Но очень скоро я убедилась, что Эдик далеко не так беспечен, как мне показалось. Когда наша моторка уже подходила к тарасовскому берегу и мы прошли рядом со стоящим на якоре «Прогрессом», на котором загорал его владелец, Рыжий внезапно оттолкнул сидящего рядом Эдика и прыгнул в воду. Расчет его был прост: доплыть до «Прогресса», сбросить в воду хозяина, на более быстроходном катере попытаться оторваться от нас и высадиться на тарасовском берегу. А уж там скрыться гораздо проще, чем посередине Волги.
Но Эдик словно ждал этого прыжка Рыжего. Потом, вспоминая этот эпизод, я поняла, что Эдик не только ждал этого прыжка, он и сам спровоцировал Рыжего на эту попытку побега, демонстрируя ему свою рассеянность и беспечность. Рыжий поверил и прыгнул в воду.
Эдик даже не пошатнулся от толчка Рыжего, но прыгнуть ему разрешил. Не в его правилах было оставлять врага несломленным.
Он должен был растоптать противника, уничтожить его последние силы к сопротивлению, лишить его воли. И действовал всегда по принципу: ничто так сильно не развито в нормальном человеке, как инстинкт самосохранения. И если его поставить перед лицом смерти, человек согласится на все, лишь бы ее избежать. Не знаю, может быть, он и прав.
Эдик спокойно смотрел, как Рыжий лихорадочно плывет к катеру, который был от него метрах в двадцати. Потом спокойно поднял пистолет и выстрелил в сторону «Прогресса». Я услышала, как пуля чиркнула по металлическому корпусу и ушла в воду.
Мужчина, загоравший на катере, подскочил как ужаленный. Он, вероятно, был наслышан о разных историях на Волге, кончавшихся исчезновением людей, пропажей лодок, перестрелками и убийствами. Его «Прогресс» взревел и уже через пять секунд мчался в сторону тарасовского моста через Волгу, где река была гораздо более оживленной, чем здесь.
Рыжий, поняв, что катер ушел вместе с его надеждой на бегство, растерянно закрутился в воде на одном месте. Он прекрасно понимал, что шансов доплыть до берега и уйти от нас у него нет.
Оставалось только вернуться в нашу моторку, но Эдик не собирался, оказывается, так просто завершать эту историю с неудавшимся побегом.
– Иван, канистру! – приказал он.
Иван передал ему канистру с бензином. Я заметила, что на носу лодки стоят еще две большие канистры. Но не понимала еще, что задумал Эдик.
– Вокруг него, медленно! – приказал Эдик, и Иван, заложив руль вправо, повел моторку по кругу, оставляя Рыжего в центре.
Эдуард спокойно лил в Волгу бензин из канистры. В воздухе стоял резкий запах, а по едва колышащейся волжской воде расплывались радужные блики. Вылив одну канистру, Эдуард взялся за вторую.
– Что ты хочешь делать, Эдик? – спросила я не очень уверенно, поскольку Эдик все еще оставался командиром нашей временно объединившейся группы.
Эдик даже не обратил внимания на мой вопрос. Он вылил еще одну канистру.
Рыжий смотрел на него с ужасом, но не делал попыток вырваться, уплыть за пределы бензинового кольца. Подождав, когда канистра отплыла метров на десять от моторки и оказалась к Рыжему ближе, чем к нам, Эдик спокойно выстрелил в воду из ракетницы.
За мгновение до ослепительной вспышки, опалившей лицо волной жара, я увидела, как ныряет Рыжий, рассчитывая найти спасение под водой.
Но бензин горел большим костром, слегка сдвигающимся по течению, и Рыжему приходилось выныривать еще несколько раз внутри этого кольца. Его голова оказывалась в центре горящей бензиновой лужи, и мне казалось, что он уж и не выберется из этого плавучего костра.
Я посмотрела на Ромку. Он был явно испуган происходящим.
Остатки бензина прогорали на воде. Бензин горел клочками, лужицами, которые становились все меньше и гасли, превращаясь в точки.
Рыжий появился немного сбоку от нас после очередного нырка. Очевидно, когда он выныривал среди горящего бензина, ему не всегда удавалось вдохнуть воздух, потому что стоило ему показаться на поверхности, как он принялся неистово кашлять, не в силах даже отгрести чуть дальше от бензинового пятна на воде.
Эдик приказал Ивану подойти ближе к нему и багром подогнал бандита к лодке. Когда он зацеплял его руку наручником и пристегивал Рыжего к поручню на борту лодки, я увидела его побелевшее лицо, вытаращенные, вылезавшие из орбит глаза и судорожно раскрывающийся рот, хватающий воздух.
– К берегу! – приказал Эдик Ивану, и лодка пошла к песчаной косе, волоча по воде за собой Рыжего.
Когда мы причалили и Эдик отстегнул Рыжего от лодки, тот уже пришел в себя и попытался встать на мелководье. Но дрожащие ноги подогнулись, и он опять упал в воду. Тогда он пополз по дну, задирая над водой голову, словно большая черепаха, выбрался наполовину из воды и упал грудью на песок. Его начало рвать водой.
Эдик подошел к нему и, взяв за ворот рубашки, легко приподнял.
– Ты еще помнишь, где тебя ждет твоя любовница? – спросил Эдик. – Или тебя искупать еще раз?
Рыжий сначала отрицательно замотал головой, потом, побоявшись, что его поймут неправильно и вновь потащат в воде за лодкой, закивал утвердительно.
– Адрес! – потребовал Эдик.
Рыжий что-то забормотал, и Эдик наклонился к нему поближе, чтобы лучше слышать.
Сверху, с обрыва, донесся отдаленный свист. Зацепив Рыжего под мышки, Эдик и Иван побежали к оврагу. Виктор махнул нам с Ромкой рукой, и мы тоже пустились за ними.
– Нашумели мы тут здорово! – возбужденно крикнул на бегу Эдик. – Менты явились. Надо уходить. Тут как в ловушке. Дорога – одна.
К моему удивлению, прямо за догорающей дачей начиналась узкая грунтовая дорога, серпантином поднимавшаяся вверх по склону. Видно было, что ею не меньше года не пользовались, поскольку прямо между колеями уже прорастал кустарник.
За дачей стоял «газик», в который мы все вместе и загрузились.
Иван вновь оказался за рулем, машина взревела и рванула по дороге, то и дело круто заворачивая.
Сверху послышались выстрелы. Эдик толкнул Ивана в спину и приказал:
– Быстрее!
«Газик» взревел еще сильнее, и повороты стали мелькать быстрее. Иван водил машину виртуозно. Он ни разу не зацепил дерева, держался точно на накатанных годами колеях, и ни на одном повороте его не занесло, хотя преодолевал он их на максимально возможной скорости.
Выехав на ровное место, машина словно сбросила гири с колес и помчалась вперед, навстречу выстрелам.
Когда мы вырвались из-за деревьев к шоссе, я ужаснулась. Выезд на дорогу перегораживал грузовик, перед ним стояла милицейская «Волга», а на шоссе – точно такой же «газик», как у нас, только ментовской «канареечной» раскраски.
Перед «Волгой» стоял милиционер в офицерской форме и что-то кричал в мегафон, но за гудением мотора мне не было слышно, что именно.
Иван чуть затормозил у края деревьев, и в машину прямо на ходу влетел еще один парень – кажется, я его тоже прежде видела вместе с Эдиком.
– Опять Кузьмич сдаваться нас убеждает? – спросил Эдик. – Снова выследил?
– Ну! – выпалил парень. – И знает же, гад, что в него не будут стрелять, стоит спокойно.
Эдик усмехнулся.
– Нет, сдаваться им мы пока подождем. Мы еще не всю мразь в Тарасове истребили! Вперед! – скомандовал Эдик Ивану. – Давай, Ваня!
Наша машина помчалась навстречу милицейскому кордону, перегородившему выезд на шоссе. Не доезжая метров десять до стоящей впереди машины, Иван свернул на обочину и прямо по вспаханному полю пополз мимо стоящего на дороге грузовика. Эдик с Виктором открыли пальбу, создавая вид ожесточенной перестрелки.
На самом деле – я это прекрасно видела – они стреляли по колесам стоящих на дороге машин и пресекали попытки ответного огня, поднимая пулями пыль прямо перед головами лежащих на дороге милиционеров, старательно прижимающихся к земле.
Мне показалось, что мы едем по пашне целую вечность, хотя на самом деле прошло, наверное, не больше минуты, и мы уже оказались на асфальте, оставив позади приходящих в себя милиционеров и их машины с изрешеченными пулями колесами. Не избежал этой участи и «газик», стоявший на шоссе. Он, правда, попытался отъехать на простреленных шинах, но шофер с перепугу не справился с управлением, и «канарейка» слетела в кювет.
Дорога в Тарасов была свободна!
Но ехали мы по ней не больше минуты, только до первой развилки, которая вела в сторону от Волги. Как мне объяснил Эдик, некто майор Иван Кузьмич из шестого отдела давно уже сидит на хвосте у их маленького отряда, но не проявляет особого рвения, чтобы организовать их захват, например. Он просто приезжает на место проведения ими очередной операции – с некоторым, как правило, опозданием – и принимается уговаривать их в мегафон. Он прекрасно знает, что ребята Эдика ментов не убивают, и даже пользуется этим, создавая вокруг себя ореол бесстрашного мента, спокойно стоящего под пулями. Но вот на хвост он любит садиться. И если в самом начале нам удалось избежать преследования, то сейчас нас встретит наверняка вызванный Кузьмичем патруль, а тот уже привяжется надолго.
Иван свернул направо, и потом мы долго блуждали по каким-то грунтовым дорогам в начинающих сгущаться сумерках, меняли номерные знаки, высадили где-то Ивана, а его место за рулем занял Виктор.
Когда мы попали в знакомые мне места в черте города, на улицах горели фонари, а небо было уже совсем-совсем черным.
Перед тем как расстаться со мной, Эдик вынул из кармана диктофонную кассету и протянул мне.
– Послушай на досуге, – сказал он. – Очень интересно. Наши ребята записали разговор Митрофановой с Рыжим, когда следили за ней. Думаю, тебе будет любопытно это услышать…
Глава 7
Кассета и впрямь оказалась столь любопытной, что я просто оторваться от нее не могла. Эта кассета все ставила по своим местам. Мне стала совершенно ясна вся история. Но Митрофанова! Эта женщина при всей мрачности ее души была, несомненно, очень талантлива. В этом я убедилась после того, что услышала на кассете.
Впрочем, не буду пересказывать ее содержание. Предлагаю вам просто послушать ее самим.
«– Иди ко мне, радость моя рыженькая. За такую работу ты можешь требовать от меня вознаграждения… Ну-ну, не так грубо, рыженький!
– Ну ты и стерва! Такую комбинацию придумать. У меня в голове не укладывается, как ты его смогла обработать.
– Моего дражайшего супруга? Этого театрального дохляка с замашками гения и душой цыпленка? Это было проще простого. Он сам готов был идти куда угодно, ему нужно было только показать дорогу.
– И ты показала?
– А что мне оставалось, когда я узнала, что он интересуется делами моей фирмы! Он же всю жизнь ненавидит меня за то, что у него нет денег, а у меня есть. Он даже на любовницу свою, эту балеринку из оперного, у меня деньги выпрашивал, думал, я не знала, для чего ему эти восемь тысяч. Он хотел ей купить кольцо с бриллиантом, дешевый бабник! Впрочем, мне было бы наплевать на всех его баб, если бы он не захотел получить мои деньги. Эта тварь задумала меня убить!
– Откуда ты знаешь?
– Я с ним столько лет прожила. Я знаю о нем все. Он только еще собирается подумать о чем-то, а я уже знаю – о чем.
– Ну ты и стерва!
– Это его балеринка – стерва! Я уверена, что это она его надоумила насчет моих денег. Что они ему в наследство достанутся, если со мной что-нибудь случится. Эта дура не поняла только, что я узнаю о его настроении раньше, чем он сам!
– И много ему досталось бы, а?
– Тебе-то что? Тебе в любом случае не достанется ничего! Тебе я достаюсь! Разве этого мало?
– Да я так спросил! Я и не думал ничего. Ты чего окрысилась-то!
– Он тоже сначала «так» поинтересовался финансовым положением фирмы «Голд». А потом я поняла, что это не простое любопытство. Я сделала очень хитро: принесла домой финансовый отчет и оставила его в сумке. Не вытаскивала даже. Но меры приняла, чтобы знать, лазил он ко мне в сумку или нет.
– Лазил?
– Еще как лазил, мразь такая. И даже копии снимал. Не пойму только, за каким чертом ему копии понадобились. Может быть, советовался с кем, на сколько активы фирмы тянут? Так я представляю, что с ним было, когда ему назвали цифру – пятьсот тысяч долларов!
– Полмиллиона баксов! Вот это да!
– Вот такая и у него должна была быть реакция. «Вот это да!» И тут же он подумал: «И все это может быть моим!» Я уверена просто, что именно так он и подумал! Я на следующий день посмотрела ему в глаза. Там была пустота и ненависть, хоть он и старался их прятать, артист чертов! Я, как это поняла, сразу же все решила. Это как вспышка молнии, ты же знаешь, я решаю все быстро и точно.
– Обязательно было эту дуру его мочить?
– А что мне оставалось делать? Он года два обдумывал бы, решался. А мне эти два года как жить? С мыслью о том, что эта мразь собирается меня убить, только духу у него не хватает? Благодарю покорно. Зато теперь я от него наконец избавлюсь! С твоей помощью, рыженький! Я просто ускорила события, вот и все.
– Стерва!
– Ты, рыженький, произносишь это слово с восхищением. Любишь свою стерву, а? Любишь? Ну, покажи мне, как ты меня любишь. О! Сильно любишь. Иди сюда. Я хочу твоей любви!
………..
– А знаешь, как я его на мысль об убийстве навела?
– Как?
– Он же трус. Он сам никогда в жизни не придумал бы ничего. Все это пришлось мне изобретать.
– Ты можешь!
– Могу! Да, могу. Я подсунула ему фильм. Рекламу где-то увидела. Там на одного фотографа вешают убийство, которое совершил муж. Он нанимает этого полудурка – там его такой козел играет, – чтобы тот снял его жену с любовником, а сам в это время вырубает свет, жену убивает, а полудурка потом хватает полиция. Фотографа сажают, а муж выходит сухим из воды. Видел бы ты, как ему понравилось.
– Классный фильм!
– Вот-вот. Ему тоже понравилось. Я, правда, помогла ему немного, сама с ним два раза посмотрела. Обсуждали даже. Я потом засекла как-то, что он втихаря еще несколько раз этот фильм смотрел.
– Вот козел!
– Это ты козел! Он и должен был его смотреть. Я так и планировала. Он вообще делал именно то, что мне нужно было. А потом я вспомнила про эту девчонку, ну, у нее газета еще есть, название всегда забываю. Длинноногую эту.
– «Свидетель».
– Вот-вот, «Свидетель». Она Ермолаева спалила, сучка. Я бы с ней связываться сама не стала. Она мне помогла только, что Ермолаева убрала. Я хоть от контроля с его стороны избавилась. Она же тоже фотограф, фотографировать любит. Так я ее Арнольду и подсунула.
– Как это?
– Как, как! Просто. Заказала десяток визиток на ее имя и одну у себя в сумке оставила, вместе с финансовыми документами. Мне потом только проверить нужно было в его записной книжке, переписал он ее координаты или нет. Конечно, переписал. Я поняла, что он клюнул, и начала обдумывать подробности. Я еще раз посмотрела этот фильм. А там есть эпизод, где фотограф снимает спальню через дырку в потолке, замаскированную специальным стеклом. Когда этот эпизод начался, я словно невзначай сообщила ему, что знаю один дом, в котором есть точно такое же окошко в потолке. Он думал, что я не замечу, как он сделал стойку после моего рассказа о том доме. Но я все видела отлично. Он заинтересовался.
– А я отправился делать эту самую дырку. Ну и работка, надо сказать. Особенно бетон сверлить.
– Ладно, не переломился! Еще вон способен кое на что. Потом я забыла как-то у себя в сумке ключи от той квартиры в парке. Специально, конечно. И даже брелочек к ним прицепила с голой бабой и адресом этого дома. Знаешь, что он сделал?
– Что?
– Он дубликаты всех ключей сделал, в тот же день. И, естественно, заявился туда. Ну, мы с тобой постарались, чтобы у него не было сомнений, что я в той квартире бываю и постоянно там с кем-то трахаюсь. Вот так я ему и место для убийства подготовила. Он же лентяй! Все приходится делать мне самой. Мне оставалось выбрать время убийства. Моего! Я изучила его репертуар и выяснила, что в «Фаусте» у него есть «дыра», во время которой он двадцать пять минут не появляется на сцене. Я сказала тебе, чтобы ты позвонил мне домой и на автоответчике оставил для меня приглашение на свидание именно вечером того дня, когда идет «Фауст». Помнишь?
– Еще бы не помнить!
– Ну и все, остальное – дело техники. Вместо себя я подставила его дуру из оперного, записочку ей написала его почерком. Вместо него пришел ты. А когда он явился и все это увидел, представляю, что с ним было! Вот это был для него сюрприз!
– Ну ты и стерва!
– Иди ко мне, рыженький!..»
Митрофанову мы не нашли ни в коттедже в Миллионеровке, ни в одной из ее городских квартир, ни на двух ее дачах. Мы проверили даже ту пятикомнатную квартиру в парке имени Короленко, в которой была убита балерина. Но и там никого не оказалось.
Выжав из Рыжего все, что можно, и записав его рассказ на два диктофона, мы надежно приковали его наручниками к трубе парового отопления и уехали. Одну из диктофонных пленок я оставила на видном месте, прямо на кровати, на которой произошло убийство.
Меня эта история больше не интересовала с точки зрения собственной безопасности, Митрофанова скрылась, но Рыжий дал исчерпывающие показания, полностью снимающие с меня вину. Оставалось теперь изучить возможность появления всей этой истории с убийством на страницах нашего «Свидетеля».
Но это зависело от того, насколько удачной была деятельность Сергея Ивановича Кряжимского за эти дни, пока я распутывалась с убийствами балерины и пожарника из двух самых популярных в Тарасове театров.
Из первого попавшегося автомата я позвонила генералу Свиридову и, слегка поиздевавшись над ним (не могла удержаться от соблазна), сообщила, что в известной ему квартире дома в парке сидит исполнитель убийства балерины Ельницкой, а его личное признание своей вины находится в спальне на кровати.
Сама я буду с этого времени в редакции своей газеты, заявила я ему напоследок, но не советую ему торопиться и присылать за мной опергруппу, сначала пусть прослушает пленку. Если же после этого я все же ему потребуюсь для дачи свидетельских (я подчеркнула голосом – свидетельских) показаний, мой номер телефона он знает, а может и повестку прислать в обычном порядке.