Несколько дней он раздумывал – что делать? И ни одной умной мысли в голову не приходило. Все эти дни в церковь он не ходил, а когда пришел, нищий на паперти его огорошил:
– Давненько тебя не было! А знаешь, дом-то купеческий на торги выставили!
Никиту пробил холодный пот. Дождался!
– Кто?
– Знамо кто, купец Куракин! У него расписка долговая. Дом-то ему не нужен, у него свои хоромы покраше будут, с поверхом.
– Ты-то откуда знаешь? Сорока на хвосте принесла?
– Так он на моей улице живет, не далее как сегодня похвалялся.
– Может, знаешь, за сколько дом продастся?
– А какой тут секрет? Двенадцать рублей серебром.
Никита мысленно выругался. У него не хватало денег – два рубля. Это много, за неделю не заработать. С учетом расходов на лекарню и жалованье помощникам необходимо два, а то и три месяца – как повезет.
Решение пришло сразу: надо идти к князю и просить недостающие деньги в долг.
В церковь Никита не пошел. Дав попрошайке очередной медяк, он направился к боярину.
По случаю вечернего времени Семен Афанасьевич был дома, в трапезной. Увидев Никиту, он махнул рукой:
– Иди, попробуй диковины заморской.
– Доброго здоровья, Семен Афанасьевич! Чем удивить хочешь?
– Чаем, из Синда привезли. Дорогой – ужас просто. Все хвалят, а я понять не могу – трава и трава.
Никите налили в кружку, и он отхлебнул. Ощущение – как от спитого чая.
– Я сейчас.
Никита прошел на кухню – она называлась «поварня». На стенах медные кастрюли и сковороды развешаны.
– Леонтий, – обратился он к повару, – покажи, как ты чай заваривал.
– Очень просто: в теплую воду бросил щепотку, и все.
– Кипяток есть?
– Как не быть? Завсегда имеем.
– А горшок глиняный?
– Хоть два десятка!
– Тогда смотри, я покажу – как надо.
Никита ополоснул горшок кипятком, чай в мешочке понюхал. Пахнет хорошо, добротным листом. И листья крупные – он любил такие.
Чая он сыпанул в горшок щедро, залил кипятком, накрыл полотенцем.
Через десяток минут заварка настоялась. Ее разлили по кружкам, добавили кипятка.
– Теперь к князю несем.
Поставили кружки на поднос – и в трапезную.
По залу сразу пошел духовитый аромат.
Князь закрутил носом:
– Это чем так пахнет?
– Да чаем же! Просто его заваривать надо уметь.
– Неужели пробовал?
– Приходилось…
– Ну вот! А то как сена заваренного попил.
Князь отхлебнул и восхищенно прищелкнул языком:
– Другое дело!
– Ты, Семен Афанасьевич, с медком да с баранкой – любо-дорого выйдет.
– Что дорого – так это уж точно, – не сдержался князь.
Он добавил в кружку меду, размешал ложкой и вновь отхлебнул:
– А ведь и правда вкусно! Непривычно, конечно.
– Это поперва. Хороший чай, бодрит.
– Лечебный?
– Вроде того.
– Гляди-ка! А я выкинуть хотел или холопам отдать. Надо завтра супружницу угостить. Леонтий, ты все видел, как Никита делал?
– Все, княже.
– Тогда ступай. А ты, Никитушка, садись, испей со мной напитка заморского. Али дело какое у тебя ко мне?
– И чаю выпью, и дело есть.
Сначала пили, смакуя, чай. По этому напитку Никита основательно соскучился. Запах кофе ему нравился, но кофе он не пил – напиток вызывал изжогу. А чай он любил и разбирался в нем, покупая в чайной лавке индийские сорта. Отменный чай не часто продавался, но иногда удавалось купить, и потому он сейчас наслаждался напитком. Допив, поставил кружку на стол.
– Семен Афанасьевич, два рубля серебром нужны, в долг.
– Прогорел, что ли? – удивился Елагин.
– Дом хочу купить. Купец Пантелеев долговую расписку купцу Куракину оставил, а сам почил в бозе. Теперь Куракин дом на торги выставил. Говорит – за двенадцать рублей серебром, а у меня двух рублей не хватает.
– Знаю я этого Куракина! Жук еще тот, проныра редкостный. Хорошо, дам я тебе денег, только дом осмотреть надо, поторговаться. Вот что: пожалуй, пошлю я с тобой Степана. Он по строительству у меня, его не проведешь: каждую балку самолично осмотрит и все тебе доложит. Ну а торгуйся сам, в этом Степан тебе не помощник.
– Спасибо.
– И еще: ты в шахматы играешь ли?
– При чем тут шахматы? Играю, и не только в шахматы – в нарды еще.
– Не слыхал о таких. Научишь меня в шахматы играть?
– Тебе-то зачем, Семен Афанасьевич?
Князь немного смутился:
– Царь-то, Алексей Михайлович, к игре этой пристрастился. Говорят – из Индии игра. А кто хорошо играет, к себе приглашает, беседы за игрой ведет.
– Ага, так ты хочешь через игру к самодержцу приблизиться?
– Навроде того. Так научишь?
– Времени много уйдет.
– А мы так сделаем. Я тебе два рубля серебром, а ты меня за это игре научишь.
– Ты и мертвого уговоришь, князь. Согласен. Сами-то шахматы у тебя есть?
– Заказал уже. Не хуже царских будут – фигуры из рыбьего зуба выточат.
«Рыбьим зубом» называли моржовые клыки.
– Договорились, – Никита поднялся с лавки.
– Степана когда подсылать?
– Завтра с утра. Боюсь – опередят меня.
– Эка беда! В Москве домов полно, всегда купить можно. Кто-то разорился – дом продает, другой возвысился – дом по чину, получше, побогаче присматривает.
– Я бы этот хотел, – не стал раскрывать свою тайну Никита.
– Будет тебе Степан. А за чай спасибо, удружил. Я им завтра Ордын-Нащокина угощу. А то он после чаепития у царя плевался. Говорит – как отвар сена налили, пусть холопы сами его пьют. А потому как никто в Москве заварить его не может, окромя немцев из Кукуевой слободы. То-то я ему нос утру! Удружил ты мне!
Князь достал калиту и отсыпал Никите два рубля серебром.
– Смотри насчет шахмат, договорились.
– Я слово всегда держу.
На том они и разошлись, премного довольные друг другом. Семен Афанасьевич хотел назавтра утереть нос Ордын-Нащокину, угостив его правильно заваренным чаем, а о шахматах молчать пока, пусть сюрприз будет. Да и Никиту сам Господь ему вовремя подставил. Ордын-Нащокин за обучение этой игре немцу пять рублей серебром отдал, а Никита его за два рубля научит. И молчать Семен Афанасьевич будет, ни одному боярину не проболтается. Иначе очередь к Никите выстроится, каждый к царю поближе быть хочет. А вот накося-выкуси!
Князь состроил кукиш и ухмыльнулся. И откуда у Никиты такие знания? Лечит лучше иноземцев – те только кровь пускать умеют, в игры играет разные. Где он всему этому научился?
Мысленно князь похвалил себя за то, что привез Никиту в Москву. Полезный он человек, еще не раз пригодиться может, и кто знает, какие таланты у него еще есть?
А Никита был доволен тем, что и деньги нашел, и долг отдавать не надо. В шахматы научить играть – не мешки таскать. Если голова на плечах у игрока есть – успехи будут.
Степан оказался дотошным и знающим. Уже утром они заявились в дом вдовы Пантелеевой, представились покупателями и попросили разрешения осмотреть дом.
У Марии Матвеевны глаза были припухшие, заплаканные.
– Делайте, что хотите! – Она безучастно махнула рукой.
Степан сразу полез осматривать чердак. Никита стал осматривать дом и в трапезной столкнулся с Любавой. Глаза ее от удивления широко распахнулись: она явно узнала Никиту, но потом отвела взгляд, отвернулась. Наверное, не так она представляла себе встречу с ним.
А через час прибежал купец Куракин:
– Мне сказали, что покупатели дом смотрят? Рад видеть вас. За долги дом на продажу выставляю. Дом хороший, крепкий, четырнадцать рублев за него всего и прошу, – затараторил он.
Был купец вертляв, худ сложением.
В это время подошел Степан, закончивший осматривать подвал. Одежда его была в пыли, с головного убора свисала зацепленная в подвале паутина.
– Ты, что ли, продавец будешь? – прогудел он.
– Он самый, – выпятил грудь Куракин.
– На потолке одна балка плохая – жук-древоточец поел, в дальнем углу фундамент подмокает. Ну и по мелочи: в горнице доски на полу рассохлись, печь в поварне дымит, перекладывать надо. Красная цена дому – десять рублей.
Услышав цену, купец подскочил:
– Да ты что, деревенщина! Где твои глаза? Крыша медными листами крыта, только она одна на рубль с алтыном тянет.
– Крыша хороша, не спорю – мастер делал. А остальное?
Завязался спор. Никита послушал его некоторое время, потом выложил на стол монеты и сложил их столбиком. Вид денег на продавца всегда действует почти магически.
– Даю двенадцать рублей и ни копейкой больше. Думаю, лучше цену никто не даст. Это мое последнее слово.
Купец уставился на деньги, звучно сглотнул:
– А, согласен!
– Тогда давай долговую расписку и пиши купчую – все, как положено.
– У меня с собой расписки нет, – растерялся купец.
– Я подожду, пока принесешь, – холодно сказал Никита.
– Тогда я мигом, сейчас-сейчас! – Купец исчез.
Подождав, когда за ним захлопнется дверь, Степан сказал:
– Дом небольшого ремонта требует – не без того, но крепкий, сто лет еще простоит.
Купец уставился на деньги, звучно сглотнул:
– А, согласен!
– Тогда давай долговую расписку и пиши купчую – все, как положено.
– У меня с собой расписки нет, – растерялся купец.
– Я подожду, пока принесешь, – холодно сказал Никита.
– Тогда я мигом, сейчас-сейчас! – Купец исчез.
Подождав, когда за ним захлопнется дверь, Степан сказал:
– Дом небольшого ремонта требует – не без того, но крепкий, сто лет еще простоит.
Они уселись на скамью.
Прибежал купец, на ходу доставая из-за пазухи расписку.
Никита взял бумагу, прочитал. Да, Пантелеев деньги брал и отдачу просрочил.
– Купчую пиши. Степан и вдовица видаками будут.
Купец, высунув язык от усердия, долго писал бумагу. Когда он закончил, Никита прочитал, проверил. Вроде все правильно: указана цена на дом, дата сделки и подпись. За одного видака подписался Степан, вдову под ручку привел сам купец. Та поставила подпись.
– Пересчитай.
Купец зазвенел монетами.
– Все правильно. Эй, вдова, выметайся из дома, он теперь не твой.
– Раскомандовался! – не скрывая своего презрения, жестко и холодно оборвал его Никита. – И не твой тоже! Так что уходи!
– Как-то не по-людски… Посидеть надо, сделку обмыть…
– Пшел вон! – осерчал Никита. Купец был ему неприятен.
Куракин обиженно пожал плечами и вышел.
Мария Матвеевна тоже вышла в дверь, ведущую во внутренние покои.
Степан поднялся:
– Так я свободен?
– Да. Спасибо, Степан, за помощь.
Мужчины пожали друг другу руки.
Не успела за Степаном закрыться дверь, как в трапезную вошла вдова с дочерью. Обе были одеты, в руках держали узлы.
– А вы куда собрались? – удивился Никита.
– Так дом не наш теперь. Куракин правду сказал – уходить надо.
– Есть куда?
– В Коломне тетка троюродная живет, – как-то неуверенно сказала вдова.
Никита взял со стола долговую расписку, поднес ее к лицу вдовы.
– Узнаешь бумажку?
– Долговая расписка.
Никита порвал бумажку.
– Долга у вас теперь нет. Дом, правда, на мое имя записан, но живите.
– А можно?
– Конечно.
– А сколько?
– Что «сколько»?
– Сколько дней жить можно?
– Пока рак на горе не свистнет, – отшутился Никита.
– Нет, мы, наверное, пойдем. Такой дом снять – много денег надо.
– Да ничего я с вас не возьму!
У вдовы по щекам потекли слезы, узлы упали на пол.
– Ну, Мария Матвеевна, сырость разводить не надо, а то доски на полу сгниют или мокрицы заведутся. Давайте лучше сделку отметим.
Мать и дочь переглянулись:
– У нас нет ничего, не готовили. Куракин предупредил, чтобы вещи собирали.
Никита достал из калиты алтын:
– У меня еще осталась денежка. Я на службу пойду, а вы на торг. Приготовьте чего-нибудь, а я ближе к вечеру загляну.
Никита положил алтын на стол, забрал купчую – нечего ценными бумагами разбрасываться – и вышел. И так полдня потерял, больные заждались небось.
До лекарни он летел как на крыльях. Прием провел с ощущением, что ему повезло – пациентов мало оказалось.
К дому Пантелеевых – вернее, уже к своему дому – он шел быстрым шагом.
Там уже был накрыт стол. Жаркое, скорее всего, брали в ближайшей харчевне, поскольку за два часа сходить на торг, разжечь плиту и приготовить мясо было нереально. А вот кашу с сухофруктами готовили точно сами, в трактирах такую не подавали.
Войдя, Никита представился – при покупке как-то не до того было.
– Савельев Никита Алексеевич, можно просто Никита. А как вас, сударыни, звать, я уже знаю.
Пока его не было, женщины привели себя в порядок, насколько это было можно. По крайней мере, они уже не выглядели такими угнетенными. Да и что можно сказать, если из родного дома гонят.
Они выпили по кубку вина из семейного набора, разговорились.
– Никита, а ты где служишь? – поинтересовалась Любава.
– Я не служу, я лекарь.
– Ой, это в лекарне, что у хором князя Елагина?
– Именно.
– Я слышала, но не представляла, что это ты.
Никита проголодался и жаркое ел с аппетитом.
Внезапно в дверь постучали.
– Кто бы это мог быть? – недоуменно пожал плечами Никита.
Вдовица пошла открывать дверь. Когда она вернулась, из-за ее спины выглядывал Степан.
– Никита, прости, что помешал, – князь к себе зовет.
Заставлять Елагина ждать было неловко, князь много для Никиты сделал. Пришлось встать, откланяться и уйти.
Когда они со Степаном вышли на улицу, Никита поинтересовался:
– Что случилось?
– Да ничего. Только что шахматы привезли.
Никита едва не выругался. Ни поесть толком не дали, ни поговорить – разговор только-только завязался… А он грешным делом думал, что кто-то из домашних князя заболел. Но и назад не повернешь, обещал долг отработать.
А князь благодушествовал. Встретив, он приобнял Никиту, усадил за стол и достал из шкафа шахматную доску с фигурами:
– Любуйся! Точно такие же фигуры, как у самого Алексея Михайловича!
Доска была резная, черные поля – из черного палисандрового дерева, белые – из карельской березы. Фигуры затейливые, искусно вырезанные из моржового клыка. Пешки – как пехотинцы с копьями, ладья – как вздыбленный на задние ноги слон, а король – в королевской мантии, короне и при державе.
Никита повертел фигурки в руках, полюбовался. Небось целое состояние стоят.
Он расставил фигурки на доске и стал объяснять князю правила игры. Потом они сыграли несколько партий.
Князь игрой увлекся, и время летело быстро.
Теперь после работы и ужина Никита садился играть с князем. Сердце его рвалось в купеческий дом, а он который вечер уже был занят игрой.
В один из дней князь был занят делами, и Никита сразу направился в церковь – по времени женщины должны быть уже там.
У входа на паперти знакомый нищий махнул рукой – подойди, мол.
Никита подошел, дал медяху.
– Что-то тебя не видно давно, больше седмицы.
– Дела все…
– Счастья своего не упусти за делами.
– Что случилось? – враз обеспокоился Никита.
– Что-что… Ты знаешь, что дом Пантелеевых продали?
– Знаю.
– Так и женихи прознали, что долгов за семьей нет, едва ли не каждый день сватов засылают. Уведут ведь девку!
И в самом деле, Никита у женщин давно не появлялся – с покупки дома. Нехорошо, неприлично, нищий все верно говорит.
– А Пантелеевы сегодня были?
– Утром только.
– Спасибо.
Никита в церковь не пошел, развернулся и направился к дому купца – все не мог привыкнуть, что дом этот его теперь.
Постучавшись в дверь, вошел.
– Мария Матвеевна, это я, Никита. Я с дочерью твоей поговорить хочу.
– Сейчас я, мигом.
Вдовица привела дочь, сама уселась рядом.
– Мария Матвеевна, я хочу с Любавой с глазу на глаз переговорить – можно?
Женщина недовольно поджала губы, но вышла.
Никита помолчал, потом на цыпочках подошел к двери и резко открыл. Купчиха стояла, прислонив ухо к двери, и едва не упала от неожиданности. Ох уж это женское любопытство!
Смутившись, что ее застукали, вдовица ушла.
– Любава! Тянуть не буду, спрошу сразу – я тебе люб?
Любава покраснела – даже пунцовой сделалась, глаза опустила в пол.
Никита замер, кажется – даже дышать перестал.
Девушка едва заметно кивнула.
– Выйдешь за меня замуж?
Громыхнула дверь, и в комнату ввалилась вдова.
– Да кто же так девицу спрашивает? Сватов заслать надо поперва!
Ну вот, опять подслушивала! Но Никита к женщине даже не повернулся – он ждал.
Любава опять кивнула.
– Ты язык проглотила? – вскинулась мать. – Тебя человек спрашивает – пойдешь за него?
– Пойду, – едва слышно сказала Любава.
– Вот, другое дело. А то ведь засиделась в девках! То батюшка помер – год после того женихаться нельзя, то долги… Едва старой девой не осталась.
– Матушка, да ведь мне семнадцать всего! – со слезами воскликнула девушка.
– Ага! Семнадцать! Только твои подруги замужем все, некоторые тяжелые уж.
Надо сказать, что на Руси женились рано. Девушки шли под венец в пятнадцать-шестнадцать лет, в семнадцать уже числились перестарками, а в двадцать – старыми девами.
Мужчины, а фактически – подростки – женились в таком же возрасте. Люди взрослели быстро: в пятнадцать уже шли в войско, числились новиками, иногда к семнадцати становясь опытными воинами, а то и десятниками. А коли государство вверяло ему саблю или пищаль для защиты Отечества, дела серьезного и необходимого, то жениться-то кто запретит?
Молодым пару часто подбирали родители. Дело было непростое, мудрости требовало. Чтобы вторая половина из своего круга была, сын купеческий женился на купеческой дочке, боярский сын – на боярыне. Неравные браки были большой редкостью. Сначала об избраннике тщательно собирались сведения: не болен ли болезнями дурными вроде падучей, что могла передаваться по наследству, да поведения какого? И если парень без царя в голове, так и невеста для него находилась только с изъянами.