— Вот, пожалуйста! — Председатель развел руками и поднял очи к небу. — Расул говорить не может: у него челюсть сломана. Да и у других не лучше. Разве это дело? Так не принимают гостей!
Он оглянулся по сторонам, как бы ища сочувствия и поддержки, и тут же ее получил.
— Виновные должны быть выданы милиции и отданы под суд, — официальным тоном сказал адвокат.
Милицейский лейтенант оторвался от раскрашенного «УАЗа», опять приблизился к Ветрову, хотя и не очень охотно, и даже согласно кивнул головой, хотя словесно не поддержал предложение адвоката.
— Как вы знаете, преступления военнослужащих проверяет военная прокуратура, — сказал Ветров. — Милиция не имеет к армии никакого отношения.
Лейтенант потупился. Но адвокат продолжал активно наступать.
— Неважно как, но виновные должны быть наказаны. Мы привезли потерпевших. Выстройте личный состав для опознания.
— Вот это правильный разговор, — кивнул председатель землячества. — Солдаты станут, наши ребята сразу узнают, кто их бил!
— Вас как зовут? — поинтересовался Ветров. — Вы из какой республики?
— Магомед я, из Чечено-Ингушетии.
— А тезку своего, Магомеда Тепхоева знаете? — спросил подполковник и слегка улыбнулся.
— Тепхоевых много, — Магомед озадаченно поскреб затылок. — У нас министр МВД Магомед Тепхоев.
— О нем и речь. Я с ним когда-то в училище учился. Это потом он на МВД пошел. Ох, и резкий был парень!
Председатель нервно засмеялся.
— Знаю его. Конечно знаю! Он и сейчас такой… Резкий, как вы правильно сказали.
— Он не передумал Ису в летное училище отдавать?
Магомед стушевался:
— Ну, как знаю… Не так близко знаю… Но раз решил, значит, не передумал…
Ветров усмехнулся и похлопал Магомеда по плечу:
— Сейчас мы во всем разберемся, Магомед! Только ты здесь этот митинг заканчивай! Все эти машины, всех посторонних убирай. Иначе я подниму дежурный взвод и… Ну, сам понимаешь. Да еще твоему тезке, Магомеду, позвоню, расскажу, как ты здесь воду мутишь. Как думаешь, он тебя похвалит?
Председатель мгновенно утратил свою монументальную солидность и засуетился, как пойманный за курением мальчишка.
— Зачем звонить? Не надо никому звонить! Мы что, общий язык не найдем? Найдем!
Один взмах руки, и группа поддержки, побросав окурки, погрузилась в автомобили и исчезла.
Ветров примерно тем же жестом подозвал дежурного по КПП.
— Прапорщик Мурашкин по вашему приказанию… — начал доклад тот, но подполковник перебил.
— Что вчера произошло?
— Так это… Наши ребята, конечно, там отметились. Но сделали все правильно.
— Что они сделали правильно?
— Эти к девчонкам приставали. Тянули их за руки, хватали. Ну, наши сделали замечание. И понеслось. Тех целая банда была. С палками, ножами. Наши еле отбились…
— Да что вы такое говорите, понимаешь, — сказал Магомед без особой убежденности. Он потел и вытирал лицо большим клетчатым платком.
— Наши мальчики в институте учатся. Откуда у них палки и ножи?
— Совершенно бездоказательное утверждение! — поддержал своего доверителя адвокат. — А вот телесные повреждения у пострадавших налицо!
— Да вы наших ребят посмотрите, — сказал прапорщик. — На них живого места нет!
— Правильно, — кивнул Ветров. — Давай посмотрим. Вызови их сюда.
Мотор милицейского «УАЗа» ожил.
— Мы поедем, товарищ подполковник? — спросил лейтенант.
— Нет, милиция как раз еще понадобится. Если выявятся противоправные действия гражданских лиц, будете заниматься.
Мотор снова выключился, милиционеры приняли позы терпеливого ожидания. Председатель прогуливался взад-вперед и продолжал вытираться платком. Адвокат перебирал в папке какие-то бумаги.
Когда Петров и Скоков переступили порог КПП, Магомед тяжело вздохнул. Разукрашенные синяками и ссадинами лица говорили сами за себя.
— Ну, рассказывайте! — приказал Ветров.
— Да что рассказывать… — начал Скоков. — Вот эти девчонок куда-то тащили… — Он указал на «потерпевших». — С ними еще человек пять-шесть было. Мы замечание сделали, а они быковать начали, как обычно… Камни, палки, ножи… Еле отбились.
— Вот теперь картина проясняется, — удовлетворенно сказал Ветров.
— Ничего не проясняется, — нахмурился адвокат и зачем-то достал авторучку и чистый лист. — Где свидетели? Где эти девушки? И были ли они вообще?
— Что значит «были ли»? — возмутился прапорщик. — Они на мою сестру с подружкой напали. Хорошо, ребята подоспели…
— Все понятно, — подвел итог подполковник. — Вы хотели, чтобы были приняты меры? Согласен. Такое оставлять без наказания нельзя.
— Да тут и наказывать никого не надо, — миролюбиво сказал Магомед. — Ну, поспорили ребята, с кем не бывает по молодости…
— Нет, — сказал Ветров. — Все надо сделать как положено по закону. Преступления гражданских — как раз подведомственны милиции. Вот милиция и будет заниматься фактом нападения на девушек. А военная прокуратура даст оценку нашим ребятам. Хотя, скорей всего, установит, что они пресекали хулиганство, и мы объявим им благодарность.
Наступила тишина. Адвокат кашлянул и закрыл свою папку.
— Действуйте, лейтенант, — обратился Ветров к милиционеру. — Доставляйте хулиганов в отдел, мы подошлем девушек, они их опознают, а наши ребята дадут свидетельские показания.
Представитель землячества посмотрел на адвоката, а адвокат посмотрел на молодых кавказцев. Те посмотрели на представителя землячества и на лейтенанта. После этого обмен взглядами прекратился.
— Нам надо посоветоваться, — сказал адвокат и опять кашлянул.
— Советуйтесь, — пожал плечами Ветров.
— Думаю, не надо шум поднимать, — сказал представитель землячества. — Мы сами разберемся. Раз такое дело, мы их накажем. — И громко прикрикнул: — А ну, живо идите в машину!
Недавние «потерпевшие» понуро залезли в джип.
— Спасибо, товарищ подполковник, что помогли разобраться, — сказал Магомед. Они пожали друг другу руки.
Через минуту милицейский «УАЗ» и черный джип уехали.
— Спасибо, товарищ подполковник! — от сердца поблагодарил Скоков. — Мы думали, только у этих есть заступники.
— Так и думали, — подтвердил Петров. — Спасибо, товарищ подполковник.
— Плохо, что так думали. Хотя… — Ветров махнул рукой. — Возвращайтесь в роту.
Солдаты убежали. Ветров остался у входа в КПП вдвоем с Мурашкиным.
— Так что ты хотел мне доложить? — спросил подполковник.
— За время моего дежурства никаких происшествий не произошло, — бодро доложил Мурашкин.
— Ну и хорошо!
Афганистан, Кабул. Российское посольство
Последние три дня Шаров жил в каком-то одному ему доступном режиме. Утром отправлялся в город, бродил по окрестностям, часами слонялся по базарам, переходя от чайханы к чайхане, встречался с разными людьми. Возвращался к себе уже затемно уставший, разбитый и, наскоро что-нибудь поев, садился за бумаги, которые каким-то непостижимым образом извлекал из своей одежды или находил на столе, куда их приносила охрана, получавшая от каких-то прохожих. Ложился он уже в два ночи, чтобы в пять — начале шестого быть на ногах, одетым, побритым, умытым, а то и загримированным. Вот и сейчас он неспешно шел по улицам, замаскированный под местного жителя: мягкие сапожки, широкие белые штаны, напоминающая косоворотку длинная рубаха навыпуск — «пиран», на плечах накидка «цадыр», клетчатый платок на шее, символизирующий готовность правоверного умереть за дело ислама, на голове — пуштунская шапочка, похожая на тюбетейку без вышивки. И, конечно, большая окладистая борода. Как заправский кабулец, он неспешно двигался в одному ему известном направлении и, несмотря на внешне безразличный вид, внимательно осматривался по сторонам, размышлял, замечал, анализировал и делал выводы.
«Лошадь падишаха резко остановилась. Дальше пути не было. Впереди простиралась водная гладь озера, на середине которого зеленел таинственный остров. После недолгого раздумья падишах созвал своих визирей и приказал им готовить переправу. Из ближних и дальних селений привезли много соломы, высыпали её в озеро, укрепили настил слоем земли, и переправа была готова. Переправившись по «соломенному» мосту, падишах оказался в долине, где услышал звуки прекрасной музыки. Там жили искусные музыканты. Падишах был очарован их игрой. Ему так понравилась это место, что он решил построить здесь город. Назвать повелел его Капул — соломенный мост. Повеление падишаха было исполнено».
Шаров вздохнул. Легенда осталась, а вот сам Кабул стал мало похож на город, который мог бы построить падишах — ценитель прекрасного, покровитель искусств. Резидент шел по городу в привычном облике местного жителя и внимательно осматривался по сторонам.
Если не сильно приглядываться, внешне за последние десять — пятнадцать лет мало что изменилось. Так же, как и раньше, по улицам вперемешку движутся машины, автобусы и тяжело нагруженные ослики, тормозят движение безалаберные велосипедисты, им громко и возмущенно сигналят. Часто встречаются карачи — большие деревянные двухколесные ручные телеги, основной источник пропитания многих семей. На специальных биржах можно нанять за небольшие деньги таких возильщиков, и они добросовестно перевезут все, что нужно, и куда угодно.
Высоких зданий здесь нет, да и самого старого города практически не осталось: только развалины и лабиринты многочисленных трущоб. Река Кабул напоминает зловонный ручей — местные жители сбрасывают туда мусор, бытовые отходы, нечистоты. Трудно поверить, что раньше на набережных продавали продукты, а вода в реке была чистой и не напоминала отработанное машинное масло. Дуканы все так же полны японской электроникой, французскими духами, деликатесными продуктами и другими товарами, которые в СССР считаются дефицитными. И это в разоренной гражданской войной стране! Шаров вздохнул еще раз.
Внешне вроде все по-старому, но внимательный взгляд находил и кое-какие изменения. В северной и восточной частях города в глаза бросались группы людей, сидящих в многочисленных ресторанчиках, шашлычных и чайханах. Многие из них одеты не так, как одеваются коренные кабульцы. Много молодых людей, на головах которых красуются паколи — суконные шапочки, похожие на береты, которые носят многие жители Северо-Восточного Афганистана. Это элемент униформы бойцов отрядов Ахмад Шаха Масуда. По поведению некоторых из них заметно, что в Кабуле, а может быть, даже и в городе они впервые. Многие говорят на характерном панджшерском диалекте языка дари, отличающемся от кабульского говора.
В южной и западной частях города все более заметны люди, одетые в традиционные пуштунские одежды. Головы их повязаны чалмой в характерной для Кандагара манере, при которой один ее конец выпускается наверх и торчит над правым ухом неким подобием хохолка. Многие из этих людей носят длинные окладистые бороды, а волосы их не встречались с парикмахером по крайней мере два-три года. Некоторые из них, по-видимому, плохо знают, что такое мыло, а их одежда грязна и неаккуратна. На ногах у них традиционные афганские кожаные туфли с загнутыми носами — такие уже почти не встречаются в Кабуле — или грубые афганские сандалии, часто сделанные из автомобильной покрышки и одетые прямо на босу ногу. Говорят они преимущественно на языке пушту, в целом нехарактерном для большинства жителей Кабула. На людей, одетых в европейскую одежду, пришельцы смотрят настороженно и порою с плохо скрываемой неприязнью. Иногда даже в людных местах они присаживаются на корточки, и не для того, чтобы отдохнуть, а чтобы нимало не смущаясь справить естественные надобности.
На многих улицах Кабула — и прежде всего центральных — чужаки вступают в продолжительные беседы с солдатами афганской армии и внутренних войск — царандоя, охраняющими государственные учреждения или стоящими на стратегически важных перекрестках. Разговоры эти идут мирно, и заметно, что им всем есть что сказать друг другу.
«Тревожный признак! — отметил про себя Шаров. — Моджахеды просачиваются в город и, похоже, вряд ли встретят здесь серьезное сопротивление…»
На въезде в квартал Дехе мазанг, заселенный преимущественно хазарейцами, Шаров обратил внимание на оживление, царящее у многочисленных мастерских по ремонту и изготовлению металлических ворот, оград, печек типа «буржуек», но топящихся не дровами, а соляркой. Сейчас группы людей кучкуются около мастерских, которые делают популярные в Кабуле железные тачки. Странно! Обычно тут ничего подобного не наблюдается…
Шаров подошел поближе, прислушался.
— Еще недавно твои тачки стоили сто афгани! Почему теперь сто пятьдесят? — возмущался народ.
— Жизнь изменилась, — кратко ответил немолодой владелец мастерской, поглаживая ниспадающую на грудь бороду.
— Жизнь меняется все время, почему ты меняешь цену? — не отставали покупатели.
Шаров подошел к молодому хазарейцу, стоящему чуть в стороне. Представители этой народности отличаются физической силой и выносливостью, но, как правило, занимают низкое социальное положение: уборщики, носильщики, грузчики и карачивалы — то есть возчики больших двухколесных ручных телег — карачи, на которых могут перевезти все что угодно.
— Что тут происходит, братец? — вежливо спросил разведчик.
Паренек, очевидно, принял его за приезжего и покровительственно улыбнулся во весь рот, показав отсутствие нескольких зубов.
— Скоро моджахеды войдут в город, начнется такой бир у бар [16], что лути [17]начнут грабить посольства, вот тогда-то наши и подзаработают, увозить-то добро на чем-то надо. Вот ребята и покупают тачки, даже поделили места у посольств. А этот хитрец уже поднял цену…
Еще один плохой признак. Очень плохой!
— Аллах не любит жадных, — Шаров сделал жест, будто умылся двумя ладонями, и неспешно двинулся дальше. Но когда он свернул за угол, от этой неспешности не осталось и следа. Остановив такси, он помчался в посольство. Отбил шифровку в Центр и доложил настораживающие новости послу.
— Опять говно принес, — сказал Погосов.
Глава 3 Большая политика
Москва, Кремль
На брусчатке Красной площади, разделённые друг от друга несколькими десятками метров и таким же количеством служебно-спокойных людей в штатском и милиционеров, митинговали с плакатами несколько довольно больших групп граждан. Одни требовали сохранить СССР, другие, напротив, требовали самостоятельности всем республикам и автономным образованиям.
Группа людей восточного вида держала плакаты: «Нагорный Карабах — историческая часть Азербайджана!» Напротив стояла группа людей такого же восточного вида с плакатами: «Нагорный Карабах — исконная часть Армении!»
Площадь запружена настолько плотно, что громадные чёрные «членовозы» министра обороны и министра иностранных дел пробираются сквозь бурную толпу только при помощи милиции и «регулировщиков» в штатском. Машины въехали в Кремль и остановились у президентского подъезда в одно время, из чего следовало, что прибыли они по одному вопросу. И оба знали — по какому.
Министр обороны пружинисто выскочил из машины. Бывший десантник, он был строен, подтянут и решителен. Мундир генерала армии сидел на нем как влитой, резкие черты лица выдавали готовность к риску.
Глава МИДа уже стоял на ступеньках. Коротко стриженный, худощавый, в кургузом пиджаке, он выглядел мальчишкой. А мальчишки знают жизнь только по книжкам. И решительности им не хватает.
Руководитель МИДа сдержанно кивнул коллеге, но большая, выгнутая парусом фуражка с кокардой даже не качнулась в ответ. Внутрь они пошли не вместе, а рядом — каждый сам по себе.
Ждать в приемной министрам не пришлось. Пройдя высокие полированные двери, они остановились в дверях главного кабинета страны.
В просторной комнате, отделанной деревянными панелями, за большим столом сидел Президент России и просматривал бумаги, накладывая резолюции и делая какие-то пометки на полях. Пышная серебристая шевелюра была тщательно расчёсана на правосторонний пробор. Фигура и крупные черты лица гармонировали с массивностью обстановки помещения. Левой рукой, которую он обычно прятал, сейчас придерживал документы, и было отчетливо видно, что на ней не хватает двух пальцев. Его предшественник — первый и единственный Президент СССР отличался родимым пятном на темени, за что его, шепотом, называли «Меченым» и ждали от его правления глобальных катаклизмов. И, хотя с точки зрения материалистической диалектики, это была полная глупость, катаклизмы действительно случились: Советский Союз развалился, на территории бывших союзных республик тлели вооруженные конфликты и вспыхивали настоящие войны… Некоторые и в покалеченной руке нового Президента тоже видели некую зловещую отметину, хотя большинство в это не верили — кто в силу здравого смысла, а кто — в силу того, что надоело ждать плохого.
Выдержав необходимую паузу, Президент поднял глаза и будто бы только сейчас обнаружил посетителей. Встал, вышел из-за стола, подошёл к ним, крепко пожал руки. На улыбки не ответил — чувствовалось, что он думает какую-то тяжелую думу. Молча показал на длинный стол для совещаний, прошёл и сел первым в торце.
— Слушаю вас, — гулко сказал он, взглянув на часы.
Министр иностранных дел сразу, будто обращались именно к нему, встал:
— Товарищ Президент, в Кабуле осложняется обстановка. Город окружён отрядами моджахедов, правительственные войска с трудом держат оборону. Скорее всего, Кабул падёт в ближайшее время…