– Для чего же он потребовался? – поинтересовалась Лора.
– Перераспределение крупного бизнеса. Приходят молодые и голодные и вырывают доходные места у тех, кто успел разбогатеть и расслабиться. Кончится перераспределение – отпадет необходимость и в Угрюмове. КГЭК продолжит свое существование, но уже с меньшими полномочиями, станет одной из рядовых структур. Самое страшное то, что Угрюмов порочит саму идею честного ведения бизнеса, своими методами отпугивает инвесторов.
– Выходит, был бы на его месте другой человек, ситуация немного исправилась бы? – спросил Андрей.
– Несомненно. Владислав Святославович даже взяток в классическом понимании не берет. Он просто требует у тех, кто от него зависит, определенных услуг. Скажем, поставить и оплатить на стройку в Никитиной Гриве турецких рабочих, технику, завезти песок для пляжа, отлить и установить в особняке колонны из цветного хрусталя. Откуда возьмутся деньги, из каких проектов и инвестиций их выдернут, его это не интересует…
Павел Игнатьевич замолчал, но продолжал нарезать круги вокруг пылающего костра. Лора и Ларин следили за ним, поворачивая головы. Наконец Дугин остановился у кромки воды и произнес:
– Классические схемы, по которым мы работали раньше, к Угрюмову применить невозможно. Он слишком высоко забрался, чтобы использовать физическое устранение. А собирать на него компромат и выкладывать в Сети бесполезно – ведь он государственный контролер, а эту породу людей не любят по определению. Поэтому в народе любой компромат на него будет воспринят просто как месть, как фальшивка. Но тем не менее его надо остановить. Строительство частной резиденции, из-за которой пострадала половина поселка и десяток деревень, – это только начало, как и приобретение супердорогой яхты, во время перевозки которой была парализована жизнедеятельность всего региона. Угрюмов достаточно крепок и амбициозен, чтобы пробиться потом в большую политику. Вот тогда его уже будет не сковырнуть. Он умеет поворачивать проигрышные ситуации себе на пользу. Угрюмов для виду согласится стать договорной фигурой, но потом сумеет подмять под себя тех, кто его поставил. Этим он понемногу сейчас и занимается – так сказать, первые звоночки. А потому его надо вывести из игры тихо и незаметно – так, чтобы он утратил желание двигаться наверх.
– Подойти к нему и дружески посоветовать, – ухмыльнулся Ларин, – мол, остановись, мужик, и погрозить пальчиком – ай-ай-ай.
– Андрей, я говорю о серьезных вещах. Над способом подумаем вместе, и он обязательно отыщется. Теперь же перейдем к строительству и странным делам, которые возле него творятся. Эксперты отсмотрели и проанализировали видеосъемку, которую сделали двое твоих погибших напарников.
– А свисток? – спросил Ларин. – Что это за штука и почему погибший охранник так беспокоился о нем, когда он пропал?
– Свисток, – проговорил Дугин, – он еще и ключ к объяснению чупакабар с огненными глазами. Это ультразвуковой свисток, издает звуки очень высокой частоты, которая не воспринимается человеческим ухом. Тебя родители в детстве в цирк водили?
– Не часто, но случалось, – ответил Андрей.
– А я цирк любила, даже мечтала стать укротительницей крупных хищников, – рассмеялась Лора. – В чем-то мои мечты сбылись.
– Вот тогда ты и должна знать, для чего дрессировщики в цирках используют ультразвуковые свистки.
– Элементарно, Ватсон, – Лора повернулась к Ларину: – Теперь все ясно. Помнишь эффектный фокус с дрессированной собачкой? Перед ней выкладывают табличку, на которой написано «2+2». «Скажи-ка, песик, сколько это будет?» – спрашивает дрессировщик. А умный песик лает в ответ четыре раза. Ты никогда не думал, почему ответ правильный?
Ларин пожал плечами:
– Даже самой умной собаке школьная арифметика не под силу. Она же не человек.
– Правильно, – хлопнула в ладоши Лора. – Собака – не человек. Именно поэтому она слышит ультразвук. Вот ассистент дрессировщика из-за кулис и свистит в ультразвуковой свисток четыре раза, а пес за ним повторяет. Так что чупакабры на «зоне» – это собаки, которых выпускают на ночь. А управляет ими охрана с помощью тех самых ультразвуковых свистков. Псы приучены к командам. Скажем, два коротких свистка – это фас. А один длинный – отойти, не трогать.
– А может, наоборот? – спросил Андрей.
– Может, и наоборот, – согласилась Лора. – Мы не знаем, как конкретно их натренировали.
– Так что ультразвуковой свисток тебе вряд ли поможет при следующем визите на «зону». И все же возвращаю его тебе, – Дугин подал Ларину свисток, вложенный в прозрачный пакетик. – Поэкспериментируешь, только сильно не рискуй. А почему про огненные глаза не спрашиваешь? – прищурился Павел Игнатьевич. – Или, по-твоему, у всех собак в ночи глаза и пасти зеленым огнем горят?
– Не зря Лора доктора Ватсона вспомнила. «Собака Баскервилей» Конан Дойля. Там тоже псу-волкодаву фосфоресцирующей мазью вокруг глаз и пасть намазывали. Вот так и бегал по болоту… Не удивлюсь, если Угрюмов – большой почитатель Шерлока Холмса.
Дугин нагнулся, пошевелил палкой поленья в костре.
– Угрюмов вообще странный человек. У него есть одна слабость, правда, пока еще не знаю, как ей воспользоваться. Даже забыл, как эта болезнь называется, хоть мне аналитики и докладывали. Он страшно боится подхватить какую-нибудь заразу, даже за дверные ручки берется стерильной салфеткой. Его кабинет, помещение, где он живет, постоянно кварцуют, как в операционной. Его невозможно заставить погладить кошку или собаку. Все вокруг него дезинфицируют, моют по десять раз за день.
– Интересная черта характера, – согласился Ларин.
– Это на грани умопомешательства, – кивнула Лора. – Штука типа мании преследования.
– Помнишь, Андрей, помещение в самом конце съемок, когда появляется охранник? – спросил Дугин.
– Там еще что-то вроде небольшого бассейна.
– Вот именно. Когда по материалам съемок составили план здания, то получилось, что это помещение – личная баня Угрюмова, как и положено, с бассейном. Она примыкает к спальне. Туда ни один человек, кроме него самого, доступа иметь не будет. Он же на стерильности помешан.
– Что, и девочек туда водить не станет?
– Думаю, да.
– И как мы этим можем воспользоваться? – поинтересовалась Лора.
– Пока еще точно не знаю, но какая-то зацепка в этом есть, – Дугин присел на бревно напротив Андрея и Лоры. – Ты меня просил насчет участкового Прохорова узнать. Есть информация. Официально получается, что его никто не задерживал.
– Где же он сейчас?
– Иноземцев хитро поступил: нейтрализовал участкового на время. Завез его в райотдел и приказал начальнику держать Прохорова под замком до особого распоряжения. Вроде бы ФСО начальнику райотдела приказывать не может, но на деле, как ты понимаешь, Иноземцева на хрен не пошлешь; приходится повиноваться, даже если все оформлено в виде устной просьбы.
– Кажется, у меня есть план, – ухмыльнулась Лора.
– Насчет того, как вытащить Прохорова? – тут же с надеждой спросил Андрей.
– Мелко мыслишь. Насчет Прохорова я тебе совет уже давала. Кажется, я знаю, как нам без лишних шума и пыли со временем вывести Угрюмова из игры.
– Меня пока больше Прохоров волнует. Я ему по жизни обязан, а у него дочка на «зоне» пропала вместе с двумя одноклассниками… Вы, Павел Игнатьевич, тот микроавтобус с аппаратурой, который призраков на кладбище запускал, из Никитиной Гривы еще не отослали?
– Пока еще нет, тут держу на всякий случай.
– И случай этот настал. Дадите мне возможность им воспользоваться?
– Если с толком, то почему бы и нет, – пожал плечами Дугин.
– Толк будет, я вам обещаю. И от тебя, Лора, помощь потребуется. Раздобудь мне литр твоего отвара из мухоморов.
– Какой такой отвар? – насторожился Дугин. – Ты кого-то отравить решил?
– Про грибной отвар я вам потом расскажу, Павел Игнатьевич. Я тут с известным дизайнером познакомилась – Артуром Клиновым, он на оформлении резиденции Угрюмова работает…
– Погодите, ребята, давайте все по порядку, а-то загадками какими-то говорите…
* * *Районное отделение полиции – такое учреждение, которое обязано функционировать даже в ночное время. Ведь общественный порядок должен поддерживаться в любое время суток. Конечно же, практически все сотрудники в это время отдыхают, но существуют патрули, а за пультом в райотделе остается дежурный. Сидеть в холле за стеклянной перегородкой, когда город спит, занятие не такое уж и пыльное. Это вам не на выезды отправляться и не преступников задерживать. Принял вызов, зафиксировал его в журнале и передал информацию по эстафете, вот и всех делов.
Этой ночью, когда с Ладоги наползали низкие дождевые облака, по графику выпало дежурить сержанту Жукову. Пожилой, с седыми усами, он сидел за помигивающим лампочками пультом; фуражка с блестящей золотистой кокардой лежала на подоконнике у приоткрытого окна, словно была не головным убором, а тарелкой с супом, которую выставили на сквозняк, чтобы побыстрее остыла.
Этой ночью, когда с Ладоги наползали низкие дождевые облака, по графику выпало дежурить сержанту Жукову. Пожилой, с седыми усами, он сидел за помигивающим лампочками пультом; фуражка с блестящей золотистой кокардой лежала на подоконнике у приоткрытого окна, словно была не головным убором, а тарелкой с супом, которую выставили на сквозняк, чтобы побыстрее остыла.
В последнее время сержант Жуков старался по службе. И немудрено, ведь до пенсии ему оставался всего один год. Зачем идти на конфликт с начальством, даже если знаешь, что оно не право? Вылетишь из органов, не получишь заслуженной пенсии. Но полицейский – человек подневольный. Как ни старайся держаться в тени и соблюдать противоречивые инструкции, можешь попасть под раздачу.
И надо же было такому случиться, чтобы именно накануне ночного дежурства сержанта Жукова начальник управления майор Бобров доставил вместе с каким-то крупным бугром из ФСО участкового старлея Прохорова! Никаких документов, только устный приказ: «Содержать под стражей до особого распоряжения». Вообще-то полиция напрямую ФСО не подчиняется, и если следовать букве закона, то начальник райотдела мог послать Иноземцева ко всем чертям или хотя бы потребовать соблюдения формальностей. Но в сегодняшней России далеко не все решает закон. Важно то, сколько ты «весишь» в этом государстве. И потому майор Бобров взял под козырек. Впрочем, для порядка поинтересовался: «А что, собственно, вменяется Прохорову?» Но ответа так и не дождался и, встретившись с колючим взглядом Иноземцева, решил больше не задавать вопросов. Правда, начальнику райотдела нельзя было отказать в человечности. Он не стал помещать одного из лучших участковых в обезьянник, не стал запирать в подвале. Старлею Прохорову отвели кабинет, в котором раньше располагалась касса райотдела. Вот уже пару лет, как денежное довольствие и премиальные перечислялись сотрудникам на электронные карточки. А небольшая комната на первом этаже, с умывальником, с зарешеченным окном и с обитой жестью дверью, в которой было прорезано окошечко, сохранилась.
Сержант Жуков взглянул на часы, висевшие за стеклянной перегородкой в холле, и ему показалось, что секундная стрелка дергается, переходя от одной черточки к другой, слишком медленно. Время ночью, если бодрствуешь в одиночестве, всегда растягивается.
– Эх, казалось, уже полночи прошло, а всего только два часа, – вздохнул дежурный по райотделу. – Дождь, наверное, сегодня будет, а может, и град. Все яблоки с деревьев в саду собьет, разве что за сараем целенькие останутся…
Пик, когда мог прозвучать срочный вызов или сообщение о преступлении, уже минул, и оставшаяся часть дежурства представлялась Жукову полной спокойствия. Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, ослабил ремень и потянулся к портфелю – вытащил завернутую в газету «ссобойку»: пять бутербродов с копченой колбасой, пару огурцов со своих грядок, огромный помидор и несколько пучков зеленого лука. Все это он аккуратно развернул прямо на пульте и только собрался не спеша перекусить, как тут в душе пожилого сержанта возникли угрызения совести.
«Эх, Прохоров, Прохоров, и что ты такое натворил, о чем даже вслух сказать нельзя? Мало того что дочка-школьница у тебя пропала, так еще под замок, как преступника, посадили, и даже никто не подумал, что тебе есть надо… Хорошо, хоть умывальник в кассе остался, попить можешь. А ведь мы с тобой, – обращался Жуков в мыслях к участковому, – можно сказать, люди не чужие: не одного преступника вместе задерживали, не один пузырь водки раскатали…»
Сержант крякнул, сложил два бутерброда колбасой в середину, выбрал огурец побольше, присоединил к нему пару перьев зеленого лука и даже отсыпал соли в спичечный коробок. После чего, покосившись на пульт, поднялся и неторопливо зашагал по длинному гулкому коридору, вдоль которого тянулись ряды одинаковых дверей кабинетов, а под потолком тускло мерцали лампочки дежурного освещения.
В самом конце коридора Жуков остановился перед обитой жестью дверью и постучал в окошко.
– Эй, товарищ старший лейтенант, откройте, это я, Жуков.
– Да пошел ты, – донеслось из-за двери. – Только спать прилег.
– Откройте.
По ту сторону двери послышались шаркающие шаги, окошко кассы отворилось – в нем возникло бледное лицо Прохорова. По глазам нетрудно было догадаться, что участковый врал: спать он и не ложился.
– Чего тебе, сержант?
– Я вам поесть принес. Что называется, чем богаты, тем и рады. Вот, – и Жуков положил на полочку перед окошком бутерброды с огурцом и луком, коробок с солью даже приоткрыл.
Сержант искренне надеялся услышать слова благодарности, но вместо них участковый недобро прищурился.
– Мне твоя жратва в горло не полезет. На каком основании ты меня здесь держишь? Протокол о задержании составляли? Нет. Так что иди ты со своим угощением подальше.
– Так ведь у меня приказ от майора – держать вас под замком до особого распоряжения. Мне же год до пенсии остался.
– Преступные приказы можно и не исполнять, – напомнил участковый и зло захлопнул окошечко кассы, задвинул шпингалет.
– Я ж как лучше хотел… Мы же все люди, – бурчал сержант, поднимая с пола свалившиеся с полочки бутерброды, огурец и лук. – Вот и соль рассыпалась, товарищ старший лейтенант, а это не к добру, это к ссоре.
Прохоров не отвечал. Он сел на разболтанный стул с порванным сиденьем и закурил. Дым тонкой струйкой уносило в приоткрытую фрамугу зарешеченного окна. На душе было гнусно. Мало того что он не может помочь своей дочери, так еще свои же коллеги под замком держат.
Ночь стояла темная. Дул ветер. За деревьями дворика райотдела угадывались редкие ночные огоньки в окнах спящих домов. Прохоров курил не спеша, растягивал время – понимал, что как минимум до утра его судьба не решится ни в какую сторону. До этого он и не помышлял о еде. А вот, поди ты, стоило появиться туповатому сержанту со своим угощением, как голод дал о себе знать.
– Может, зря я его послал? – засомневался старлей.
За окном что-то зашуршало, колыхнулись ветки кустов. От неожиданности Прохоров даже вздрогнул.
На освещенный пятачок перед окном вышел Ларин и тут же подмигнул райотделовскому сидельцу.
– «Доброй ночи» прозвучит не к месту, а потому просто здравствуй.
– Ну, здравствуй и ты, если не шутишь, – ответил участковый. – Ты-то что здесь делаешь? Хочешь, чтобы и тебя замели?
– Вытащить я тебя пришел, – уверенно произнес Андрей.
– И каким же это образом? – хмыкнул Прохоров. – Тут у нас решетка из арматурной стали сварена, незатейливо, но надежно. Ее ножовкой целые сутки пилить придется. Или ты «болгарку» притащил? Так от нее шума больше, чем пользы.
– Ни то и ни другое, – перешел на шепот Ларин. – Тебя тут хоть кормят?
– Не отказался бы.
Андрей вытащил из кармана рекламную визитку и протянул ее участковому. Тот, прищурившись, прочитал:
– Доставка пиццы на дом и в офис в любое время суток. Быстро и дешево… – Далее шел телефонный номер, по которому эту самую пиццу можно было заказать.
– Деньги у тебя есть? – поинтересовался Ларин.
– Имеются, их хоть не отобрали.
– Ну, так попроси дежурного, чтобы заказал тебе пиццу прямо в офис по этому телефону. И о нем не забудь. Ему тоже пицца положена. Только ты, старлей, смотри, чайку, который с этой пиццей сюда доставят, не пей.
– А это еще почему?
– Долго объяснять, Игорь. Не пей, и все, так лучше будет. Скоро ты на свободе окажешься, и ничему не удивляйся, – сказав это, Андрей отступил в темноту.
Прохоров сидел в растерянности, разглядывая рекламную визитку. Раньше он никогда пиццы с доставкой не заказывал, хотя и знал о такой услуге. Ею в Никитиной Гриве все больше молодежь баловалась да всякий офисный планктон, типа, круто – позвонил, и в течение получаса тебе горяченькую пиццу в картонной коробке привезли, а если надо, то даже с выпивкой.
Немного посомневавшись, Прохоров подошел к двери, открыл окошко кассы, удивительно напоминавшее ему «кормушку» тюремной камеры, и крикнул:
– Сержант, дело есть! – Крик гулким эхом разнесся по коридору.
Задремавший было за пультом дежурный по райотделу вскинул голову, прислушался, думая, что ему померещилось. Но крик повторился:
– Сержант, ты что, заснул там или помер?
Жуков чертыхнулся. После того как старлей отверг его бутерброды, тащиться в конец коридора не сильно-то и хотелось. Но все же сержант не был лишен совести.
– Да не кричите так, иду я, иду.
Дежурный, пригнувшись, заглянул в окошечко кассы.
– Я вот чего подумал. Нехорошо у нас с тобой получилось. Поужинать все-таки надо, силы мне еще понадобятся.
– Да я уже все бутерброды съел. А те два, которые вы на пол сбросили, кошкам бездомным на крыльцо вынес, они всегда здесь крутятся. Если не побрезгуете, могу сходить посмотреть. Только, наверное, котяры их уже стащили, голодные же, жалко животных.