Никита горячо поблагодарил Иосифа – для лекаря это был шанс испытать себя.
Иосиф улыбнулся:
– Не благодари: тяжела монашеская жизнь, не все ее выдержать могут. Не на пирушку приглашаю. Поедешь?
– Поеду, – Никита не колебался.
Священник сел за стол, написал письмо и приложил к нему для достоверности свою печатку.
– Я смотрю – на пальце у тебя перстень знакомый.
– Царский подарок.
– Оставь его лучше здесь. Не ровен час – встретятся лихие люди, вместе с рукой отрубят. Вручи это письмо Михаилу, а на словах привет передавай да наилучшие пожелания. Ступай с Богом!
Никита поклонился и вышел.
Сборы были недолгими. Он оставил Ивану денег в лекарне, с собой взял часть инструментов, собрал узелок с вещами. Вняв совету священника, снял с пальца перстень. Самым тяжелым получился разговор с Елагиным:
– Надолго собрался?
– До осени.
– А ну как царь в новый поход соберется?
– Ходил же он раньше без меня? Да и спокойно все на границах.
Елагин нахмурился, но Никита – не холоп, приказать нельзя.
Они обнялись на прощание.
С утра Никита, прихватив кофр с инструментами и узелок, отправился на торговый причал Москвы-реки. Там он нашел судно, идущее в Астрахань. За алтын купец, владелец судна, согласился довезти его с полным коштом.
Корабль отходил уже в полдень, погрузку заканчивали.
И вот мимо поплыли берега. Никита сидел на носу судна, с интересом разглядывая окрестности.
За день они добрались до Коломны. В паруса дул ровный ветер, течение было попутное. А дальше – уже по Оке.
Никита воспринимал плавание как отдых, как развлечение. И на душе легче стало, как только из Москвы выбрался.
Судно делало остановки только на ночь. Команда готовила кулеш, ели сами и кормили единственного пассажира – Никиту.
На Нижегородской ярмарке они остановились на день – купец докупил товара для торговли в Астрахани. Потом миновали Казань, и Никита не сводил глаз с минаретов и городских стен. А дальше по обоим берегам пошли степи, и пейзаж стал унылым и однообразным.
Ранее Астрахань называлась Хаджи-Тарханом и была осенней резиденцией ханов Золотой Орды. Зимой 1395 года город сжег эмир Тимур, огнем и мечом прошедший по татарским землям. Заодно он развалил Булгарию, прошелся по Дагестану.
В 1566 году Астрахань присоединилась к Руси. На Заячьем острове построился новый острог, как начало нового города: уж больно удобно расположен был город – на перекрестке водных путей, чем и привлек внимание крымчаков, ногайцев, османов.
Город многократно подвергался нападениям и осадам, но выстоял.
В дальнейшем со всех сторон от Астрахани были построены крепости, ставшие городами.
С севера, в 250 верстах, была поставлена крепость Черный Яр, с востока – Красный Яр. А еще Иванчуг, Увары, Чаган, Комызяк. Город наполнился торговцами, осевшими тут и открывшими гостиные дворы и мастерские – шелковые, бумажные.
Первыми из иноземцев в Астрахани появились армяне, за ними – персы и хивинцы, даже индийцы. Город был удобным перевалочным пунктом по пути на богатейшую Нижегородскую ярмарку.
Самыми доходными, а потому привлекательными были соляной и рыбный промыслы – черную икру и осетров возили на Русь именно отсюда.
Первый монастырь, основанный игуменом Феодосием и названный Спасением, был заложен в 1569 году. В 1646 году в Астрахани случился страшный пожар, уничтоживший едва ли не половину города. Сгорел и деревянный монастырь. Усилиями игумена Гедеона, а затем и сменившего его Михаила и полусотни монахов монастырь был отстроен заново в камне. В дальнейшем, в 1655 году, монастырь стал патриаршим, был переведен в прямое подчинение и с того времени начал носить название Спасо-Преображенского, а настоятель поднялся выше в церковной иерархии и стал величаться архимандритом.
В Астрахань Никита прибыл в июне. Было уже тепло, большинство местного населения занималось рыбной ловлей.
Расспросив дорогу, Никита сразу направился в монастырь.
Кирпичная кладка монастыря была свежей, построен он был в псковском стиле, и, разглядывая каменную красоту, Никита невольно залюбовался.
– Нравится? – остановился рядом монах в черном подряснике.
– Очень! Но мне бы к игумену Михаилу.
– Пойдем провожу.
Игумен оказался человеком совсем еще не старым, хотя Никита представлял его старцем с длинной седой бородой.
Поздоровавшись, Никита вручил ему письмо, которое игумен тут же внимательно прочитал.
– Послушником стать хочешь?
– Хочу.
– Одного желания мало. Тебя ведь Никитой зовут?
– Да.
– И в письме сказано, что лекарь ты изрядный.
– Приукрашено.
– Э нет! Отец Иосиф всегда точно говорит. Так тебя к нам сам Господь привел.
– Неужели болен кто?
– Болен? Да у нас треть монахов с холерой лежат! И в городе эпидемия идет.
– Скажи монахам: воду пить только кипяченую, пищу вкушать только после огня – вареную, жареную, но не сырую. И главное – руки мыть со щелоком, а еще лучше – протирать переваром. И как можно чаще, не только перед едой. Да, едва не забыл: на время эпидемии руки священникам прихожанам не целовать.
– И все?
– Все! Через неделю новых заболеваний не будет.
– На вечерней молитве сам братии обо всем скажешь. А с больными что делать?
– Пить давать побольше – можно подсоленную воду.
– Так просто?
– Ну, если не затягивать, то все благополучно разрешится.
– Вот тебе первое и главное послушание в монастыре – лекарем будешь.
– Как скажешь, игумен.
– Сейчас тебе твою келью покажут, а после – болящих посмотри.
– Слушаюсь.
Игумен позвонил в колокольчик, и на звон явился молодой послушник.
– Отведи нашего нового послушника Никиту в угловую келью, что пустует, потом с распорядком ознакомь и болящих покажи. Он лекарь, это его послушание.
Послушник склонил голову.
– Давай помогу, – обратился он к Никите, имея в виду его поклажу.
– Мне не тяжело.
Однако послушник взял узел с вещами и донес его до кельи.
– Располагайся.
Келья была маленькой два на два метра, оконце узенькое, забрано слюдой. И обстановка в ней была аскетичной: жесткий топчан, стул, сундук для вещей. «А чего ты ожидал, Никита? – спросил себя лекарь. – Это не хоромы княжеские».
Оставив вещи в келье, они направились к болящим.
К сожалению, у всех у них – у двух десятков – была самая настоящая холера. Один из них был тяжелым – тот, кто заболел первым. Он уже не мог ни есть, ни пить и к вечеру преставился. Зато других Никите удалось выходить. Монастырский ключарь привез из города перевар – кувшин его поставили в трапезной, и перед едой все монахи и послушники поливали себе руки самогоном.
Но выздоровели все далеко не сразу. А вечером, после молитвы игумен дал слово Никите. Как мог, тот объяснил, что причина болезни кроется в грязной воде, в миазмах – не будет же он говорить о холерном вибрионе?
Все слушали внимательно и к сказанному Никитой отнеслись серьезно. А на следующий день уже священники во всех городских церквях и храмах рассказывали все это прихожанам. И бич всех городов – холера постепенно пошла на убыль.
Зато авторитет Никиты среди монастырской братии сразу вырос. За пару недель, кроме мер по холере, Никита успел пролечить несколько монахов от застарелых болячек.
Не успела утихнуть холерная эпидемия в городе, как пришла беда, откуда не ждали. Вечерняя молитва была прервана вошедшим, даже скорее – ворвавшимся в монастырскую церковь пропыленным стрельцом:
– Беда! Калмыки к городу подходят, в десяти верстах отсюда! – выкрикнул он и убежал.
Это был один из конного дозора, высланного в степь астраханским воеводой.
Игумен тут же приказал бить в колокола. Тревожно загудел набат.
Новости обычно узнавали на торгу – так он днем бывает, а колокольный набат услышат все, имеющие уши.
Монахи тут же заперли ворота. Монастырь переходил на осадное положение, а настоятель на время становился воеводой.
Находился монастырь за чертой города, в версте на север от городских стен, и первый удар принимал на себя, служа своеобразным форпостом.
Видимо, нашествия степняков бывали не раз, потому как действовал настоятель решительно и быстро. Монахам раздали оружие, игумен определил дозорных на стены и у ворот.
Никита получил саблю в ножнах и короткое копье-сулицу. Его, как неопытного воина, поставили в пару с бывшим стрельцом, а ныне иноком Василием, дозорными на стену. Сверху видно было, как вдали, на городских стенах, зажглись факелы – Астрахань готовилась к обороне.
Велико ли войско неприятеля, никто не знал. В слободках Сиановой, Безродной, Теребиловке, Солдатской, Ямгучереевой, Армянской, Татарской собиралось и вооружалось ополчение.
В полночь Никиту с Василием сменили.
– Пошли спать, – сказал Василий. – Еще неизвестно, как завтра сложится день и удастся ли следующей ночью выспаться.
В полночь Никиту с Василием сменили.
– Пошли спать, – сказал Василий. – Еще неизвестно, как завтра сложится день и удастся ли следующей ночью выспаться.
Однако спалось им тревожно. Никита все время прислушивался, но потом все же уснул.
После заутрени пошли завтракать, но Никита обратил внимание, что ели не все.
– Пост у них строгий, что ли? – спросил Никита у соседа.
– Нет, – немедленно отозвался тот. – Если бой будет, и ранение в живот получат – с пустым брюхом есть шанс выжить. А с полным – увы!
Как же он сам не догадался? Не воин он – это правда, но как врач мог бы и сообразить.
Однако так поступали не все, а в основном те, кто имел боевой опыт.
Не успели доесть кашу, как тревожно ударил колокол. Все кинулись по местам, определенным настоятелем – на башне и у ворот.
Никита сначала увидел пыльное облако, приближающееся к городу. Постепенно стало видно – идет конница. Это калмыцкий хан Хаурмак шел с набегом на город, ведя за собой тридцатитысячное войско. Никите с непривычки войско показалось просто огромным, и он сначала испугался – как устоять против такой рати? Даже корить себя стал – кой черт его в Астрахань принес? Хотел попробовать от мира удалиться – поехал бы в Вологду или в Суздаль.
Меж тем неприятельская конница была уже рядом, и он видел узкоглазые, желтоватые азиатские лица – типичные степные кочевники.
Основная масса конницы прошла дальше, к городу, но от всадников отделился небольшой, сотни в две отряд и поскакал к монастырю. В деревянный столб, держащий навес над стеной, вонзилась стрела.
– Ты что высовываешься? – закричал Василий Никите. – Стрелу в глаз заполучить хочешь? За зубцом укрывайся!
На стенах шли высокие зубцы – как на кремлевской стене. Только теперь Никита понял, что зубцы эти не для красоты, а для того, чтобы обороняющиеся могли укрываться за ними. Толково придумано!
Для начала калмыки осыпали защитников стрелами, не причинив, впрочем, вреда. Они проскакали вокруг монастыря, высматривая слабые места – вдруг стена где-то низкая или недостроена? Но стены были кирпичными или каменными, и высотой около четырех метров – даже с лошади, встав на седло, дотянуться руками до верха было невозможно.
Несколько калмыков подскакали поближе, но один тут же получил от монаха стрелу в грудь, а другой – сулицу в живот.
Всю историю Руси монастыри играли важную оборонительную роль в государстве. При появлении врага, при первых же звуках тревожного колокольного звона жители окрестных сел и деревень собирались в монастыри, под защиту мощных стен. Да, собственно, и выглядели монастыри как серьезные крепости, а монахи владели оружием не хуже княжеских дружинников. Среди монахов и послушников было немало бывших воинов, имевших боевой опыт. И запасы еды в монастырях всегда имелись, причем серьезные – на год-два, и не только на случай вражеской осады, но и в расчете на неурожайные годы. Вода же в монастырях была всегда, поскольку строились они у родников, и после строительства источники оказывались внутри периметра стен. Так что от голода или жажды умереть защитникам не грозило.
Калмыки собрались перед воротами и горячо что-то обсуждали. Таран нужен – ворота пробить, а вокруг – голая степь, только кустарник кое-где растет. Для тарана же толстое и тяжелое бревно нужно, да не абы какое, а из дерева прочных пород – дуба, лиственницы. Татары такое дерево с одного края железом для прочности оковывали и на специальном устройстве иногда возили – с колесами. Таран был подвешен на цепях, и навес из досок сверху – для защиты от стрел и камней. Приспособления эти им передали генуэзские инженеры – так же как и передвижные башни для штурма городов. Не очень жаловали татары такие изобретения, их излюбленной тактикой было: налететь внезапно, похватать трофеи, взять пленных – и сразу назад, пока другие русские князья с дружинами не подоспели. Открытого боя степняки старались избегать. Потери велики, а трофеев мало, а то и вовсе нет, если противник сильнее и удачливее: ведь иногда самим бы успеть убежать с поля бранного – как с Куликова поля.
У калмыков, детей степи, организация войска была хуже татарского. Они переняли, что подглядеть удалось, но до всяких инженерных приспособлений и механизмов не снизошли – сковывают они конные налеты. И излюбленный татарский способ взобраться на стены по копьям использовать невозможно, поскольку стены у монастыря не деревянные. Даже зажженными стрелами воспользоваться нельзя – камень не горит.
Долго толкались калмыки перед воротами, пока с надвратной башни не грянул пушечный выстрел. Оказывается, в монастыре пара медных пушек имелась, но Никита раньше об их существовании не догадывался.
Стена, на которой стояла пушка, окуталась дымом. Видимо – стреляли свинцовой картечью или каменным дробом. Дистанция в сотню метров невелика, а пушкарь был умелым, и наземь с коней попадали сразу с десяток всадников.
Для калмыков наличие пушки в монастыре стало полной неожиданностью – как и для самого Никиты. Воинственный пыл у степняков сразу поубавился, и калмыки удалились от городских ворот шагов на триста. Как на лошадях, с луками, копьями и саблями штурмовать высокие каменные стены, да еще и на пушки идти? Поневоле задумаешься.
Выстрел одинокой пушки как будто бы стал сигналом. Со стороны Астрахани сразу раздался пушечный залп, а потом – несколько разрозненных выстрелов. Далее – интенсивная стрельба из мушкетов.
Стрельцы знали свое дело, и нападавшие, понеся большие потери, отошли. Как в поговорке: «Видит око, да зуб неймет». Вот он, город, рядом, а ворваться не удается.
Калмыки расположились лагерем. Они разожгли костры и пустили пастись лошадей.
Василий тяжело вздохнул.
– Ты чего? – удивился Никита.
– Видимо, надолго осада. А я только вчера вечером в лимане сети поставил – как раз перед вечерней молитвой. Думал – сниму утром, ухи с братией поедим.
– Так рыба в сетях еще живая!
– А как сети снять? Своя голова дороже.
Все верно, из монастыря сейчас не выйти.
Меж тем калмыки чувствовали себя, как в родной степи. Они приволокли откуда-то баранов, зарезали их и, ободрав шкуры, стали жарить их над кострами целиком, целыми тушами. Запах баранины ветром доносило к монастырю. Большинство монахов не ели перед боем и теперь исходили слюной.
– Не повезло селянам, – заметил Василий, не отрывая глаз от жарившихся баранов. – Кто-то скот пас, не успел угнать домой или в укромную балку. Теперь все сожрут и костьми не подавятся. Тьфу!
Один из калмыков неосторожно, шагов на двести подошел к монастырю. Тут же монах Евстафий вскинул лук, щелкнула тетива. Все сразу повернули головы к калмыку. Попал! Стрела вонзилась степняку между лопаток, и он упал. Вражина!
Монахи радостно завопили. Но и степняки стали держаться осторожнее. Их разъезды постоянно объезжали монастырь, следя за тем, как бы кто-нибудь не выбрался из него, только держались метрах в трехстах – чуть дальше полета стрелы.
На стене засуетилось несколько монахов. Потом все дружно разбежались, и только один остался, нагнувшись. Никита со своего места не видел, что он там делает. А монах поджигал раскаленным на огне железным прутом порох на полке.
Грянул пушечный выстрел, облаком дыма затянуло монаха и пушчонку. На этот раз канонир стрелял ядром, да так метко! Ядро угодило в калмыков, сидевших у костра и поджидавших, когда поджарится мясо.
– Не воруй чужого! – погрозил со стены Василий. – Накажем!
Чугунное ядро убило нескольких человек, а других покалечило. Уж очень плотно сидели, не вытерпел пушкарь.
Монахи точное попадание отметили взрывом воплей, показывая степнякам неприличные жесты. Но те к кривляньям и крикам относились равнодушно.
Оставив дозорных, братия отправилась на полуденную молитву и обед.
До самой ночи ничего не происходило, и монахи уверовали было, что степняки, видя перед собой неприступную твердыню, отступятся. Но далеко за полночь загудел колокол, закричали дозорные, призывая к оружию.
Своровав где-то лестницы, калмыки под покровом ночи отважились на штурм. Они выбрали самое низкое место у стены, приставили лестницы и полезли.
Добрый десяток насельников и Никита в том числе помчались по стене к месту штурма. На самой стене уже шел бой. Видно было плохо: монахи в черных подрясниках, и на степняках темные одежды. Луна спряталась за облака, и попробуй разбери, где свой, где чужой.
И тут Никита совершил ошибку, чуть не ставшую для него роковой. Он закрыл глаза, чтобы побыстрее адаптироваться к темноте, и тут же над ухом раздался удар и скрежет железа.
– Никита, ты что же стоишь соляным столбом? – раздался крик Василия.
Никита открыл глаза. Прямо перед ним, у самых ног корчился в агонии степняк. Оказывается, на Никиту кинулся калмык, и если бы не опытный в боях Василий, лежать бы сейчас Никите на камнях стены. Да, действовать надо быстро и осмотрительно.