— Поясните, пожалуйста, — вмешался Кротов, — что означает «большая часть»?
— Процентов семьдесят — восемьдесят полагаю. Если вас это не устраивает, мы можем полностью оплатить все затраты на строительство.
— А мы — это кто? — снова спросил Кротов.
Теперь уже Григорий Степанович вопросительно уставился на Боярова.
— Я был уверен, Николай Андреевич, что ваш коллега в курсе…
— А я полагал, что удобнее это сделать вам самому, — ответил Бояров. Так надежнее. Да я мог бы что-то важное и упустить.
— Мы — это объединение банков и строительных фирм. Холдинг такой, понимаете ли, — пояснил Коновалов.
— А поточнее нельзя? — учтиво продолжал настаивать Кротов.
— Отчего же?.. — Коновалов поиграл густыми бровями. — Банки «Восток», «Прогресс», «Альфа»… Фирмы «Меркурий», «Россия», «Строитель»… Достаточно на первый случай?
— Вполне. Известно и устойчиво. Однако, если вы оплачиваете все затраты, могут соответственно измениться и условия раздела?
— Правильно мыслите, Алексей Петрович, — кивнул Коновалов.
— Иными словами, все строения вместе с землей переходят в вашу собственность?
— За это вы получаете основной процент с продажи и земли и дач. Поверьте, в накладе не останетесь.
Но Кротов лишь в сомнении покачал головой и взглянул на Боярова.
— А вы что на это скажете, Николай Андреевич?
— Благодарю, — буркнул Бояров. — Вспомнили наконец-то и про меня. Оно конечно, мой карман пожиже вашего, Григорий Степанович, но мое хозяйство также имеет свой интерес. Половина особняков моя. От этого пункта давайте и будем решать все остальные вопросы.
— Не многовато ли? — странно прищурился Коновалов.
— В самый раз, — довольно категорично ответил Бояров.
Такое положение дел, видно, никак не устраивало Коновалова, поэтому он затеял торг, постепенно снижая свои требования. И в результате остановились на шестидесяти процентах — для него. Столько же он и вложит в строительство. А сорок процентов отходили Боярову и фирме «Феникс», которую представлял Кротов. Правда, и тут Коновалов выторговал для себя приоритетное право: в случае продажи сданных под ключ особняков Бояровым или фирмой право «первой ночи» остается за Григорием Степановичем. Он будет первым покупателем.
Кажется, такой расклад удовлетворил все стороны. Бояров приказал подать традиционную бутылку шампанского, завершающую серьезный деловой договор, после чего компаньоны обменялись рукопожатиями и покинули бояровский офис.
Во дворе Коновалов неожиданно поинтересовался.
— Как у вас со временем, Алексей Петрович?
— Хотите еще добавить? — хмыкнул тот.
— Так для меня эта шампань что слону дробинка! — рассмеялся Коновалов.
— И что предлагаете?
— Есть, знаете ли, одно маленькое, но очень приятное кафе…
— Далеко?
— В районе храма Христа Спасителя.
— Уж не «Жемчужина» ли?
— Как догадались?
— А в том районе ничего лучше и нет. Не к «Пескарям» же на Зубовскую… Но это на мой вкус.
— Кажется, они у нас совпадают. Ну так как?
И едва Кротов развел руками, соглашаясь, к Коновалову тут же подкатила черная «Волга» в специсполнении, утыканная антеннами и увешанная дополнительными фарами и мигалкой. Распахнулись дверцы, и за спиной Коновалова выросли два телохранителя.
— Прошу, Алексей Петрович, — пригласил Коновалов.
— Лучше я поеду следом. — Кротов кивнул на свой белый «мерседес» представительского класса.
— Богато живете! — хмыкнул Коновалов.
— Ну уж, не вам говорить! — поощрительно засмеялся Кротов, показывая на громадный джип, пристроившийся за «Волгой»…
В кафе господина Коновалова ждали. Встречать вышел сам директор. Видимо, Григорий Степанович предупредил о своем прибытии из машины.
Директор провел гостей в уютный кабинет, в котором был накрыт стол на две персоны. Коновалов оглядел стол, поощрительно похлопал директора по плечу:
— Ты, Жора, за какие-то десять минут превзошел сам себя!
— Всегда рады! Всегда рады вам, Григорий Степанович! — расцвел директор.
— Шагай.
— Выпили по первой, закусили, пошла и вторая.
— Смотрю на вас и гадаю, Алексей Петрович, — начал разговор Коновалов, — где я мог вас видеть?
— Я редко, но общаюсь с доктором Штилем.
— Да нет, — отмахнулся Григорий Степанович. — Штиль мне все уши прожужжал о вас, познакомить хотел, да все как-то не получалось. Все какие-то дела-делишки… Видел я вас лет пять-шесть назад. Может быть, и больше. Но где, при каких обстоятельствах, ума не приложу! Не напомните?
Алексей помолчал, обдумывая, напоминать ли собеседнику их давнюю встречу или промолчать, но, взвесив все «за» и «против» и решив, что лучше уж напомнит он, нежели какой-то доброхот, ответил:
— Вы ошиблись на два года. Наша мимолетная встреча произошла восемь лет назад в станционном ресторанчике далекого сибирского поселка под названием…
— Стоп! — воскликнул Григорий Петрович. — Вспомнил! Слава Япончик!
— В ресторанчике поздравлял вас с досрочным освобождением не только Япончик. Людей было много, — сказал Алексей.
— Но именно Слава предложил мне пожать вашу руку. Вашу, не чью-то другую! Не вы ли, Алексей Петрович, постарались тогда с моим досрочным освобождением?
— Вероятно, вы не преминули спросить об этом Иванькова?
— Он уклонился от ответа.
— Да, Слава умел и умеет молчать, — отдал должное крупнейшему воровскому авторитету Кротов.
Григорий Степанович долго смотрел в спокойные глаза Алексея, вздохнул:
— Вы тоже умеете молчать… Кто вы, Алексей Петрович?
— По натуре?
— Хотя бы.
— Игрок.
— В каком смысле?
— В любом.
— Карты, казино, бега, бильярд?
— И это было. Бывает и теперь. Но гораздо реже. Как бы выразиться поточнее. Я игрок по жизни.
— Тоже профессия, — задумчиво ответил Григорий Степанович. — Но очень рискованная. Не играете ли вы и теперь, со мной?
— С вами теперь я пью коньяк. Поверьте, это немало.
— Ценю людей, имеющих собственное достоинство… Игрок по жизни! Отлично!
— У меня создается такое впечатление, что вы в чем-то меня подозреваете. И в чем-то нехорошем.
— Мне не составит труда навести о вас справки.
— Ничего не получится! — улыбнулся Алексей. — Вам наврут с три короба кому это выгодно или же промолчат, как в свое время промолчал и Слава Япончик. Я исполнительный директор фирмы «Феникс». И это истинная правда. А если что-то вам во мне не нравится, спрашивайте — отвечу.
— Вы владеете иностранными языками?
— Английским и французским.
— МГИМО?
— Юридический и археологический.
— Археологический-то вам на кой сдался? — удивился Коновалов.
— Не скажите, — с воодушевлением возразил Алексей. — Археология удивительная наука! Слыхали о Генрихе Шлимане?
— Вел раскопки в Трое. Золото Шлимана! Оно, между прочим, у нас, в питерских подвалах!
— Видел. И даже щупал.
— Вот бы и мне пощупать! — рассмеялся Григорий Степанович.
— Можно устроить.
— В самом деле?
— Вы нерядовой человек. Депутат Госдумы! Ваша благотворительная деятельность известна всей России!
— Валяйте, валяйте, — усмехнулся Коновалов. — Вы что, газет не читаете, телевизор не смотрите? Я для России в первую очередь миллиардер, глава криминальной империи, вор и преступник!
Алексей с видимым любопытством и даже уважением посмотрел на Коновалова:
— В вашей биографии, Григорий Степанович, ни о чем таком не сказано. А сказано, что вы окончили философский факультет МГУ, были несправедливо осуждены за политические убеждения и теперь занимаете пост генерального директора строительной фирмы.
— Вы интересовались моей биографией?
— Почему бы и не поинтересоваться кандидатом в депутаты Госдумы человеку, проживающему в округе, где вы баллотировались? — вопросом на вопрос ответил Алексей. — Я ваш избиратель, Григорий Степанович.
— И как голосовали? За меня или против?
— За вас.
— По-моему, вы вообще не голосовали, — с иронией сказал Коновалов.
— Я законопослушный гражданин. Голосовал. И именно за вас.
— Почему именно за меня?
— Не вы, а я не забыл давнишней нашей встречи в ресторанчике станции Решоты Красноярского края.
— Тогда я ваш двойной должник, Алексей Петрович… Ваше здоровье!
— Ваше!
Некоторое время они молчали, занятые закуской, потом Коновалов отложил вилку, пригляделся к Алексею.
— А вы постарели, — отметил он.
— Да и вы не помолодели!
— Шестой десяток повалил. Не шутка!
— Слышал, что вы родились в лагере? — спросил Алексей.
— В Норильске. Лагерь номер семь. Медвежья гора. Мой отец, командарм второго ранга Степан Гаврилович Коновалов, был расстрелян. Мать пожалели, отправили в ссылку. Она была беременна мною.
— Таите обиду?
— Нет. И никогда не таил. Мне позволили учиться, закончить высшее учебное заведение, дали работу по специальности… Вам известно, за что я сидел? — задал неожиданный вопрос Григорий Степанович.
— Известно, — не стал скрывать Кротов.
— За что?
— За деятельность, несовместимую с интересами государства. Под вашей рукой, Григорий Степанович, находились теневые предприятия, выпускавшие трикотаж.
— В те времена дела такого рода находились в компетенции органов безопасности, — прозрачно намекнул Коновалов.
— Совершенно верно.
— Выходит, вы тоже каким-то боком соприкасались с органами?
— Почему каким-то? — даже несколько обиделся Алексей. — Я бывший майор КГБ.
— Теперь понятно, почему ваша фирма под «крышей» ФСБ, — усмехнулся Григорий Степанович.
— Да, в фирме много бывших офицеров госбезопасности. Жить-то надо!
— Надо, — согласился Коновалов. — И лучше жить хорошо. А еще лучше богато!
— Я стараюсь следовать этому принципу.
— Вы не подумайте, Алексей Петрович, что меня смутило ваше признание…
— Какое признание? — хмуро перебил Кротов.
— О том, что вы были майором госбезопасности…
— Это не признание. Констатация факта. И потом. Разве мало крупных предпринимателей, вышедших из органов? Я могу назвать по крайней мере десяток!
— Не стоит. Они мне известны. Мне любопытно другое… С одной стороны — органы, с другой — Слава Япончик. Не странно ли?
— Вероятно, вы хороший философ, не знаю, но в деле госбезопасности, совершеннейший профан, — грубо ответил Алексей.
Григорий Степанович удивленно уставился на собеседника, по его лицу пробежала тень, казалось, что и он вот-вот сорвется. Но Коновалов негромко рассмеялся, приподнял бокал:
— Последний вопрос, Алексей Петрович, и оставим эту тему…
— Слушаю.
— Почему вы приняли участие в моей судьбе?
— Отвечаю. Потому, что я всегда с должным уважением относился и отношусь к деловым людям. Быть может, я раньше догадался, что будущее за ними. Вы удовлетворены?
— Спасибо. Я очень доволен, что приехал на встречу лично. У доктора Штиля, видите ли, более глобальные задачи!
— У него действительно глобальные задачи. Вам повезло, что под рукой у вас такой экономист и идеолог, как Штиль.
— Я так понимаю, что вы нашли с ним общий язык?
— Основная идея Штиля, единственно верная для России. Случилось то, что случилось, и надо смотреть правде в глаза.
— И вы готовы действовать во имя этой идеи?
— Я уже действую. Иначе не сидел бы с вами и не пил не ел на халяву, сказал Алексей.
— Вы снова хамите? — улыбнулся Григорий Степанович.
— Разве я пью не на халяву? Могу оплатить.
Господин Коновалов взглянул на Кротова и лишь вздохнул.
— Мы с вами сработаемся, Алексей Петрович, — сказал он. — И не только в области строительства…
— Вряд ли, — усомнился Алексей.
— И в чем причина?
— Идея Штиля о слиянии государственных и криминальных капиталов предполагает затяжную и опасную борьбу.
— Между кем?
— Между людьми новой формации вроде вас и воровским миром. Рано или поздно эти силы столкнутся.
— Я благодарен вам, что вы не относите меня, как иные-прочие, к уголовникам… Но почему вы считаете, что мы не сможем сработаться? Лично я ни за что не отказался бы от помощи такого человека, как вы, Алексей Петрович.
— Я ведь не сказал «нет». Я сказал «вряд ли». И это означает, что решение мое не окончательное.
— А вот за эти ваши слова я с большим удовольствием выпью!
— Давайте. На посошок!..
Часть вторая КАК ТАМ У НАС, НА БРАЙТОНЕ?
Если какой-нибудь россиянин внезапно перенесется в Нью-Йорк, но не в центр, не на Манхэттен, а на Брайтон-Бич, то поначалу не поймет, что оказался в Америке. Кругом русская речь. Если он окажется в районе ресторанов «Приморский» и «Одесса», речь будет, естественно, с заметным одесским же акцентом, а поблизости от ресторанов «Распутин» или «Парадайз» — чистая, без акцента. В небольших кафе, которые здесь эмигранты по старой привычке называют «забегаловками», приезжего запросто пошлют к такой матери, о которой он и в России давно не слышал.
Еще российская примета: в огромном гастрономе «Интернэшнл фуд» продают черный хлеб, кефир, украинскую чесночную колбасу и пиво «останкинское». Здесь же можно приобрести заодно и узбекские ковры, и чугунные мясорубки, и шерстяные носки ручной вязки, и даже зубную пасту «Жемчуг».
На углу Третьей стрит можно отведать «сибирских» пельменей, будто только что приготовленных в обычной иркутской пельменной, выпить кружечку «жигулевского», остограммиться сорокаградусной, доставленной прямо с «Кристалла», что в Лефортове, на Самокатной улице.
И всюду можно потолковать за жизнь с земляками, разговаривающими с акцентом и без. Это неправда, что на Брайтоне проживают сплошь евреи из России, хватает и русских, и татар, и казахов, и даже чеченцы стали появляться. Но последним разгуляться на Брайтоне, как это у них случилось в России, не позволяют, это в Москве они могут стращать православный народ, а здесь — шалишь! Если джигиты позволят себе что-то непотребное, это немедленно дойдет до ушей Наума Яковлевича Донского, старого одессита, немало повидавшего на своем бурном веку. Наум Яковлевич разберется, и, коли вина джигитов будет доказана, они просто исчезнут. Куда? Бог знает. И Наум Яковлевич. Но он не скажет…
Роста Донской небольшого, одевается скромненько, ходит неспешно и практически всегда одним маршрутом — от стандартной своей квартирки до ресторана «Одесса», где ежевечерне ужинает в отдельном кабинетике. Ужин тоже постоянный: жирная селедка, запеченное мясо без гарнира, соленый огурец, пара ломтей черного хлеба и сто пятьдесят кристалловской «столичной» в хрустальном графинчике. В этом же кабинетике он принимает миллионеров, губернаторов, сенаторов, тех, кто нужен ему, но чаще тех, кому он сам нужен. Суть бесед также великой тайны не составляет, ведь известно всем, что мистер Донской решает исключительно государственные дела. И он их не просто принимает, все его решения, как правило, претворяются в жизнь. Здесь говорят так: пусть в вашингтонском Белом доме или Московском Кремле думают, что это они озабочены глобальными проблемами! Пусть. Возможно, так и есть — озабочены. Но решатся они только тогда, когда их одобрит Наум Яковлевич. Чем он и занимается. И это уже не шутка…
Кротов рассказывал, а Денис смеялся. Но не потому, что мистер Донской, к которому они, собственно говоря, и ехали, сильно смахивал на комического персонажа из известного фильма Леонида Гайдая, светлая ему память, а по той причине, что Денис твердо знал: Кротов сочинять не любит. Он может лишь недоговаривать о чем-то.
— Хороший у вас приятель, Алексей Петрович! — как бы подвел итог и собственным мыслям Грязнов-младший. — И чем же он вам все-таки обязан?
— Почему? — удивился Кротов. — О каких обязательствах речь?
— Но ведь вы же не сенатор-губернатор какой-нибудь!
— Ах вон вы о чем! — улыбнулся Алексей Петрович. — Видите ли, Денис Андреевич, я был тут, в Штатах, когда брали Япончика. Но эта информация пусть останется исключительно для вас.
— Тогда понятно, — кивнул Денис и уставился в окно комфортабельного «форда», мчавшегося со скоростью восемьдесят миль в час.
Хотя со всеми своими сотрудниками Денис был на «ты», с Кротовым у него просто язык не поворачивался разговаривать со служебным панибратством опыт и знания Алексея Петровича превышали достоинства всех остальных сотрудников «Глории», вместе взятых. Это дядька или Александр Борисович могли себе позволить легкое «ты», но у них и отношения совсем другие. Кротов, со своей стороны, тоже постоянно подчеркивал вежливым «вы» собственное уважение к молодому директору агентства. Но сейчас в его глазах блеснули искорки скрытой иронии.
— И что же вам понятно, Денис Андреевич?
— Два медведя в одной берлоге не живут. А Япончик, судя по прессе и иной информации, активно ошивался именно на Брайтоне. Не так? Видимо, зарвался Иваньков, вот и… посадили.
— Зарвался… — вздохнул Кротов. — За что и посадили.
— И не без вашего участия, надо полагать.
Кротов мельком глянул на Дениса, и тот понял, что попал в точку.
Через короткое время Алексей Петрович сбросил скорость и свернул вправо. Мимо поплыли белоснежные особняки, аккуратно подстриженные газоны, шпалеры кустарников перед фасадами, песчаные пляжи подальше и серебристо-серая гладь воды до горизонта.
— В этих хатках, — пояснил Кротов, — ловят кайф нью-йоркские воротилы. И среди них Жорж Аракелян.
— Неплохо устроился…
— И Гохран сыграл здесь не последнюю роль… Через десять минут будем на месте. — Кротов посмотрел на часы. — Лишь бы в пробку не попасть… Мистер Донской терпеть не может опозданий.