– Что все это значит? – грозно спросила Лайма, обращаясь неизвестно к кому – берет, тюрбан и усы вряд ли понимали по-русски, а Корнеев как пить дать не понимал вообще ни по какому.
Тогда она перешла на английский и не без труда выяснила, что ей посчастливилось наблюдать последствия дружеской вечеринки музыкантов, в которую плавно перетек дневной фуршет в Летнем саду.
– Женья – замечательный человек и музыкант! – заявил мужчина в тюрбане и халате, оказавшийся посланцем далекой Индии. – Он утверждал, что выше всего почитает ситар и людей, которые могут на нем играть.
– И виски, – заплетающимся языком промолвил тот, у которого были светлые усы. – Хотя потом заставлял нас пить водку.
– И называл ее огненной водой. А меня – папуасом. Хотя я из Конго, – добавил желтый берет, хватаясь рукой за угол шкафа, чтобы не упасть.
Лайма решила, что праздник пора заканчивать, и строгим голосом велела:
– Кладите «Женью» на кровать, а сами – по домам, то есть – по номерам. И быстро!
Гости покорно выслушали приказ и точно его исполнили. Непонятно, пошли они в свои номера или нет, но через пару минут их уже и след простыл.
Корнеев продолжал пребывать в бессознательном состоянии, при этом по лицу его скользила блаженная улыбка.
Лайма наклонилась к нему, немного потрясла за воротник рубахи и даже слегка шлепнула по щеке:
– Очнись, чудовище, ты должен мне объяснить, что все это значит!
Корнеев на секунду приоткрыл один глаз, мутно глянул на нее и, вяло махнув рукой, пробормотал:
– Мы женщин не заказывали!
После чего громко захрапел.
Лайма скрипнула зубами и была вынуждена отправиться в свой номер: вести воспитательную работу с бесчувственным телом – занятие глупое и бессмысленное.
* * *Солнце еще не разогрелось как следует, а Лайма уже требовательно постучала в дверь номера триста двадцать пять.
– Открыто! – послышался бас Медведя, и она вошла.
– Доброе утро, командир! – поздоровался Иван, и Корнеев присоединился к нему мягким тенором:
– Доброе утро!
Паразит сидел за столом и как ни в чем ни бывало попивал кофеек. Рядом стояла тарелка с остатками джема и сметаны. Вероятно, он только что лопал сырники. Или блины, которые любил с детской страстью.
– Ты завтракала? Заказать тебе что-нибудь? – заботливо спросил он, вытирая усы, в которых искрились капли масла.
Вместо ответа Лайма подбоченилась и гневно уставилась на него:
– Не представляю, как в тебя может влезть хоть что-нибудь. По-моему, с вечера ты был по самое горлышко залит алкоголем. И глаза у тебя мутные, как у несвежей селедки.
– Ну, Лайма, ты преувеличиваешь, – сказал Евгений примирительным тоном.
– Да? А то, что тебя, бесчувственного, в час ночи принесли в номер посторонние люди, это тоже преувеличение?
– Обвиняемый может сказать несколько слов в свое оправдание? – спросил Корнеев. У него было ясное лицо, которое как раз и бесило Лайму больше всего.
По ее мнению, он сразу должен был начать оправдываться, и вообще…
– Нас сюда послали не для того, чтобы мы братались с индусами и африканцами.
– А вот это враки! – живо возразил Корнеев. – Ты сама отправила меня на фуршет.
– Так и было. Но я не думала, что ты пропадешь на целый день и приедешь верхом на новых приятелях. Давай отчитывайся о проделанной работе.
– Хорошо, – тяжело вздохнул Евгений, – я постараюсь быть предельно точным. Значит так. Первое – вчера происходил фуршет. Второе – я целый день пил. Ну, не целый, полдня. Ведь мы с тобой расстались после незабываемого знакомства с национальными японскими забавами. Значит, все-таки полдня. А зачем напился – это самый важный вопрос. Так вот, я познакомился со всеми трио, которые приехали в Чисторецк. Но со всеми мне пришлось пить, так как никто не верил, что русский народный музыкант не употребляет алкоголя.
– И каков же результат этой грандиозной аналитической работы? – иронически поинтересовалась Лайма. – Кроме, конечно, того результата, который я лицезрела вчерашней ночью.
– Конечно, я бы не взялся после короткого знакомства утверждать, кто именно из них террористы, – скромно начал Корнеев. – Однако кое-что удалось выяснить. Например, что четыре группы, которые трио, выступают вне конкурса. Всего во внеконкурсной программе выступят полтора десятка коллективов – там еще и дуэты, и квартеты, и квинтеты, и так далее.
– Ну и что? – удивился Медведь. – Нам это как-то облегчает жизнь?
– Значительно. Они, в отличие от тех, кто участвует в конкурсе и борется за награды фестиваля, прилетают на один день, выступают и улетают. То есть – находятся в городе максимум два дня.
– Это ничего не меняет, – не согласилась Лайма. – Может быть, им для выполнения задачи и дня хватит.
– Вряд ли. Во всяком случае, они – наименее вероятные кандидаты в террористы. Что за день, даже два, можно сделать в незнакомом городе? Не стали бы они рисковать: вдруг что-то пойдет не так, а времени исправить уже не остается.
– Ты так уверенно говоришь о том, как мыслят террористы, что мне даже завидно, – пробурчала Лайма.
– Голландцев можно в расчет не принимать – глубокие наркоманы. Мне от души предлагали. Они с собой столько дури навезли – как только их через границу пустили? Таким точно не доверят серьезное дело.
– Разве что подорвать себя и других, – уточнил Медведь.
– Ирландцы только виски с пивом хлещут, в разговоры не вступают и все норовят драку затеять. На скандал нарывались безостановочно. Избили румынского певца. Хорошо – охрана вмешалась, а то дело кончилось бы милицией.
– Из-за чего дрались-то? – удивился Медведь. – Культурные же люди.
– Из-за женщины. Не поделили румынскую певицу.
– Хочешь сказать – и они тоже, по-твоему, не террористы?
– Ага. Слишком открыты и агрессивны.
Заинтересованная Лайма подсела к нему за стол и потянулась-таки за кофейником.
– Так-так, – поощрила она рассказчика. – Есть еще что-нибудь стоящее?
– Я бы исключил и трио из Туркмении, – важно заявил Корнеев.
– Почему?
– Потому, что в Туркмении нет никаких террористов и быть не может. Обстановочка в стране не та. Пока, во всяком случае.
– Да, не густо, – подвела итог Лайма. – А притащил тебя кто? Тоже какое-то трио? Или просто сборная сильно пьющих иностранных музыкантов без четких структурных границ?
– Сначала это было трио из Кении. Ой, пардон, из Конго. Да вы их наверняка видели! Они ходят в разноцветных беретах: один – в желтом, другой – в зеленом, а третий – в синем. Потом, помнится мне, к нам присоединилось трио из Австралии. Они все такие крепкие, с усами, и головы у них как дыни. Водку хлещут как лошади, скажу я вам. Еще там были шотландцы. Если честно, после десяти вечера плохо все помню. Ведь я практически не пью.
– Да, это заметно.
– Но я же для дела, – возмутился Корнеев. – И промок еще из-за японцев этих. А тут – все лезут со стаканами, не откажешься. Вот и выключился в итоге. А какой из беретов меня в номер привел?
– Желтый.
– Значит, синего по дороге потеряли, – с видимым сожалением заметил Евгений. – Самый заводной у них был.
– А индус откуда взялся?
– Индус? – задумался Корнеев. – Индуса не помню.
– Ты ему комплименты расточал, относительно игры то ли на гитаре, то ли на синтезаторе…
– На ситаре! Вспомнил! – Евгений хлопнул себя ладонью по лбу. – Мы его в баре подобрали, он там с помощью милицейского свистка пытался заклинать змей.
– Каких змей? – изумилась Лайма. – Откуда здесь взялись змеи?
– Скажи лучше, откуда у индуса милицейский свисток, – добавил Иван.
– Свисток ему подарил гаишник, который сопровождал колонну автобусов с гостями фестиваля. А змею он увидел в баре, там есть такая декоративная гадюка, живет в стеклянном аквариуме за барной стойкой. Вот ее он и пытался заклинать.
Лайма не удержалась и фыркнула. Из чего Корнеев тут же сделал вывод, что прощен, и заулыбался. Лайма сделала вид, что не замечает его радости.
– Итак, – сказала она, – кое-что ты все-таки заметил и проанализировал. Составь, пожалуйста, список групп, которые можно пока оставить в стороне, и отдельно тех, которые заслуживают самого пристального внимания.
Корнеев закивал, показывая, что согласен на все.
– Теперь ты, Иван. Расскажи, что тебе удалось узнать в институте. С напарником подружился? Много сплетен узнал?
– Немного, – отрапортовал Медведь. – Как и было сказано, организация только-только формируется. Штат еще до конца не укомплектован, специалистов собирают по всей стране. Это мои новые коллеги рассказывали. Жалуются, что с охраной территории то и дело возникают проблемы. И все из-за строительства нового корпуса. Его переделывают, постоянно вносят изменения в архитектурный проект. Сейчас снова прибыла очередная комиссия, буквально сегодня утром из Москвы прислали проверяющих, каких-то контролеров, в общем – чехарда. Старое здание института пока охраняется довольно надежно – сигнализация, камеры наблюдения и так далее. Плохо другое – вся эта техника уже порядком устарела. Бывают сбои, но об этом, к счастью, мало кто знает. Поэтому в ближайшие месяцы ее будут менять. Когда точно – неизвестно.
Вчера видел Полянского и Мельченко – они прогуливались по коридору первого этажа под ручку, о чем-то шептались. Потом Мельченко уехал на институтской машине – как я понял, на фестиваль, на общее собрание. Где-то через час на своей персональной машине отбыл Полянский. Его я больше не видел, а вот Мельченко позже в институт вернулся и допоздна сидел в своем кабинете. В это время почти никого из сотрудников не было. Как мне объяснили, по вечерам обычно засиживаются лишь руководители отделов и лабораторий. Кстати, и Полянский, говорят, торчит там до ночи едва ли не каждый день, даже в выходные. Уехал Мельченко около одиннадцати часов. Вот пока и все.
– Ну, а как в остальном живет институт? О чем шепчутся злые языки?
– Так, вроде бы ничего особенного. Обычные для любой организации дрязги и разборки. К тому же нет официального руководителя. Полянский – временно исполняющий обязанности директора и неформальный лидер в коллективе.
– А про Кузяеву ты что-нибудь узнал? – с любопытством спросила Лайма.
– Это еще кто? – удивился Корнеев. – Я пропустил что-то интересное?
Лайма объяснила, как она вышла на Зою Борисовну, и рассказала о посещении салона красоты.
– Два любовника в институте? – изумился Медведь. – Да не может того быть. Ее знаешь как сотрудники за глаза называют? Бульдожка.
– Она такая страшная? – удивился Корнеев.
– К ее внешности это не имеет никакого отношения, – заметила Лайма. – Скорее, к характеру. Вероятно, у нее бульдожья хватка.
– Местная администрация проталкивает ее в директорское кресло, – выложил очередную информацию Медведь. – А Полянского поддерживают какие-то покровители в столице. Последнее слово должно сказать руководство ведомства, а оно пока хранит молчание. Сотрудники института, естественно, разделены на партии – люди Полянского, люди Кузяевой…
– Ситуация банальная, – подытожила Лайма. – Подковерная возня, которая будет продолжаться, пока кого-то не назначат на должность.
– Интересно, у Кузяевой есть шансы? – вслух подумал Медведь. – Все же Полянский – это фигура.
– У женщин всегда есть шансы, – заметил Корнеев. – Они пользуются приемами, которые мужчинам даже не приходят в голову. Вдруг Мельченко – ее любовник? Тогда она запросто может стравить его с Полянским. Слабые женские ручки способны разорвать даже крепкую мужскую дружбу.
– Я вам еще не все рассказала, – напомнила Лайма. – Все три наших подопечных вчера встречались в кафе «Адонис» в центре города. Конспираторы!
Она изложила вчерашние события как можно подробнее и посетовала, что не смогла уследить за Шатковым.
– Кстати, владения господина Шаткова, ученого-бизнесмена, нам и в самом деле осмотреть не грех, – сказал Корнеев. – У него тут и усадебка уже построена, и хозяйство какое-то.
– А почему ты этих троих конспираторами назвала? – уточнил Медведь. – Посидели приятели в кафе – подумаешь, великое дело.
– Понимаешь, они там ничего не ели, не пили, даже не курили – только оживленно разговаривали. Я бы сказала – слишком оживленно. Для этого стоило уезжать из института? Шатков туда вхож, вполне мог приехать на встречу. Но нет! Видимо, там они опасаются посторонних ушей. В том числе – электронных. Вот теперь нам хорошо бы узнать – о чем они беседуют вдали от родного учреждения. Странно и другое. Мельченко и Полянский могут и дома спокойно поговорить – живут-то рядом. Значит, разговор в домашних условиях их тоже не устраивает. Ну, ладно. К нашим ученым мы сегодня еще вернемся. Вечером подежурим возле института, посмотрим, куда они поедут после работы, с кем будут встречаться. Единственная проблема – транспорт. Надо, кстати, узнать, можно ли здесь взять напрокат машину.
Она посмотрела на своих подчиненных строгим взглядом. Медведь выпрямил спину, а Корнеев на всякий случай нахмурился.
– А теперь об одном из самых драматических эпизодов нашей деятельности – выступлении на фестивале под брендом «Заводные матрешки», – продолжила Лайма. – На сегодня у нас намечена репетиция. Сейчас я позвоню Синюкову – эти вопросы, как я выяснила, тоже решаются через него. А потом пойдем искать для Ивана музыкальный инструмент по хозяйственным магазинам.
Синюков решил вопрос о репетиции «Заводных матрешек» с присущим ему блеском – им на несколько часов выделили целый класс в городской музыкальной школе. Фортепиано для Лаймы там было. Вопрос с бубном для Корнеева и, главное, с пилой для Ивана пока оставался открытым.
– Попросить того же Синюкова? – задумалась Лайма. – Может, организует?
– Ты что, он вообще ничего не поймет, а еще хуже – насторожится. Вопросы начнет задавать, – заволновался Медведь.
– Какие вопросы?
– Ну, зачем пила, что за странный набор инструментов, и вообще – что, мы свою пилу не могли привезти? Пойдем лучше в магазин.
– А какая, кстати, тебе нужна пила? – спросил Корнеев. – Ножовка?
– Если бы. Мне нужна большая двуручная пила. Такими деревья раньше валили, может, видел?
– Я родился в эпоху компьютеров, видел только электрические пилы и бензопилы, – гордо ответил Евгений. – Кстати, относительно бубна у меня есть одна идея. Вы идите в магазин, а я за ним сбегаю.
– Куда это? – с подозрением спросила Лайма.
– В одно место, где их много. Возьму напрокат, – неопределенно ответил Корнеев. – А встретимся уже на репетиции. Во сколько надо быть в музыкальной школе?
– В три часа. Успеешь?
– А то! – усмехнулся компьютерщик и быстренько испарился.
– Надеюсь, что за оставшееся время мы найдем пилу, – мрачно заметила Лайма, которую страшила мысль о выходе на сцену. – Почему нам люди Тагирова пилу не купили? – неожиданно вознегодовала она. – Тащили тебя из Баренцева моря, а об инструменте не позаботились.
– Это Женька босса убедил, что мы сами все на месте решим. Ты же знаешь, как с ним трудно спорить!
Нужная пила нашлась после более чем двухчасовых поисков в маленькой деревушке недалеко от Чисторецка. В крошечном магазинчике, где торговали всем – спичками, мылом, солью, кирзовыми сапогами, макаронами и лопатами, отыскался необходимый им двуручный музыкальный инструмент. Облегченно вздохнув и схватив драгоценную находку, Лайма и Иван отправились на репетицию. Пилу они несли вдвоем, словно дети тяжелую сумку.
В вестибюле музыкальной школы их уже поджидал счастливый Евгений. На коленях у него лежал довольно большой круглый предмет, завернутый в какую-то тряпку.
– Бубен, – гордо заявил Корнеев, кивнув головой на сверток.
– Где взял? – решила все-таки уточнить Лайма. – В магазине?
– Я же сказал – напрокат. Помнишь выставку инструментов в фойе Летнего театра? Вот там и взял. Там этих бубнов столько, что временное отсутствие одного даже не заметят. Тем более их всем желающим дают – постучать.
– Там что – нет охраны? – изумился Медведь.
– Там, понимаете, нет действительно дорогих инструментов, которые надо охранять взводом милиции. Это, скорее, экзотика. Поэтому вся охрана – бабушка у входа. Я сказал, что я бубновый мастер, в смысле – ремонтирую музыкальные инструменты. И забираю бубен и дудочку в починку, на несколько дней.
– Какую еще дудочку?
– Простенькую такую. Вдруг у Ивана с пилой ничего не выйдет? Тогда он как пастушок на дудочке сыграет. Там стенд есть специальный для старинных духовых инструментов, оттуда и взял. Да что вы переживаете? Я ей документ показал и расписку оставил, все честь по чести.
– Какой документ? – спросил Медведь.
– Да сделал быстренько. Что я музыкальный мастер.
– И ты оставил расписку? – ужаснулась Лайма.
– Ну, примерно. Написал левой рукой, что беру бубен и дудочку для починки и исследования на предмет дальнейшей технической модернизации. Обязуюсь вернуть.
– И подписался?
– Конечно. Антонио Страдивари.
Тут откуда-то из глубин коридора выплыла полная дама средних лет в строгом черном костюме и спросила:
– Вы коллектив из Сыктывкара? Мне Синюков относительно вас звонил. Пойдемте, я отведу вас в репетиционный зал.
* * *Репетиция показала, что завтрашний выход на сцену обещает стать незабываемым. После долгих мучений Лайма оставила фортепиано в покое, объявив:
– Что ж, придется полагаться на удачу. Отрепетированного выступления не будет.
– А что тогда? – уставились на нее вспотевшие от усердия мужчины.
– Будет экспромт. Надеюсь на вашу находчивость и порыв вдохновения. Строго говоря, фестивальные проблемы нас сильно волновать не должны. Наша задача – ученые и террористы, а не призы конкурса народного творчества.
– Мне будет стыдно, – признался Медведь. – Если мы провалимся.
– Я раньше и не подозревал, до какой степени ненавижу бубны, – пробормотал Корнеев. – Предлагаю как следует поужинать.
– Ужинать как следует будешь в «Национале», – отрезала Лайма. – А сейчас у нас боевое задание. Скоро рабочий день заканчивается. Самое время ехать к институту и следить за учеными. Только сначала нужно обзавестись транспортом.