— Я буду таким, как есть, Джесси, — заметил он. — Я не могу быть иным.
Сенатор Бентон добился от военного департамента второй, и последней, уступки — суд был отложен еще на месяц, чтобы полковник Фремонт мог пригласить своих свидетелей из пограничных районов.
Джесси с интересом наблюдала, что еще до начала суда появились признаки того, какой будет расстановка сил: их друзья из армии, многие годы посещавшие дом Бентонов, держались в стороне; офицеры флота, с которыми Бентоны имели слабые контакты, напротив, проявляли дружелюбие, приходили при первой же возможности, заверяли полковника Фремонта, что он был абсолютно прав, сотрудничая с командованием флота в Калифорнии. Когда Джесси пришла в военный департамент за копиями документов, нужных для защиты, ее приняли вежливо, но равнодушно и помощи не оказали. В конторе военно-морского секретаря все было иначе: сотрудники помогли ей не только отыскать документы, но и снять копии. Большой неудачей было то, что секретарь военно-морского флота Банкрофт уехал за границу в качестве посланника при британском дворе. Джорджу Банкрофту следовало бы оставаться в Вашингтоне и выступить в защиту Фремонта, хотя Джесси понимала, что он может сделать немногое. Он предупреждал ее, что Джону придется в Калифорнии действовать на свой страх и риск и он, Банкрофт, будет вынужден опровергать, будто поощрял антимексиканскую кампанию, и уж во всяком случае армия будет яростно отрицать, что приказ министра военно-морского флота оправдывает действия армейского офицера.
Библиотека в доме Бентонов превратилась в рабочую комнату. Джесси и ее отец работали за своими обычными столами перед камином, тогда как муж и зять разложили свои бумаги на столе для географических карт. Адвокат проводил дни, детально изучая все записи военно-полевых судов, состоявшихся в Америке ранее. Джесси часами сидела в библиотеке конгресса, выписывая нужные сведения; ее мысли возвращались к тому времени, когда она «паслась» там по воле отца, заседавшего в сенате.
Наиболее важная часть работы выполнялась вечером, когда они собирались в библиотеке, сообщая друг другу о своих находках. Джон отрабатывал тот факт, что между январем и маем 1847 года коммодор Стоктон был законно действующим командующим в Калифорнии. В центре внимания Тома Бентона стоял вопрос о законности завоевания Калифорнии и управления ею. Уильям Джонс сконцентрировался на процедуре ведения суда и на вопросе о доказательствах. Джесси писала письма свидетелям и снимала копии с приказов, которые включались в рабочее резюме, совмещавшее трезвый юридический подход зятя со вспыльчивыми обличениями отцом генерала Кирни и подобранных им свидетелей. Одновременно она старалась поддерживать и укреплять веру и стойкость мужа, заботясь о том, чтобы в целом их позиция стала безупречной.
В день начала процесса, 2 ноября 1847 года, Джесси проснулась рано и сразу же побежала к окну, чтобы посмотреть, какая погода. Солнце взошло яркое, но не знойное; воздух был по-осеннему свеж. Она почти не спала накануне, но за легким завтраком уверяла мужа, будто спала сном праведника. Она крепко обняла его и, поцеловав, сказала:
— Все будет в порядке.
— У меня нет и тени сомнения, — ответил он, но она не могла не заметить его тревогу.
Мужчины выехали рано в просторной карете Хасслера, и по пути к ним присоединились свидетели защиты. Суд открывался в полдень. Джесси села перед туалетным столиком, думая о том, что после всех приготовлений нужно выглядеть серьезной и уверенной в себе. Надлежало замаскировать следы прежних волнений: синеватые круги под глазами, зеленоватый оттенок кожи на висках и пятно под губой. Она промыла глаза теплой, а затем холодной водой, долго массировала лицо, желая придать ему свежесть, тщательно расчесала волосы. В половине одиннадцатого надела теплое бордового цвета платье, туфли и шляпку. Погруженная в свои мысли, она все же услышала легкий стук в дверь, и в комнату вошла Элиза в черном платье. Джесси некоторое время молча смотрела на сестру.
— Элиза, дорогая, это не повод для траура.
— Значит, ты не одобряешь мое черное платье?
— Нет, пожалуйста, надень свое новое платье, цвета морской волны.
Чуть позже одиннадцати прибыла карета генерала Дикса с его дочерьми, которые вызвались доставить сестер Бентон в Арсенал. Они проехали по Си-стрит к Пенсильвания-авеню, а затем повернули налево. Поскольку в этот час в Вашингтоне наносились визиты, улицы были полны экипажей: одни направлялись в сторону Арсенала, другие — к домам друзей. Джесси заметила нескольких знакомых семьи Бентон, прогуливавшихся по улице, и отвечала на их поклоны наигранной улыбкой, руками же, которых не было видно снаружи, она цеплялась за Элизу.
— Твои пальцы холодны как лед и дрожат, Джесси. Сейчас повернем к Арсеналу, надень перчатки.
Арсенал представлял собой огромное несуразное деревянное здание, покрашенное блеклой краской горчичного цвета. Выходя из кареты, Джесси увидела большую толпу зевак, собравшихся по обе стороны у входа. Когда она спустилась на землю, послышались приглушенные голоса, и, как она почувствовала, в них звучала симпатия. Как и дружественный тон печати в последние дни, это убедило ее, что сочувствие публики на стороне полковника Фремонта.
Зал суда был не очень большой, с высоким потолком в виде купола и окнами, расположенными вверху. В зале имелись места лишь для двухсот посетителей, и охранники уже закрыли двери, потому что все места были заняты. Сжимая руку Элизы, Джесси, к которой были устремлены все взоры, прошла по центральному проходу. Она села в первом ряду зрителей непосредственно перед оградой, за которой с левой стороны за длинным столом из красного дерева расположились ее муж, отец и зять, а на противоположной стороне — прокурор и его помощники. Поскольку суд проводился без присяжных заседателей, на левой стороне было поставлено подобие ограды, за которой сидели Кит Карсон, Александр Годей и большое число членов калифорнийского батальона Джона и его помощники по Калифорнии, явившиеся в качестве свидетелей. За оградой напротив рядом с прокурором за своим командующим генералом Стефаном Уоттсом Кирни сидели, словно аршин проглотив, армейские офицеры. В первом ряду, где сидела Джесси, разместилась шеренга репортеров, они должны были освещать то, что газета «Юнион» окрестила «наиболее драматическим военным судом после суда над генералом Уилкинсоном тридцать лет назад».
Ее воодушевила доброжелательность присутствующих в зале. Затем гуськом вошли в зал тринадцать судей разных рангов — генералы, полковники, майоры и капитаны в мундирах с золотой окантовкой. Они расселись на высокой судейской скамье, протянувшейся почти во всю ширину зала. Заседание суда было объявлено открытым, выполнены положенные формальности, и в притихшем зале началось чтение обвинительного заключения против ее мужа. Пробил критический час в их жизни.
_/4/_Джесси встревоженно наблюдала за мужем, когда его спрашивали, не возражает ли он против состава суда. До начала процесса она убедила его купить новый мундир, и он показался ей, как всегда, подтянутым и красивым: его глаза сверкали, а выразительное лицо было более повзрослевшим из-за седины в волосах и морщин на лице. Но более важным было то, что он, как она заметила, собрался внутренне и был готов выдержать долгое испытание.
Согласно правилам военно-полевого суда, адвокаты защиты не имели права выступать в суде. Они могли разрабатывать юридические вопросы, но в суде мог выступать лишь полковник Фремонт. Только он мог зачитывать заявления, подготовленные в итоге напряженной ночной работы, только он мог подвергнуть перекрестному допросу свидетелей, опротестовать действия судей. Это создавало большие трудности, ведь обвиняемому приходилось говорить о мало знакомых ему юридических вопросах и появляться в зале суда с бесстрастием адвоката, который может добиваться лишь одного решения.
Она наблюдала, как встал ее муж и ясным энергичным голосом зачитал бумагу, составленную ими вместе минувшей ночью:
«Господин председатель, выдвигая простую просьбу разрешить мне пользоваться советами в данном деле, я хочу заявить, что в мои намерения не входит защита, построенная на какой-либо юридической или технической зацепке, я желаю иметь дружественную помощь лишь в выявлении самих достоинств дела. Учитывая это, не стану выдвигать возражения относительно соответствия или законности любого вопроса, предложенного обвинителями или судом, равным образом любого вопроса, имеющего целью вскрыть мои мотивы посредством как слов, так и действий, и достоверности любого письменного или печатного свидетельства, которое, на мой взгляд, является аутентичным. Таким образом я надеюсь содействовать ходу суда и дать ему возможность поскорее приступить к иным обязанностям. Я называю в качестве разрешенных мне советников сопровождающих меня двух друзей — Томаса Гарта Бентона и Уильяма Карея Джонса».
Джесси одобрительно кивнула Джону, когда он, повернувшись к ней вполоборота, садился на скамью. Но ее сердце дрогнуло, когда прокурор встал и начал предъявлять обвинения, зачитав при этом письмо полковника Фремонта генералу Кирни.
«Бригадному генералу С. У. Кирни, армия Соединенных Штатов.
Сэр!
Имел честь вчера вечером получить Ваше письмо, где мне предложили отложить исполнение приказов, полученных мною в качестве военного коменданта этой территории от коммодора Стоктона, губернатора и главнокомандующего в Калифорнии. Я воспользовался ранними утренними часами, чтобы составить ответ, какой возможен, учитывая краткость времени, отведенного на размышления.
С начала июля прошлого года коммодор Стоктон в качестве контролирующего страну осуществлял функции военного коменданта и гражданского губернатора; вскоре я получил от него полномочия военного коменданта, обязанности которого немедленно стал выполнять и выполняю до сего времени. По прибытии в это место три-четыре дня назад я обнаружил, что коммодор Стоктон все еще выполняет функции гражданского и военного губернатора при очевидном уважении его положения со стороны всех офицеров, включая Вас, какое он установил в июле прошлого года. Я узнал также из разговора с Вами, что во время марша от Сан-Диего сюда Вы приняли и выполняли обязанности, означавшие с Вашей стороны признание коммодора Стоктона как старшего.
Поэтому с величайшим уважением к Вашим профессиональным и личным достоинствам я вынужден сказать, что, пока Вы и коммодор Стоктон не отрегулируете между собой вопрос о ранге, в чем, на мой взгляд, и скрываются трудности, я должен докладывать и получать приказы, как прежде, от коммодора.
С высочайшим уважением остаюсь Вашим покорным слугой
Джон Ч. Фремонт, полк. США,
военный комендант территории Калифорнии».
При всей простоте и уважительном тоне письма Джесси мгновенно почувствовала, что именно здесь кроется суть дела, представляемого армией, здесь центр, вокруг которого развернутся споры: суд решит, кто был законным командующим Калифорнии! Если им был коммодор Стоктон, тогда полковник Фремонт невиновен. Если же командующим был генерал Кирни, тогда Джон повинен в невыполнении приказа своего начальника. Все множество слов, которые изрекут в этом зале, многие с яростью, с разгоряченной кровью, будет вращаться вокруг этой единственной точки.
Прокурор приступил к предъявлению полковнику Фремонту обвинений в бунтарском поведении, насчитав при этом двадцать два проявления бунта, невыполнения приказов и нарушения военной дисциплины. Целых четыре часа она выслушивала нагромождение обвинений против ее мужа, пока оно не стало самым крупным со времен суда над Аароном Берром за предательство. Из слов прокурора Джесси поняла, что на протяжении трех предстоящих месяцев в зале суда будут несчетное число раз повторяться обвинения и контробвинения. Прокурор утверждал, что ее муж повинен в нарушении слова, данного мексиканским властям; в грубом обращении с местными калифорнийцами, что настраивало их против американского правительства; в конфискации лошадей и провизии у местного населения с оплатой никчемными расписками; во вторжении в страну под предлогом научных исследований с хорошо вооруженными войсками; в мятеже с оружием в руках против этой страны под тем предлогом, что ему приказано покинуть ее пределы; в подстрекательстве американских поселенцев к бунту против мексиканских губернаторов; в развязывании войны против Калифорнии посредством вооруженных вылазок; в присвоении полноты власти над Северной Калифорнией; в получении провианта и боеприпасов с американских военных кораблей в гавани Сан-Франциско без письменного разрешения; в предъявлении мексиканцам мирных условий без ведома старших по команде. Джона обвиняли также в том, что он отказался вернуть две гаубицы, утерянные генералом Кирни, продолжал набирать солдат в Калифорнийский батальон после приказа генерала прекратить вербовку; пытался предложить генералу Кирни сделку относительно губернаторства в Калифорнии; выступил против него, когда его требования были отклонены; инструктировал гражданских служащих в Калифорнии, склоняя их к невыполнению приказов генерала Кирни. Он оскорбил генерала Кирни на глазах офицера штаба, незаконно покупал запасы для своих войск после того, как был смещен с поста генералом Кирни, незаконно осуществлял гражданское управление и провозгласил себя губернатором.
К перерыву заседания суда в четыре часа дня Джесси была измотана и отупела от страха. Каким образом они смогут опровергнуть кучу обвинений? Что им удастся сделать в последующие дни, чтобы разбить чудовищные обвинения, реабилитировать Джона в глазах нации?
Официальный Вашингтон подозревал, что у полковника Фремонта были секретные приказы. Однако их невозможно представить в суд и предать огласке для оправдания, ведь они посылались ему тайным путем с лейтенантом Джиллеспаем. Суд будет лишь барахтаться в скучно-надоедливой мешанине: армия, пытаясь осудить полковника Фремонта якобы за бунт против генерала Кирни, в действительности хотела наказать его за то, что он выдал армию Соединенных Штатов как орудие захвата. Поскольку в своих усилиях обелить армию в глазах истории невозможно отдать под суд ни секретаря Банкрофта, ни военно-морской флот Соединенных Штатов, ни президента, ни тех членов кабинета, которые подталкивали к упреждающему захвату Калифорнии, армия направила весь свой гнев против полковника Фремонта, состряпав дело, какое она была в состоянии предъявить, чтобы осудить его на основании обвинений, которые можно было без опаски предать гласности.
Джесси не прикоснулась к обеду. Она заметила, что лишь Элиза и ее муж ели поданное им. После того как ей удалось выпить чашку горячего черного кофе, она нарушила тишину, спросив:
— Почему осуждают человека до суда? Почему действует практика создания чудовищной завесы обвинений, прежде чем нам дадут возможность выступить в защиту?
— Не тревожься о защите, — гремел Том Бентон, сердито отодвинув от себя тарелку. — Если ты думаешь, что список их выдумок против нас ужасающий, подожди, ты увидишь, как мы с ним разделаемся.
Джесси повернула свое встревоженное лицо к Уильяму Джонсу, расправлявшемуся с остатками запеченного бекона и сладкого картофеля. Он ел не прерываясь; когда его тарелка оказалась пустой, он тщательно вытер уголки рта салфеткой, отодвинул стул от стола и, положив одно тощее колено на другое, спокойно сказал:
— Это и есть надлежащая процедура. Мы не можем начать защиту, пока не изложено дело против нас. Более того, с их точки зрения, все двадцать два определения поданы правильно. Если мы примем посылку, что полковник Фремонт был обязан подчиниться приказу генерала Кирни от 17 января, то тогда любой шаг, сделанный им в течение последующих девяноста дней, был незаконным.
— Но он не был обязан подчиняться генералу Кирни! — крикнула Джесси, ее чувства, как и желудок, подступили к горлу. — Коммодор Стоктон отказался разрешить ему выйти из команды флота.
— Да, так, — сказал вполголоса Джонс. — Я просто представляю дело с точки зрения противной стороны. Теперь же посмотрим с нашей точки зрения: если полковник прав, подчиняясь приказам коммодора Стоктона по той причине, что принес присягу флоту, то тогда все сделанное им между 17 января и 8 мая, когда ему разрешили увидеть новые и окончательные приказы генералу Кирни из Вашингтона, не только правильно и законно, но и необходимо для выполнения обязанностей в качестве губернатора. Он совершил бы проступок, делая меньше положенного. Такова наша сторона дела. Мы должны представить ее суду.
В то время как Джесси пыталась успокоить свои чувства второй чашкой кофе, Том Бентон тяжело поднялся со стула и прогремел:
— Если дело обернется худо, то кого осуждает армия? Разумеется, не полковника Фремонта! Она осуждает военно-морской флот, нанося удар по армейскому офицеру.
— Они не осудят нас! — крикнула Джесси. — Каждое из обвинений в этом чудовищном списке касается событий, происшедших до того, как Кирни получил окончательный приказ из Вашингтона в мае…
Уильям Джонс, раскурив сигару, поднялся из-за стола и подошел к ней.
— Полегче. Мы можем вести дело, опираясь только на факты, а не на наши предположения относительно того, что за ними скрывается. Я верю в наше дело.
Джесси посмотрела на него со слезами благодарности.
— Разумеется, мы верим в наше дело, — повторил Том Бентон. — Но мы должны добиться того, чтобы и мир смотрел на дело нашими глазами. Пошли, нужно работать. Мы не сможем убедить других, убеждая лишь самих себя.
— Пожалуйста, не торопись, отец, — умоляла Элиза. — Не сразу после обеда. Пойдемте на час в гостиную, и я вам сыграю. Джесси, было бы хорошо, если бы ты спела несколько песен.