Получилось замысловато: кусок кожи с груди теперь был на кисти, но питался сосудами с прежнего места. Руку прибинтовали к груди. Через неделю лоскут должен – просто обязан прижиться, ведь питание не нарушено. И когда лоскут прорастет на кисти новыми сосудами, получая через них кислород и питание, питающую «ножку» можно отсечь. Получится в два этапа, зато надежно. А для верности, когда лоскут еще на «ножке» будет, его следует тренировать, периодически на короткое время пережимая пинцетом или зажимая сосуды. Нудно и кропотливо, но другой возможности помочь в данной ситуации Никита не видел. В медицине обычно быстро и хорошо не бывает. Это только в сказках стоит выпить чудодейственное средство, как человек избавляется от хворей.
После операции Никита сам перенес Любаву на кровать. Теперь, когда лоскут кожи подсажен на кисть, ей никуда нельзя выйти. К тому же кисть смазывать мазью надо, бинтовать. И удобно – пациентка всегда рядом, под наблюдением.
После работы Никита оставался с Любавой, спал на соседней кровати.
Теперь оставалось надеяться только на организм Любавы. Уж коли она выжила после страшных ожогов, должна и сейчас справиться.
Лоскут прижился хорошо.
Каждую свободную минуту, когда не было пациентов, Никита проводил с Любавой. Он тренировал «ножку», смазывал мазью. Любава стойко терпела не совсем приятные процедуры.
И вот настал день, когда Никита решил – пора! – и отсек «ножку» на лоскуте. Любава с наслаждением расправила руку – все-таки тяжело все десять дней быть в одной вынужденной позе – и сразу взглянула на кисть. Кожа была ровная, гладкая, выделялись только операционные швы. Но со временем и они станут почти незаметными.
– Ой, как здорово! Наконец-то я смогу на дом сходить! Ремонт к концу подходит, а я здесь.
– Можно и сходить. Только руку беречь надо – в грязи не пачкать и стараться не поранить.
– Все сделаю, как велишь!
Удалить на теле сразу все рубцы невозможно, и потому Никита планировал поэтапно срезать их все, а потом приступить к лицу. Это – самое сложное, потому как требует ювелирной работы, и все его ошибки и упущения будут видны. И, кроме того, шелком шить нежелательно, надо конским волосом. Он тоньше, довольно прочный, не так заметны следы. Лицо – не рука, а для женщины – важнейшая часть тела.
Еще через пару дней Никита после трудового дня проводил Любаву на постоялый двор. А следующим днем – на княжеский двор, к конюхам, уговорив их срезать по нескольку волос подлиннее из конских хвостов.
– Зачем тебе? – удивились конюхи. – Нешто татарин ты, бунчук сделать хочешь?
– Для дела потребно.
Волосы он получил. В лекарне Иван их промыл как следует, а потом Никита порезал их на куски длиной в локоть и оставил в кувшине с самогоном для стерилизации. А после работы он отправился к ювелирам и заказал несколько тонюсеньких кривых иголок.
Ювелиры заказу подивились. Обычно заказывали украшения, а тут – иглы. Чудит покупатель, однако деньги платит. Чего не сделать тогда? Изготовили, как Никита просил.
Раньше Никита волосом не шил, как и пластикой не занимался. В больнице шьют шелком, кетгутом, хромированным кетгутом – даже тонкой проволокой.
Для начала он решил попробовать новый для себя шовный материал на коже в менее ответственных местах. Нескольким пациентам ушил порезы, наблюдал – красиво ли, ладно ли получилось. Результат превзошел все ожидания: рубчик тоненький, а следов от иглы и вовсе не видно. Пожалуй, можно приступать к главному – лицу Любавы. И делать не весь объем сразу, а по маленькому кусочку. Долго, кропотливо, зато надежно.
Тут бы уже и в дом въезжать – ремонт почти закончен, но внешность Любавы для него важнее. Да и новоселье после ремонта предстоит справлять, а он Елагину обещал со своей женой познакомить. Так уж лучше, чтобы она была с подправленным лицом.
Любава же, видя результат первой операции, не раздумывала – фактически она поселилась в лекарне.
И Никита приступил к кропотливой работе. Еще до операции он целый месяц налегал на чернику и морковь для остроты зрения – при мелкой работе глаза устают в первую очередь. Теперь раз в неделю он срезал с лица Любавы по небольшому кусочку кожи с рубцами и на это место подсаживал здоровую кожу – то со спины, то с живота. При этом лицо Любавы почти все время было забинтовано, и через месяц она взмолилась:
– Мазями пропахла – сил нет. В баню хочу.
– Уговорила, сделаем перерыв на месяц.
Никита успел заменить ей кожу на скуле и щеке – оставались лоб и шея. Но волосы на голове Любавы уже отросли, прикрывая рубцы на лбу, и сейчас бросались в глаза только рубцы на шее. Но, по крайней мере, на Любаву смотрели нормально. Сочувствовали, но не отшатывались в ужасе и отвращении.
Любава пропадала на доме. Ремонт наконец-то был завершен, артель ушла. Перед уходом каждому холопу Никита выдал по алтыну как премию.
– Премного благодарны! – поклонились ему мастера.
Однако дом стоял пустой, без мебели. Лавок, в которых торговали бы мебелью, не было, все надо было заказывать. Никита нашел толкового краснодеревщика – были в Москве такие мастера, делавшие мебель из мореного дуба, заморского палисандра, черного африканского дерева или тика. Купцы на заказ могли привезти любой товар из Европы, Азии – в том же Египте торговали африканскими товарами: деревом, слоновой костью, шкурами львов.
Вместо обычных в доме лавок Никита заказал стулья и кресла. А почему нет, если деньги позволяют? В мягком кресле сидеть удобнее, чем на жесткой лавке без спинки.
Мастера делали на совесть, как сейчас говорят – на века. Мебель получалась красивой, но уж очень тяжелой: то же кресло затаскивали в дом два крепких мужика, а шкаф – так и вовсе четверо. Но и пользовалось потом мебелью несколько поколений, поскольку тот же шкаф был из цельного дерева, а не из прессованных опилок, и руки у мастера из правильного места росли. Честью, добрым именем мастера гордились, халтуру не делали.
Единственно – сам процесс длился очень долго. Пока материал доставят, пока сделают, отшлифуют, затем резьбу затейливую нанесут и снова отполируют – да все руками…
Ох и знатная мебель получилась!
Когда обставили все, Никита и сам был приятно удивлен. Дом стал лучше прежнего, краше и удобнее. Дошло дело до посуды и мягкой утвари – тут уж Любава выбирала, она хозяйка. Никита же сделал одно приобретение, но дорогое: он купил по случаю стеклянный набор – графин и стаканы, все изящной венецианской работы. В то время стеклянные изделия на Руси были редки и стоили дорого. Вот теперь и новоселье справлять можно.
По совету Никиты Любава наняла кухарку, переманив ее из известного трактира. Никита и садовника нанял – он уже мог себе это позволить. Дворы – даже в богатых княжеских или боярских домах – были сугубо практичными. Сараи, конюшня, баня – вот и все постройки – не считая самого дома. Конечно, в богатых домах дворы дубовыми плашками выложены, чтобы сапоги господские не пачкались да возки колесами не вязли. Но до красоты дело не доходило. Вот шубу богатую купить – это да, всем достаток владельца виден. А кустарник посадить вроде роз или цветы – так это у единиц.
Никита же баню и дровяной сарай на заднем дворе поставил, скрыв их от посторонних глаз. А на переднем дворе садовник кусты розовые посадил, деревца – да все плодовые. Летом куда как приятно: тень, воздух чистый.
После посадки кустики выглядели куце, невзрачно – как и саженцы яблонь да груш. Но Никита знал – на следующий год они будут радовать глаз. Еще он планировал дорожки камнем замостить, но пока ни времени, ни денег не хватало.
Новоселье он сделал, как и обещал. Два стола пришлось ставить, поскольку князю невместно с простолюдинами за одним столом сидеть – все-таки дворянин.
Гостей было немного – Иван с сестрой Натальей да травник Кандыба. Князь Елагин с сопровождающим его молодым барином подъехали на возке уже последними. На облучке возка кучером сидел уже знакомый Никите холоп.
Никита встретил князя во дворе вместе с женой, которая, как и положено, поднесла гостю корец сбитня. Традиция сия была стародавней, и ее свято придерживались.
Князь выпил, крякнул, усы обтер и облобызал хозяйку.
Любава вспыхнула от смущения, пустой корец из рук княжеских приняла и убежала в дом.
Князь же не торопился, двор оглядел.
– Скажи, Никита, ты зачем эти веники посадил?
В свое время Никита говорил князю, что в заморских странах бывал – иначе как объяснить, где он медицине выучился? И сейчас князь в чахлых пока розовых кустах увидел какую-то каверзу.
– Кусты роз это, Семен Афанасьевич, в чужих землях так принято. Это саженцы молодые. На следующий год расцветут – красиво будет. А запах! Вой дешь во двор – благоухание дивное! Яблони же да груши тень дают, летом воздух освежают. Чем не райские кущи?
Князь на боярина молодого обернулся:
Князь на боярина молодого обернулся:
– Ты запоминай!
Никита понял, что князь решил сделать у себя во дворе то же самое. Затраты небольшие, а все лучше, чем у людей. Не ровен час, сам государь или другое высокое лицо пожалует – будет чем удивить.
Под локоток Никита проводил князя в дом. Елагин был не стар, и в поддержке не нуждался, но это было одним из проявлений уважения гостю, почета. И ему приятно, и другие видят – не простолюдин идет.
Никита и кафтан княжий помог снять, уважение к благородному происхождению выказав. Князя за один стол, что по правую руку от хозяина стоял, с боярином молодым усадил.
По праву старшего князь первым слово доброе сказал – о Никите, о супружнице его, о доме, в котором дети появиться должны. Долго говорил, витиевато, похвально. А потом, как и положено, подарок на новоселье преподнес – его боярин под локтем держал. Знатный подарок: часы настольные, заморские, с боем. Не во всяком доме такие были – даже у бояр. Расстарался князь!
Никита подарку истинное удовольствие выказал: языком прищелкнул, в руках повертел, поставил бережно. Оценил!
Выпили, и Никита князя по-русски троекратно расцеловал. Поистине – царский подарок, за стоимость этих часов деревню большую купить можно. Но Никита понимал, что часы – не столько подарок на новоселье, сколько благодарность князя за гадание. Ведь на Матвеева, боярина худородного, Елагин вовремя внимание обратил. А если бы не Никита, то кто его знает, как оно сложилось бы. Да и в душе князь надеялся, что Никита не раз еще важную и тайную услугу ему окажет. Так что часы еще и авансом были. Хитер и мудр князь был!
После первого тоста и выпивки гости расслабились и набросились на закуски. Тут уж Любава с кухаркой расстарались! Каких только яств не было на столе – от черной икры до жареных кур и расстегаев.
Гости перекусили, новые тосты последовали, а кухарка уже уху тройную несет.
А какое русское гуляние без песен? И тут Никита сюрприз приготовил – даже Любаве о нем не сказал.
Во двор ввалилась толпа музыкантов – они на торгу на жизнь зарабатывали. С ходу заиграли они на жалейках, дудках, гуслях, песни разудалые петь стали. Как за столом усидишь?
Гости гурьбой во двор высыпали. Соседи да прохожие из-за забора во двор стали заглядывать – что за шум, что за веселье? Тут гости сами подпевать стали, в пляс пустились. А когда напелись до хрипоты да наплясались до ломоты в коленях, за стол вернулись.
Никита денежку музыкантам отдал, поблагодарил, и застолье продолжилось.
Князь во дворе не пел, но пару раз плясать выходил.
– Ноги сами в пляс пошли, – отдышавшись, сказал он. – Давненько я так не отплясывал! – Видно было, что он доволен, лицо раскраснелось.
Уехал князь первым, когда стемнело. Прощаясь с Никитой у возка, сказал:
– Молодец, Никита, не ожидал такого веселья! Затейник ты, однако, я и представить не мог! А ведь все время серьезный.
– Когда дела – да, а сейчас душа праздника просит.
– Верно говоришь. Умеешь работать – умей отдыхать. Делу время – потехе час.
Постепенно и другие гости разошлись, довольные приемом.
Уже потом, в постели, Любава, прижавшись, сказала Никите:
– Ловко ты с музыкантами придумал!
– Для тебя старался, любимая. Свадьбы ведь толком не было – так новоселье решил отпраздновать. Зато запомнится надолго.
– Я в тебя всегда верила, – сказала Любава и уснула сразу же, намаявшись за день.
Никита же долго уснуть не мог. Свой мир вспоминал – работу, друзей, квартиру. Вот попал он в другое время – очень трудно, как в другую страну: другие деньги, законы, традиции. Но выжил, приспособился, своими руками и головой пробился. Дом есть, жена, работа любимая. А вот после сегодняшнего новоселья свое время вспомнил – и заскучал по радио, по телефону, по машине. Как понять, что его назад тянет? Не найдя ответа, он уснул.
Теперь он каждый день пахал как папа Карло. Свой дом, жена, кухарка – все требовало денег. Зато как приятно прийти после работы в уютный теплый дом – свой дом, где вкусно пахнет пирожками, мясом. Да пропустить стаканчик вина с мороза, закусив разной вкуснятиной.
Любава менялась на глазах. Когда она пришла к нему в лекарню, выглядела замкнутой, стеснительной, несчастной. Бедно одетая, она вызывала жалость. Теперь в ней появилась уверенность, молодая женщина ожила, стала смеяться – даже в зеркало на себя поглядывать стала, чего раньше Никита за ней не замечал.
А потом – новая операция, уже на шее. Никита резонно рассудил, что рубцы на лбу могут подождать, а шея на виду. Оперировать уже было легче – опыт появился; кроме того, кожа на шее растягивается хорошо, это не лицо. Кое-где он вообще рубцы вырезал, подтянув кожу и закрыв дефект. Кожный лоскут совсем небольшой пришлось накладывать.
Работать приходилось быстро. Эфирный наркоз – тяжелый, лишняя минута под ним не на пользу ни пациенту, ни врачу. Ведь эфир с ватной маски испарялся и в операционную, и персоналу тоже приходилось вынужденно им дышать; только концентрация была меньше, чем у оперируемого.
После операции нельзя было двигать шеей, чтобы швы, стянутые волосом, не разошлись, однако Любава стоически перенесла и операцию, и послеоперационный период. Но после снятия повязки и швов шея выглядела вполне пристойно.
Никита решил, что Любаве необходимо отдохнуть от операций и наркозов. Девушке и так несладко пришлось в последний год, даже более сильные люди могли не выдержать подобных жизненных испытаний и сломаться. Но на жене все заживало на удивление быстро, и уже через два месяца она не укутывала больше шею платком. Видимо, права народная поговорка, что на бабах, как на кошках все заживает. Эх, лидазу бы поколоть да контратубексом рубцы смазать – совсем хорошо было бы!
А пока Никита трудился в поте лица. После операции царю в Вязьме царедворцы да дворяне московские при любой болячке у себя или члена семьи к Никите ехали. С одной стороны – верили в него, поскольку многие сами видели, что царь едва ли не при смерти был, а Никита его спас. А с другой стороны – не зазорно похвастать где-нибудь на застолье, что его не кто-нибудь лечил, а сам Никита, который царя выходил. Никите же такие разговоры были только на руку, поскольку сановные пациенты – это и связи полезные, и деньги изрядные.
Прием, операции, перевязки – к вечеру иногда едва до дома добирался. Тут уж Любава забеспокоилась:
– Муж мой любезный, нельзя же так! Похудел-то как за работой!
– Так, Любава, люди-то больные! Сама через то прошла. Как отказать, когда человек мучается? И кто, кроме меня?
– Ты не Господь, весь мир не спасешь.
Никита же вспоминать стал, где на Руси воды минеральные есть. Любаву бы свозить ванны попринимать – куда как хорошо! На Кавказские минеральные воды бы свозить, да только земли те еще не под Русью, черкесы там хозяйничают. А про Карловы Вары и разговора нет. Хотя источники минеральных вод в Карловых Варах известны давно – с 1358 года, однако добраться туда непросто, да и под Речью Посполитой они сейчас. Паны, заклятые враги Руси, там водичку пьют и ванны принимают.
Есть и другой будущий курорт – Трускавец, что на Галичине; известный с 1469 года, богатый минеральной водой и целебными грязями, – но он тоже под поляками.
Долго пытался Никита вспомнить, где еще воды есть, да в голову ничего не приходило. Исподволь стал пациентов своих расспрашивать – так не знали.
Неожиданно помог ему травник лекарни, Олег Кандыба. Услышав случайно разговор, он сам подошел к Никите:
– Целебной водицы испить хочешь?
– Не сам – жене надобно.
– Паломники, что на Соловки ходят, еще и в урочище Куртяево сворачивают. Говорят – не один десяток целебных источников из-под земли бьет. И свойства у воды необыкновенные. Зимой она теплая и не замерзает, а летом – холодная, аж зубы ломит.
– Не слыхал о такой! – удивился Никита.
– На Онежье, у Белого моря. Да ты с паломниками поговори.
– За подсказку благодарю.
Не откладывая дела в долгий ящик, Никита после работы направился в храм Успения Пресвятой Богородицы. Отец Иосиф только что закончил службу, прихожане расходились.
Никита поздоровался, голову склонил.
– Все ли в порядке, Никита? Ты ведь в радости ко мне не ходишь! – укорил отец его Иосиф.
– Пока нормально. Скажи, отец Иосиф, от тебя богомольцы на Соловки ходят?
– Бывает. Они заранее сговариваются. Одному добираться далеко, места глухие. И разбойники балуют, и зверье лесное. Сообща-то отбиться можно.
– Разумно. А про урочище Куртяево не слыхал?
– Обижаешь, сам там бывал не единожды. Чудное место!
– Правда ли люди бают, что ключи целебные там бьют?
– Истинно! Да не один – восемь десятков!
– Эка!
– Я попил там водички два дня да в корчагу взял – однако не помогло. Но это еще до тебя было.
– При твоей болезни и не помогло бы. Жену хочу свозить.
– Богоугодное дело о жене своей заботиться. Месяца через два, полагаю – в августе – паломники в те места собираются. Если желание есть – присоединяйся.