Сражение как сражение. Всякая война состоит главным образом из такой вот бестолковщины, сутолоки и никому не нужных потерь. Но тут следует обратить внимание на политический фон.
9 января – Кровавое воскресенье. Во время уличной стрельбы из толпы кричали солдатам: «Трусы! С японцами бы так воевали!» 11 января государь учредил пост генерал-губернатора Петербурга с чрезвычайными полномочиями; назначил на этот пост бывшего московского обер-полицмейстера Дмитрия Фёдоровича Трепова, человека решительного и жёсткого. Перемены в правительстве представлялись неизбежными, и действительно: 17 января последовала отставка Мирского; 18-го на освободившийся пост министра внутренних дел назначен Булыгин. И Трепов, и Булыгин считались креатурами великого князя Сергия Александровича, дяди императора (и к тому же свояка: женат на сестре императрицы). Он только что оставил генерал-губернаторский пост в Москве; полагали, что в знак протеста против мягкотелой политики Мирского. Расстрел демонстрантов 9 января в Петербурге осуществлялся под общим руководством его брата, командующего войсками Петербургского округа великого князя Владимира Александровича.
Куропаткин несколько лет занимал пост военного министра и прекрасно знал все нюансы взаимоотношений между власть имущими. И не мог не делать прогнозов.
В течение двух лет перед тем вся жизнь верхов Российской империи проходила под знаком жесточайшей подковёрной схватки политических чудовищ: громовержца Плеве и змея Витте. Министра внутренних дел Плеве поддерживали в кругах, близких к великому князю Сергию, и в тёмной компании статс-секретаря Безобразова и адмирала Абазы. Эти последние имели коммерческие интересы на Дальнем Востоке, в Маньчжурии и Корее. Опираясь на столь серьёзные силы, блок Плеве поставил задачу: вытеснить председателя Комитета министров Витте и его союзника министра иностранных дел Ламздорфа из внешней политики. Отчасти им удалось это сделать, добившись учреждения Дальневосточного наместничества. Наместник адмирал Алексеев получил право самостоятельно осуществлять политический курс в отношении Кореи, Китая и Японии. Курс этот закончился войной. Когда-то Витте сам был сторонником весьма экспансионистской политики в Китае и Корее. Теперь он становится сторонником мира и яростным критиком войны.
Куропаткин оказался в лагере Витте. Естественно: если флотские (Абаза, Алексеев) за Плеве, то он, сухопутный, против. О теплоте взаимоотношений между сторонами можно судить по выдержкам из частных писем и дневников.
Алексей Абаза – жене Наталье, 25 мая 1904 года: «Был вчера у Плеве. Дал ему такое оружие в руки… что теперь он сможет побороть Ноздрю и кого угодно». Александр Безобразов – Алексею Абазе, 26 мая 1904 года: «Нужно кому следует хорошенько показать зубы, чтобы вся эта галдящая шваль замолкла бы… Следует взять главного запевалу и так ему накласть, чтобы всем другим это было доброй острасткой». 1 июня: «Наш военный и дипломатический престиж… упал за границей так сильно, что даже при будущем успехе с этим придётся считаться. Вот что значит глупость Птицы и Головастика». 6 июня: «…Следует быть осторожным с Куропаткиным, так как он теперь будет все ошибки валить на других и уверять, что он жертва обер-гоф-кригсрата. На эту гнусность он более всего способен, и этим специально занимался паршивый триумвират у меня меня на глазах эти последние пять лет». Поясняем: «главный запевала» и «Ноздря» – Витте, «Головастик» – Ламздорф, «Птица» – Куропаткин; «Паршивый триумвират» – Витте, Ламздорф, Куропаткин.
Этот последний в долгу не оставался. Ещё 3 марта 1902 г. он пишет в дневнике про Безобразова: «Хлестаков Гоголя – щенок и мальчишка <по сравнению> с этим новым Хлестаковым начала XX столетия». 28 марта: «Дружнее других проваливали безобразовские затеи Витте и я. Помог и Ламздорф». 31 октября: «Теперь, по словам Витте, окончательно определилось, что Безобразов – негодяй». И так далее.
15 июля 1904 года громовержец сам поражён динамитным громом – возможно, не без участия «Ноздри». Алексей Абаза сетует в письме к жене: «Смерть Плеве меня очень удручает… Он был союзник, а теперь я один!» Но «паршивый триумвират» тогда не добился победы: на место убитого назначен посторонний человек, Мирский. И вот, в январе, дело принимает новый оборот.
Между нагайкой и бомбойКуропаткин-царедворец попал в сложное положение. О событиях в Питере он узнал 10 января и сразу понял: со дня на день Мирский уйдёт. Наиболее вероятный (и желанный) кандидат на его пост – Витте. Но чтобы это назначение состоялось, дела на фронте должны идти худо – не настолько, чтобы государев гнев обрушился на главнокомандующего, а настолько, чтобы дать возможность Витте разыграть роль спасителя отечества, государственного мужа, который один знает, как вытащить державу из тухлого положения. Что же делать? Самое ловкое – предпринять неудачное наступление. Так и высочайшее неудовольствие от себя отвести можно: наступал же всё-таки, пытался. И партнёру по политической игре дать карты в руки: вот, не выигрывается эта война без Витте, хоть тресни. Полагаем, что именно этим объясняется поведение главнокомандующего в дни боёв за Сандепу: отдаёт приказ наступать, когда войска к этому не готовы, а как только намечается успех, сразу: «Не увлекаться атакой», «Прекратить наступление». Нет, ей-богу, неправы те, кто считал Куропаткина бездарным стратегом. План реализован филигранно.
Тяжелораненые ещё умирали в полевых лазаретах, когда в ставке главнокомандующего узнали о назначении Булыгина. Внезапно обрисовалась совершенно новая политическая перспектива. Тандем Трепов-Булыгин означал переход к чрезвычайным мерам в борьбе с нарастающей смутой. Запахло диктатурой, а то и установлением регентства ради спасения монархии. Для этих целей никто не подходил лучше великого князя Сергия. Впрочем, и Витте не сложил оружие: в те же дни он добился от императора повеления возглавить работу комиссии по обсуждению реформ. Ясное дело: государь лавировал между претендентами на диктаторский жезл. Только он и был заинтересован в победе на Маньчжурском фронте. Через «исправляющего должность» военного министра Сахарова Куропаткину летят телеграммы с требованием наступать, побеждать. В те же дни – 19-го и 20-го – пишет ему и Витте; смысл его депеш диаметрально противоположный: война эта – «род государственной авантюры», следствие «явного безумия», заканчивать её надо как можно скорее, пока не стало совсем плохо. Это тоже указание: ни в коем случае не побеждать.
За политическими играми главнокомандующего пристально следили конкуренты. 18 января отправлены два донесения государю. Первое – от Куропаткина: «Командующий 2-й Маньчжурской армией донёс мне, что вчерашнего дня он заболел и службу исполнять не может». Второе – от Гриппенберга: «Истинная причина, кроме болезни, заставившая меня просить об отчислении от командования 2-й Маньчжурской армией, заключается в полном лишении меня предоставленной мне законом самостоятельности и инициативы и в тяжёлом сознании невозможности принести пользу делу…» Вслед за этим Гриппенберг преспокойно отбыл в Петербург. Бросив армию в разгар войны, ринулся в столицу, дабы не опоздать к раздаче должностей. А заодно высказать кому следует своё – конечно же, неблагоприятное для Куропаткина – видение хода военных действий.
Возможно, Гриппенберг рассчитывал вернуться на Дальний Восток главнокомандующим. Но 4 февраля в Москве бомбой эсера Каляева великий князь Сергий был разорван на куски. Витте избавился от грозного соперника, Николай – от опасного родственника и потенциального регента, а политическая ситуация запуталась окончательно. Что будет делать любой чиновник, пока высшее начальство «вырабатывает линию»? Выжидать.
В мешкеОт Куропаткина требуют наступления, он разрабатывает планы, совещается, рассылает циркуляры… В общем, тянет время. А ситуация меняется не в пользу русских войск: развёрнута и сосредоточена 3-я японская армия генерала Ноги, переброшенная из-под Порт-Артура. Теперь силы примерно равны: русских около трёхсот тысяч при почти полутора тысячах артиллерийских орудий; у японцев людей и артиллерии чуть меньше, но зато много пулемётов. В циркуляре от 7 февраля Куропаткин говорит о необходимости наступления, но за строками читается иное: скоро весна, реки вскроются, почва размякнет, обозы и артиллерия двигаться не смогут, а вот окапываться станет гораздо удобнее. Стоит ли наступать при такой перспективе?
И стоит ли вообще побеждать? При анализе военно-политической ситуации вокруг Мукдена, возникает вопрос: что бы делало командование русской армии в случае победы? Успех ведь нужно развивать, в противном случае он грозит обернуться худшим поражением. Допустим, японцы разбиты и отступают. Куда наносить удар? Раньше была понятная цель: освобождение Порт-Артура от осады. Теперь она отпала; при отсутствии боеспособного флота овладение Порт-Артуром и удержание его затруднительно, бессмысленно и стратегически опасно. Да и вообще, без поддержки флота очистить Маньчжурию от японцев едва ли удастся. Наступать по расходящимся направлениям – на Корею через горы и на Ляодун по размякшей равнине – задача бесперспективная, сопряжённая с огромными трудностями и неминуемыми потерями. А кто за это скажет спасибо? Царю нужна не частичная, а полная победа; такой перспективы наступление под Мукденом не сулило. Витте же, или иному спасителю отечества, стремящемуся выловить золотую рыбину власти в мутных потоках разрастающейся революции, никакие победы русской армии вообще не нужны, для него покамест – чем хуже, тем лучше.
И стоит ли вообще побеждать? При анализе военно-политической ситуации вокруг Мукдена, возникает вопрос: что бы делало командование русской армии в случае победы? Успех ведь нужно развивать, в противном случае он грозит обернуться худшим поражением. Допустим, японцы разбиты и отступают. Куда наносить удар? Раньше была понятная цель: освобождение Порт-Артура от осады. Теперь она отпала; при отсутствии боеспособного флота овладение Порт-Артуром и удержание его затруднительно, бессмысленно и стратегически опасно. Да и вообще, без поддержки флота очистить Маньчжурию от японцев едва ли удастся. Наступать по расходящимся направлениям – на Корею через горы и на Ляодун по размякшей равнине – задача бесперспективная, сопряжённая с огромными трудностями и неминуемыми потерями. А кто за это скажет спасибо? Царю нужна не частичная, а полная победа; такой перспективы наступление под Мукденом не сулило. Витте же, или иному спасителю отечества, стремящемуся выловить золотую рыбину власти в мутных потоках разрастающейся революции, никакие победы русской армии вообще не нужны, для него покамест – чем хуже, тем лучше.
В общем, пока в штабе Куропаткина, оглядываясь на Петербург, разрабатывали план наступления, пока утрясали его сроки, японцы приступили к действиям. 5 февраля атаковали передовой отряд Ренненкампфа, прикрывавший левый, гористый фланг русской позиции. 10 февраля удар повторился с утроенной силой. Ренненкампф отошёл вёрст на десять и занял позиции на сопках гряды Тюпентай-Кудяза. 15 февраля (похвальная размеренность!) главные силы армии Кавамуры пошли на штурм тюпентайской позиции. Приняв (или сделав вид, что принял) эти действия за генеральное наступление, Куропаткин перебрасывает сюда свои стратегические резервы. Позицию удалось удержать. Но в тот же день разъезды русской кавалерии генерала Грекова внезапно обнаружили колонны японцев из армии Ноги, далеко продвинувшиеся на противоположном, равнинном фланге. Испугавшись обхода, Куропаткин бросил туда бригаду Биргера. Малочисленная бригада не имела сил для активных действий на широком фронте. Она заняла оборонительные позиции, которые Ноги и не подумал штурмовать, а стал обходить с двух сторон. 18 февраля полуокружённому Биргеру пришлось отдать приказ о спешном отступлении к Мукдену. По дороге он столкнулся с прорвавшимися в тыл отрядами японцев. Во время ночного боя части его бригады заблудились, сбились с пути, и в Мукден пробились с серьёзными потерями, в беспорядке.
Все эти дни главные силы русских бессмысленно толпились на левом фланге, а тем временем Ноги обходил Мукден с северо-запада. Куропаткин начал переброску войск оттуда – сюда. Но расстояние в сто вёрст и неразбериха с приказами привели к тому, что батальоны то двигались, то стояли, в бой вводились разновременно. 20–21 февраля разрозненные и несогласованные атаки нескольких русских дивизий немного приостановили продвижение японцев северо-западнее Мукдена. Но 24 февраля, пока Куропаткин в очередной раз перегруппировывал силы, Куроки нанёс мощный удар на слабом участке обороны восточнее города. Фронт был прорван. Узнав об этом, Куропаткин – как будто ждал! – немедленно отдал приказ об отступлении, о сдаче Мукдена.
Всё мгновенно смешалось и перепуталось в русских войсках. Бодрое, боевое настроение сменилось паникой. Понеслись слухи об окружении, о том, что японцы в тылу, что они захватили станцию Телин, назначенную центром сосредоточения отступающих армий, что они уже чуть ли не в Харбине. Об обороне никто не думал. В этой суматохе случилось именно то, чего так боялись: японцы с двух сторон прорвались к железной дороге у станции Пухэ севернее Мукдена. Часть русских войск, склады, обозы, раненые – оказались в окружении. Остальные в страшном беспорядке, по обходным дорогам отступали на Телин. Всеми владела одна мысль: только бы вырваться из мукденского мешка.
Победа оказалась неожиданной для самих японцев. Кавамура, Ноги и Куроки растерялись, бегущую русскую армию преследовать не стали. Отступив к северу, русские войска пришли в себя, успокоились, заняли новые оборонительные позиции. Тут подоспел приказ из Петербурга: генерал-адъютант Куропаткин отстранён от командования, на его место назначен командующий 1-й армией генерал-адъютант Линевич. (Очень характерно, между прочим, это звание: все высшие русские генералы той войны способны были быть разве что адъютантами…) До самого подписания мирного договора в августе 1905 года сколько-нибудь значительных военных действий в Маньчжурии не было. Последнее действие трагедии абсурда под названием «Русско-японская война» разыгралось в Цусимском проливе три месяца спустя, и его исход дал новый импульс самоубийственной русской смуте. Об этом речь впереди.
ЭпилогДоктор Боткин писал о мукденском отступлении: «Произошло то, что происходит в любом театре, когда вся собравшаяся толпа, вследствие действительной или ложной тревоги, должна выйти из здания через его узкие проходы. Произошла давка, паника; люди, находившиеся в крайнем нервном напряжении, совершенно обезумели: забыли родство, чины, душу, Бога, и только спасали свой живот». Добавим к этому, что таковой исход был предрешён. Главнокомандующий думал не о победе и не о сохранении жизней солдат, а о том, какое положение выгоднее занять в складывающейся конфигурации власти; он играл на ничью, и потому проиграл. Командиры корпусов и дивизий расчитывали, каким манером придёт в движение служебная лестница после повышения или, наоборот, отставки главнокомандующего; младшие офицеры и солдаты видели это и не могли взять в толк, почему они должны умереть на сопках Маньчжурии ради карьерных интересов своих генералов… В армии, как и во всём обществе, царил глубокий разлад, отлакированный под верноподданный патриотизм, прикрытый армейской выправкой и показной храбростью. В русской армии, как и во всей России, никто не хотел побеждать. А японцы хотели. Вот и победили.
Потери русской армии в Мукденском сражении оцениваются в девяносто тысяч человек, из коих до шестидесяти тысяч убитыми и ранеными, остальные пленными. Потери японцев – примерно семьдесят одна тысяча. Ради чего было убито и искалечено сто тридцать тысяч молодых здоровых людей – об этом история умалчивает.
Смертоносные демоны Цусимы
Глубокой ночью с 13(26) на 14(27) мая 1905 года походный строй кораблей 2-й Тихоокеанской эскадры начал втягиваться в узкое горло пролива между островами Симодзима и Ики. На русских картах этот пролив иногда обозначался как «проход Крузенштерна», на японских – как Цусимский пролив. По пути из Камрани во Владивосток это самое узкое, самое близкое к японскому берегу место; вероятность встречи с противником здесь была наибольшей. Поэтому, несмотря на поздний час, на мостике флагманского эскадренного броненосца «Князь Суворов» стоял сам командующий эскадрой контр-адмирал З. П. Рожественский. Обстановка была тревожной. Командующий не мог не понимать того, что понимал каждый матрос: дозорные суда японцев бороздят воды пролива вдоль и поперёк, ищут русский флот. Задача японцев проста: не дать эскадре прорваться к Владивостоку, или хотя бы нанести ей возможно больший урон. Задача русских – уклоняться от боя, а если это не удастся, то, бросая на съедение врагу слабые и тихоходные суда, пробиваться к спасительным берегам Приморья хотя бы частью сил.
Томительное началоНастроение у всех – от контр-адмирала до последнего матроса – было беспокойное, неприятное настроение людей, приносимых в жертву. Вся война эта, о ходе которой на кораблях эскадры знали только по отрывочным сообщениям из Петербурга да со страниц получаемых во время стоянок иноземных газет, шла совсем не так, как надо бы. И хуже всего дело обстояло на море. Японский флот многократно доказал свою – неожиданную для русских – силу и боеспособность. Русских же преследовали систематические неудачи, приобретавшие какой-то фатальный характер. Гибель адмирала Макарова на нелепо взорвавшемся броненосце «Петропавловск», бестолковые, неуверенные действия других адмиралов, огромные и всё возрастающие потери, уничтожение основных сил Тихоокеанского флота в Порт-Артуре и, главное, отсутствие мало-мальских побед, хоть бы какого-нибудь просвета на мрачном фоне глупо проигрываемой войны – всё это вселяло в сердца людей чувство неуверенности и страха, чувство, близкое к обречённости. А кругом плескались чужие воды, сквозь дымку проступали враждебные берега, и под днищем каждого из тридцати четырёх боевых и десятка транспортных кораблей чернели сотни футов холодной бездны.
Война, которой ждали давно, началась почему-то внезапно. И тут же выяснилось, что на флоте к ней не готовы. Решение о переброске сил с Балтики на Дальний Восток возникло сразу, и было неизбежным. Собственно, оно было очевидно и до войны, ибо сил тихоокеанской эскадры не доставало для господства на море, а только такое господство давало ключ к победе. Это понимали все и, как всегда, ничего не сделали вовремя. Устаревшие корабли посылать в поход было бессмысленно, новые эскадренные броненосцы, способные соперничать с японскими, построить в срок не успели: они спешным порядком доделывались, но в строй встать могли лишь через полгода. В высших командных сферах, в морском министерстве царила полная неразбериха, адмиралы спорили между собой и подсиживали друг друга. Лишь к концу апреля 1904 года, на исходе третьего месяца войны, удалось сформировать эскадру; но оказалось, что к дальнему переходу за три океана ни одно из судов не готово. План перехода всё время утрясался и менялся, Министерство иностранных дел долго и нудно решало вопрос о местах стоянок, о поставках угля по пути.