я: ок.
маура: я эту переписку сохраню.
хотите правду? я, возможно, только что спас мауру от походов по магазам с мамой, домашки или тыканья ручкой в вены, чтобы было чем стишки писать. когда урок кончается, я ей говорю, что она там непременно познакомится с каким-нибудь таким же скучающим матлетом, которого взяли четвертым, чтобы просто добрать команду, из какого-нибудь городка, о каком мы даже не слышали, и они тайком пойдут курить сигареты с гвоздикой и обсуждать, какой отстой там собрался, а саймон с дереком и этим тупым девятиклассником тем временем будут тащиться от теорем и ромбозоидов. нет, реально, я просто маг, привносящий чудеса в ее жизнь.
маура: не перегибай палку.
я: нет, правда, тебе понравится.
маура: двадцатку давай сразу.
но я очень рад, что не пришлось врать, будто еду к больной бабушке или типа того. такая ложь опасна, ведь как только скажешь, что она заболела, в этот же момент зазвонит телефон, а потом в комнату войдет мама и объявит страшную новость о том, что у бабушки очень плохо с поджелудочной, и хотя ты головой понимаешь, что невинная ложь не может явиться причиной рака, все равно винить себя будешь до конца жизни. маура задает еще вопросы на тему поездки в чикаго, а я отвечаю в том духе, что с мамой надо общаться и это неизбежно, и поскольку у мауры благополучная семья с двумя родителями, а у меня всего одна несчастная мама, я получаю очко чисто из сочувствия. я без конца думаю об айзеке и страшно боюсь что-нибудь ляпнуть, но, к счастью, маура такая любопытная, что я все время настороже.
когда приходит время расходиться в разные стороны, она предпринимает еще одну попытку выудить у меня правду.
маура: ты ничего не хочешь мне сказать?
я: хочу. хотел признаться, что у меня из третьего соска молоко пошло, а половинки жопы грозятся объединиться. как думаешь, что мне с этим делать?
маура: мне кажется, ты чего-то недоговариваешь.
вот в чем особенность мауры – она всегда должна быть в центре внимания. всегда. обычно я не против, потому что чем больше внимания ей, тем меньше мне. но иногда в круг света от нее затаскивает и меня, а это меня бесит.
сейчас она на меня дуется, и справедливости ради надо отметить, что справедливо. она не пытается мной манипулировать, сделав вид, будто обиделась. такое дерьмо не в ее стиле, и только из-за этого я ее терплю. все, что отражается у нее на лице, можно принимать за чистую монету, а я в друзьях это ценю.
я: когда будет что сказать, я скажу, хорошо? а теперь дуй домой и порешай математику. вот… я тебе карточки сделал.
я достаю из рюкзака карточки, которые составил на седьмом уроке, я же типа знал, что маура не откажет. это, конечно, не настоящие карточки, я ведь не таскаю их с собой на всякий подобный случай. но я расчертил обычный лист бумаги пунктиром, чтобы ей было понятно, где разрезать. и на каждой карточке отдельное уравнение.
2 + 2 = 4
50 x 40 = 2000
834620 x 375002 = кого это вообще колышет?
x + y = z
петушок + киска = счастливая пара цыпленок – котенок
красный + синий = фиолетовый
я – матлетика = я + благодарность к тебе
маура быстро читает, потом складывает листок по пунктиру, словно географическую карту. не улыбается, но на миг как будто перестает злиться.
я: ты там дереку с саймоном много не позволяй, ага? при себе желательно иметь средства контрацепции.
маура: думаю, на соревнованиях матлетов мне девственность уберечь удастся.
я: это ты сейчас так говоришь, но через девять месяцев посмотрим. если девочка, придется назвать логорея. а если мальчик – то триг.
мне в голову закрадывается мысль, что жизнь-то та еще штука, и маура, вероятнее всего, действительно найдет себе там какого-нибудь соблазнительного матана, который засунет свой плюс в ее минус, в то время как меня с айзеком ждет провал, и придется снова привычно удовлетворять себя самому.
но мауре я решаю этого не говорить, а то обоих сглажу. она перед уходом говорит мне прямо-таки «до свидания», судя по ее виду, ей хотелось сказать что-то еще, но она решила сдержаться. за это я ей тоже благодарен.
и я снова и снова ее благодарю. и снова.
а потом иду домой и пишу айзеку письмо в ожидании, когда он вернется из школы, – ему сегодня на работу не идти. мы уже в двухтысячный раз проговариваем наш план. ему друг посоветовал встретиться в местечке с названием «френчи», а я чикаго особо не знаю, только те места, куда школьные экскурсии возят, так что я отвечаю, что меня это устраивает, и распечатываю полученные от него указания, как добраться.
после этого я захожу на фейсбук и в миллиардный раз рассматриваю его профиль. обновления у него там появляются не часто, но все равно это хорошее свидетельство тому, что он настоящий. то есть мы с ним достаточно много фоток друг другу послали и много общались, так что я в этом уверен – вряд ли айзек какой-нибудь мужик сорока шести лет, который уже заготовил для меня место в фургоне без номеров. я не такой дурак-то. мы встречаемся в общественном месте, у меня с собой будет телефон. даже если айзек окажется психопатом, я к этому готов.
перед сном я просматриваю все его фотки, как если бы уже забыл, как он выглядит. не сомневаюсь, что я его сразу узнаю. и не сомневаюсь, что это будет один из лучших моментов в моей жизни.
в пятницу после школы начинается полный жесткач. мне хочется убивать, и я придумываю тысячу различных вариантов, а жертва – мой шкаф. я, блин, просто не представляю, что надеть – а я вообще не из тех, кто обычно мучается этим вопросом, так что я вообще даже не знаю, как подойти к стоящей передо мной задаче. такое ощущение, будто вся моя чертова одежда решила сегодня выпятить свои недостатки. я надеваю футболку, в которой раньше всегда себе нравился, она разумеется, красиво обтягивает грудную клетку. но потом понимаю, что футболка мне мала, и когда я хоть на пару сантиметров поднимаю руки, становятся видны волосы на животе. потом я пробую черную, но в ней я кажусь чересчур взрослым, потом белую, которая вообще классная, пока не замечаю внизу пятно, я-то надеюсь, что от апельсинового сока, но, вероятнее, я ее просто заправил, не стряхнув после того, как помочился. футболки с логотипами всяких групп – это слишком. если выберу группу, которая ему нравится, будет выглядеть так, словно я жополиз, а если нет – подумает, что у меня дерьмовый вкус. серая толстовка слишком обесцветилась, а синяя футболка почти такого же цвета, как джинсы, а пойти весь в синем может только бисквитный монстр[11].
до меня тут впервые в жизни доходит, почему вешалки называются вешалками: после того как пятнадцать минут примеряешь и отбрасываешь, остается лишь одно желание – зацепить эту вешалку на дверце шкафа, сунуть голову в петлю и повиснуть всем своим весом. мама, когда придет, подумает, что это была аутоэротическая асфиксия, хотя я даже своего дружка не успел достать, а я буду уже совсем при смерти и не смогу сказать ей, что аутоэротическая асфиксия, на мой взгляд, самая тупая идея на свете, наравне с голубыми республиканцами. но да, я умру. и все будет как в серии «места преступления» – соберутся детективы и сорок три минуты плюс реклама будут разбирать мою жизнь по косточкам, а под конец приведут в участок мою мать, усадят перед собой и выложат ей правду.
коп: мэм, вашего сына не убили. он просто собирался на первое свидание.
я даже улыбаюсь, воображая, как снимут эту сцену, но потом вспоминаю, что стою посреди комнаты полуголый, а мне еще надо на поезд успеть. в итоге я выбираю футболку с маленькой картинкой, на которой робот типа из скотча, а под ней подпись маленькими буквами: мальчик-робот. она мне почему-то нравится, хотя не понимаю чем. и, не знаю почему, я уверен, что айзеку она тоже понравится.
я, видимо, нервничаю, потому что в голову лезут мысли типа «а прическа у меня нормальная?», но, подойдя к зеркалу в ванной, я понимаю, что волосы все равно лягут по-своему, а поскольку на ветру они выглядят обычно лучше, я просто, пока буду ехать в поезде, высуну голову из окна или сделаю чего-то еще в этом роде. можно было, конечно, мамиными средствами воспользоваться, но у меня нет желания пахнуть бабочками на лужайке. так что я готов.
маме я сказал, что соревнования по матлетике проводятся в чикаго – уж если врать, то пусть думает, что мы вышли в финал штата. ей я говорил, что школа заказала автобус, а сам иду на железнодорожный вокзал, ну и ладно. нервы у меня уже совершенно на пределе. я пытаюсь почитать «убить пересмешника», его задали по английскому, но ощущение такое, что буквы – это просто красивый узорчик на странице, в котором не больше смысла, чем в рисунке на обивке сидений в поезде. даже если бы показывали боевик с названием «сдохни, пересмешник, сдохни!», я бы все равно не смог сосредоточиться. поэтому я закрываю глаза и включаю музыку в айподе, но возникает такое ощущение, что меня перепрограммировал какой-то недоделанный купидон: все песни до единой навевают мысли о нем, кажется, что все они про айзека. в какой-то мере я знаю, что он этого стоит, но другой внутренний голос кричит: «уймись, блин!» хоть и буду рад его видеть, я буду еще и стесняться, и главное – не дать этому стеснению превратиться в барьер.
минут пять я прокручиваю в голове историю своих свиданий – больше чем на пять минут воспоминаний у меня не наберется, – возвращаясь к болезненному опыту, когда напился и лапал кариссу нье на вечеринке у слоуна митчелла пару месяцев назад. целоваться, вообще-то, было круто, но когда дело начало принимать более серьезный оборот, у кариссы на лице появилось такое до идиотизма серьезное выражение, что я чуть не заржал. мы столкнулись с такой критической ситуацией, что у нее из-за лифчика кровь в мозг перестала поступать, и когда, наконец, ее сиськи оказались в моих руках (хотя я не просил об этом), я совершенно не знал, что с ними делать, просто гладил их, как щенков. щенкам это понравилось, и карисса решила тоже меня немножко погладить, и мне тоже понравилось, так как в этом-то смысле руки – это руки, прикосновение – это прикосновение, и тело отреагирует, как ему нужным покажется. ему плевать на все те разговоры, которые за этим последуют, – не только с кариссой, которая хотела со мной встречаться и от которой я пытался мягко отделаться, но все равно обидел. нет, есть же еще и маура, потому что как только узнала (не от меня), она дико разозлилась (на меня). она говорила, что, по ее мнению, карисса меня использует, но вела себя так, словно это я использовал кариссу, хотя на самом деле все это было довольно бесполезно, но сколько я ни твердил об этом мауре, она от меня не отставала. неделями она орала: «ну, может, кариссе тогда позвонишь?» – каждый раз, когда у нас возникали разногласия. и только из-за этого лапать кариссу не стоило.
с айзеком, конечно, все совершенно иначе. не только в смысле лапания. хотя и в этом, разумеется, тоже. я еду в город не только ради того, чтобы его потискать. хотя это не последний пункт в списке моих интересов, но и не первый тоже.
я думал, что приеду раньше, но, разумеется, добираюсь до нужного места с более неприятной задержкой, чем месячные у залетевшей подруги. я иду по мичиган-авеню сквозь толпу туристов, парней и девчонок, которым скоро уже будет пора разойтись по домам, и все они как будто только что с тренировки по баскетболу или смотрели игру по телику. определенно есть на кого глаз положить, но для меня это скорее научные исследования. в ближайшие, гм, минут десять я поберегу себя для айзека.
интересно, он уже на месте? интересно, так же ли он нервничает, как и я? интересно, столько же сегодня утром выбирал футболку? интересно, а вдруг по какому-то капризу природы мы окажемся в одинаковых футболках? типа мы настолько однозначно созданы друг для друга, что господь решит продемонстрировать это совсем уж явно.
потные ладони. есть. подгибающиеся колени. есть. ощущение, что весь кислород в воздухе заменили гелием. ага. я смотрю на карту по пятнадцать раз в секунду. осталось пять кварталов. осталось четыре квартала. осталось три квартала. осталось два квартала. стейт-стрит. поворот за угол. ищу «френчи». ожидаю увидеть модную закусочную. или кофейню. или магазинчик с музыкой инди. или банальный ресторанчик.
а потом: прихожу и вижу, что это… порномагазин.
думаю, что его назвали в честь другого заведения неподалеку. может, в этом районе все называется «френчи», как, бывает, окажешься в центре, а там центральные кондитерские, центральные химчистки, центральная йога-студия. но нет. я обхожу весь квартал по периметру. ищу с другой стороны. еще и еще раз сверяю адрес.
и вот я снова тут. у этой двери.
вспоминаю, что это местечко айзеку порекомендовал его друг. по крайней мере, он так сказал. если это правда, может, тот прикололся, и бедный айзек пришел первым, перепугался до жути и ждет меня внутри. или, может, это какая-то вселенская проверка. надо пересечь реку дикого стеснения, чтобы попасть в раскинувшийся на другом берегу рай.
хрен с ним, думаю я.
меня пронизывает холодный ветер, и я захожу внутрь.
Глава седьмая
Услышав электронный дзинь, я оборачиваюсь, входит какой-то парнишка. Документы, естественно, не проверяют. И хотя у него на лице уже появилась растительность, восемнадцати ему точно нет. Он некрупный, но с большими глазами, волосы взъерошены, а на лице полный ужас – я бы, наверное, так же выглядел, если бы не был доведен до отчаяния заговором против Уилла Грейсона, в котором поучаствовали (а) Джейн, (б) Тайни, (в) странное существо с пирсингом, что стоит за прилавком, и (г) Укурок МакКопиЦентр.
Парнишка смотрит на меня так пристально, что мне становится не по себе, особенно с учетом того, что у меня «Mano a Mano» в руках. Не сомневаюсь, что существует куча просто замечательных способов объяснить несовершеннолетнему незнакомцу, который стоит напротив тебя возле Великой стены дилдо, что ты на самом деле не фанат «Mano a Mano», но лично я решаю пробормотать: «Ммм, это для друга». И это даже правда, но (а) не особо убедительно и (б) подразумевает, что я дружу с любителем «Mano a Mano» и, следовательно, (в) я из тех, кто покупает друзьям порножурналы. И стоило мне произнести, что «это для друга», меня осеняет: надо было говорить, что учу испанский.
Пацан продолжает пялиться на меня, через какое-то время начиная щуриться. Я несколько секунд выдерживаю его взгляд, но потом отвожу глаза. Он в итоге проходит мимо меня к стеллажу с видео. У меня такое ощущение, что он ищет что-то конкретное, и что это конкретное не связано с сексом, и в таком случае я вынужден заподозрить, что тут он этого не найдет. Он пробирается в самый дальний угол магазина, где оказывается открытая дверь, которая, возможно, имеет какое-то отношение к «жетонам». Но мне сейчас главное уже свалить отсюда со своим «Mano a Mano», так что я подхожу к чуваку с пирсингом.
– Это все.
Он сканирует штрих-код.
– Девять восемьдесят три.
– Девять ДОЛЛАРОВ? – изумленно переспрашиваю я.
– И восемьдесят три цента, – добавляет продавец.
Я качаю головой. Шутка какой-то нереально дорогой выходит, но я точно не пойду обратно к стеллажам искать что подешевле. Я наскребаю что-то вроде четырех баксов. Вздохнув, лезу в задний карман за кредитной карточкой. Все равно по выписке родители вряд ли увидят разницу между «Френчи» и «Денни».
Чувак смотрит на карточку. Потом на меня. Потом снова на карточку. И снова на меня. И даже прежде чем он успевает что-то сказать, до меня доходит: на кредитке написано: «Уильям Грейсон». А на правах – «Ишмаэль Дж. Байафра».
– Уильям. Грейсон. Уильям. Грейсон, – довольно громко произносит продавец. – Где-то я видел уже это имя. А, точно! НЕ на твоих правах.
Обдумав варианты, я очень тихо говорю:
– Карточка моя. Пин-код я знаю. Просто… пробейте.
Он проводит кредиткой по считывателю магнитных карт.
– Да мне плевать, чувак. Все одно, деньги есть деньги.
И тут чувствую, что тот пацан подошел сзади и снова смотрит на меня, и я разворачиваюсь.
– Что вы сказали? – Только он не ко мне обращается, а к Пирсингу.
– Сказал, что мне насрать на его документы.
– А меня не звали?
– Да ты чего, пацан?
– Уильям Грейсон. Вы же называли это имя? Меня кто-то искал?
– А? Не, чувак. Уильям Грейсон – это он. – Продавец кивает на меня. – Ну, то есть в науке на эту проблему существует два взгляда, но так на его кредитке написано.
Пацан с минуту озадаченно смотрит на меня.
– Как тебя зовут? – наконец произносит он.
Дурдом какой-то. «Френчи» – не место для разговоров.
– Можно мне журнал? – говорю я Пирсингу. Тот подает мне его в совершенно непрозрачном черном пакете, за что я очень благодарен, вместе с карточкой и чеком. Я иду к двери, потом бегу полквартала по Кларк-стрит, а потом сажусь на край тротуара и жду, когда утихнет сердцебиение.
И когда пульс уже начинает замедляться, ко мне подбегает этот второй несовершеннолетний паломник из «Френчи» и спрашивает:
– Кто ты?
– Э, Уилл Грейсон, – отвечаю я, вставая.
– У-И-Л-Л Г-Р-Е-Й-С-О-Н? – быстро и отчетливо говорит он.
– Э, да. А что?
Он секунду смотрит на меня, словно думая, что я его развожу, а потом поясняет:
– Просто я тоже Уилл Грейсон.
– Не заливаешь?
– И не думал.
Я не понимаю, параноик он или шизик или и то и другое, но тут он достает из заднего кармана бумажник, заклеенный скотчем, и показывает мне права, выданные в Иллинойсе. Второе имя у него хотя бы отличается, а так – да.
– Ну, – говорю я, – приятно познакомиться. – И, намереваясь уйти, отворачиваюсь, потому что ничего лично против него не имею, но не хочется завязывать разговор с чуваком, который ошивается по порномагазинам, даже при том, что, формально, я и сам там ошивался. Но пацан вдруг касается моей руки, и выглядит он при этом слишком по-мальчишечьи, чтобы внушать опасность, так что я поворачиваюсь обратно.
– Ты знаешь Айзека? – интересуется он.
– Кого?
– Айзека.
– Не, приятель, – отвечаю, – никаких Айзеков я не знаю.