— Простите, — произносит он, словно отвечая запоздалым мыслям.
— Не надо извиняться, — говорит Оливер.
— Хорошая была речь, — соглашается Сильвер.
— Да? А я было подумал, что слегка перегнул с «поссать на могилы».
— Не, — говорит Сильвер. — Нормально.
— Точно?
— Ага. Ты молодец.
— Я это больше образно, — оправдывается Джек, и что-то в том, как он это произносит, вызывает у Кейси приступ хохота до слез, который длится с полмили, если не больше.
Глава 49
Сегодня как-то все сложно.
Во-первых, Сильвер стал видеть звезды. Не прямо-таки звезды, но какое-то мерцание, словно воздух прошит блестками, и все вокруг, начиная с его места за барной стойкой, между Оливером и Джеком, мерцает и переливается. Во-вторых, он приканчивает уже третью порцию бурбона.
Он никогда не был любителем пива, всегда считал его вялой выпивкой. Он верен бурбону исключительно в чистом виде, и методом проб и, большей частью, ошибок приучился запивать его водой после третьего стакана. Но после трех приличных порций неизменно случается этот прилив тепла, и пространство едва ощутимо смещается, будто кто-то легонько убавил силу тяготения.
Такие дела.
А еще на скорую руку собранной сцене сидит Лили, бренчит на гитаре и поет задушевную акустическую версию «We Belong» Пэт Бенатар, которую он находит красивой и в то же время довольно случайной. Он здесь по ее приглашению; последнее, что она ему сказала, когда он неуклюже пятился к выходу из книжного: «Завтра вечером я пою в „Дайс“. Народ не то чтобы ломится. Вам стоит заглянуть».
Он уловил и был тронут наигранностью этого якобы случайного приглашения, брошенного вскользь, как бы между прочим, и в результате вот он здесь, обнадеженный и ровно потому же злой на самого себя. Надежда никогда не была его союзником.
Сегодня все непросто еще и потому, что Миранда, мать внебрачного сына Джека Эмилио, работает за барной стойкой, и она, очевидно, не слишком рада видеть тут Джека. Из всех баров во всех городах мира, думает Сильвер.[13] Джек тоже не облегчает ситуацию, беззастенчиво пялясь на жену поверх пивной кружки.
А Оливер явился один, но не столько ради крайне необходимой моральной поддержки, а потому, что сегодня он впервые за десять лет встретился с сыном и впервые увидел своих внуков, так что теперь ему нужно унять выпивкой боль, надежду и страх одним махом.
А Дениз в субботу выходит замуж, и этот день огненными буквами каленым железом выжжен у него в мозгу Он не знает, станет ли ее замужество лучшим или худшим, что случилось с ним в жизни, спасет ли его или окажется тем, что доведет до ручки.
Так что да, все очень сложно.
Время искажается. Оно замедляется и ускоряется без всякой логики или причины. Лили допевает Пэт Бенатар и переходит к Крисси Хайнс, но вот она уже заканчивает и эту песню, а Сильвер не помнит, чтобы прослушал ее от и до. Теперь она играет «She Talks to Angels» группы Black Crows — без нее почему-то не обходится ни один плейлист баров по всей стране, — и он слышит каждую ноту, и аккорды являются ему в виде цветных пятен, реющих вокруг, вспыхивающих и меняющих оттенки в мерцающем воздухе.
— Она разговаривает с ангелами. Они зовут ее по имени, — поет Лили.
Волосы у нее сегодня распущены. Раньше он их такими не видел. Она слегка накрашена, на ней платье и сапоги до колена. Он покорен и молит Бога, себя, любого, кто может помочь, чтобы сегодня всплыли хоть простейшие навыки светского общения, а в затерянных недрах его персоны обнаружился хоть отдаленный намек на обаяние. Он не уверен, что когда-то был обаятельным, но надеется, что хоть разок и самую малость, но был.
Голос Лили, высокий и нежный, преодолевая звон в его ушах, мягко приземляется в голове. Воздух мерцает, придавая происходящему ощущение сказочной призрачности. Оливер опрокидывает очередной стакан, а Джек еле слышно проклинает Миранду.
— Хочешь что-то сказать? — обращается к нему Миранда с явной угрозой. Она невысокого роста, смуглая, хрупкая, с копной густых темных волос. За барной стойкой она передвигается с плавной грацией, изящно отбиваясь от вялотекущих ухаживаний со стороны постоянных клиентов. Непринужденный смех и глубокий вырез майки без рукавов, на груди которой ярко-розовыми буквами выведено название бара, приносят хорошие чаевые. Легко понять, на что клюнул Джек.
— Нет, ничего, — отвечает Джек, швыряя на стойку щедрые чаевые. — Еще пиво, пожалуйста.
— Какие-то проблемы с этим парнем? — спрашивает кто-то из глубины бара.
Они хором оборачиваются и видят парня под тридцать, волосы зализаны гелем, как в 50-х, плечи и бицепсы шарами выкатываются из-под футболки в обтяжку.
— Она — мать моего ребенка, — сообщает Джек.
Сильвер неотрывно смотрит на Лили. Просто смешно, какие любовь и нежность переполняют его. Он думает, не очередной ли это приступ, но вспоминает, что было кое-что в ней с самого первого раза, как он ее увидел, примерно с год назад, в том книжном. Он не первый день живет на свете и знает, что мужчины, ну или, по крайней мере, такие мужчины, как он, могут вот так влюбиться. Он что-то в ней видит, угадывает по ее кривой усмешке, по тому, как она открывает глаза между куплетами взглянуть в дальний конец бара, по мягкой неуверенности ее голоса, по песням, которые она выбирает. Он знает ее, не зная ее.
— Заткнись, мать твою, — говорит Джек, хотя Сильвер вполне уверен, что никто не произнес ни слова.
— Расслабься, — слышит он свой голос.
— Питер и Макс, — говорит Оливер, называя внуков по именам. — Макс выглядит в точности, как Тоби в его возрасте.
Все уже говорят в один голос.
— Я просто хочу поговорить с тобой, — Джек.
— Нет, правда, — точная копия, — Оливер.
— Отвали, Джек, я не шучу, — Миранда.
— Тоби выглядит старше, чем я думал. Как считаешь, он постарел? — Оливер.
— Раньше ты была не прочь позабавиться, — Джек.
— Полегче, старина, — Сильвер.
— Заткнись.
— Двое мальчишек. Такие славные ребята.
— Пошла ты.
— Как скажешь.
Сильвер уже не в силах уследить за всеми нитями разговоров. Он никогда не был силен по части выпивки и испытывал что-то вроде смутного восхищения перед настоящими пьяницами. Он так не умел. Когда после третьей тебя ведет, дальнейшие возлияния не сулят ничего путного. Уж с чем-чем, а с полной самоотдачей у алкоголиков проблем нет. И в этом отношении он явно недотягивает.
Лили начинает играть что-то, что он с ходу никак не признает. Легкая протяжная басовая партия вплетается в ее бренчание. И только когда она запевает, он узнает «Покойся в распаде». Он никогда не думал о подобной интерпретации и совершенно поражен простотой и изяществом, которые она привнесла в его дурацкую поп-песню. Может, они были в ней изначально и ждали момента, когда их наконец проявят, или это она наделила песню новыми свойствами? Ему кажется, что это несказанно важный вопрос с далеко идущими выводами, но он слишком сбит с толку, пьян, взвинчен, потерян, влюблен, испуган и устал, чтобы найти ответ прямо сейчас.
Лили допевает и встает под бурные аплодисменты. Это была последняя песня в программе. Он думает, что это может означать, если вообще что-то значит. Он ждет, пока она спустится со сцены со своей гитарой. Она как будто не удивлена тому, что он тут, и он решает считать это хорошим знаком.
— Это было замечательно, — говорит он.
Она улыбается, на мгновение опуская взгляд себе под ноги.
— Я так и думала, что вам может понравиться.
— Так вы знаете, кто я.
Почему-то эта мысль приводит его замешательство.
Она смотрит на него так, будто он наверняка шутит, но, видя, что нет, снова улыбается.
— Вы скромны, — говорит она. — Никак не ожидала.
— Да нет.
— Так бы скромный человек и ответил.
Он смотрит на нее и думает, что она красива, и не только внешне. Чувствуется, что она многое пережила, но не надломлена, а если и надломлена, то относится к этому с юмором. Время покажет. Но в ней есть некая врожденная доброта, которую он видит почти как свет, излучаемый ею.
И до чего же она хороша собой.
— Вы, наверное, очень добрый человек, — говорит он.
Она удивленно смеется.
— Вы не очень сильны по части флирта.
— Нет, не силен.
Она встречает его взгляд и не отводит глаза, он тоже, это непросто, и напряжение нарастает. Воздух между ними мерцает и переливается, как в сказке. Любопытно, она тоже это видит? Что-то происходит здесь и сейчас. Есть такие слова, которые из незнакомцев превратят их в нечто большее, и он бы все отдал, чтобы узнать, что же это за слова. А потом они вдруг приходят к нему, и он улыбается, зная, что он их произнесет, и она их услышит, и Вселенная изменится всерьез и навсегда.
И в этот момент Джек нежданно налетает на обладателя мускулистой головы, и завязывается потасовка.
Ни у кого нет охоты выносить очередную идиотскую драку в баре, и она довольно быстро сходит на нет. На стороне парня, которому врезал Джек, молодость и габариты, но у Джека есть Сильвер, который вмешивается, пытаясь их разнять, но быстро теряет равновесие и в легком тумане опадает на барную стойку. Слышны крики, матерная очередь Джека, а потом вдруг среди всего этого хаоса он видит лицо Лили, склоненное над ним. В уголках рта пляшет усмешка.
— Быстро, однако, — говорит она.
— Настоящие герои время не тянут.
Ее улыбка прекрасна. Сильвер смотрит на нее, да так, что она с недоумением спрашивает: «Что такое?»
— Я хочу тебя поцеловать.
Она усмехается.
— Момент как будто не слишком подходящий.
Сильвер смутно слышит, как где-то позади раздаются матерные проклятия Джека, которого охрана выволакивает из бара.
— Тогда позже, — говорит он. — Когда ты расскажешь свою историю.
— Значит, еще и история? Это явно какой-то особенный поцелуй, раз вокруг него столько разговоров?
— Он может стать последним.
— А что, ты умираешь?
— Может быть. Пока не ясно.
Она смотрит на него, по-настоящему смотрит, пытаясь понять про него что-то такое, чего он сам про себя не понимает, и он совершенно сражен ее безыскусной прямотой.
— Ну что же, — говорит Лили. — Думаю, тебе пора вернуться в строй.
Она протягивает ему руку, помогая подняться. Зал перед глазами качает во все стороны, но потом наконец все встает на места. Он смотрит на Лили. Она была совсем одна. Он распознает это, как оно под силу только такому же одинокому человеку — есть в ее лице едва уловимая резкость, которая появляется, если слишком часто ешь и смотришь кино одна, слишком много часов проводишь в молчаливом погружении в себя, слишком много часов тратишь на сожаления о прошлом, которого не изменить. Она готова быть любимой, думает он.
— Ты мне нравишься, — говорит он.
— Бог в помощь, — с усмешкой отвечает она.
— Даже не представляешь насколько.
Он притягивает ее к себе так, как это сделал бы кто-то очень уверенный в себе, и целует. Ее губы встречают его, словно сдаются и наступают одновременно, и его переполняет блаженное желание, какого он не испытывал уже долгие годы. Поцелуй заканчивается, и зал снова качает во все стороны, прежде чем все встает на места.
И потом он целует ее снова.
Когда-то он полюбил девушку — не по какой-то конкретной причине, а по целому множеству разных маленьких причин. И разве не это называется любовью? Не миллион едва уловимых моментов, что сходятся воедино в нужное время в нужном месте? Как зачатие. Или Вселенная. Он полюбил ее еще до того, как они познакомились, и это вовсе не так романтично, как может показаться, потому что для некоторых любить на расстоянии вполне естественно. А потом они встретились, и когда она улыбнулась в мерцающем воздухе, он ощутил это в своем животе. Он повел ее к себе домой — они не говорили об этом, просто направились туда без лишних слов — и секс был сексом, волнующим, сокровенным, неловким. Для таких вещей нужно время. Но потом, покончив с ним как с необходимой формальностью, они лежали в кровати и тихо разговаривали, признаваясь во всех грехах, какие только взбредали им в голову, и отпуская их друг другу, как бывает только между незнакомцами. А потом было утро, и она одевалась, и когда он целовал ее на прощание, подумал с удивлением, что они по сути так и остались незнакомцами. За всю жизнь он так и не смог понять, как сойти с этой точки и продвинуться куда-то дальше. Вся тема построения отношений с нуля казалась каким-то необъятным многотрудным предприятием, от одной мысли о котором опускались руки. И все же…
Несмотря на всю странность случившегося, на то, как мучительно давался даже пустячный разговор при безжалостном свете дня, несмотря на поспешность, с которой она собиралась, и на его желание остаться наедине со своими страхами, несмотря на все это, он чувствовал что-то, чего не испытывал много-много лет — той теплой энергии, разливающейся в его груди и наполняющей все его существо. Он мог любить ее всю жизнь, мог больше никогда не увидеть — и то, и другое было в равной степени вероятно, — но эта энергия была неопровержимым долгожданным доказательством того, что его израненное, надтреснутое сердце еще не совсем окаменело.
Глава 50
Грустный Тодд возвращается домой.
Они все сидят в холле, Сильвер, Джек и Оливер, а Тодд бегает туда-сюда, присматривая за двумя грузчиками, которые перетаскивают его пожитки в маленький фургон. Еще несколько постояльцев спустились понаблюдать за процессом. Все — со схожей помесью цинизма и благоговения.
Примирение. Несбыточная мечта.
— Значит, она приняла его обратно, — говорит Джек.
— Такое случается, — признает Оливер.
— Ей не нужен муж, ей нужно подкрепление. Ты ж видел этих детей, да?
— Может, она скучает по нему? — говорит Сильвер.
Джек глядит на Сильвера, вкидывая брови.
— Ты просто не можешь трезво смотреть на вещи, потому что тебя трахнули этой ночью.
Сильвер улыбается. Тут не поспоришь. Стоит ему закрыть глаза, он видит улыбку Лили, он все еще слышит ее запах и ощущает вкус.
— А тебе крепко досталось.
Джек щеголяет жуткой раной под глазом и перевязанными пальцами на руке.
— Им досталось не меньше.
— Как все прошло с той девушкой? — спрашивает Оливер.
— Хорошо.
Он не хочет признаться даже самому себе, что и сам не понимает, было ли это хорошо. Это было нечто, и чем бы оно ни было, это было лучше того ничего, что неизменно сопровождало его последние годы.
Грустный Тодд катит тележку со своим компьютерным оборудованием. Сильвер представляет его квартирку, которая снова будет занята кем-то, предчувствует ощущение обновления, которое скоро наполнит дом Грустного Тодда, и радуется за него.
— Не пройдет и года, он вернется, — заявляет Джек.
— Заткнись, Джек, — говорит Оливер. — Дай ему насладиться моментом.
— Кажется, мы больше не можем звать его Грустным Тоддом, — замечает Сильвер.
Погрузка окончена, и несколько мужчин подходят попрощаться. Сильвер, Джек и Оливер присоединяются, жмут Тодду руку и желают всего наилучшего. Не пропадайте, говорит Тодд. Он не бросает прощальный взгляд на «Версаль», не выдерживает сентиментальную паузу, не вдыхает напоследок запах этих грустных мест. Он просто выходит, заводит фургон и уезжает.
Грустный Тодд покинул здание. Они его больше никогда не увидят. И оглянуться не успеешь, как о нем все позабудут. Вот так жизнь людей и проглатывает. Так вот жизнь людей и засасывает.
Глава 51
Жизнь начинает набирать обороты. Он теряет время. Он все чаще чувствует головокружение и порой оказывается посреди комнаты или разговора, не имея ни малейшего представления о том, как здесь очутился. Он знает, что это связано с кровоснабжением мозга, с маленькими кровяными сгустками, которые попадают в аорту и решетят его мозг, словно крохотные пули, оставляя вмятины, как на стенах домов после обстрела.
Вот он прощается с Лили, а в следующую минуту он уже в холле, наблюдает, как бывший Грустный Тодд отбывает на волю. Потом он в душе, а теперь — обедает с Кейси. Они сидят в «Карлуччи», семейном итальянском кафе в паре кварталов от «Версаля». Он не помнит, чтобы заказывал столик, не помнит, как сюда дошел, но вот они тут, доедают суп. У него минестроне, у нее — картофельный с пореем. Волосы Кейси растрепаны ветром и распущены по плечам, и она кажется ему невыносимо красивой.
— Итак, пап…
— Да?
— Та женщина. Певица.
— Лили.
— Лили.
— Как прошло?
— Трудно сказать.
— Ты с ней еще увидишься?
— Надеюсь.
— Ладно, держи меня в курсе, если произойдет что-то важное.
— Договорились.
Кейси откидывается на стуле и несколько секунд пристально его изучает.
— Ты какой-то грустный.
— Да нет.
— А какой ты тогда?
Он задумывается.
— Ожидающий, — отвечает он.
— Чего?
— Того, что будет дальше.
Кейси задумчиво хлебает суп, явно сомневаясь, говорить или нет.
— Знаешь, — решается она, — бывают такие люди, которые не ждут, что будет дальше. Они решают, что должно быть дальше, а потом идут и делают все, чтобы так оно и произошло.
Сильвер печально улыбается. То, что он не смог передать ей благодаря мудрости, он неплохо сумел передать благодаря своей глупости.
— Ты права, — признает он. — Будь я одним из них, жизнь сложилась бы по-другому.
— Я такая же, как ты.