Когда за Никодимовой наконец захлопнулась дверь, совершенно обессиленный Алексей рухнул в свое крутящееся кресло. Черт знает что такое! Он, конечно, знает, что не красавец, но чтобы урод… Он посмотрелся в застекленную дверцу шкафа для документации. В стекле не видно ни веснушек, ни цвета его волос. Стекло – это вам не зеркало. Хорошая вещь – стекло… Нет… Все не так страшно, как расписывала тут Неля. Его любили женщины. Он это точно знает. Вот Наташеньку полюбить действительно ни одна из них так и не смогла. Ну и пусть они все катятся ко всем чертям! В конце концов, когда приспичит, всегда можно найти себе утешение. А все остальное… Да гори оно… Ему и с дочкой неплохо. Сделав такой утешительный вывод, Пылаев целиком отдался работе. С Оксаной Юрьевной в этот день он не виделся вообще.
Весь вечер Наташенька капризничала, отказывалась пить даже свой любимый фруктовый кефир и ни за что не хотела ложиться спать. Алексей в сердцах уже собирался отшлепать ее, когда вдруг понял, что у нее поднялась температура. От градусника дочка отмахивалась, как от какого-нибудь страшного шприца, и заливалась таким истеричным плачем, что засунуть его ей под мышку так и не удалось. Алексей с большим трудом затолкал Наташеньке в рот таблетку детского парацетамола и почти до часу ночи читал ей ее любимые книжки Бианки. Во втором часу они оба заснули в Алексеевой постели.
Утром Наташенька горела так, что Пылаев вынужден был позвонить Оксане.
– К сожалению, я не смогу сегодня выйти на работу, – сказал он. – У меня заболела дочь.
В трубке немного помолчали, потом хозяйка магазина огорченно воскликнула:
– Но… как же тогда? Мы же договаривались… И вообще у нас полно работы!
– У Наташи высокая температура, Оксана Юрьевна. Надо вызывать врача.
– Но… вы могли бы попросить вашу маму…
– Я не стану ее просить по разным причинам. Одна из них состоит в том, что от нас мама может принести вирус домой, а у них там грудной младенец.
– Но, может, вы все-таки как-нибудь устроитесь и… выйдете на работу?
– Очень сожалею, но… никак… Я должен быть сейчас с дочерью.
– Вообще-то… это безобразие… – совершенно убитым голосом произнесла Оксана и повесила трубку.
Алексей понимал, что они с Наташенькой здорово подвели магазин. Именно на этот день была назначена переоценка товаров и выезд на дом к одной очень выгодной клиентке. Но что Пылаев мог сделать для Оксаны? Ничего. В конце концов, когда он нанимался на работу, то предупреждал ее, что у него маленький ребенок. Но разве человек, у которого нет своих детей, способен понять его проблемы?
Вызванная на дом врач сказала, что у Наташеньки ОРВИ и что сейчас многие дети болеют, потому что в такую жарищу кругом сквозняки. Она велела давать жаропонижающее, только когда температура зашкалит за тридцать восемь градусов. Но разве Наташеньке измеришь температуру! При виде градусника она вся аж трясется от страха и заливается неимоверно диким плачем. И обманом градусник не вставишь, потому что он холодный. Алексей все же еще раз попробовал незаметно сунуть его под мышку дочери, но она взвилась так, что он еле поймал градусник, а потом с большим трудом уложил под одеяло бьющуюся в рыданиях дочку. Сбегать в аптеку за сладким растворимым лекарством, которое прописала врач, он тоже никак не мог, потому что Наташа, вцепившись обеими ручонками в его руку, никуда его от себя не отпускала. Если же он все-таки отпрашивался у нее в кухню или в туалет, она непременно вылезала из постели и, покачиваясь от жара и слабости, брела за ним, шлепая по полу голыми ножками. Ни одной таблетки парацетамола она больше не проглотила, сразу выплевывала, если Алексею и удавалось засунуть ее ей в рот.
Когда около четырех часов дня в дверь позвонили, открывать ее Пылаеву пришлось, держа на руках дочь, которая уже периодически впадала в забытье. На пороге стояла Оксана.
– Заходите быстрей! – крикнул Алексей, кивая на Наташеньку. – Что случилось?!
– Да уж случилось… – пробормотала Оксана. – Мадам Горюшкина устроила настоящую истерику, поскольку я посмела к ней приехать без вас, то есть без специалиста. Боюсь, она теперь откажется иметь с нами дело.
– Это, конечно, печально, Оксана Юрьевна, – отозвался Алексей, – но, честно говоря, мне сейчас не до этого…
– Что с девочкой? – деловито спросила Оксана.
– Всего лишь ОРВИ, но температура, по-моему, ужасная.
– Какая?
– Не знаю. Не дает измерить. И парацетамол не пьет. – Алексей смерил Оксану взглядом, как бы определяя, можно ли обратиться к ней с просьбой, наконец решил, что в его ситуации церемониться глупо, и попросил: – Вы не могли бы, Оксана Юрьевна… раз уж все равно пришли… и время потратили… сходить в аптеку? Она тут рядом, в следующем доме. Наташе выписали какое-то растворимое жаропонижающее… сказали… сладкое. Может, хоть его удастся в нее залить!
– Подождите, – отозвалась она и склонилась над девочкой. Алексея обдало знакомым запахом ее волос, от которого сразу пошла кругом голова. Он рассердился на себя, потому что головокружение было ужасно некстати.
Оксана тронула губами лобик Наташи и вдруг начала распоряжаться деловым тоном хозяйки магазина:
– Не надо никакой химии, да еще и растворимой! Водка есть?
– Нет, – покачал головой Алексей.
– А уксус?
– Нет… зачем мне уксус? – изумился Алексей.
– Затем, что в доме маленький ребенок!
– Но…
– Никаких «но»! Быстро кладите девочку на постель и тащите пару простыней… даже лучше три штуки… и тазик с водой.
– Тазик? – ошалело переспросил Пылаев.
– Ну… не обязательно тазик. Кастрюлю можно. В общем, любую емкость, только чтобы в нее можно было запихнуть простыню целиком.
– Зачем?!!
– Вы задаете слишком много лишних вопросов, Алексей. А ну быстро несите воду! Только холодную!
Такому напору Пылаев не мог не подчиниться. Он осторожно опустил Наташеньку на ее диванчик. Девочка хотела было ухватиться за его руку, но ослабевшие пальчики соскользнули, и ручка безвольно упала вдоль тела.
– Я сказала – быстро несите холодную воду и простыни! – пришпорила его Оксана.
Когда она намочила в холодной воде простыню и велела раздеть девочку, Алексей по-настоящему испугался.
– Да вы что?!! – Он закрыл дочь грудью. – У нее же и так температура! Хотите ее вообще уморить, да?! Здесь вам не магазин! Нечего тут командовать!
– Алексей Дмитриевич, я медсестра по образованию, – мягко сказала Оксана, – и после училища несколько лет работала в областной детской больнице. Я знаю, что делаю. Вашей дочери необходимо гипотермическое обертывание, чтобы снизить температуру. Возможно, придется сделать его не один раз. Приготовьте, пожалуйста, еще и чистое белье. Ночную рубашку с рукавами или хотя бы платье.
– Г-гип-потермическое?! – поразился Алексей.
– Ну да… то есть холодное и влажное. При этом центральная и вегетативная нервные системы настроятся на расслабление, отдых и восстановление энергетического потенциала, понимаете?
Пылаев ничего не понимал, и Оксана вынуждена была продолжить:
– Ну… видите ли… в соответствии с механизмом лечебного воздействия данного вида обертывания происходит охлаждение тела, которое вскоре компенсируется реакцией организма на холодный раздражитель. Поэтому под компрессом будет ощущаться вовсе не холод, а приятная теплота. При этом произойдет расслабление мышц, исчезновение неприятных признаков озноба, улучшится дыхание, реже станет сердцебиение, и больного охватит сонливость, чего, в общем-то, нам и нужно добиться…
Оксана будто читала Алексею лекцию по оказанию первой медицинской помощи. Она могла бы так продолжать довольно долго, потому что знания, полученные в медучилище, как оказалось, сидели в ней очень крепко, но Пылаеву хватило и этого. Хозяйка комиссионки говорила таким бесстрастно-медицинским голосом, что он сдался. Ему надо было кому-нибудь поверить, потому что сам он уже совершенно не знал, что делать. А Оксана утверждала, что по образованию медсестра… Никогда бы не подумал… И обертывание предлагала не простое, а гипотермическое…
Мокрая простыня высохла на горяченной Наташеньке почти мгновенно. После четвертого обертывания девочке явно стало лучше. Она, как и обещала Оксана, задышала ровнее, а с лица даже несколько спала краснота. Очередной раз вытерев худенькое тельце девочки, полулежащей у нее на коленях, Оксана попросила Алексея надеть на дочь рубашку. Когда он продевал в рукава ее ручки, Наташа вдруг потянулась и обхватила Оксану за шею.
– Ты пришла, мамочка, – прошептала она и тут же уснула на груди замершей хозяйки магазина «Новый взгляд».
Алексей тоже замер столбом возле новоявленной мадонны с младенцем.
– Укройте ее одеялом, – тихо попросила Оксана, чтобы ситуация перестала быть такой напряженной и тягостной.
Пылаев, с трудом выйдя из оцепенения, укутал дочь одеялом и в полном изнеможении опустился рядом на стул. Какой кошмар! Нашла себе мамочку… Остается только надеяться на то, что девочка не вспомнит об этой «мамочке», когда очнется. Неля Никодимова очень четко обозначила все ориентиры. Его Наташеньку никто полюбить не сможет. Лягушонок… У Алексея чуть не выступили слезы на глазах. Ну за что девчонке так не повезло? Родилась бы парнем, плевать было бы на некрасивость. А ей еще и без матери приходится расти…
Пылаев, с трудом выйдя из оцепенения, укутал дочь одеялом и в полном изнеможении опустился рядом на стул. Какой кошмар! Нашла себе мамочку… Остается только надеяться на то, что девочка не вспомнит об этой «мамочке», когда очнется. Неля Никодимова очень четко обозначила все ориентиры. Его Наташеньку никто полюбить не сможет. Лягушонок… У Алексея чуть не выступили слезы на глазах. Ну за что девчонке так не повезло? Родилась бы парнем, плевать было бы на некрасивость. А ей еще и без матери приходится расти…
– Поправьте постель, – опять обратилась к нему Оксана и привстала с диванчика, держа Наташу на руках. – Думаю, ее уже можно положить. Спит глубоко и спокойно.
Алексей как мог дольше разглаживал постель и укладывал на разные лады подушку. Ему казалось, что, как только Наташенька оторвется от Оксаны, ей опять станет плохо. Но в конце концов все было поправлено, и ему пришлось отойти в сторону. Оксана осторожно положила девочку на диванчик, заботливо укрыла одеялом и, повернувшись к Пылаеву, сказала:
– Ну вот… Надеюсь, что ей полегчает. Если вдруг опять поднимется температура, то вы теперь знаете, что делать, да?
Он кивнул. Она слабо улыбнулась и, будто отпрашиваясь, спросила:
– Ну… я пойду?
– Да-да, конечно… извините, что так все получилось… – засуетился Алексей. – Спасибо вам… Если бы не вы, то уж и не знаю, что…
– Ерунда, – отмахнулась Оксана, посмотрела на него странным взглядом и пошла к выходу.
На пороге Алексей задержал ее вопросом:
– А все-таки… зачем вы приходили, Оксана Юрьевна?
– Сама не знаю… – пожала она плечами. – Может быть, чтобы удостовериться, что у вас действительно больна дочь.
– То есть… вы сомневались?!
– Не то чтобы сомневалась… В общем, последнее время жизнь преподносит мне такие сюрпризы, что я уж и не знаю, чему верить, а чему нет. Простите…
Оксана вышла на лестницу и сама захлопнула перед носом Алексея дверь. Он ткнулся в нее лбом, который горел не хуже Наташенькиного. Может быть, броситься за ней и умолять? Нет… Никого еще не удалось уговорами заставить любить. Он и сам не смог полюбить Нелю Никодимову, хотя и очень старался.
Глава 10 Оксана
Вечером того же самого дня, когда Оксана спасала от жара Наташеньку, к ней опять пришел Корнеев. Он приходил теперь каждый вечер и без конца говорил о женитьбе. Оксана, как могла, гасила эти разговоры, переводила их в другую плоскость, но Иван снова и снова возвращался к этой теме с небывалым упорством.
Нынешним вечером Оксана вообще не могла слушать Корнеева, потому что вся была полна думами о больной Наташеньке и ее отце. Она уже совершенно четко осознавала, что самым страшным образом влюбилась в своего товароведа. Ее больше не смущали ни рыжие волосы Пылаева, ни его веснушчатость. Это уже не казалось пороком, а, наоборот, представлялось достоинством, отличающим его от других. Оксане нравилось в Алексее все: и острый убористый почерк, и собранная быстрая походка, и волосы, стриженные ежиком, и то, как он носил сверху белой или черной футболки клетчатые рубашки навыпуск. Если бы только Пылаев знал, как ей не хотелось спускать с рук его Наташеньку. Она держала на руках частичку Алексея, и ей хотелось плакать от горько-сладкого чувства единения с ним. Она понимала, что уже любила его девочку так же сильно, как и его самого.
Оксана пришла к Пылаеву домой для того, чтобы проверить, нет ли там Нельки, и разорвать ее на части, если она там окажется. Она никогда раньше не испытывала такого сильного чувства облегчения, когда поняла, что Никодимовой в доме Алексея нет. А потом у нее опять заболело в груди, когда она все же вынуждена была положить Наташеньку на постель. Больше всего ей хотелось прижаться к Алексею, но она не посмела. Слишком уж он был вежлив! Убийственно корректен! Неужели все чувства к ней у него прошли? Она же нравилась ему, нравилась! Она бы даже сказала больше: он любил ее тогда… именно любил… Она же все прекрасно помнит, хотя тогда, казалось, думала только об Иване. Теперь Оксана, пожалуй, продала бы даже свой магазин, только бы Пылаев ответил на ее чувство, разгоревшееся с такой невероятной силой. Она любит его! Кто бы знал, как она его любит! Сейчас ей казалось, что она и Корнеева-то никогда не любила с таким неистовством и таким надрывом. Кем она была при нем? Одалиской? Куртизанкой – дамой полусвета? Они даже разговаривали с Иваном мало. Вся жизнь Оксаны сводилась к ожиданию Корнеева. Даже на пляжах Анталии, разморенные солнцем, они общались с ним мало. Теперь ясно, что у них с Иваном и не могло ничего получиться, потому что ей должен был еще встретиться Алексей. Жизнь берегла Оксану для Пылаева. И как же она сразу не догадалась, что именно он предназначен ей судьбой! Даже в тот момент, когда он обнимал ее и шептал о своей любви, она почему-то ничего не поняла!
– О чем ты сегодня думаешь целый вечер? – спросил ее Иван, когда в очередной раз не дождался ответа на заданный вопрос.
Оксана вгляделась в его красивое лицо, как всегда восхитилась импозантности его широкой седой пряди и сказала наконец то, что давно из нее рвалось:
– Мне кажется, Ваня, что нам не надо больше встречаться.
Она думала, что Корнеев удивится ее словам и со свойственным ему напором скажет что-то вроде: «Какого черта?», но Иван молча и внимательно смотрел на нее. Оксана съежилась под его взглядом и густо покраснела, будто он застал ее за каким-то очень неприличным делом.
– Ты любишь другого? – неожиданно спросил Иван.
– С чего ты взял?! – ужаснулась его проницательности Оксана.
– Я давно это понял, только все на что-то надеялся… Сам не знаю, на что…
– Как ты мог понять, если я сама поняла это только сегодня? – удивилась Оксана.
Иван откинул со лба свою суперчелку, невесело усмехнулся и сказал:
– Я даже знаю, кто он.
– Да? И кто же? – вздрогнула она.
– Думаю… твой подчиненный… ну… в магазине… Разве нет?
– Но… с чего ты взял, Иван?
– Когда мы разбирались с майором Потаповым, я видел, как ты изо всех сил старалась не смотреть на этого… кажется… Пылаев его фамилия?
– Не смотреть?
– Да… Ты все время отводила от него глаза, будто боялась встретиться с ним взглядом… И, между прочим, зря…
– То есть?
– Он тоже любит тебя. Я это сразу понял.
– И ты об этом так говоришь…
– Как «так»? Думаешь, спокойно? Нет, Оксана. Какое уж тут спокойствие! Я столько всего передумал на этот счет. Когда я только заметил эти ваши взгляды-недогляды, хотел размазать товароведа по стене твоего же магазина. Потом решил погодить, на тебя посмотреть.
– И что же ты увидел?
– Увидел, что меня ты разлюбила. Тогда мне, поверишь ли, захотелось извести твоего Пылаева каким-нибудь иезуитским способом, похожим на Нюшенькин…
– Не смей! – подскочила к нему Оксана и, испугавшись собственной горячности, опустилась в стоящее рядом кресло.
– Не бойся! – скривился Корнеев. – Я же сказал, что долго думал обо всем этом. Я сам во всем виноват. Предал тебя, на пошлую Нюшеньку променял. Я, знаешь, решил, что буду рядом с тобой, пока не прогонишь… И, честно говоря, никак не пойму, почему же ты меня не гонишь, Оксана?
– Не знаю, Ваня…
– Слушай, а чем он тебя взял, а? Что в нем есть такого, чего нет во мне?
Оксана подняла на Корнеева глаза и ответила:
– Ты, Иван, уверен, что весь мир принадлежит тебе и что стоит только пошевелить пальцем… как…
– А он, стало быть, не уверен?
– В той же степени, что и все обычные люди. Он такой же, как я. Он из моего мира…
– И всего-то?
– А это немало, Ваня. Нам есть с ним о чем поговорить, а с тобой… Что у нас с тобой было, кроме постели?
– Но ты же любила меня…
– Любила. Теперь полюбила его и… словом, я не знаю, чем объяснить, что чувство к одному человеку проходит, а к другому… Я и сама не пойму, как все это со мной случилось.
– А он-то знает?
– О чем? – испугалась Оксана.
– Да о ней… о любви твоей…
Она отрицательно покачала головой.
– А что так?
– Слушай, Корнеев!
– Все. Понял. Молчу.
Иван отошел к окну и спросил в стекло:
– Мне уйти?
Оксана посмотрела в спину еще совсем недавно горячо любимого человека. Будет ли она рада, если он уйдет? Нет… Но, пожалуй, и не огорчится. Их роман изжил себя. Она могла бы остаться с Корнеевым в теплых дружеских отношениях, но он вряд ли нуждается в них. Оксана вздохнула, собралась с силами и четко сказала:
– Уходи, Ваня.
Корнеев, не оборачиваясь, быстро вышел из комнаты. Когда за ним захлопнулась входная дверь, Оксана ничком рухнула на диван. Правильно ли она сделала? Не останется ли она теперь совсем одна? Алексей держится подчеркнуто сухо. Наверно, он не сможет простить ей собственного унижения. Слишком уж демонстративно она тогда пренебрегла им, боялась, что их мимолетная связь выйдет наружу и ей от этого станет невыразимо стыдно. Какая глупость! Сейчас она готова была объявить о своей любви к нему всем сотрудникам магазина. Да, она любит его и счастлива этим!