— А мой почерк он не знает, — хмыкнула я.
— Чего? — не поняла Светка.
— Так… — Мы устроились за кухонным столом.
— У меня зефир есть, — вскочила Светлана. — А ты давай, колись. Обожаю слушать любовные истории: как познакомились, что он сказал, что ты ответила…
— Извини, у меня настроение скверное, как-нибудь в другой раз. — Я хотела встать и уйти, так мне было тошно в ту минуту, но вместо этого как будто приросла к стулу.
— Ну вот, здрасьте. Вы точно сговорились, Ольга дерганая, молчит, как сыч. Она тебе рассказывала? У нее начальника убили, генерала, представляешь? Забыла, как его фамилия.
— Акимов, — подсказала я:
— Вот-вот. Ольга здорово переживает, она ведь добрая, ей до всего есть дело… Ты подумай, что творится, прокуроров убивают, кошмар какой… Ты пей чай-то, пей, остынет. И зефир бери или конфеты. У меня еще варенье есть, абрикосовое…
— Спасибо, не надо.
— Как думаешь, найдут убийцу?
— Должны, — пожала я плечами, вдруг сообразив, что Светка скорее всего даже не догадывается, что смерть Акимова имеет какое-то отношение ко мне. В газете моя фамилия не названа, меня скромно обозначили буквой Д., из адресных данных лишь улица, а знает ли Света, где я живу, еще вопрос.
— В городе болтают, убийство заказное, — продолжала говорить она. — Небось зацепил кого-то, и вот результат. С ума сойти… — Скрипнула входная дверь. — Ой, я запереть забыла, — вскочила Светка. Я повернулась, заслышав шаги, и увидела, как в кухню вошла Ольга.
— Привет, — сказала она устало. — Твоя машина стоит во дворе, я решила, что ты здесь…
— А где же ей быть еще? — улыбнулась Света. — Раздевайся, садись. Чай горячий.
— Времени нет. Слава должен позвонить. Ты идешь? — спросила Ольга, отводя взгляд.
— Да, конечно.
Мы направились в прихожую, Светка продолжала болтать, но я мало что слышала. Мы простились и стали спускаться по лестнице. Ольга шла впереди, глядя себе под ноги, и ни разу не обернулась. Когда мы оказались в прихожей, она спросила:
— Светка тебе рассказала? — Голос звучал как-то бесцветно, механически.
— Рассказала, — кивнула я.
— Я так и думала. Хоть и надеялась… Хотела ее предупредить, чтоб язык за зубами держала, но потом подумала, что будет еще хуже, пришлось бы многое объяснять…
Я села на банкетку возле двери и уставилась на Ольгу.
— А мне объяснишь? — спросила я неуверенно.
— Чего тебе объяснять? — разозлилась она, закусила губу и так стояла некоторое время. — Твой Акимов был сволочью. Самой настоящей сволочью… ты… ладно, я тоже хороша… Он Славку терпеть не мог, все время затирал, а Славка… ты же знаешь, он умница, и на работе он… он за работу душой болеет, да ему уже давно… Я в отделе кадров, я же все знаю: кому, чего, когда и как. А Славке всегда фигу с маслом, и все благодаря твоему Акимову. Достал он меня. Ну, я и подумала… Алка, кто ж знать мог, что все так повернется. Я ведь только хотела, чтоб он пришел к тебе, а следом я, здравствуйте, Валерий Федорович, что это вы делаете у моей подруги, а вошли как, у вас что же, свои ключи? Близкие отношения? А супруга ваша в курсе? После такого он бы поостерегся Славке палки вставлять в колеса. Мало того, я ведь могла перепугу, что дверь открыта, и милицию вызвать… чокнулась, прости меня, прости, Алка…
— Ты хотела его шантажировать, — кивнула я, разглядывая какую-то точку на паласе. — Ключи тоже ты свистнула?
— Да. В субботу. Увидела в тумбочке ключи, и эта сволочная мысль созрела в моем мозгу. Сама написать записку не рискнула, вдруг почерк узнает? На работе тоже никого не попросишь. Оставалась Светка… Надеюсь, ты ей не проболталась?
— Нет, — успокоила я. — Ты дальше рассказывай.
— Дальше? Запечатала записку в конверт вместе с ключами, зашла на работу, якобы по делам, улучила момент, когда Акимова в кабинете не было, и оставила конверт на столе, поболтала с секретаршей… Конечно, он бы догадался, кто передал ему конверт, но это не имело значения. Главное… В общем, он приехал…
— Только не говори, что вы поссорились и ты пырнула его ножом, — сказала я, не отрывая взгляда от паласа.
— Спятила, — испугалась Ольга. — Да я к тебе в тот вечер даже не приезжала. Только собралась, явилась свекровь, вот уж действительно, когда не надо…В общем, я осталась дома. У меня как сердце чувствовало, хотела ехать, но что-то меня держало. Стала тебе звонить. Трубку никто не берет.
— Во сколько ты звонила?
— Минут пять восьмого… А потом вы приехали.
Я… я так перепугалась, думала, ты его… поссорились и… Алка, хуже, чем я сама себя наказала, меня уже никто не накажет Хочешь, сообщу в милицию. Я собиралась, честно… Хочешь, позвоню сейчас?
— Не хочу, — помолчав, ответила я. — Держи язык за зубами. — Я тяжело поднялась и направилась к двери.
— Подожди… поговори со мной.
— Извини, мне домой надо.
— Алка…
— Извини, — повторила я. — Все нормально. Я позвоню. Попозже. — И торопливо вышла из квартиры.
Ольга хотела шантажировать Акимова. Глупость невероятная, но таковы были ее намерения. Вот новость, так новость… Оставим в стороне мораль, сейчас не до этого. Ольга поступила по-свински, но она его не убивала. Я знаю, как у Акимова оказались ключи, я знаю, кто написал записку, но это не дает ответа на главный вопрос: кто его убил? Считать убийство заказным теперь вовсе глупо. Предположим, за Акимовым следили, но ведь киллер не мог знать, что в квартире Акимов будет один. И почему Валера открыл дверь незнакомому человеку, находясь в чужой квартире? Чем больше я об этом думаю, тем невероятнее мне кажется его поступок. А почему, собственно, он должен был кого-то бояться? Меня в этом доме не знают, и мужчина в моей квартире никого не удивит, а на физиономии Акимова не написано, что он первый заместитель прокурора области, к тому же женат. Скорее он не открыл бы как раз человеку, которого знает, например, жене. Она могла позвонить и спрятаться, а когда он открыл дверь, ворвалась квартиру… Если все так просто, почему ее до сих пор не арестовали?
Я вернулась домой, Олег уже закончил работу и вскоре уехал. Неприкаянно прослонявшись по квартире часа полтора, я заставила себя заняться делом и для начала повесила шторы. Выпила кофе. Взглянула на часы, извлекла справочник и принялась названивать в почтовые отделения, каждый раз говоря одно и тоже: “Телегину Лену позовите, пожалуйста”. Фамилию соседки я узнала, когда милиционеры составляли протокол. “Вы куда звоните?” — четырежды ответили мне. На пятый раз мне повезло.
— Кто ее спрашивает? — уточнил женский голос, в котором слышалась растерянность.
— Подруга.
— Знаете, с Леной случилось несчастье. Вы позвоните ее тетке.
Я поблагодарила, выписала адрес, по которому находится данное почтовое отделение, и пошла за своей машиной.
На почте было довольно многолюдно, возле четырех окошек собралась очередь. В такой суматохе отвечать на мои вопросы никто не будет. Слева я заметила дверь с табличкой “Служба доставки”, толкнула ее и осторожно заглянула в помещение: письменные столы и ни души. Я позвала громко:
— Извините, есть кто-нибудь? — Из-за ширмы в углу показалась девушка, я сразу же ее узнала, это она разыскивала Лену. — Здравствуйте, — обрадовалась я.
— Здравствуйте, — неохотно откликнулась девушка. — По всем вопросам завтра, с восьми утра. Сегодня уже закрыто.
— Вы меня не помните? — улыбнулась я.
— Нет, — вроде бы удивилась девушка.
— Вы к Лене приходили, Телегиной. Я ее соседка.
— А… Значит, вы про Ленку слышали? Вены перерезала… вот дура.
— Я, собственно, из-за этого и приехала.
— Из-за этого? — Девушка выглядела растерянной, а я торопливо заговорила:
— Если ваш рабочий день закончился, я могу вас подвезти на машине, заодно и поговорим.
— Ладно, — кивнула она. — Сейчас оденусь. Вас как зовут-то?
— Алла.
— А меня Вика. Я сейчас… минут пять.
Я кивнула и вышла из комнаты, решив дожидаться ее на улице. Вика появилась через десять минут.
— Ваша машина? — спросила она, ткнув пальцем в “Жигули”. — А у моих предков “Запорожец”. Кошмар. Лучше пешком ходить. Вы меня правда отвезете? Я в Березках живу, у самого элеватора. Добираться с пересадками, такая морока.
— Конечно, отвезу, — улыбнулась я. Мы устроились в машине, Вика закурила, а я спросила немного заискивающе:
— Вы не очень торопитесь?
— Куда торопиться-то… Парня у меня нет. Дома мать с отцом, ругаются, наверное… телик надоел…
— Я с вами хотела поговорить о Лене.
— Зачем? — удивилась она.
— Я журналист, а здесь такая история…
— Ленка чокнутая была. Не скажешь, что совсем дура, но и на умную не похожа. Ущербная, одним словом. И врушка. Верить ей совершенно нельзя. Такое нагородит… У нас сегодня из милиции были, всех расспрашивали, Константиновна, заведующая наша, то сказала: чуяло мое сердце, этим и кончится. Она, Ленка то есть, один раз газеты потеряла. Как умудрилась, загадка, хотя она всегда на ходу спала. Ну вот, потеряла газеты, бежит на почту и орет как чумовая: делайте со мной, что хотите. Константиновна ей: как же так, Лена, внимательнее надо быть. А она в ответ: я утоплюсь. Ну не дура ли? Из-за газет топиться. Газеты нашлись, на скамейке лежали, бабка какая-то принесла, свистнули-то всего пару штук. А Ленка валерьянку глотала, губы белые, и все бормочет: я утоплюсь. Говорю, чокнутая…
— Она здесь с кем-нибудь дружила?
— Нет. У нас все пожилые. Из молодежи только я да Ленка, но разговаривать с ней невозможно, у нее крыша ехала, заведет какую-нибудь бодягу… особенно когда в свою церковь записалась.
— В какую церковь? — насторожилась я.
— Черт ее знает. Как-то называется чудно… Библия…
— “Общество любителей Библии”? — подсказала я.
— Вроде. Является однажды на работу и давай нам тут проповедовать. Константиновна не выдержала и сказала: прекрати, Лена. А она ей: вам спасаться надо… Прикиньте. Константиновна у нас за словом в карман не полезет, ты, говорит, Лена, спасайся, только молча, у нас здесь, говорит, не церковь, а почтовое отделение. Твое дело корреспонденцию разносить, а спасаться будешь в свободное от работы время.
— Давно она начала посещать это общество?
— Весной. Достала всех. А потом совсем сбрендила, стала такую чушь пороть. Кто-то ее изнасиловал. Ну, всякое, конечно, бывает, так с этим в милицию надо, а она нам целыми днями про изнасилование талдычит. Мы ей: в милицию иди, а она: он дьявол.
— А почему вы решили, что все это она выдумала? — осторожно спросила я. — Вдруг ее действительно кто-то изнасиловал?
— Да ну… если только какой алкаш. Ленка страшненькая, ни фигуры, ни рожи… похожа на суслика. Да и где ее изнасиловать могут, она из дома ни шагу. С работы домой, ну еще в церковь эту. Они раньше с матерью жили, когда она умерла, Ленка очень переживала, наверное, потому и ударилась в религию. Да и так жизнь не радовала. Денег нет, ума тоже, парни на нее не смотрели, вот она и принялась врать.
— Но почему все-таки врать? — не отставала я.
— Да потому. Ей ничего не стоило соврать. Про отца врала, будто он разведчик какой-то, вроде Штирлица. Потом выяснилось, отца у нее вовсе не было, то есть официального. Мать у нее заслуженная учительница, а та всю жизнь уборщицей. Я сейчас все и не вспомню, но язык у нее был, как помело. Ее тут никто не слушал. Начнет болтать, а бабы наши: Лена, работай молча. Она злиться стала и завела дневник. Сидит, пишет что-то, а потом в стол прячет, на ключ запирала. Очень кому-то нужен ее дневник. Ну, я для интереса почитала, полный бред. Кто-то в черном ее насиловал, а кто-то смотрел. Дьявол, кресты, черная месса. Клиника, одним словом. Ленка старше меня на три года, а ни с кем никогда не гуляла, вот крыша-то и съехала. Ей бы парня, а где его взять? Остается сказки рассказывать про изнасилования и прочую чушь.
— А где сейчас этот дневник? — задала я очередной, вопрос.
— Мент забрал. Полистал и рожу скорчил, между прочим, правильно, читать такое с души воротит. “Я в подвале, прикованная к стене…” Еще бы рыцаря придумала в доспехах и верхом на лошади. Говорю, она чокнутая и врушка страшная. Однажды пришел какой-то парень, насчет журнала выяснял, она с ним пять минут поговорила, а потом сочинять принялась, вроде бы он ей звонит и все такое. Смотрю, губы красит. Я спросила: “Куда собралась?” Она: “На свидание”. А я: “С этим парнем, что ли?” — “Ага”, — говорит… А парень такой, в общем, стоящий парень. Неуж, думаю, правда клюнул? Я и пошла посмотреть. И что вы думаете? Ленка пешочком домой, а на другой день давай врать: мы туда ходили, сюда ходили… Я не выдержала, говорю: чего ты лепишь? Так она и тут вывернулась. Он, говорит, меня возле дома встречал. В общем, никто этого парня с ней не видел ни разу, и вдруг он опять приходит. Ленку нашу не узнал, она покраснела вся, а только за ним дверь закрылась, пошла плести: разругались, мол, неделю назад, он ее приревновал и все такое. Ясно, что врет. Ну, мы покивали, жалко дуру, одно слово: убогая. Хотя один раз я ее с парнем встретила. Где-то месяц назад, недалеко от ее дома. Я от подруги шла, а они навстречу. Я ее потом спросила: что за парень? А она мне: это не парень. Конечно, он неказистенький с виду, физиономия как у хорька, и ростом с Ленку, но для нее-то и такой хорош, так что нечего было выпендриваться. Ну, я и спрашивать больше не стала. Вот такие дела… — со вздохом закончила Вика.
— Но ведь Лена действительно покончила с собой? — тихо сказала я. — Значит, во всех этих фантазиях что — то было…
— Я вам говорю: она чокнутая. В самом деле могла решить, что за ней следят.
— Она говорила, что за ней следят? — насторожилась я.
— Да она чего только не болтала. Сначала выдумала парня, потом выдумала, что он ее бросил, сама в это поверила и перерезала вены. Я не со зла говорю, и Ленку мне жалко, просто… ну, чокнутая она, понимаете?
— Понимаю, — кивнула я.
Я отвезла Вику домой. Расспросы ничего не дали… Впрочем, я сама с трудом представляла, что надеялась узнать. Девушка покончила жизнь самоубийством, ей было неуютно в этом мире, и взамен она придумала свой, а потом что-то сломалось в ней, и тогда она легла в ванну с горячей водой, прихватив нож… Такое, к сожалению, не редкость. И как я собираюсь увязать это с убийством Акимова?
— Я напрасно трачу время, — укоризненно сказала я вслух. Мне стоило бы заняться квартирой, работой, наконец, а не пытаться быть умнее милиции. Теперь я знаю, как и почему Акимов оказался в моей квартире, а дальше дело следствия. Но мысли, не имеющие отношения ни к моей квартире, ни к моей работе, продолжали меня преследовать. Журналистка Наталья Никольская утверждала, что за ней следят. Она погибла от передозировки, Лена Телегина вскрыла себе вены, обе имели отношение к “Обществу любителей Библии”… Одна наркоманка, а вторая психически неуравновешенный человек с патологической склонностью к вранью. Впрочем, диагноз я поставила рановато. Ее дневник у следователя, пусть с этим разбираются специалисты.
Я свернула к магазину “Лана”. Утром я разбила заварочный чайник, следовало купить новый. Я припарковала машину и стала переходить дорогу, вот тогда и почувствовала чей-то взгляд. Некто настойчиво пялился мне в затылок. Я торопливо огляделась: машины, прохожие — суетящиеся и не очень, главное, никому до меня никакого дела. Я огляделась еще раз. Чувство, что за мной наблюдают, не проходило.
Я вошла в магазин, возле нужной мне секции стояло человек десять, создавая толчею. Я с отчаянием посмотрела вокруг, неожиданно поняв, что не могу. Здесь оставаться, не могу ждать своей очереди, не могу смотреть на эти дурацкие чайники… С трудом соображая, что делаю, я бросилась к входной двери, скорее на воздух, здесь дышать нечем. На ступеньках я столкнулась с женщиной и, кажется, толкнула ее, она вскрикнула и уронила сумку, что-то звякнуло в ней, а я пришла в себя.
— Извините, — пролепетала я испуганно, наклоняясь за сумкой. Женщина и я протянули руки одновременно. Она подняла сумку с асфальта, заглянула внутрь и сказала грустно:
— Как жаль.
— Что-то разбилось? — спросила я, испытывая ужасную неловкость.
— Чашка. Бабушкина. Знаете, не стоило мне нести ее сюда. — Женщина вновь виновато улыбнулась, глаза ее, большие и темные, смотрели ласково, а я поразилась ее голосу: очень музыкальный, совершенно необыкновенный голос. Мы все еще стояли у входа и мешали гражданам, женщина переместилась ближе к стене, и я тоже. — Здесь ломбард, вот я и хотела…
— Простите, — заторопилась я. — Я заплачу. Сколько могла стоить ваша чашка?
— Бог с ней, — вздохнула женщина. — Это судьба. Чашка не должна была попасть в чужие руки. Все правильно.
— Послушайте…
— Вы не виноваты, — мягко перебила она. — Я ее склею и поставлю на место. Так лучше.
— Конечно, вы ее склеите. Но вы несли ее в ломбард. Вам нужны деньги? — Женщина беспомощно эгляделась.
— Деньги нужны всем. Но она разбилась потому, что я поступила не правильно. Вы не беспокойтесь, все хорошо. Идите, идите. Все действительно хорошо. см
Легко сказать идите. Я чувствовала себя виноватой. Если честно, я даже не помнила, как толкнула ее или задела локтем. Но уйти… Женщина мне нравилась, было в ней что-то такое… Она не примет моих денег, это совершенно очевидно.
— Простите, где вы живете? — решилась я.
— Недалеко… на Матвеевской…
— Давайте я вас отвезу. Я на машине.
— Нет-нет. Не беспокойтесь. Здесь всего две остановки…
— Я беспокоюсь за вашу чашку, — улыбнулась я. — Вдруг она окончательно разобьется?
— У вас глаза хорошие, — сказала женщина. — Добрые. Вы о чем-то тревожитесь? Что-то случилось?
— Еще бы. Я разбила вашу чашку, — кивнула я.
— Да бог с ней. Стоит ли печалиться о чашке? Где ваша машина?
— На стоянке.
Пока мы шли к моим “Жигулям”, я как следует рассмотрела женщину. Ей было лет пятьдесят или чуть больше. Простенький серый плащ выглядел на ней элегантно. В светлых волосах седые пряди. Она была красива той особой благородной красотой, которую даже морщины не портят, а добавляют шарма. Глаза совершенно необыкновенные. Если бы я была художником, немедленно бы взялась за ее портрет.
— Меня зовут Нелли Борисовна, — точно что-то вспомнив, сказала женщина.
— А меня Алла.