта. – Сначала поедим, а потом хоть всю ночь болтайте.
Я вздохнула; все ясно, снова проснулся наш доморощенный тиран. Если старшая сестра сказала: есть и только после болтать, то так оно и будет. Гертруда воспитывалась в крестьянской семье, где царили жесткие патриархальные нравы, и за едой не разрешалось разговаривать о посторонних вещах. Такой порядок, подкрепленный орденскими правилами, она, будучи боевой сестрой в четверке, заставляла нас неукоснительно соблюдать.
Вернулась Агнесс, и старшая сестра подвинулась, предлагая сесть рядом.
– Ноги к теплу вытяни, – посоветовала ей Герта. – А то, не дай Бог, простудишься. Рыба запечется, и поужинаем, а как закипит вода, я травяной завар сделаю. (Завар – травяной сбор, или по-современному травяной чай)
– Здорово, – неподдельно обрадовалась та.
Все неловко замолчали, не зная с чего начать. Я подобрала палочку и поворошила угли, взметнулись искры.
– Осторожней! Золы в воду не наспускай! – одернула меня Гертруда, веточку пришлось отбросить. Мы опять замолчали.
– Ладно, шут с вами! – махнула она рукой, разрешая. – Давайте, до еды разбирайтесь.
Ну, наконец-то можно, а то попробуй, скажи что-нибудь без ее ведома. Та-ак прилетит!
– Агнесс, девочка моя, – осторожно начала я, разница между нами в возрасте была более десяти лет, так что подобное обращение казалось уместным. – Скажи, откуда ты такая взялась на наши головы? – та молчала, уставившись на закопченный бок котелка. – Ну?
Младшая сестра сначала, помялась, повздыхала, надеясь вызвать наше сочувствие, но не дождалась. Не выдержав молчаливого давления с моей стороны, она поднялась, подошла к сложенным в стороне сумкам, и, откапав в них что-то, принесла к огню. Им оказался сложенный вчетверо лист.
– Вот, – она протянула его мне. Я прочла.
– И что? Поверь, я безмерно рада, что придется оставить тебя у августинцев, но ты не находишь – подобного объяснения как-то маловато.
– Я племянница матери настоятельницы, – выдала Агнесс с неохотой.
– Дальше! Мне каждое слово из тебя клещами тянуть?
– Все.
– Все? А откуда ты? Из какого монастыря? Только сказки про боевой мне не рассказывай! – я принялась забрасывать ее вопросами. Нужно было немедленно выяснить, кого же навязали на нашу голову.
– Мне тетка Серафима рассказывать не велела, – уперлась та.
– Да мне как-то плевать, что велела тебе Серафима! – вмешалась в допрос Гертруда. – Ты не находишь, девочка, мы не в той ситуации, чтобы скрытничать, и, возможно, из-за тебя попали в переделку. Рассказывай давай! А если будешь молчать – отправлю на все четыре стороны, и чихать мне на материн гнев! – ну это уже Герта блефовала вчистую. Случись что с этой девочкой, с нас шкуру с живых спустят и скажут: что так и было! Мы периодически слышали от настоятельницы: моя сестра то, моя племянница се! Теперь придется ее на руках носить и пылинки сдувать.
– Меня матушка к тетушке отправила…
– Так, стоп. Во-первых: какая матушка? – уточнила Гертруда.
– Моя родная мать, ну которая родила меня, отправила в монастырь. Тетя представила как сестру, зачем, правда не знаю.
– Не заливай! – вставила Юозапа, внимательно прислушивающаяся к разговору.
– Я, честно, не знаю! – чуть не заплакала Агнесс.
– И выходит, ты ни какая не сестра? – уточнила я.
– Да. Ой, я не знаю, почему меня так назвали.
– Уж повезло, так повезло! – вздохнула Герта. – Наплачемся мы с ней! А ты хоть что-нибудь из воинской науки знаешь? – похоже, сестра решила точно установить: с чем мы вынуждены иметь дело.
– Ничего, – сдавленно всхлипнула та.
– Не реви! – только слез мне здесь не хватало.
– А что ты умеешь? – продолжала допытываться Гертруда.
– Читать, писать, считать…
– Это мы и сами умеем.
– Вышивать, теперь еще лошадей чистить…
– Шить умеешь? – неожиданно поинтересовалась Юза. Та-ак, понятно, откуда ветер дует. Рубашку, похоже, еще никто не стирал и не штопал. – А стирать? – нет, ну я точно оказалась права! Девочка кивнула. – Замечательно!
– Это все лирика, – оборвала я их. – То есть ты понятия не имеешь, зачем тебя отправили к тетке, и не знаешь, что это были за братья, напавшие на нас?
– Нет.
– Врать не смей. Узнаю, шкуру спущу, – пообещала я, а сама в голове лихорадочно прикидывала: могли ли эти неизвестные нападавшие нацеливаться именно на племянницу настоятельницы. Только этого до кучи не хватало!
А Агнесс тем временем утерла слезы с лица, и, шмыгнув носом, сказала:
– Я не знаю их, правда-правда, не знаю. Может съездим к нам домой, и тогда станет все понятно?!
– Ага, сейчас! Все бросила и побежала! Сказано: к августинцам доставить, значит к августинцам! А будешь сопротивляться, свяжу и так довезу! – только не хватало мне еще по всем округам мотаться. И так твориться не пойми что, и она еще неизвестно куда стаскаться предлагает…
– Все, хватит трепаться! – прервала нас Гертруда.
За это время, пока мы пытались выжать из девочки сведения, вода успела вскипеть и старшая сестра принялась заваривать травы, значит и рыба должна быть готова. Пока Герта возилась с заваром, я отгребла почти остывшие угли – пригодилась палочка – и выкатила запекшиеся рыбины. Глина нигде не треснула. Замечательно! Затолкала на заранее приготовленные листья лопуха и раздала сестрам.
Агнесс с недоумением уставилась на поданное ей нечто в золе.
– Не знаешь как есть? – спросила Юозапа, девочка помотала головой, мол, не знает. – Смотри. – Юза проворным движением ножа проковыряла с боку дырочку, подцепила, и глиняная корка с легкостью отошла, обнажив дымящийся рыбий бок. – Готово. Только соль возьми. Ой, ладно, дай сюда, – смилостивилась она, видя неуверенные движения. Отдала ей свою вскрытую порцию, и принялась проделывать тоже с другой.
Пока моя рыбина немного остывала, я озвучила давно интересовавший вопрос:
– Тебя на самом деле как зовут?
– Ирена. – ответила мне девочка, дуя на горячий кусок.
– Все равно будешь Агнесс, ты у меня в подорожной так записана.
– А на кой пень тогда спрашивала? – полюбопытствовала у меня Герта.
– За потому что! – нелогично ответила ей, на самом деле я однажды слышала, как настоятельница называла Иеофилии имя своей племянницы. Это был последний кусочек проверки подлинности Агнесс, которая Ирена.
Быстренько умяв всю рыбу, мы сидели у вновь разожженного огня и неспешно потягивали горячий завар, пахнущий мятой и бессмертником. Гертруда всегда возила с собой мешочек, наполненный различными травами, меняя сбор в зависимости от времени года. Я очень любила посидеть вот так, неспешно попивая из оловянных кружек, любоваться звездным небом и никуда не спешить: ни в бой, ни на молитву. Холодало. Несмотря на теплые дни, ночи уже стали по-осеннему зябкими. Еще немного и могут зарядить затяжные дожди, что висят противной моросью в воздухе, от которой не спасает ни пропитанный жиром кожаный плащ, ни многослойная куртка. Тогда воздух становиться влажным, облака медленно проплывают, бесконечно извергая из себя все новые порции воды, и царапают свою брюшину о пожелтевшие и обтрепанные верхушки деревьев.
Сейчас же хотелось просто сидеть и наслаждаться последними теплыми деньками.
– Давайте решим, как дальше поедем, – предложила Юозапа, когда завар был допит. Она всегда рациональна и старается не растрачиваться по пустякам. – Пока осень позволяет, я считаю, что нужно ехать с ночевками в поле.
– Неплохой вариант, – согласилась я, мало удовольствия спать в клоповнике под названием 'дешевый постоялый двор'.
– А я против! – возразила Герта. – Я хочу, в конце концов, нормально поесть! Мне надоело питаться одним хлебом и водой, мясо еще никому не помешало! Я устала вечно постовать! – кто про что, а вшивый про баню! В монастыре наесться вдоволь еще никому не удавалось, вот она и наверстывала упущенное по трактирам, харчевням и гостиницам, за свой счет, разумеется.
– Успеешь ты еще! – осадила ее Юза. – Не через госпиталя же нам ехать, когда погода испортиться.
– На меня сильно не рассчитывайте, – предупредила их. – Я на мели, и новых вливаний раньше зимы не предвидится.
– У меня деньги есть, – неожиданно предложила Агнесс.
– О, живем!
– Герта, побойся Бога! – одернула я ее. – Девочке еще у августинцев оставаться, а у них, сама знаешь после потери Сгарры – не перекреститься, не зарезаться. От местной кормежки она ноги в два счета протянет.
Старшая сестра смутилась, но мысли своей ни оставила.
– По сколько мы можем скинуться? – стала определяться она. – Фиря у тебя что?
– Не больше трех золотых.
– Двойных?
– Ага, сейчас! Держи карман шире, одинарных!
– Хреново! С такими суммами нам бы лошадей прокормить, а самим попрошайничать что ли?!
– Я тебе пятьдесят серебряных должна, – напомнила мне Юозапа. – В общий счет пойдут.
– Не пятьдесят, а сорок девять, – уточнила я.
– Мне для сестры серебрушку не жалко, – гордо заявила Юза.
– Короче, по пять с половиной на брата, ну на сестру естественно, – поправилась Гертруда.
– А у тебя самой с деньгами что? – поинтересовалась я.
– Пусто! – рыкнула та, явно недовольная моим вопросом. – Мои торгаши на весеннем потопе баржу с зерном потеряли.
– А не надо было Аделаиде на слово верить! – как-то мстительно произнесла Юза.
– А я и не буду! Монеты, сказала, весной вернет, как только у нее лавочники расторгуются. После этой истории, я ее деньги обязала выплатить. Ей впредь наука, чтоб других неповадно было под расход подводить.
– И у тебя все в перспективе, – подытожила я. – Н-да-а! Паршиво получается, други мои! Придется на подножном корму до последнего чирикать.
– Да кто же думал, что нам вход в госпиталя теперь заказан?! Я прикидывала, что где-нибудь на границе с Канкулом попировать маленько, а на обратную дорогу у вас занять, – призналась Герта.
– Отзанималась. А у тебя Юза как с наличными? – коварный вопрос, выцыганить у нее лишнюю монетку не проще чем воду из камня выжать.
– Терпимо, но больше пяти не сброшусь, скажи спасибо, что я тебе долг возвращаю.
– Тогда завтра напрямки поедем, незачем петли по дороге наматывать.
– Кто бы говорил, – буркнула Юза
– Так все девочки, успокоились! Завтра направление на Малые Багрянцы. У кого-нибудь на сеновале заночуем, чуть выше брод есть, заодно и на пароме через Вихлястую сэкономим, – определилась Герта.
Вихлястой в народе именовали реку Аркана за неимоверные петли на всей ее протяженности. В районе деревни Малые Багрянцы, река сильно раздавалась вширь и мелела, что делало возможным перейти ее в брод. Этим многие пользовались, от чего Малые Багрянцы давно уже следовало переименовать в Большие Багрянцы, настолько они разрослись.
– Ладушки. Кто первым дежурит?
– Кто первым спросил, тот последним и дежурит.
– Юозапа! Ты что сегодня, словно с цепи сорвалась! – не выдержала я, на что та надулась, встала и отправилась за одеялом.
– Хорошо, я последняя.
– Только одолжения мне не делай! Тебе как раненой сегодня спать полагается. Вот и спи. Герта ты последняя, я первая, – определилась я.
Гертруда была ранней пташкой, и по крестьянской особенности ложилась и вставала с петухами. Я же предпочитала подольше поспать по утрам. Представляете, какая пытка подниматься каждый раз на молитву в пять утра? Выспаться я могла только в 'поле', то есть когда куда-нибудь отправлялась в одиночестве и не спешила, а это удавалось сделать всего лишь пару-тройку раз в год. За семнадцать лет нахождения в ордене я так и не смогла привыкнуть к ранним побудкам.
На мой демарш Юза никак не прореагировала, просто отошла в сторонку и улеглась, завернувшись в одеяло и положив седло под голову. Гертруда устроила Агнесс поближе к костру, заставив предварительно одеться и натянуть сапоги; утренник обещал быть холодным. Не дожидаясь пока Гертруда ляжет, я затянула поддоспешник, прицепила к поясу небольшой хозяйственный топорик – мало ли что, и пошла проверить лошадей. Их удобно расположили неподалеку в лощине, стреножили и отпустили пастись на больших поводьях. Кони ученые, так что не сбегут, даже если перерезать им путы. Возвращаться в лагерь не стала, Гертруда хорошее место выбрала с одной засидкой, которая все подступы перекрывает. Если неприятель станет пробираться с другой стороны врасплох не застанет, шуму все равно наделает. Устроившись поудобней, я принялась разглядывать окружающий пейзаж. На черном небе нарождалась новая луна, тонкий рожок смотрел влево, молочная дорога сверкала мириадами капелек звезд. Где-то скрипел сверчок, кузнечики и прочая живность вроде комаров, давно отзвенелись, и сидеть в дозоре было одно удовольствие. Весной и летом ни какой возможности нет: комарье сожрет заживо, особенно вблизи ручья. На горизонте ни облачка, значит, дождей не предвидится, закат сегодня был красный – завтра ветрено, но ясно. Благодать, одним словом!
Часа через четыре Герта встала и сменила меня. Я шепнула: 'Все спокойно', – на что она махнула рукой, и смачно зевнув, потянулась до хруста.
– Давай, – так же шепотом произнесла она. – Начнет светать – разбужу.
Я, стараясь не шуметь, направилась к стоянке. Когда подошла, Юза приоткрыла один глаз, проверить: свои ли. Мы чутко спали. Агнесс сладко посапывала, высунув лишь кончик носа из-под одеяла. Я легла на нагретое старшей сестрой место, и, замотавшись в одеяло, словно гусеница в кокон, мгновенно провалилась в сон.
Глава 4.
Рассвет выдался зябким с обильной росой, так что долго рассиживаться не стали. Наскоро перекусив простым хлебом, попрыгали в седла и уже третий час ходко продвигались по проселочным дорогам в северо-восточном направлении. Думаю, что если в пути ничего не случится, то мы успеем добраться до Малых Багрянцев засветло. Правда, уже к обеду дорог ведущих в нужном направлении не нашлось, поэтому мы с осторожностью направили коней по травяному раздолью.
Лендеры, что жили здесь, возили товары по Битунской дороге, но она проходила далековато от Багрянцев, в половине дня пути. Правда от тракта к ним тоже была накатана неплохая колея, но нам не было смысла забирать углом, раз представлялась возможность срезать в пути. Тем более время сейчас не зимнее – о наст ноги лошадям не попортим. Лишь бы кроличьи норы не попались.
До деревни мы добрались раньше, чем рассчитывали. Солнцу еще предстояло часа три висеть на небосклоне, когда показались первые делянки с репой и зимней капустой. Несмотря на горячую для крестьян пору, на полях никого не было. Странно.
Все прояснилось, когда мы въехали на центральную улицу. Вся деревня гуляла, поскольку кто-то из местных богачей справлял свадьбу. Столы, выставленные вдоль улицы, ломились от блюд, самогонка и пиво лились рекой. Перед трактиром на свободном месте вовсю наяривал оркестрик, музыканты которого нещадно фальшивили, однако окружающим было на это наплевать. Молодежь дружно и весело танцевала джигу. Парни и девушки выстроились в две линии, на четыре счета танцующие сходились и расходились, то приливая друг к другу волной, то вновь отступая. Танец был в самом разгаре, парочки с залихватским: 'Хей!' – подпрыгивали на месте, а потом сходились, хлопая руками над головой, и менялись местами.
– Погуляем! – обрадовано бросила Гертруда. Естественно, нам бесплатно и уксус – что мед!
Когда нас заметили, накал пиршества слегка поутих, и сидящие за столами люди возбужденно зашушукались меж собой. С почетного места во главе застолья неспешно встал осанистый дородный мужичина в расшитом таперте, и вышел нам навстречу. (Таперт – длинный жакет, достигающий по длине коленей, украшен по всем краям зубцами, фестонами, туго стягивающий талию, нижняя часть имела складки.) Он не слишком глубоко поклонился, прижимая правую руку к сердцу, и не спуская при этом с нас внимательного взгляда. Мы, не слезая с лошадей, кивнули в ответ. Возникла неловкая пауза. Неужели у него хватит наглости не пригласить нас к столу? Или не хватит? Но хозяин, решив, что мы не представляем для гуляющих угрозы, широким жестом указал на накрытые столы.
– Прошу! Вы оказали нам честь, почтив сей скромный праздник своим присутствием, – уж выдал, так выдал! Сразу видно что он не из простых лендеров: либо староста, либо местный купчина.
А мужчина-то не зря волновался: ну как заявим, что за дочкой или за невесткой приехали? Между прочим, такие случаи бывали, правда, девицы сами с радостью рвались из-за свадебных столов, поскольку по их весточке за ними являлись. А как еще прикажете орден пополнять? У нас никто никого не неволит: хочешь – молись, а не хочешь – иди замуж, и делов-то!
– Благодарю, – я за старшую, значит, мне за всех и отвечать.
Мы с сестрами спешились, а какой-то паренек сразу подхватил поводья.
– Уй, зараза! – раздалось тут же, едва я сделала пару шагов в сторону. Я Пятого по крупу хлопнуть забыла, условный знак не подала, вот он и цапнул конюха. Пришлось вернуться и проделать полагающийся ритуал, иначе в ход пойдут копыта.
Нас проводили к накрытым столам и усадили на почетное место. Я оказалась права, приветствовавший нас оказался местным купцом, это его дочь выдавали сегодня замуж за старшего сына старосты. Еще бы не гулять всей округе, такое событие один раз в жизни! Нас усадили рядом с местным священником, что повенчал молодых. Сами молодожены кружились где-то в танце; музыканты играли айриш-польку.
– Господь посреди нас, – поприветствовал нас святой отец: маленький пузатый старичок с плешью на голове.
– Есть и будет, – отозвались мы хором.
– С самого ордена?
– С самого, – подтвердила я немногословно.
– А я, знаете ли… – и понеслось!
За пол часа мы выслушали все проблемы его прихода, нравственные терзания паствы, про урожай на брюкву в этом году, и отел коров в прошлом. Соскучился старичок по родной церковной душе. Заметив наши постные лица, купец занервничал: вдруг встанем и уйдем, тогда позора не оберешься! Он попытался было побольше подливать святому отцу. Куда там! Священник тотчас замахал руками: 'Мне нельзя, в боку колоть будет', – и устроил экскурс в историю его болячек. Часа через полтора остервенев от его болтовни, мы готовы были разнести здесь все по камушку. Агнесс от скуки даже порывалась пойти потанцевать, но, увидев бешеное лицо Юозапы, плюхнулась на место.