Возникло подозрение, что царя отравили, хотя кушанья с его стола ели все. А царь уж не встает, только стонет да охает.
Озабоченный Елагин пришел к Никите и уселся на лавку.
– Царь занедужил, – коротко бросил он.
Слухи о болезни царя до Никиты уже дошли.
– «Дохтур» иноземный ничем помочь не в силах.
Никита молчал, выжидая, чем кончится монолог Елагина. Он уже догадывался, чего хочет от него князь. А желает он, чтобы Никита царя вылечил. Но палка, как известно, о двух концах. Ежели Никите удастся царю помочь, Елагин в царских глазах поднимется, не исключено – новую должность при дворе получит. А если неудача? Тогда в лучшем случае – ссылка, а то и голову на плаху положить можно… Причем – обоим. О Никите и речи нет, это само собой. А кто предложил? Ах, князь Елагин? Не злоумыслитель ли? Надо попытать, узнать – не поляками ли подкуплен?
Никита все потаенные мысли Елагина понял, едва тот о болезни царя заговорил.
– Что думаешь? – спросил князь.
– Я больного не смотрел и пока ничего сказать не могу, – ответил Никита.
Князь надолго задумался. И сейчас, какое решение ни прими, решается не только судьба царская, но и судьба его, Елагина; само собой – и Никиты. Князь же был человеком осторожным, все тайные пружины, двигавшие царедворцами, знал. И сторонники у князя были, и противники. И сколько помнил князь, при дворе всегда две противоборствующие группировки были, боровшиеся за влияние на царя, за милости его, за подарки воистину царские. Одиночке возле трона не выжить, вмиг схарчат и не подавятся. Потому, случись непоправимое, не только себя князь обречет, но и Ордын-Нащокина, и многих других людей, видных и знатных.
Никита наблюдал за лицом князя. А Елагин то лоб морщил в раздумьях, то губами шевелил.
– С самодержцем поговорить? – спросил он.
– Утопающий за соломинку хватается – согласится царь. А если болезнь запущена, и я помочь не смогу? Хуже того – царь помрет?
– Тише ты! – Елагин испуганно повел глазами вокруг себя. Говорили-то они в чужой избе, где квартировал Никита. В соседней комнате возились дети.
– Ох, тяжело решение принять! Кто бы под-сказал?
Елагин посмотрел на иконы в красном углу, как будто бы Богородица могла что-то ему подсказать. Но князь был человеком рисковым, иначе бы он не пробился к трону, а сидел бы в своем уделе где-нибудь на Вологодчине. Он поднялся:
– Иду к Нащокину – что он решит. И ты со мной.
Князь явно хотел переложить часть ответственности на покровителя.
Они пошли к дому, который занимал Нащокин. О чем шел долгий разговор, Никита не слышал – Елагин беседовал с Нащокиным наедине.
Однако вышел князь хмурый. Видно, побоялся Нащокин решать сей щекотливый вопрос.
Они постояли немного возле дома, потом князь вдруг махнул рукой:
– Была не была! Бог не выдаст – свинья не съест! Идем!
Под жилье царя и его слуг был освобожден каменный двухэтажный дом, лучший в Вязьме.
Елагина охрана пропустила в покои, а Никита остался в коридоре. Стрельцы косились на него, но он явился с князем, и потому не гнали.
В доме было тихо. Какое веселье, когда царь болен?
Елагина не было долго. Потом он выглянул из дверей, призывно махнув Никите рукой.
Никита шел за Елагиным по длинному коридору, и почти у каждой двери стояли стрельцы с бердышами. Бдили.
Никита волновался. Сейчас он увидит самодержца, и не на гравюре старинной, а вживую. А еще сильнее он волновался из-за того, что его обуревали сомнения: сумеет ли поставить правильный диагноз, сможет ли помочь?
В комнате царской, в опочивальне было темно из-за тяжелых штор, не пропускавших свет. Горели только несколько свечей и пахло благовониями.
На широкой кровати, под теплым одеялом лежал мужчина в исподнем. Лицо его было бледным, глаза – страдальческими, лоб в каплях пота. Он тяжело дышал. «Ну да, а чего ты хотел увидеть? – спросил себя Никита. – Самодержца в короне, со скипетром и державой в руках?»
В опочивальне было несколько человек. Один их них – явно заморский «дохтур», судя по бритому лицу и коротким штанишкам.
Князь тихо сказал:
– Государь, я своего лекаря привел.
Алексей Михайлович кивнул.
– Поди к государю, – прошептал Никите Елагин.
– Пусть все выйдут, – попросил Никита.
Царь услышал, кивнул.
Вышли все, кроме «дохтура» и Елагина.
Никита сначала расспросил, с чего все началось и где болит, потом осторожно осмотрел живот. Брюшная стенка напряжена, налицо все симптомы раздражения брюшины. Похоже на аппендицит, причем запущенный.
Увлекшись анализом состояния больного, Никита совершенно забыл о том, в каком времени он находится.
– Надо оперировать, в противном случае неизбежен летальный исход.
– Чего?
– Или операция, или смерть, и не далее, чем через два дня, – решительно сказал Никита.
– Даже так?
Царь задумался. Умирать, да еще в таком возрасте, когда достиг вершины, никому неохота.
– Но и ручаться за исход не можешь? – тихим голосом спросил царь.
– Не могу, – не стал кривить душой Никита. Сейчас перед ним лежал больной человек, требующий немедленной помощи.
В разговор тут же встрял «дохтур»:
– Какая операция? Это живот резать? Он ее не перенесет!
– Ты, тля заморская! – вскипел Никита. – Ты же царя едва не уморил! Сам не понимаешь – других бы позвал! В таких случаях тянуть нельзя!
«Дохтур» стушевался. Похоже, он только теперь осознал, что царь на волосок от смерти. Случись плохое, его не выгонят из страны с позором, а казнят.
«Дохтур» потер шею, как будто ее уже коснулась петля от виселицы или топор палача, но все же решил, что его слово должно быть последним.
– На все воля Господня! – глубокомысленно изрек он.
«Вот же сволочь! Ему помогать мне сейчас надо, а он мешает», – подумал Никита.
Все повернулись к царю. Каждый человек вправе распоряжаться своим здоровьем и жизнью – тем более самодержец.
Алексей Михайлович был человеком образованным по своему времени, умным. Не будет оперироваться – умрет через два дня, если лекарь не соврал. А какой ему резон врать? Но даже если и будет, гарантий никаких лекарь не дает. О худшем же думать царю не хотелось. Дети еще малы, трон и власть передать некому. В лучшем случае опекунов назначат – из тех же бояр, только неизвестно, как жизнь еще повернется. Захватит кто-либо – да тот же Нащокин – власть и в первую очередь позаботится, чтобы наследники трона сгинули. Долго ли отравить или уморить голодом в казематах? А если прооперироваться, то хоть и страшно, но шанс есть. И царь решил его не упускать:
– Согласен. У меня есть выбор, и я его сделал.
Царь повернул голову к «дохтуру»:
– Будешь помогать и присматривать. Мешать не смей!
Англичанин в ответ только склонил голову, понимая, что лучше ее сейчас склонить, чем потом потерять.
Никита решительно поднялся:
– Мне инструменты надобны, и потому я отлучусь сейчас. А ты, коллега, приготовь перевязочные материалы и перевар.
– Перевар – это что? – не понял «дохтур».
– Ну, самогон крепкий.
– Spiritus vini, – важно кивнул «дохтур».
– Именно! «In vino veritas», – щегольнул латынью Никита.
Англичанин в удивлении вскинул брови, но Никита с Елагиным уже вышли.
Князь тут же обратился к незнакомому Никите боярину:
– Возок! Быстро!
– Я мигом!
Боярин убежал, что бывало редко. В царских покоях ходили медленно, чинно, бегали только холопы с поручениями хозяев.
Пока спускались по лестнице, Елагин тихо спросил:
– Как считаешь, у царя есть шанс?
– Похоже – есть. Я буду стараться.
– Во-во, коли уж ввязались в авантюру, то надо идти до конца, спасать царскую жизнь и свои головы.
Вот шельма! А кто втянул Никиту в эту передрягу? Не сам ли?
На возке они быстро домчались до дома, где квартировал Никита. Инструменты всегда были наготове, самогон и бинты – за англичанином.
Никита достал емкость с эфиром. Совсем мало осталось, но на один наркоз хватит.
С разбойничьим посвистом возничего они домчались до царского дома, и Никиту вновь провели к царю.
Англичанин уже нашел самогон – целый кувшин, а перевязочные материалы – длинные полосы белого холста и вата – были у «дохтура» в наличии всегда.
По распоряжению Никиты приволокли дубовый стол и несколько масляных светильников, раздвинули шторы.
Бояре на руках перенесли царя с кровати на стол. Один из бояр подсуетился и подложил под голову самодержцу подушку. Никита швырнул ее на кровать.
– Мы приступаем, всем уйти!
– Делайте, как лекари велят, – слабым голосом сказал Алексей Михайлович.
Всех как ветром сдуло.
Никита накапал эфира на большой комок ваты и приложил его к лицу царя. При свете светильников кожа на лице царя выглядела бледно-серой – куда постоянный румянец делся?
– Государь, считай вслух.
– Один, два, три, четы… – Государь замолчал.
– Что с ним, помер? – всполошился «дохтур».
– Государь, считай вслух.
– Один, два, три, четы… – Государь замолчал.
– Что с ним, помер? – всполошился «дохтур».
– Нет. Он уснул и боли чувствовать не будет.
– Ты отравил его! – едва не закричал англи-чанин.
За дверью послышались голоса – их явно подслушивали.
– Государь приказал тебе помогать, но пока ты только мешаешь. Когда царь придет в себя, я ведь и нажаловаться могу, – пригрозил Никита.
– Да, слушаю.
– Мой руки переваром, ну – спиртом, если тебе так понятнее, – приказал ему Никита.
Сам он обильно, не жалея очищенного самогона, протер весь живот государя, потом по локоть протер свои руки. Инструменты он вытащил заранее – они хранились в широком медном лотке с крышкой, сделанном по заказу Никиты.
Лекарь перекрестился; глядя на него, «дохтур» перекрестился тоже, но не как православный, а слева направо – это Никита отметил краем глаза.
– Приступаем.
Никита сделал разрез, наложил лигатуры на кровящие сосуды.
– Пульс посчитай.
– Девяносто шесть.
– Терпимо.
Никита разрезал мышцы передней брюшной стенки и снова перевязал сосуды.
– Держи крючки.
«Крючками» сокращенно называли ранорасширители. Держать их не столько тяжело, сколько утомительно – все время в одной позе, руки быстро устают.
Никита добрался до аппендикса. Багрово-красный, скорее даже вишневый с синевой аппендикулярный отросток был покрыт слоем фибрина.
– Гной? – испугался «дохтур».
– Именно, – пугнул его Никита и увидел, как побледнело лицо англичанина.
Пугнуть его следовало. Пусть башкой думает, прежде чем кровь отворять. Тоже мне, взял моду!
Иглой с шелковой нитью Никита прошил слепую кишку в месте отхождения аппендикса и отсек отросток, бросив его в специально подставленный лоток. А дальше уже было проще: ушил слепую кишку, сделал ревизию брюшной полости, проверяя, не забыт ли там тампон или что еще хуже – инструмент? Да и нет ли других болезней? Послойно ушил мышцы и заметил, что царь стал на боль реагировать, напрягая живот. Наркозу бы добавить, но операция уже завершается, осталось только на кожу швы наложить.
Никита торопился, он и так операцию в рекордное время провел – около получаса. Это, учитывая отсутствие помощника, анестезиолога, операционной медсестры и санитарки, то есть полноценной операционной бригады – вполне приличный результат.
Когда он снова обрабатывал живот самогоном, царь застонал. Тут же приоткрылась дверь, и кто-то из царедворцев нетерпеливо просунул в проем голову.
– Век! – неожиданно по-немецки закричал «дохтур», и дверь тут же захлопнулась.
Уже с помощью англичанина, потому что пришлось приподнимать тело, Никита наложил царю повязку. Эх, клеевую бы повязочку, как проще было бы!
– Все! – устало выдохнул Никита.
Царь уже приходил в себя и мутным взором обвел комнату.
Никита подошел к изголовью.
– Все, Алексей Михайлович! Сейчас перенесем тебя на кровать – и можно отдыхать.
Никита распахнул дверь:
– Помогите государя на постель перенести.
– Жив Алексей Михайлович-то?
За головами бояр Никита увидел бледное лицо Елагина и кивнул ему. Вид у того сразу переменился.
Бояре ввалились в дверь, протискиваясь и отталкивая друг друга.
– Хватит четверых! Остальным выйти, царю свежий воздух нужен.
Государя подняли шесть человек, и на руках он буквально поплыл по воздуху, очутившись на постели.
«Дохтур» обтер лицо царя, проявляя заботу. «Лучше бы ты раньше заботу проявлял, когда царю плохо стало», – подумал Никита.
Бояре вышли, заголосили за дверью, и кто-то закричал даже:
– Жив государь, обошлось лихо!
На него тут же прицыкнули:
– Тихо! Государь почивает!
«Дохтур» подошел к лотку с удаленным аппендиксом, поглядел внимательно, ткнул пальцем.
Никита тут же заметил:
– За царем уход и пригляд нужен. Я три дня буду тут безотлучно. Ты будешь помогать.
– Да, конечно. В чем моя помощь нужна?
– Инструменты от крови отмой, и матрас пусть принесут – я тут спать буду.
– Так не принято, – опешил «дохтур», – при царе постельничий быть должен.
– Пусть будет, – кивнул Никита. – А если государю плохо станет, постельничий помогать будет?
«Дохтур» окончательно растерялся – раньше таких ситуаций во дворце не было.
Англичанин ушел, собрав инструменты – хоть какая-то помощь будет. После операции спесь с него слетела, как шелуха.
Никита подошел к Алексею Михайловичу, посчитал пульс, потрогал лоб – не температурит ли?
Царь открыл глаза. Взгляд его стал уже осмысленным, не таким, как сразу после наркоза.
– Где я?
Конечно, вокруг не привычные стены и обстановка Теремного дворца, который остался в Кремле.
– В Вязьме ты, государь. А я не апостол Петр, а лекарь. Операция прошла успешно, теперь выздоравливать надо.
Алексей Михайлович помолчал, собираясь с силами и мыслями, и вдруг выдал поговорку, которая Никиту удивила:
– Есть две самые тяжелые на свете вещи – выхаживать старых родителей и Богу молиться.
Сказав такую длинную в его состоянии речь, царь прикрыл глаза и ровно задышал.
Никита распахнул окно. Воздух в комнате был насыщен запахами эфира, крови. Он прикрыл царя одеялом под самый подбородок – не хватало только, чтобы высокородный пациент простудился.
За окном по зимнему времени рано начало темнеть. Никита закрыл окно – в комнате было свежо.
Двое холопов принесли топчан с матрасом и подушкой.
Вернулся англичанин с вымытыми инструментами. Никита пересчитал их и уложил в кофр.
От «дохтура» пересчет инструментов не укрылся.
– Неужели ты меня в краже инструментов подозреваешь? – возмутился он.
– Тихо! Царь почивает. А неужели ты инструменты не считаешь?
– А зачем? – удивился англичанин.
– Пойдем выйдем – поговорим.
Состояние царя не внушало Никите опасения, и полчаса вполне возможно было передохнуть. Тем более что Никите хотелось есть и в туалет.
Первым делом он посетил отхожее место. Потом спросил «дохтура» насчет обеда.
– Святая Мария! Ты же голоден! Прости, я должен был позаботиться…
Никиту отвели в небольшую трапезную для обслуги, и он поел. Англичанин же сидел напротив и прихлебывал чай.
Насытившись, Никита продолжил:
– Любой лекарь, особенно при полосных операциях, должен знать, сколько и какого у него инструмента. Причем как до операции, так и после. И считается обычно, когда основной этап позади и осталось только наложить швы.
– Это чтобы инструмент в брюшной полости не забыть? – догадался Самюэль – так звали «дохтура».
– Именно! Неужели у вас в Британии не так?
– У нас полосные операции – большая редкость, пациенты не выдерживают боли. А скажи, Никита – тебя ведь Никита звать? Я слышал, когда князь так называл тебя. Зачем ты руки спиртом мажешь и живот больному протираешь?
– Чтобы нагноения не было.
– На вату, что царю на лицо клал, что ты капал? Я полагаю – какую-то чудодейственную смесь, от которой человек чувств лишается?
– Догадлив, сэр, – усмехнулся Никита.
– Я пока еще не сэр. Кто изобрел такую смесь и где ее приобрести можно?
И Никита решил не мелочиться. Правда, эфир изобрел не он, но сейчас, на просторах Руси, да что там – целого мира – он единственный, кто применяет эфирный наркоз.
– Я изобрел, у меня приобрести можно. Но с собой его у меня уже нет, я использовал последний запас. А дома, в Москве вполне могу продать.
Никита не собирался одаривать конкурента эфиром – пусть платит, и причем втридорога. И не потому что он, Никита, жадина, – просто все, о чем иностранцы узнают, они потом широко используют сами и продают везде, где только можно. Сколько изобретений, совершенных русскими, не внедрили свои? По лености, косности и недоумию эти изобретения попали потом в иноземные руки и вернулись назад уже в красивой упаковочке и по запредельной цене.
– И сколько стоит?
– Чего?
– Ну – зелье.
– А смотря сколько купишь.
Самюэль поерзал, в глазах его загорелся огонек. Он почуял, что на своей родине он может сделать состояние. Хотя он и так получал от государя вполне приличное жалованье, однако решил, что такой случай упускать нельзя, это шанс, который выпадает один раз в жизни. Русский просто не понял, что совершил. Ну варвар, что с него взять? Хотя мозги есть, и руки умелые.
Англичанин наклонился к уху Никиты:
– Продай секрет зелья!
– Могу, только стоить он будет дорого.
– Мы же лекари, коллеги! – упрекнул его Самюэль.
Ну да, теперь он это словечко латинское «коллеги» вспомнил.
– Ну как хочешь, но задаром не отдам.
На лице «дохтура» отразилось разочарование.
Никита встал.
– Надо государя проведать.
– Да, конечно! Наше служение в том и состоит…
Не дослушав, Никита вышел. Ни фига он этому хлыщу за просто так не отдаст. «Дохтур» и так дурака валял при царе, делал кровопускания за немалые деньги. Хочет эфира – он получит его, но за изрядную мзду. Ведь за державу обидно! Как там в мультике про пластилиновую ворону? «Ой, как я это богатство люблю и уважаю!»