– А что тогда? – уставились на нее вспотевшие от усердия мужчины.
– Будет экспромт. Надеюсь на вашу находчивость и порыв вдохновения. Строго говоря, фестивальные проблемы нас сильно волновать не должны. Наша задача – ученые и террористы, а не призы конкурса народного творчества.
– Мне будет стыдно, – признался Медведь. – Если мы провалимся.
– Я раньше и не подозревал, до какой степени ненавижу бубны, – пробормотал Корнеев. – Предлагаю как следует поужинать.
– Ужинать как следует будешь в «Национале», – отрезала Лайма. – А сейчас у нас боевое задание. Скоро рабочий день заканчивается. Самое время ехать к институту и следить за учеными. Только сначала нужно обзавестись транспортом.
Без особых проблем им удалось взять напрокат автомобиль. Оказалось, что в городе работали целых две конторы проката машин, причем одна из них целиком была ангажирована местной администрацией для нужд фестиваля. Правда, в наличии там были только «Жигули», и после непродолжительных поисков друзья выбрали неприметную бежевую «пятерку» и усадили Медведя за руль.
Перед выездом Лайма позвонила из телефона-автомата в приемную Полянского. Все необходимые адреса и телефоны им предоставили еще в Москве, во время инструктажа. Представившись корреспондентом журнала «Горизонты науки», Лайма попросила соединить ее с Михаилом Семеновичем. Приятный женский голос ответил, что Михаил Семенович проводит совещание, и посоветовал перезвонить через часок. Примерно такой же фокус Лайма проделала, позвонив Мельченко. К телефону подошел какой-то мужчина и сказал, что Григорий Борисович на совещании у руководства. То есть все подопечные были на месте.
И вот теперь, пристроив машину чуть сбоку от института на маленьком незаметном пятачке в тени деревьев, они наблюдали за главным входом и воротами.
– А если они отправятся в разные стороны? – нарушил молчание сидевший за рулем Медведь.
– Вряд ли, – откликнулась Лайма, не отрываясь от маленького театрального бинокля, который прихватила с собой. – Будем надеяться, что поедут вместе. Тем более живут рядом.
– Что нам даст эта слежка? – подал голос с заднего сиденья Корнеев. – Мы даже не можем послушать, о чем они разговаривают. Давайте лучше организуем прослушку телефонов и квартир. А если Иван мне поможет, мы сумеем внедриться и в институт.
– Каким это образом? – удивился Медведь. – Я точно знаю: чтобы контролировать информацию в таком месте, требуется сложное оборудование, доступ к этим… коммуникационным узлам.
– Экий ты продвинутый, – пробормотал Корнеев. – Ничего мне не надо. Только внести внутрь одну коробочку. И кое-куда ее подсоединить. Даже ребенок с этим справится!
– Да ее тут же обнаружат, твою коробочку! – распалился Иван. – У нас замначальника службы безопасности знаешь какой монстр!
– Ты о нем ничего не рассказывал, – тотчас заметила Лайма.
– Это крутой мужик, его все боятся. Белов Вадим Сергеевич. Мой нынешний босс, между прочим.
– Босс у тебя один – Лайма, а Белов этот тебе – чужой дядя, – отрезал Корнеев. – Кроме того, мою коробочку никто не обнаружит. Это новейшее изобретение.
– И кто же его изобрел? – не сдавался Медведь.
– Один мой друг. Он раньше на Митинском рынке микросхемами торговал.
– А чем этот Белов занимается? – заинтересовалась Лайма.
– Ну, внутренней безопасностью: кабинеты, сейфы, печати. Прослушка и проглядка помещений, телефонов, компьютеров.
– Варвары, – пробормотал Корнеев. – Я знаю, как топорно они работают.
– Кстати, говорят, Белов с Кузяевой на ножах, – неожиданно вспомнил Медведь. – Едва здороваются.
– Значит, если Кузяева станет директором института, Белов может не усидеть на своем стуле?
Медведь некоторое время раздумывал, потом сказал:
– Очень сложно все это для меня. Я таких игр никогда не понимал. Люблю, чтобы все с самого начала было ясно.
– Потому ты и в армию пошел, – подсказал Корнеев. – Там тебе погоны вешают, и сразу ясно, кто ты такой и как тобой лучше распорядиться. Так что, поставим институт на прослушку?
– Даже не думай, – прервала его криминальные мечтания Лайма. – Все эти твои электронные штучки – лишь в случае крайней необходимости. Мы не следить приехали, а прояснять ситуацию. И может быть, охранять наших ученых от посягательств музыкантов. То есть террористов. Сегодня поглядим на ученых вне стен института. Проверим, не следит ли кто за ними. И как они сами себя ведут. Может быть, испуганы. Или собираются за границу бежать. Мало ли? А завтра вечером после концерта поедем и поглядим на то место, где обитает Шатков. Местных послушаем, опять же сплетни соберем.
– Да-да, сплетни – это самое важное, – сыронизировал Корнеев. – У нас вся страна на них опирается.
По-видимому, совещаться в институте любили, так как некоторое оживление на проходной наметилось лишь в начале двенадцатого, когда на улице было уже темно. Среди вышедших обнаружился и Мельченко, который шел под ручку с Зоей Борисовной Кузяевой. Мило беседуя, они направились по главной дорожке прямо к мосту через реку.
– Женя, за ними, – приказала Лайма. – И будь на связи, пожалуйста.
Корнеев, тяжело вздохнув, вылез из «Жигулей» и неторопливо направился вслед за уходящей парочкой.
Время шло, а машина Полянского с территории института так и не выехала. Не вышел он и через проходную, чтобы прогуляться по свежему воздуху.
– Неужели он всегда так поздно? – недоумевала Лайма.
– Меня предупреждали, – сказал Иван, – что он часто засиживается часов до девяти-десяти. Но про ночные посиделки не говорили. Ведь уже двенадцатый час. И свет везде погасили.
Действительно, в институтском здании практически все окна, за исключением трех-четырех, уже были темными. Наблюдались какие-то отблески внизу, но как объяснил Медведь, это светились невидимые из-за забора окна помещений охраны и коридора первого этажа.
– Слушай, Иван, – вдруг спросила Лайма и снова припала к своему биноклю, – а что, на стройке идут ночные работы?
– С чего ты взяла? Как раз ночные работы служба режима запретила. Во избежание всяких непредвиденных ситуаций. Меня специально инструктировали.
– А почему тогда вон там, в стеклянном переходе между зданиями, свет какой-то движется?
– Тебе показалось. Это, наверное, отблеск фонаря. Или проехавшая машина фарами посветила.
– Ты видел здесь хоть одну проехавшую машину? Все машины, кроме нашей, отсюда уже давно разъехались. Говорю тебе – там свет, и он движется. Может быть, кто-то из сотрудников?
– Исключено. Куда они полезли – в недостроенное здание? Да и вообще в этом переходе все законсервировано, идет отделка. Можно я посмотрю?
Иван припал к биноклю, потом медленно произнес:
– Да, странный огонек какой-то – дергается. Не фонарик, не лампочка, на свечку похоже.
– Слушай, Иван! Давай вот что – иди в институт, вроде как ты забыл что-то нужное. Часы, бумажник, паспорт, в общем, сам придумай. Это возможно?
– Почему нет? Конечно. А зачем?
– Узнаешь, где Полянский. Вдруг мы его упустили? И спросишь про этот огонек, что-то мне он не нравится. Попробуешь?
– Скажу, в раздевалке в шкафчике оставил документы. Сыграю, в общем.
– Сыграй, только осторожно. Потом быстрее приходи – на случай, если здесь ситуация резко изменится. Полянский неожиданно появится, к примеру.
– Все, уже иду.
И началось то, чего Лайма не любила больше всего на свете – томительное тревожное ожидание информации или событий. Первые двадцать минут она нетерпеливо ерзала на сиденье, переводя бинокль с проходной на ворота, а оттуда – на стеклянный переход. За все это время из ворот института выехала одна-единственная машина, но это не была машина Полянского.
В итоге Лайма не выдержала и, выйдя из «Жигулей», стала медленно продвигаться в сторону института, держась по возможности в тени деревьев. Слишком близко она сначала подходить не хотела. Однако вспомнив рассказ Ивана о том, что система внешнего видеонаблюдения здесь весьма несовершенна, приблизилась к бетонному забору почти вплотную. Для конспирации она повязала голову темной косынкой на манер банданы, чтобы скрыть волосы и верхнюю часть лица почти до самых глаз. Застегнутая на молнию летняя курточка с высоким воротником довершала наряд.
Было тихо, звуков города на этом островке науки почти не было слышно. За бетонным забором тоже стояла тишина. Лишь изредка откуда-то издалека доносилось приглушенное тявканье собак.
«Где же Иван, чего он тянет?» – занервничала Лайма, как вдруг раздалась резкая трель ее мобильного. «Вот зараза, забыла выключить звук! – ужаснулась она. – Сейчас прибежит охрана, и меня здесь повяжут». Быстро отбежав на безопасное расстояние, она припала к трубке. Это был Корнеев, который радостно сообщил, что Мельченко, проводив даму и невинно полюбезничав с ней напоследок, отправился к себе домой, на проспект Космонавтов.
– Командир, что мне делать дальше? Вы с Иваном сейчас где?
– Слушай, – задушенным голосом прошипела Лайма, – иди в гостиницу и держи телефон под рукой. Мы еще у института, и непонятно, что будет дальше. Полянский все еще здесь.
– До сих пор? Вот это работоспособность! – восхитился Корнеев. – Хотя, может, деду надоели нанотхнологии, и он оттягивается на службе, в компьютерные игры играет. Знаешь, сейчас такая игрушка появилась, – попытался углубиться он в любимую тему.
– Все, конец связи, – прервала его Лайма, боясь, что она сейчас упустит не только Полянского, но и Медведя, который непонятно почему задерживался.
Вернувшись к забору, она попыталась сосредоточиться, но в этот момент тишина снова была нарушена – причем самым решительным образом. Сначала откуда-то послышался нарастающий шум, похожий на звук падающей сверху воды. Потом раздался хруст, треск, свист и в завершение – громкий звук удара о землю. После чего до Лаймы донесся испуганный возглас на неизвестном ей языке, потом необъяснимое быстрое громкое щелканье и жужжание, затем еще несколько громких отрывистых иностранных фраз, и чей-то обалделый вскрик: «Мама!» Затем звуковая какофония стремительно стала набирать обороты – залаяли собаки, послышались вопли охранников, крики: «Стой, стрелять буду! Держи их! Ах вы…» И так далее.
Не дожидаясь, пока ее обнаружат, изнемогая от тревоги за Ивана, Лайма стремительно рванула к машине. В этот же момент прямо из-за забора едва ли не ей под ноги свалился некто в черном и, петляя как заяц, скрылся за ближайшим кустом. Не успела Лайма удивиться, как оттуда же прилетело еще одно абсолютно черное существо и усвистело в том же направлении. Под нестерпимый вой внезапно пробудившейся от спячки сигнализации через забор перепрыгнул третий неизвестный, как будто с мешком на спине. Замершей от ужаса Лайме на миг показалось, что эти черные существа никогда не кончатся, они так и будут по очереди скакать через проклятый забор, пока один из них, падая, не раздавит ее насмерть.
К счастью, больше никто не появился, и Лайма, с трудом добравшись на негнущихся ногах до спасительных «Жигулей», заперлась изнутри. Однако едва она начала приходить в себя, как кто-то громко постучал в боковое окно. От ужаса сердце Лаймы сначала подпрыгнуло, а потом стремительно рухнуло вниз. Но тут она узнала Медведя и от облегчения чуть не расплакалась. Ведь одно дело, когда ты совершаешь подвиги, что называется, на адреналине. И совсем другое, когда сидишь и бездействуешь, ожидая самого худшего.
– Иван, ради бога, что происходит? Где ты был?!
– Сейчас, командир, расскажу все по порядку. В общем, тут такие дела творятся – не поверишь. Когда я пришел, охранник на входе меня пропустил без звука, сказал даже, что со всеми новичками такое бывает. Прошел я для вида в раздевалку, а когда вернулся, встретил еще одного коллегу.
Он помещения осматривал, все ли опечатаны. Опечатывать кабинеты, уходя, положено по инструкции. Поговорили немного, я и спрашиваю: «Скоро отдыхать или еще не все разошлись?» Они смеются: «Полянский в институте, какой там отдых?»
Тут я решил рискнуть. Говорю им: «Ребята, а что за свет в переходе горит, строители оставили?» Они сразу насторожились: «Где ты видел свет?» Я объяснил, что когда подходил к зданию, увидел там огонек. И помня все, что мне рассказывали о кражах на стройке, решил предупредить их. Охранники тут же позвонили патрульной группе, которая проверяет территорию. А я вышел им навстречу, показать, где и что я видел. В общем, подходим мы к тому месту, где мусоросброс находится.
– Это что такое? – не поняла Лайма.
– Труба специальная, куда рабочие всякую дрянь ненужную сверху сбрасывают. Это штука еще называется рукав для строительного мусора. Крепится он наверху, там, на галерее этой стеклянной.
– В смысле, на переходе между зданиями?
– Ну да. В общем, этот мусоросброс тянется сверху к земле, а под ним контейнер стоит, куда мусор должен попадать. Потом контейнер увозят, ставят новый, и так далее.
– Ты мне лекцию по строительству хочешь прочитать? – возмутилась Лайма. – Давай ближе к делу.
– Я тебе объяснить хочу, чтобы ты поняла, что именно там произошло. Значит, смотрим мы с патрульными вверх – нет там никакого огонька. Ребята говорят: «Ну вот, не было печали – тебя принесло. Теперь придется тащиться наверх, на десятый этаж, проверить на всякий случай». Вдруг раздается такой странный звук – шум, треск, и труба эта начинает рушиться прямо на нас. Но мы стояли все-таки далеко. Зато, как выяснилось через минуту, в контейнере мусорном кто-то сидел. Когда этот мусоросброс туда обрушился, раздались странные крики. И кричали, Лайма, не по-русски! Потом из-под обломков стали выскакивать люди в черном. И тут вдруг нас ослепили частые вспышки. Мы думали, это световые гранаты, а оказалось – фотоаппарат. Все оторопели, патрульные даже с места двинуться не успели. Короче, неизвестные разбежались, поймать их не удалось. Зато поймали человека с фотоаппаратом. Но это все так, семечки! Самое страшное вот что. Там, в мусорном контейнере, обнаружили тело Полянского. Лайма, он мертв. И судя по тому, что мы увидели, его сбросили сверху, как раз из перехода. Так что ты не зря волновалась, огонек там был неспроста.
– Черт побери! Мы профукали дело! – запаниковала Лайма и схватилась за голову. – Что теперь будет?
– Даже не знаю, сейчас милиция приедет, ее уже вызвали. Так что я пойду обратно, меня наверняка захотят допросить.
– Слушай, ты там осторожнее. Все-таки у нас легенда, не хотелось бы еще и с милицией разбираться. Конечно, Тагиров вмешается, если что, но…
– Не думаю, что их сильно заинтересует моя скромная персона. Так, формальность им соблюсти надо. Может быть, это вообще самоубийство?
– Сброситься в мусоросборник? Ты с ума сошел. А что за фотографа вы поймали? Что он вообще там ночью делал?
– Он оказался из Москвы, член комиссии, которая надзирает за соблюдением архитектурного проекта. Говорит, ему обязательно надо было сегодня закончить свои исследования, замеры какие-то сделать. А фотоаппарат он всегда с собой таскает – фиксировать нарушения. Возвращался с территории строительства к главному зданию, держал его в руке, а когда услышал шум, с перепугу нажал на кнопку, фотик и заработал. На автомате. Странный этот архитектор какой-то, и имя у него странное – Афиноген. Представляешь – Афиноген Беседкин.
Лайма вытаращила глаза и потрясенно переспросила:
– Беседкин?! Нет, не может быть…
– А что такое? – забеспокоился Иван. – И как это – не может быть? Мы документы у него проверили. Афиноген Беседкин, там так и написано.
– Боже мой, это рок, – сказала Лайма и уставилась на Медведя стеклянными глазами. – Господи, ты же не в курсе! Никогда, ни при каких обстоятельствах не упоминай при этом типе моего имени, понял? Иначе наша миссия потерпит крах!
– Какой крах? – ошалело спросил Медведь.
– Не знаю, какой, но обязательно потерпит, – пообещала Лайма.
* * *– И что я, по-твоему, должен был делать, когда этот тип упал прямо на меня? – Майкл О`Бреннан взволнованно ходил из угла в угол гостиничного номера.
– Ты проходил курсы специальной подготовки, тебя учили контролировать эмоции в экстремальных ситуациях, – назидательно и строго, как положено командиру, произнес Герлоф Схейл.
– Я понимаю, я виноват! Но это были не эмоции, а жуткая боль. Меня не учили, как себя вести при падении трупа на голову! Он мне чуть шею не сломал.
– Ладно, хватит оправдываться, – повысил голос Герлоф. – Это была наша первая акция здесь, и мы ее провалили. Я это говорю не для того, чтобы вас укорить. Необходимо сделать из случившегося определенные выводы и больше не повторять подобных ошибок.
О`Бреннан с готовностью закивал головой – мол, выводы я уже сделал. Хмурый Бамбанга Хендарсо молча наклонил голову, давая понять, что все сказанное командиром считает абсолютно справедливым. Суровый индонезиец вообще говорил мало. Со времени прибытия их команды в Чисторецк он едва ли произнес больше двух десятков слов.
– Теперь я хочу подвести некоторые итоги, – неторопливо заговорил Герлоф, закуривая сигарету. – Пока нас никто слышать не может, буду называть вас настоящими именами, а не придуманными для фестиваля псевдонимами. Отдохнем немного от этой клоунады. Да, кстати, нам ведь скоро выступать придется, так что подумайте о том, как все это пристойно оформить.
Теперь к делу. Началось все очень удачно. Проведенная нами по прибытии в город тщательная разведка позволила определить не только тип охранных устройств, установленных по периметру и в помещениях института, но также график и маршрут движения охранников, патрулирующих территорию ночью.
Герлоф глубоко затянулся, немного помолчал и продолжил разбор полетов:
– План, разработанный Бамбангой, был весьма остроумен. Но…