Седая дама вынимает платочек и прикладывает его к глазам.
— Успокойся, успокойся, мутти, — говорит Горст и гладит мать по белым волосам.
— Давайте поговорим о другом, — поддерживает Сергей.
Салон машины Сергея. За рулем Вилем в форме. Сергей и Горст курят на заднем сиденье.
— И все-таки я думаю, Конрад, что вы можете помочь своей матушке.
— Как?
— Приработав достаточно денег для отправки ее на курорт. Я говорил уже, что мой приятель Алексис фон Путилов учился в Праге и Вене, я при случае познакомлю вас. Его отец совершенно естественно интересуется своим бывшим заводом и следит за его состоянием. Скажите, Конрад, как экономист, следящий за развитием промышленности в разных странах, в том числе и в России, вы могли бы написать для герра фон Путилова доклад о том, что нового внесли большевики в поддержание работоспособности завода?
— Конечно, однако, прежний завод Путилова — это только часть теперешнего завода Кирова.
— Понимаю. Но в случае уничтожения советской власти и возвращения экспроприированной собственности бывшим владельцам новый завод Кирова будет возвращен герру фон Путилову как его прежний завод?
— Не знаю. Это сложный юридический вопрос.
— Но дать общую картину перестройки с приблизительной оценкой стоимости новых цехов и оборудования вы могли бы?
— Вероятно, но это большая работа.
— Тем лучше. Она и была бы оплачена немалой суммой. Курортное лечение для уважаемой фрау Горст — в ваших руках, Конрад!
Купе поезда. Фрау Горст сидит у окна.
— Идите, идите, дети! Поезд сейчас тронется!
Горст целует мать в щеку, Сергей целует ей руку. Они выходят. Вот за стеклом видны их возбужденные и довольные лица. Поезд трогается. Лица Сергея и Горста уходят назад. Старушка вынимает из сумочки платочек и прижимает к глазам.
Степан и Иштван среди кустов, тронутых первым дыханием осени: среди еще зеленых листьев первые желтые и красные. Степан встревоженно:
— Ну?
— Не понимаю: не дал условного сигнала об отъезде и не явился на свидание.
— Неужели провал или осложнения?
— Осложнения есть, но не такие, как ты думаешь: у него время встречи совпало с периодом запоя.
Степан облегченно вздыхает:
— Парадокс: и это хорошо при теперешнем состоянии дела!
Иштван озабоченно качает головой:
— Хорошего мало. Пьянство может доконать эту линию. Слушай, Степан, а что если перенести место свидания за границу? Там Сергей может ждать получения сигнала и приезда Роя неделю, две и три.
— А Цербер?
— Да, это сорвет его работу с ней. Тогда разреши принимать материалы мне.
Степан, удивленно:
— А дальше? Везти их из Германии, чтобы передать в другую резидентуру?
— Конечно, везти из Германии и сдать их в резидентуру Петра. Для Роя риск был бы невелик: у него дипломатический паспорт и его на границе не осматривают.
— Я не могу доверить ему перевозку, он стал ненадежен. Материалы придется везти тебе, Иштван. У тебя есть портфель с двойной стенкой?
— Есть. Но я не могу им воспользоваться: материалы Роя — толстая стопка бумаг, и она видна и легко прощупывается.
— Центр пока не разрешил их перефотографировать: бумаги Роя слишком ценны, и Центр желает иметь их в подлиннике.
— Да, ролик пленки — худшая из улик. Я повезу бумаги совершенно открыто: это будет ставка на нахальство.
— Смотри, Иштван, не сорвись! По крайней мере, обставь всю бутафорию, продумай все до мелочей! Помни: на первой странице стоит штамп: «Совершенно секретно». Эти два слова означают твою смерть.
Купе «люкс» международного экспресса. Иштван, одетый под финансиста, сидит, обложенный газетами разных стран, и красным карандашом что-то отмечает на биржевых таблицах. Перед ним на столике рядом с бутылкой минеральной воды, стаканом и недокуренной сигарой лежит аккуратная стопка документов казенного формата. Иштван внешне спокоен, но внутреннее напряжение выдают его глаза, с трудом отрывающиеся от двери и широко открытые. Дверь купе быстро открывается. На пороге рослый эсэсовец и старичок в зеленом мундире таможенника.
— Дойче гренце. Цолльконтроле! — негромко говорит старичок и берет под козырек.
Иштван не спеша откладывает на диван газету таблицей с отметками биржевых курсов вверх, так, чтобы быстрый взгляд эсэсовца сразу определил личность и положение пассажира. Левой рукой он показывает на небольшой дорогой саквояж, уже услужливо открытый, и произносит равнодушно: «Пожалуйста!» — а правой рукой берет со столика кипу бумаг и начинает их читать. Старичок заглядывает в саквояж, говорит «Благодарю» и выходит в коридор. Эсэсовец готов уже последовать за ним и вдруг, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, бесцеремонно берет из рук Иштвана пачку документов Роя. Грубо:
— Что это?
— Вы же видите: банковские бумаги, — спокойно отвечает Иштван.
Эсэсовец, обшарив глазами купе и Иштвана, не спеша поднимает кипу бумаг к глазам. До провала осталась одна секунда.
— Однако, господин офицер, вы не отличаетесь обычной вежливостью германских военных.
Эсэсовец опускает руку и переводит взгляд на Иштвана.
— Это почему?
— Вы взяли торговые документы из рук пассажира, даже не извинившись.
— Простите, я не спал ночь и чувствую себя неважно.
Он снова поднимает руку и готовится опустить глаза на первый лист дипломатических депеш. До провала снова одна секунда.
— Я полагаю, — чеканит Иштван размеренно и жестко, чувствующий себя плохо человек выполнять почетную и ответственную обязанность офицера-пограничника не должен.
Эсэсовец кладет стопку на столик и оборачивается к Иштвану.
— Вы правы, майн герр, но у нас времени мало, а работы много. Нам не дают возможности болеть.
Эсэсовец нарочито громко хлопает дверью купе. Иштван неподвижно сидит минуту, потом вздыхает, вынимает платок и вытирает пот с лица и шеи.
Теплый августовский день на взморье. У воды сидят на старой опрокинутой лодке Иштван и Лёвушка. Оба сняли ботинки, завернули брюки и с наслаждением болтают ногами в воде. Мимо бегают по воде дети и брызгают друг на друга. Веселый хохот.
Лёвушка горячо:
— Черт возьми, Иштван, не могу в последние дни читать газеты — стыдно и завидно.
— Не кричи. Лева. Кругом люди.
Лёвушка уже увлекся и машет руками:
— Завидно, что в Китае другие дерутся, а не мы. Стыдно, мы полощем ножки, а герои грудью идут на самураев!
Иштван хмуро:
— Не скажи такое при Сергее и его выводке птенцов. Мы уже едва их держим. Они молодые, им простительно видеть вещи без перспективы. А тебе, Лёвушка, не к лицу такие слова: ты — коммунист со стажем, с тебя другой спрос! Бойцы собьют с самураев спесь, и на нашей границе опять станет тихо. Лёвушка, заметь себе, мы с тобой не на границе, а за границей. Слышишь — за! Мы в стане врагов, мы — разведчики, надо этим гордиться!
Уютная гостиная барона и баронессы фон Голльбах-Ос-тенфельзен. Поздний вечер. За шторами и витражами окон ровное и глухое ворчание осеннего дождя. Рой лежит в кресле мертвецки пьяный. Люция ломает руки в отчаянии, Сергей растерянно мечется между ними.
Люция:
— Его пока не выгнали, а просто переместили на худшую должность — раскладывать почту в отделение дипкурьеров. Но ведь Эрих — математик, его дело — составлять новые коды и шифры! Он — не рядовой курьер, а аристократ древнейшего рода и государственный советник! Для меня это ужасно, граф!
Сергей, двусмысленно улыбнувшись:
— И для меня, баронесса! Даю честное слово!
— Мой супруг наносит мне тяжелый удар!
Сергей вполне искренно:
— И мне тоже! И еще какой!
Сергей поднимает неподвижное тело Роя, как мешок перекидывает его через плечо и несет в дверь и на лестницу.
— Оставьте этого негодяя здесь, граф! Прислуга скоро вернется!
— Нет, я в ответе перед Дрезденским банком. Мы заботимся о наших клиентах, как о детях. Я уложу барона в постель, а вы сейчас же вызывайте врача! Я не могу ждать; барон должен быть поскорее поставлен на ноги!
Баронесса одна. Берет трубку телефона. На лестнице грохот. Пьяное пение. Баронесса:
— Граф — человек большого сердца! Но в чем же здесь дело? Что сталось с Эрихом? Не влюблен ли он? Куда идут у нас деньги? Не поговорить ли мне с штурмфюрером Кем-пнером? Эта гиена должна все знать — ведь она питается падалью!
Горст и Сергей в машине, которую ведет Сергей. Горст, одетый лучше, чем до того, говорит доверительно:
— Через улицу от Цвайгштелле находятся две иностранные торговые фирмы — финская и румынская. Это наши подставные предприятия, у меня там друзья. Скажите, не нужны ли герру фон Путилову сведения из Финляндии или Румынии?
— Граф — человек большого сердца! Но в чем же здесь дело? Что сталось с Эрихом? Не влюблен ли он? Куда идут у нас деньги? Не поговорить ли мне с штурмфюрером Кем-пнером? Эта гиена должна все знать — ведь она питается падалью!
Горст и Сергей в машине, которую ведет Сергей. Горст, одетый лучше, чем до того, говорит доверительно:
— Через улицу от Цвайгштелле находятся две иностранные торговые фирмы — финская и румынская. Это наши подставные предприятия, у меня там друзья. Скажите, не нужны ли герру фон Путилову сведения из Финляндии или Румынии?
Сергей:
— Нет, герр Путилов интересуется только своим заводом. Но я обещал вам опять найти денег, Конрад, и нашел. В Париже живет бывший украинский помещик граф Александр Борисович Бобринский. У него когда-то было много земли на реке Днепр. По чистой случайности большевики выстроили плотину и электростанцию Днепрогэс на его земле, как на правом так и на левом берегу. Если советская власть падет, то Александр Борисович поднимет вопрос, что плотина и электростанция, выстроенные грабителями на его собственной земле, должны принадлежать ему.
— Это был бы сложный юридический процесс?
— Процесс был бы не гражданской тяжбой, а политическим вопросов ликвидации коммунистического наследия, и дело решает не перо, а меч. Разумеется, нужно знать, чего следует добиваться.
— Ну, до падения советской власти на Украине еще далеко!
— Нет, Конрад, уже сегодня надо потихоньку договариваться с будущими властителями края.
— С кем же?
— С Российским Торгово-промышленным Союзом в Париже и восточным отделом вашей партии в Берлине.
— Ловко!
— Да, ловко. И господин Бобринский не будет очень торговаться. Дело идет к войне, Конрад, вы это знаете лучше меня. Эти дельцы торопятся заранее упрочить свои позиции. Когда немцы опять займут Украину, будет поздно начинать переговоры: туда надо въехать с документами в кармане, иначе опоздаешь!
Парк. Первые пожелтевшие листья. Иштван и Сергей идут по пустой аллее, пряча лица в поднятые воротники.
Сергей:
— Горст имеет доступ к бумагам двух филиалов Цвайгш-телле — финского и румынского. Не попросить ли сообщить кое-какие данные и оттуда?
Иштван:
— Никоим образом. Иначе Горст поймет, что ты интересуешься не путиловскими делами, а Советским Союзом. Надо быть осторожным.
— Я ответил именно в этом смысле, Иштван.
— И правильно сделал.
Небольшая палата частной лечебницы на одного человека. Ослепительная белизна стен, постели и кафельного пола. На подушке бессильно запрокинута голова Роя. Он спит. Перед кроватью стоят Люция, Сергей и высокий полный врач, владелец лечебницы. У него внушительная наружность внимательного священника, ученость врача и предпринимателя.
— Специфического лечения против алкоголизма пока нет, моя дама, — солидно басит он. — Мы даем этого рода клиентам большие дозы снотворного, нужно на длительное время выключить их сознание. В какой-то мере это помогает, если, конечно, устраняется раздражитель, вызывающий заболевание.
— Значит, я могу надеется? — быстро произносит Люция и вынимает из сумочки крохотный платочек. Прижимает к глазам и шепчет: — Слава богу!
Сергей с напряжением ловит ответ врача.
— Нет, моя дама, в данном случае надежды нет. У барона нет временного и устранимого раздражителя. Такого, как неприятности по службе, в семье или в обществе. Он — наследственный алкоголик! Его дед умер в психиатрической больнице, отец лечился у моего отца. Мы можем замедлить течение болезни, но не устранить ее. Такие больные катятся по наклонной плоскости, и конец этого печального пути хорошо известен: сначала потеря деловых связей, потом — потеря общественных связей и, наконец, потеря семейных связей.
— А дальше? — быстро спрашивает Сергей.
— Я не могу его знать в точности, господин граф, но прошу помнить, что дед барона покончил с собой.
Люция тихо плачет в платочек. Сергей хмуро спрашивает:
— Но почему же болезнь началась на шестом десятке лет? До конца прошлого года барон был практически здоров.
Врач принимает позу проповедника, вещающего людям истину. Он величественно закидывает голову:
— Такие люди рождаются с пистолетом у своего затылка, и курок взведен со дня рождения. Жизнь держит палец на спусковом крючке, рано или поздно его нажимает. Почему и когда — трудно установить. В наши руки несчастные попадают, когда курок уже спущен. Но пока что дело еще не потеряно окончательно: через неделю я сумею поставить барона на ноги!
Темная комната. Звук осторожно открываемого замка. Дверь медленно отворяется. Из освещенной комнаты падает полоса света. Она освещает скудную мебель рабочей комнаты дипкурьеров — большой стол, простые стулья. Шкафы с замками.
В комнату нерешительно вкрадывается барон. Слышно его судорожное сиплое дыхание. Он проходит по полосе света, сворачивает в сторону и выходит из кадра. Слышны его дыхание, шорох, металлический звук открываемого замка.
Тихий стон:
— Господи, пожалей меня!
Ленинград. Завод имени Кирова. Ночь. Вахта. Два вахтера — старик и молодой. Первый вахтер, взглянув на будильник, висящий на стене:
— До смены двадцать три минуты. Успеешь?
Второй вахтер:
— Успею. Котельный цех — рукой подать.
— Взрыв будет сильный? Боязно-то как! Только бы нам вовремя смотаться…
— Дурак, ничего не будет: малость отверну пару гаек и все. А осенью, как установят котел и машину и начнут поднимать давление, тут как раз все и выйдет из строя. Мы с тобой будем не причем. Дошло, дед?
— Боязно и страшно.
— А деньги брать любишь? Не боязно и не страшно?
— Ладно, топай. Хоронись у стен, слышь, в тени. Тапки на тебе?
— Все по науке. Вернусь враз.
Первый вахтер бесшумно скользит в заводской двор. Второй стоит неподвижно. Потом вдруг начинает мелко и часто креститься:
— Святые угодники… Заступитесь… Простите! На старости лет с уголовником связался…
Служебный кабинет штурмбанфюрера Дитера Бюлова. Он сидит за большим столом с четырьмя телефонными аппаратами. За столом на стене — огромный портрет рейхсфюрера. Бюлов глубоко задумался и машинально перебирает бумаги на столе. Звонит. Не оборачиваясь, бросает вошедшему секретарю:
— Штурмфюрера Кемпнера ко мне.
— Слушаю, мой фюрер.
Входит Кемпнер, тщедушный человечек с маленьким хитрым личиком.
— Гайль Гитлер!
— Гайль Гитлер! Садитесь, Кемпнер. Я сейчас просмотрел личные дела работников нашего шифровального отдела. Там неблагополучно, Кемпнер. Я отвечаю за политическую благонадежность всех наших чиновников, имеющих отношение к работе за границей, вы — только за шифровальщиков. На этом отрезке наши пути совпадают.
— Я в вашем распоряжении, мой фюрер.
— Скажите, Кемпнер, какого вы мнения о герре Айхенш-токе?
— Плохого. Он мне кажется опасным. Я подозреваю, что он из евреев — фамилия подозрительная, к тому же наружное наблюдение установило, что перед сном он полчаса гуляет по улице, где когда-то была синагога. Я хотел было взять его под особый надзор, но…
— Что «но», Кемпнер?! Говорите короче и яснее.
— Группа антропометрии особенно тщательно замерила его лицевой угол и челюстно-носовой индекс. Оказалось, он принадлежит к южногерманскому типу немца: он действительно родом из Тироля.
Бюлов закуривает сигару, презрительно кривит рот и Цедит сквозь зубы:
— Настоящие немцы, Кемпнер, родятся только в Пруссии. Заметьте себе это. И не морочьте себе и мне голову насчет немцев с юга.
— А наш фюрер?
Бюлов спохватывается, крякает и недовольно:
— Адольф Гитлер — блестящее исключение, которое лишь подтверждает общее правило. Гайль Гитлер!
— Гайль! У меня есть еще одно основание для подозрения: герр Айхеншток за последнее время перестал занимать у товарищей деньги, расплатился с долгами и стал хорошо одеваться.
— Гм… После поездок в Женеву? Так, так… Что говорит в Женеве Тон?
— Герр полковник подтверждает мои подозрения. Он следит за герром Айхенштоком через одного своего родственника или доверенное лицо.
— Хорошо. Усильте наблюдение и вы сами. Теперь другая неприятность, Кемпнер, ответьте прямо: почему стал пить герр барон фон Голльбах-Остенфельзен?
— Не могу знать, мой фюрер. Господин барон вне подозрений, и я никогда не интересовался его личной жизнью.
— Напрасно, Кемпнер. Каждый немец, кроме рейхсфюрера, может быть под подозрением! Я удалил барона от шифров и кодов, но удалить его из министерства не в силах: сопротивление кадрового состава будет слишком велико. Двоюродный брат барона женат на племяннице нашего министра, барона фон Нойрата, и герр фон Риббентроп имеет это в виду. А пока, Кемпнер, поинтересуйтесь его семейной жизнью!