– Ну, если ты считал, что оно тебе…
– Конечно. Черт побери, не подобает же мужчине читать чужие письма.
– Мне-то бы и во сне не приснилось вскрыть твои.
– Все в порядке, старушка, – милостиво сказал Перси.
Мейзи приняла его прощение, уверенная, что доказала свое. Но ее все равно еще что-то беспокоило.
– Наверное, надо позвонить после ленча, – задумчиво протянула она, – и сказать, мол, мы будем рады прийти. А кто, собственно, такая эта Хлоя, Перси?
– Ты о чем? Ты же с ней знакома!
– А родные у нее есть?
– Ни о ком таком не знаю, и мне от этого ни холодно, ни жарко.
– А кто у нее отец? Деньги она, наверное, унаследовала?
– Малый по фамилии Марр. – Перси громко рассмеялся. – Смешно. Ему бы Парр называться.
– Да. Но чем он занимался? Он был полковник Марр, или доктор Марр, или еще кто? Полагаю, у него были собственные средства?
– Тебе лучше у нее спросить. Да я даже не знаю, кто у Уинга отец, черт побери.
– Но какая-то родня у нее должна быть.
У самой Мейзи родня была весьма солидная. Среди прочих родных числился папа-дантист, которого Мейзи обычно называла доктором; по какой-то прихоти он специализировался на заболеваниях челюстей.
– Не знаю, как насчет родни, я больше на ее родинки смотрел, – хохотнул Перси, умудрившись выдать вторую шутку за день.
Мейзи даже не улыбнулась, и он продолжал смеяться один, мысленно напомнив себе в понедельник поделиться шуткой со стариной Джорджем.
– Но как ты с ней познакомился, дорогой?
– Понятия не имею. Сидел рядом с ней за обедом, наверное. Да, именно за обедом. Потом как-то пришел к ней на чай, мы играли в какую-то чертовски жуткую игру, прыгая друг через друга…
Брови Мейзи поползли на лоб. Трудно вообразить себе, чтобы Перси через кого-то прыгал.
– …не в шахматы, про шахматы я знаю…
– А, понимаю. В шашки.
– Так это они были? Все равно чертовски нечестные, потому что я никогда раньше не играл и не знал, проигрываю или выигрываю… Ну так вот, мы начали иногда ходить туда и сюда, что, конечно, ничего не значило, Хлоя ведь не такая…
– Не какая?
Провалившаяся попытка Перси подобрать деликатное и безликое объяснение окончательно прояснила ситуацию.
– Она, случайно, не религиозна? – спросила Мейзи, которая не видела иной причины быть «не такой».
– Господи помилуй, нет! То есть мне она никогда ни о чем таком не говорила. Конечно, никуда не деться от того факта, что она сразу спелась со стариной Уингом, едва они друг друга увидели. Я бы сказал, очень даже здравая мысль, старушка. Тут ты, пожалуй, в точку попала.
Сама эта мысль как будто доставила ему удовольствие. Она объясняла то, что всегда оставалось для него загадкой: почему Хлоя проморгала все шансы, какие он ей давал.
– Ну да, религиозна. Чертовски умно с твоей стороны, старушка, сразу подметить.
И Мейзи тоже было приятно. На людях она могла указывать, что Хлоя слишком крупная, слишком высокая, чтобы называться красавицей, но про себя не могла оспаривать ее красоту. В том, что касалось Перси, любая мало-мальски привлекательная женщина становилась соперницей, за исключением тех, что ушли от мира; и даже большинство этих, согласно книге Боттичелли или кого-то там, из-за которой дома вышла та жуткая ссора, как будто вовсе от него не уходили. Но то было в Средние века, когда вера обязательно имелась у всех и каждого. Сегодня по-другому. Если Хлоя взаправду религиозна, то она, какая бы ни была красивая, не соперница в будущем и не скелет в шкафу из прошлого. С легким сердцем Мейзи отправилась звонить в дом священника.
4
Приятно было снова сидеть на солнышке, смотреть на россыпь желтых нарциссов под деревьями и знать, что впереди все лето.
– Эта часть сада, – сказал пастор, – по сути, единственная, которую не стыдно показывать. Теперь, когда Эсси взяла сад в свои руки, все будет иначе. Она уже составила множество планов, на которые я ответил «Да, моя дорогая, это будет восхитительно», но которые в полной мере явят мне себя только через пару месяцев. Но этот уголок многие годы сам о себе заботился и становился только прекраснее.
– Я всегда представляла себе сад при доме пастора довольно запущенным, – отозвалась Хлоя, – но с прекрасными старыми деревьями. Особенно с кедрами и медными буками. Пощадите мои иллюзии.
– Они в полной безопасности. Вы, случайно, не в доме священника росли?
– Нет. Я ходила туда играть. Давным-давно.
– И там был медный бук?
– Да. Самый первый в моей жизни. Я очень гордилась тем, что побывала в саду, где есть медный бук. Я думала, он – единственный во всей Англии.
– У вас было счастливое детство, Хлоя?
– До тринадцати лет. Потом я довольно быстро повзрослела.
Пастор подождал, но ей как будто больше нечего было добавить.
– Вам стоит приехать летом и осмотреть, во что Эсси превратила сад.
– Я, возможно, скоро поеду за границу, – отозвалась Хлоя.
– Но вы вернетесь?
– Не знаю.
Снова долгое молчание, которое опять нарушил пастор:
– Вы сделали двух людей – думаю, я могу говорить за нас обоих, – двух людей очень счастливыми, дорогая Хлоя, поэтому нам хотелось бы думать, что вы тоже будете счастливы.
– Милый Альфред. – Она похлопала его по колену. – Это ведь было моих рук дело, верно?
– Несомненно.
– Я рада. Я очень горда собой. Я всегда буду это помнить. Прожужжу этим уши святому Петру, пока он меня не впустит.
– Мы с Эсси выйдем к воротам вас встречать, – улыбнулся пастор, – и употребить то малое влияние, какое у нас может быть.
– Возможно, я попаду туда раньше вас. Никогда не знаешь. Я тогда скажу, что дожидаюсь друзей.
– Вы не боитесь смерти, Хлоя?
– Нисколько.
– Что бы ни случилось потом?
– Что бы ни случилось. Если нам положено верить в то, что вы проповедуете, Альфред, слишком страшно не будет.
«И она тоже вывела меня на чистую воду», – подумал он.
– Я проповедую, – твердо сказал он, – что надо верить в Бога, покаяться в своих грехах и отдать себя на Его бесконечное милосердие.
– Но разве я поступаю иначе? – Она улыбнулась чуточку шаловливо. – Говоря, что слишком страшно не будет?
Складки у его рта углубились.
– Не вполне канонический подход.
– Вы бы предпочли, чтобы я верила, будто Бог жесток и только и ждет, чтобы устроить мне ад кромешный, но если я откажу себе в вере, а Его заверю, что Он добрый, то обязательно попаду в рай? И кто из нас тогда будет каяться – я или Бог?
– Хлоя, Хлоя! – Пастор с улыбкой покачал головой, а про себя подумал: «Однако тоже возможная точка зрения».
– Извините меня, Альфред. Вы не против о таком говорить?
– Нет, если это говорится в духе благоговения, моя дорогая. И если вы в настроении об этом говорить.
– А разве «благоговение» подталкивает к сомнению? Разве у каждого не собственное представление о Боге? Как можно почитать чужую идею, которая кажется насквозь ложной?
– С благоговением – или, во всяком случае, без непочтения, как говорят с другим человеком о его матери, пусть даже почитают только свою собственную.
– Матери! – выплюнула Хлоя, как показалось пастору, с чрезвычайной горечью.
Он посмотрел на нее изумленно, потом снова отвел взгляд. Это была вспышка из прошлого Хлои, осветившая ее на одно многозначительное мгновение, а наступивший затем сумрак еще более окутал это прошлое, и пастор даже задумался, а действительно ли видел что-то и что именно это было. Она вспоминает собственную мать или, прости Господи такую мысль, речь идет о ее собственном материнстве? У него не было права спрашивать. Если он промолчит, если будет тихонько ждать, возможно, она сама скажет. Он чувствовал духовную к ней близость. Всей силой своего мудрого и любящего разума он говорил ей, что она может ему довериться, что он ей поможет, если она ему доверится.
Покопавшись в сумочке, Хлоя извлекла портсигар и зажигалку, прикурила, закрыла сумочку и, выпустив перед собой облачко дыма, словно бы скрываясь за пеленой, как будто собралась заговорить.
– Привет, Уинг, старина! Привет, старушка!
Издалека им махал Перси. Перси и Мейзи шли к ним через лужайку.
– Вот видишь, маленькая Мейзи, что я тебе говорил? – шепнул ей Перси. – Она исповедуется.
Мейзи согласилась, приняв такое толкование без предубеждений относительно того, положено ли кающимся курить на исповеди.
Мистер Уингхэмптон выпрямился во весь свой шестифутовый рост. Показалось даже, что вот-вот будет простерта длинная рука и земля разверзнется под ногами у Перси, оставив Мейзи удивленной, но вполне самодостаточной вдовой. Мистер Уингхэм силился побороть ненависть, которую испытал вдруг к Перси, говоря себе, что это не ненависть, а всего лишь гнев, и что он по праву гневается, говоря себе, что не дело священнику гневаться, что Перси ни в коей мере не повинен в том, что изо всех возможных моментов объявился именно в этот. Достав платок, пастор промокнул губы, потрясенный собственным неоправданным гневом на невинного человека. «Прости меня, Господи», – подумал он и взмолился, чтобы мгновение не было утрачено раз и навсегда.
Хлоя уже стояла с ним рядом. Она как будто не сожалела о вторжении, но ему и не радовалась: точно когда она собралась заговорить, то совсем забыла о присутствии Альфреда и что прервали ее лишь в воспоминании, которое можно по желанию вернуть или прогнать. Она дружески улыбнулась новоприбывшим.
– У вас что-то с телефоном, старина, – сказал Перси, когда с приветствиями было покончено. – Мейзи звонила…
– Я позвонила тете Эсси, как только мы приехали. Просто сказать, что мы будем счастливы прийти на обед.
– Она в доме. – Пастор первым пошел вперед.
– Нет-нет, старина, внутрь мы не пойдем, увидимся сегодня вечером.
– Я позвонила еще раз, сразу после ленча, – продолжала Мейзи, – но не получила ответа.
– Ну надо же!
– Посмотрю сегодня, нельзя ли исправить телефон. Ну, старушка, как жизнь?
– Как обычно гостеприимна, – улыбнулась Хлоя. – Очень хорошо выглядишь, Мейзи.
– Собственно, я не слишком хорошо себя…
– Ничего такого по вашей части, старина, – рассмеялся Перси. – Просто желудок чуть-чуть расходился. – Его лицо скривилось в заговорщицком подмигивании. – Мы просто по дороге деревню зашли, увидимся вечером.
– И вы ведь скажете тете Эсси и про то, как мы рады приглашению, и про телефон? Извините, что помешали вам с Хлоей.
– Ну а теперь перестанем им мешать. – Перси потянул жену прочь. – Бывайте.
Снова оставшись наедине с Хлоей, пастор сделал осторожный шаг назад к скамейке, но, взяв его за руку, Хлоя попросила:
– А теперь покажите то, что обещали.
Она уже овладела собой, и он понял, что мгновение откровенности упущено навсегда.
Глава XIX
1
Печальное известие настигло Барнаби и Джилл, когда они обедали в «Мулэн д’Ор». Стоял июнь. Пока они поднимались по Шафтсбери-авеню, Барнаби купил «Стар», чтобы посмотреть счет в матчах по крикету, и убрал газету в карман, чтобы развернуть позднее. К тому времени они перешли на ты, и в уместных случаях ему дозволялось заплатить за ее обед. Он начал надеяться, что однажды, возможно, ему позволят заплатить за большее.
Когда они сделали заказ, он сунул было руку в карман, но вынул ее и сказал:
– Однажды я видел, как в ресторан пришла пара, скорее всего муж с женой. Муж женщины достал газету и на протяжении всего обеда молча ее читал, а потом они ушли. Я бы назвал это грубостью.
Он мог бы добавить: «Это было в другой жизни, когда я водил в рестораны девушку по имени Хлоя, мы вместе посмеялись над грубияном».
– Ладно, – улыбнулась ему Джилл. – Поняла. Можешь две минуты просматривать страницу крикетов.
– Я тебе вслух прочитаю, чтобы все видели, что мы тут заодно.
Он прочел, и они обменялись подобающими комментариями.
– Еще в газете что-нибудь есть?
– Ничего важного для обеденного времени. – Он глянул на первую страницу. – Ого, самолет упал.
– Где?
– В Голландии. Как мало, как ужасающе мало значат катастрофы, если не касаются тебя лично. Как по-твоему, настоящий святой так же горевал бы из-за катастрофы в Китае, как из-за такой же в собственной стране, и так же, если бы она случилась с чужими для него людьми, как если бы с близкими друзьями? И следует ли горевать?
– Каждую минуту кто-то умирает, каждую минуту кто-то рождается.
– Знаю. Тогда ни на что больше времени бы не хватило. Сначала лилии, потом кольца для салфеток, потом снова лилии… О, в самолете было двое англичан, это уже чуть ближе к дому.
– Ты когда-нибудь летал на самолете, Барнаби?
– Никогда. Погоди-ка. Тут что-то в колонке экстренных сообщений. Имена погибших… О Боже!
– В чем дело, милый? – встревоженно спросила Джилл.
«Он не заметил этого «милый», – быстро утешила она себя, – он думает не обо мне, надеюсь, это не кто-то из знакомых, то есть не кто-то, к кому он привязан».
Барнаби взял себя в руки.
– Пустяки, – сказал он. – Просто старая знакомая. Пожалуй, шок – вот так увидеть ее имя. – Убрав газету в карман, он сделал большой глоток.
«Нельзя, чтобы это испортило наш вечер, – думал он. – Нельзя думать об этом, пока не доберусь домой. В конце концов, теперь уже не важно».
– Мне лучше помолчать, Барнаби? Или тебе лучше выговориться? Или лучше нам поговорить о другом?
«Ах ты милая…» – подумал он и, достав из кармана газету, сказал:
– Вот, смотри.
Она прочла: «Власти огласили имена двух британских пассажиров: лорд Шеппи и мисс Хлоя Марр. Как стало известно, все находившиеся на борту погибли».
– Это та девушка, что сидела в ложе в тот вечер, когда мы в первый раз ходили в театр?
– Да.
Он мысленно увидел, как Хлоя стоит с непостижимой миной – упрека, обиды, извинения? Полгода назад! И он с тех пор с ней не виделся.
– Кто такой лорд Шеппи? Он был тогда в ложе? Надо думать, они летели вместе?
– Наверное. Он своего рода акула бизнеса, ну, знаешь, из тех, что подвизаются на общественном и политическом поприще. Нет, в ложе тогда его не было, я никогда с ним не встречался. Среди близких ее друзей он не числился, но, кажется, они были знакомы. Конечно, встретиться в самолете они могли случайно. Скорее всего так оно и было.
– Она тем вечером выглядела прелестно.
– Да? Даже не знаю, как бы она справлялась под старость. Наверное, не слишком успешно.
– Ты знал, что она в Голландии?
– Нет. Так уж вышло, что я ее с того вечера не видел. Она могла быть где угодно.
До него дошло, что он полгода ее не видел. Почему? Наверное, каждый из них ждал, когда другой позвонит, и… была еще Джилл. Есть Джилл. Такая молодая и свежая и непосредственная.
«Он был в нее влюблен, – думала Джилл. – Но не видел ее с того вечера, как мы были в театре. Поэтому, может быть… О, я знаю, что он милый, я знаю, что могу ему доверять. Он никогда меня не обидит». Их руки потянулись друг к другу.
«Я не должен о ней думать», – все повторял про себя Барнаби. Он знал, что если станет думать о Хлое, то думать будет о прошлом, с которым покончено, которое стерто, что теперь никакой упрекающий взгляд до него не дотянется, что теперь не будет неловкой встречи, что теперь ее очарование никогда не встанет между ним и Джилл, искушая его на мимолетную неверность. Если он будет думать о ней сейчас, если будет совершенно честен с самим собой, ему придется признать, что он рад, что она… «О Боже, убереги меня от такой подлости! Бедная Хлоя! Бедная прекрасная Хлоя! Сколь большая часть моей жизни принадлежала тебе!»
2
Кэрол и Клодия сидели за завтраком в своем маленьком домике в Челси. Челси всегда был предметом амбиций Клодии. Ей казалось, что сам район артистичен, но лишен снобизма, а еще он находился по другую сторону от Гайд-парка и Кенсингтон-гарденз, от дома Тетушек, иными словами, на другом краю света. Другим преимуществом было то, что совсем рядом, на Фулем-роуд жил Клод, а теперь, когда они с Кэролом так сдружились, брат по вечерам заглядывал к ним; и пока мужчины обсуждали последние события, она штопала мужнины носки и вставляла от случая к случаю многозначительные замечания, что позволяло им увидеть предмет беседы в новом свете. К несчастью, последние три месяца Клод обретался где-то во Франции. Она как раз читала письмо от него, а Кэрол читал газету, как и полагается примерному мужу.
– Ну надо же! – воскликнул Кэрол.
– В чем дело, дорогой? У меня очаровательно смешное письмо от Клода, сейчас дам тебе почитать.
– Та твоя приятельница, с которой мы ужинали, Хлоя Марр…
– Дорогой, о чем ты, она же была на свадьбе?
– Разве? Хочешь – верь, хочешь – нет, на свадьбе я видел только одну девушку.
– Дорогой!
– Дорогая!
– И она пришла потом на прием.
– Я был так занят пожиманием рук и вопросами «Шерри или коктейль с шампанским?» одним и тем же людям снова, снова и снова… Да, теперь припоминаю. Она была.
– А в чем дело? Что с ней случилось?
Кэрол вдруг вспомнил, что с ней случилось.
– О, дорогая, прости, пожалуйста, я просто свинья! И зачем я так себя повел? Она умерла.
– Умерла? – воскликнула Клодия, роняя письмо. – Умерла?!
– Погибла в авиакатастрофе.
– Хлоя?! Ты уверен? Там сказано… это мог быть кто-то другой…
– Мисс Хлоя Марр.
– Хлоя умерла! Кэрол! Ох, Кэрол!
Обойдя стол, она упала на колени и прижалась к нему. Если Хлоя может умереть, Кэрол может умереть, кто угодно может умереть!
– Ах, золотко, ты так сильно была к ней привязана?
– Если бы не она, мы никогда не встретились бы.
– Встретились, – несгибаемо ответил Кэрол.
– Не могли бы не встретиться рано или поздно, да? Но не оказались бы вместе в твоей пьесе и не были бы уже женаты. О, Хлоя… Дорогой! – Она тихонько заплакала, а когда Кэрол попытался ее утешить, сказала: – И есть еще Клод! Ох, Кэрол, есть еще Клод!
– Он был в нее влюблен, да?
Она кивнула.
– Он тоже будет несчастен, – рыдала она.
– Не сейчас. Я хотел сказать, он все время был несчастен. Ужасно такое говорить, но в каком-то смысле так для него лучше.