— Не усматривайте в том, что я пригласил сюда. других гостей, оскорбления, друзья мои. У меня и в мыслях не было подвергать вас какой-либо опасности. Напротив, я хочу — мы хотим, — чтобы прекратились давние распри. Именно для этого мы и прибыли сюда. Я понимаю, старые обиды забыть трудно, но ведь нужно думать и о будущем. Человек рожден не для того, чтобы слепо бороться за выживание. Если никто ни в чем не будет испытывать недостатка, отпадет необходимость в войнах и набегах.
Наши выслушали его в полном молчании, я вообще не уверена, что они поняли хоть половину из того, что он пытался им сказать. Один только Кречет сохранял хладнокровие.
— Ты говоришь очень красиво, — негромко произнес он. Он не прибавил «друг мой» и это было дурным знаком, но Лагранж этого не заметил.
— Я позволил этим людям присутствовать здесь именно потому, что они пришли с миром.
Он вновь оглядел собравшихся за столом и в нависшем тяжелом молчании беспомощно повторил:
— Они пришли, чтобы предложить вам мир, понимаете?
— Нет, — спокойно сказал Кречет.
До сих пор кочевые сидели так, словно разговор их не касался — я заметила, что никто из них не притронулся ни к еде, ни к питью. Но теперь, видимо, они решили, что пришло их время, да и Лагранж выжидательно смотрел на того же Кожана, который, похоже, был здесь за старшего. Наверняка они подготовили все это заранее, подумала я, уговорились, кто когда и что будет говорить. И точно, Кожан встал и, обращаясь к Кречету, заговорил. Голос у него был сладкий как мед и он, глядя Кречету прямо в глаза, начал толковать о том, как хорошо будет, если все будут как одна семья. Лагранж слушал его и кивал, поглядывая то на кочевого, то на Кречета — видно было, что он ожидал чего-то в этом роде.
— Воистину на благо всем прибыли эти люди, — тем временем говорил кочевой, — и справедливы их слова. Ибо, если мы поклонимся им, они дадут нам силу, по сравнению с которой стрелы и копья — ничто. И, когда мы овладеем ей, наши Дома станут вашими Домами, а ваша земля — нашей землей. Кто тогда будет знать, где какое племя?
От такого оскорбления лицо Кречета пошло красными пятнами — он вскочил, и, схватив стоявший на столе кувшин вина, выплеснул его на кочевого — алая жидкость залила ему глаза.
И тут началось. Ни у кого не было оружия, но это никого и не остановило — в ход пошло все, что было под руками, в том числе и сами руки. И, миг спустя, по земле катался яростный клубок борющихся тел — Лагранж отскочил в сторону, остальные Звездные Люди тоже какое-то время растерянно озирались, потом Диана, которая, похоже, соображала быстрее всех, извлекла откуда-то какой-то округлый предмет и закричала:
— Маски! Наденьте маски'
Я увидела, что Звездные Люди натягивают на лица высокие воротники, и Улисс, увидев меня, жавшуюся к стене Дома, прежде, чем закрыть лицо, крикнул мне:
— Задержи дыхание и беги в Дом!
Я так и сделала и, обернувшись на ходу, увидела, что над перевернутыми блюдами и яростно рычащими людьми плывут клубы дыма — не зеленоватого, как в тот раз, а бледного, почти бесцветного, и мешанина рук и ног замедлила свое движение — схватка замирала.
Больше я ничего ни увидела; я уселась на пол, спрятавшись за большим экраном и тряслась там, пока в комнату не вошел Улисс.
— Пойдем, — сказал он. — Все уже кончилось. На площади перед домом вповалку валялись тела, и Звездные Люди — уже с открытыми лицами, уволакивали куда-то кочевых — их тела были мягкими, точно из них вынули все кости. Наши по-прежнему лежали на земле. На всем — на траве, на людях, на перевернутой посуде, — блестел какой-то странный налет, точно снег, выпавший в неподходящее время. Я сказала:
— Вы их всех убили?
— Да нет же, — устало ответил он, — просто усыпили. Иначе их было не остановить. Потом они проснутся.
Лагранж стоял тут же, мрачный как туча. По мне, в том что случилось, была его вина, но он, похоже, думал совсем иначе. Он поглядел на меня все тем же тяжелым взглядом, но обратился не ко мне, а к Улиссу:
— Похоже, это была ошибка.
— Лагранж, — грустно сказал Улисс, — я же с самого начала…
— Ты отлично понимаешь, что я не об этом досадном инциденте. Ошибка в том, что вы с самого начала не за тех взялись. Вот вам и результат. Они же бесперспективны.
— Если бы вы дали нам время…
— А откуда ты знаешь, сколько у нас времени? Быть может, не так уж и много. Мы не можем позволить себе ошибиться.
— Вот именно, — тихо ответил Улисс.
— Мы не на тех ориентировались. Теперь же…
Улисс многозначительно поглядел в мою сторону, но тот лишь раздраженно махнул рукой.
— Боюсь, — так же тихо проговорил Улисс, — что теперь все решится само собой.
Но тот его уже не слушал, он резко повернулся и направился прочь. Улисс виновато поглядел на меня.
— Паршиво все получилось, верно? — устало сказал он.
— А вы чего ожидали? Стравили их, а теперь удивляетесь? Кто, интересно, до такого додумался? Кочевые?
Он помолчал. Потом уныло произнес:
— Они сказали, что они готовы к мирным переговорам, но ваши, если будут заранее знать обо всем, просто откажутся придти.
— Понятно.
— Но они же и впрямь хотят мира. Ты ведь сама слышала. И с нами готовы сотрудничать. Отдавать своих детей в обучение, позволить нашим постоянным наблюдателям жить с ними бок о бок, все что угодно… А твои соплеменники отпустили к нам одну тебя, да и то…
«Да и то, потому что я никуда не гожусь», — с горечью мелькнуло у меня в голове.
— И то потому, что мы помогали вам, чем могли. Ваша нетерпимость просто за гранью здравого смысла. Ну зачем было устраивать это побоище?
— Улисс, — сказала я, — да они же нас оскорбили!
Он недоуменно потер переносицу.
— Разве?
— Нарочно оскорбили. Они отлично знали, как все повернется. И добились своего. Наши теперь вас и близко не подпустят — и никакой другой приличный Дом тоже; значит, что вам останется, раз вы жить не можете без того, чтобы не соваться в чужие дела? Тетешкаться с теми же кочевыми, раз уж они такие умные да способные. И они позволят вам с собой возиться — пока им это выгодно. А потом постепенно возьмут такую силу, что всем, и вам в том числе, небо с овчинку покажется.
— Ты их переоцениваешь. Уж не настолько они хитры.
— Как же, — сказала я, — конечно. Знаете, в чем ваша беда? Вы говорите о каком-то там братстве народов, а сами считаете себя умнее всех. Лучше всех знаете, что всем надо, так?
— Да нет же! — горячо сказал он. По-моему, это его задело.
— Вы, как в этой истории про дурацких ахейцев — там тоже были такие… пришли с неба, помогали то одним, то другим, совались повсюду. И чем все это кончилось? Целых двадцать лет воевали, а потом эти кочевые ублюдки взяли верх, а одного-единственного достойного человека после смерти еще и обесчестили — за лошадью таскали.
Он оттянул пальцем ворот, как будто ему не хватало воздуха.
— Но мы же и в самом деле пытаемся помочь! Ведь ты только подумай, какая жизнь наступит, если вас освободить от необходимости ежедневно, ежечасно бороться за свою жизнь. Кем, по-твоему, сделаны все эти Записи? Вашими же предками!
Я быстро сказала:
— Не хочу этого слушать.
— Это же человечество… создало все эти Предметы, в которые вы тычетесь, точно слепые котята. Вышло к звездам!
— Чушь!
— Да нет же! Ты говоришь — мы считаем себя умнее всех. Но мы ведь ваши потомки! Потомки тех колонистов, которые заселили чужие миры! Ты понимаешь, чем для нас была Земля? Как мы старались… оправдать доверие человечества.
Должно быть, это их снотворное средство и впрямь было неопасным — люди, прежде неподвижно лежащие на траве, начали шевелиться и стонать; видно, не понимая, что же такое с ними произошло. Он торопливо сказал:
— Ладно.
И начал что-то говорить в это свое переговорное устройство — видно, предупреждал своих. Я увидела, как из Дома торопливо вышел Лагранж, а за ним и остальные — они не подошли, а просто выстроились в одну прямую линию неподалеку. Только тут я увидела их всех — их было двенадцать человек… Всего-то. Улисс уже было направился к ним, но я схватила его за локоть. Я понимала, что если я хочу о чем-то спросить, надо спрашивать быстро — другой возможности может уже не представиться.
— Нет, погодите. Вы все время толкуете о том, что тут, мол, что-то случилось. Что?
— Не знаю. Мы не знаем. Какое-то время наша колония поддерживала связь с Землей. С вашим миром. Потом связь прервалась. Очень надолго. Навсегда.
— И тогда вы решили вернуться?
— Это было не так-то просто. У колонии не было мощностей, достаточных… не хватило сил, чтобы снарядить межзвездную экспедицию. Пришлось ждать. Долго. Несколько поколений.
— И что?
— А то. Вот это все мы и увидели вместо той Земли, которую оставили наши предки… Забавно, верно?
— И тогда вы решили вернуться?
— Это было не так-то просто. У колонии не было мощностей, достаточных… не хватило сил, чтобы снарядить межзвездную экспедицию. Пришлось ждать. Долго. Несколько поколений.
— И что?
— А то. Вот это все мы и увидели вместо той Земли, которую оставили наши предки… Забавно, верно?
Кречет медленно поднимался с земли; он все еще очумело тряс головой, но потом нашел взглядом Лагранжа и уже не отводил от него глаз.
— Связь прервалась — и все? Это… как недавно? С той вашей, северной, как ее — экспедицией?
— Да. В общем — так. Сигнал идет дольше, но в общем-да…
— А… с другими становищами? На других звездах?
— С ними, — сухо ответил он, — связь прервалась еще раньше.
— Вранье, — сказала я, но он не услышал. Он спешил к Лагранжу, тем более, что Кречет уже поднялся на ноги и теперь стоял, исподлобья глядя на Звездного Человека.
— Друг мой, — сказал Лагранж, — мне жаль, что так получилось. Быть может…
— Благодарите свое небо, что мы смешали кровь, — холодно прервал его Кречет, — иначе я не стерпел бы оскорбления. Но больше не появляйтесь у нас.
Он развернулся и на нетвердых ногах двинулся туда, где, под защитой стены топтались стреноженные лошади. Остальные молча пошли за ним. Никто не обернулся. Я тоже двинулась следом — что мне оставалось делать…
— Погоди! — окликнул меня Улисс. — А ты куда?
Я ничего не ответила. Отвечать было уже нельзя. Тут только Кречет позволил себе увидеть меня.
— А, — сказал он, — это ты. Больше сюда ходить не будешь.
Я сказала:
— Знаю, старший.
— И если ты хоть заикнешься о них…
— Я понимаю.
— Хорошо. Я так и думал, что это все-таки не люди, — горько сказал он, подсаживая меня в седло. — У них нет чести.
* * *Когда старшие запретили мне бывать в становище Звездных Людей, я сказала — не больно-то и хотелось, но на самом деле ощущала странную пустоту внутри, словно мир лишился какой-то доли своих чудес. Я вернулась к своим занятиям у Хранителя — тот малый, что прислуживал ему (у него даже имени не было, только прозвище) встретился мне по дороге наверх и, увидев меня, кинулся прочь с такой скоростью, словно у меня выросла вторая голова. Он всегда был с придурью, и я особенно не удивилась, но на всякий случай спросила у Хранителя — что это на него нашло?
— Про Звездных Людей теперь ходят всякие слухи, — неохотно ответил он, — сама знаешь, как оно бывает.
— А раз я навещала их, то и со мной не все в порядке, так?
— Да, — сказал он, — в общем, так. Ты должна быть осторожней.
— Я и так осторожна. Что я еще могу делать?
— Да, — вздохнул он, — вот оно как все обернулось. Впрочем, этого можно было ожидать.
— Чего? Что они поладят с кочевыми?
— Они стараются поладить со всеми, — ответил он, — в том-то и беда. И верят всему, что им говорят, — особенно тому, что они сами хотят услышать.
Он грустно покачал головой. Я спросила:
— Отец, у них есть такой Небесный Глаз… он видит очень далеко. Так мы видели стойбище кочевых — они как раз туда направлялись, чтобы договориться о встрече. Там что-то творилось такое… Груда мертвых тел…
— Кочевники умеют переговариваться на расстоянии не хуже твоих Звездных Людей, ты знала? — спросил он. — Правда, при помощи огней и дыма, но какая разница? Видно, пленным удалось известить вождей, что они направляются в стойбище.
— И что?
— Кочевые зверски калечат своих рабов. Невыносимое зрелище для непривычного человека — я так полагаю, им не хотелось, чтобы Звездные Люди увидели это. Иначе они отнеслись бы к своим новым союзникам совсем иначе, понимаешь?
— И потому до приезда Звездных Людей они их всех убили?
— Да.
— Они и впрямь звери. Он сказал:
— Вовсе нет. Нам их уклад может показаться диким, но это все же уклад. Что такое честь они понимают не хуже нашего. Но обмануть чужака у них не считается зазорным.
— Так они сумели обвести Звездных Людей вокруг пальца…
— Ну да. Ведь для Звездных Людей, я думаю, нет разницы между ими и нами. Они просто ищут кого-то, кому бы они могли передать свои знания — как я тебе. Им показалось, они выбрали достойнейшего.
— Вот этих?
Он вздохнул.
— Черным был тот день, когда они спустились с неба. Потому что они и впрямь не понимают ни законов чести, ни обычаев. Перемены расходятся от них, как круги по воде. Мы терпели набеги кочевых веками, да и вражда между Домами случалась, но мир от этого не менялся — теперь все будет иначе. Ты думаешь, если бы они выгнали кочевых и приласкали наших, или любой другой Дом, было бы лучше?
— Разве нет?
— Нет, — сухо сказал он. — Так или иначе, это гибель.
Он помолчал, потом устало добавил:
— Я сказал, тебе надо быть осторожней. Я это и сейчас готов повторить. Боюсь, раз начав что-то, остановиться уже нельзя, как бы этого не хотели старшие. И нас еще ждут испытания. А я уже слишком стар, чтобы успеть обучить еще одного ученика.
— Да, — ответила я, — я постараюсь.
* * *Становище Звездных Людей, понятное дело, никуда не делось: если посмотреть в сторону моря с вершины холма, видно было, как по ночам над ним дрожит и переливается слабое зарево, отражаясь в низком небе, но это уже не имело никакого значения — наши ни разу не упоминали о нем, как будто его и не существовало никогда. Поначалу все же мне казалось странным, что по утрам не нужно никуда торопиться, но постепенно о комнате с экраном осталась лишь смутная память, похожая на сон. словно все дни, проведенные там, слились в один долгий, нескончаемый день. Тем более, что вскоре мне, как и всем остальным, стало не до того.
Ранняя сухая весна сменилась таким же ранним летом, сухим и горячим — ждали дождя, но его все не было, хотя солнце еле проглядывало в дымной мути небес; ручей, протекавший неподалеку от Домов, оскудевал, а потом и совсем иссяк, ворот колодца скрипел, точно стонало раненое животное, а вскоре по ночам уже нельзя было различить и местонахождение Звездного Поселения; багровое зарево широко раскинулось у дальнего края земли, подсвечивая небо. Степи горели, и молоко у коз высыхало в сосцах. Все узлы, какие были, развязали, все сети и силки расплели, чтобы открыть дорогу влажным ветрам с моря и женщины больше не подвязывали волосы и не заплетали кос. Но ветер шел не из моря, а из степи — сухой, горячий — и приносил с собой запахи пыли и пепла. Мы, младшие, искали лягушек, чтобы полить их водой — у лягушек с дождем хорошие отношения, — но лягушки куда-то попрятались, а может, и померли — порою мы находили их высохшие тельца, сплющенные, точно сухие листья. Одни лишь ящерицы все еще грелись на раскаленных камнях, но потом и они куда-то исчезли.
Порою я гадала — испытывают ли Звездные Люди ту же нужду в воде; раньше ее там было хоть залейся, но спросить у них об этом я не могла. А у нас уже начали умирать младенцы — их высохшие, точно тельца лягушек, трупики выкладывали у Закатной скалы, чтобы те силы, что насылают ветер с моря, увидели плоды своего бездействия. Но, они, похоже, и смотреть в нашу сторону не хотели.
Тогда пришлось закопать Дрофу.
Я полагаю, потому, что ее все уважали — какой смысл проделывать это с тем, кого не жалко — те силы, что насылают дождь, нельзя обмануть, а сейчас они и вовсе стали беспощадными.
В сухой земле вырыли яму — начали рыть на рассвете, а закончили только к вечеру, потому что каменистая спекшаяся земля поддавалась с трудом. На следующее утро, чтобы небо видело, ее подвели к яме — она едва передвигалась на отекших ногах; к тому времени мало кто мог свободно двигаться, особенно из старших, и, опустив ее туда, засыпали сухой землей — лишь голова торчала наружу. Солнце поднималось все выше, и от Закатной скалы несло нестерпимым зловонием; зеленые мухи облепили крохотные трупики, которые так и не убрали. Остальные женщины уселись вокруг ямы и стали громко выть — они выли, обращая лица к небу, может, если оно отказывается смотреть на нас, то, по крайней мере, услышит.
Так они выли целый день, до позднего вечера и под конец совсем охрипли — их резкие пронзительные голоса теперь походили на крики чаек, что порой залетали сюда, заносимые благословенными ветрами с моря.
Когда последние полосы заката погасли в раскаленном небе, они разошлись — скорее, расползлись, оставив Дрофу в одиночестве. Я не в счет — я спряталась за грудой камней у входа в Дом, но, даже если кто и заметил, прогонять меня не стали. Настоящая, полная ночь так и не наступила — на всем, на сухой траве, на камнях лежал багровый отсвет дальнего пожара, и я могла видеть, как она осталась там — ее голова торчала из земли, как чудовищный гриб-дождевик и даже отсюда было заметно, что за день она совсем поседела.
Я понимала, что все делается так, как должно, но что-то меня грызло; Звездные Люди такого не одобрили бы, подумалось мне, впрочем, кто знает, как бы они себя повели и какие странные обряды исполняли бы, если бы вода ушла от них совсем — как от нас сейчас. «Но все равно, — подумала я, — все равно они, должно быть, нашли бы какой-нибудь другой выход».