— Вы не сдали меня в Меткалфе, потому что я нравлюсь вам, Гай. Хотите не хотите, а нравлюсь.
— Ничуть.
— Но вы же не собираетесь сдавать меня, правильно?
— Нет, — произнес Гай сквозь зубы. Спокойствие Бруно изумляло его. Бруно совершенно не боялся его. — Выпить мне больше не заказывайте, я ухожу.
— Подождите минуту.
Бруно достал деньги и заплатил официанту. Гай в нерешительности остался на месте.
— Симпатичный костюм, — сказал Бруно, кивнув на костюм Гая.
Это он про его новый фланелевый костюм, серый в полоску. Куплен на деньги от «Пальмиры», подумал Гай, как и новые ботинки, и новый портфель из кожи аллигатора, лежавший рядом с ним на стуле.
— Куда вам идти?
— В центр. — Гай должен был встретиться в 7 часов в отеле «Пятая авеню» с перспективным клиентом. Гай посмотрел на Бруно пристальным задумчивым взглядом, чувствуя, что тот наверняка думает, будто он идет на встречу с Энн. — Что за игру вы разыгрываете, Бруно?
— Вы знаете, — спокойно ответил Бруно. — То, о чем мы говорили в поезде. Обмен жертвами. Вы убьете моего отца.
Гай презрительно скривил рот. Он знал наперед, что скажет Бруно, и ожидал этой фразы после смерти Мириам. Он пристально смотрел в немигающие и задумчивые глаза Бруно, светящиеся нездоровым блеском. Однажды в детстве он с бесстыдным любопытством рассматривал в трамвае одного идиота с монголоидным лицом. С любопытством и страхом.
— Я говорил вам, что могу устроить любые тонкости. — Бруно довольно, и в то же время как бы извиняясь и оправдываясь, улыбнулся уголком рта. Это будет очень просто.
Гай вдруг подумал, что Бруно ненавидит его. Он и его убил бы.
— Вы знаете, что я сделаю, если вы не согласитесь. — Бруно щелкнул пальцами, но рука, лежавшая на столе, была совершенно расслабленной. — Я просто напущу на вас полицию.
«Не обращай на него внимания, — думал Гай, — не обращай на него внимания».
— Вам меня не запугать. Это будет самым простым способом доказать вашу ненормальность.
— Я не более вас ненормален!
Закончил встречу Бруно. Он сказал, что в 7 часов встречается с матерью.
Следующую встречу, куда более краткую, Гай, как он чувствовал, тоже проиграл, хотя поначалу думал, что выиграл. Бруно пытался перехватить его в пятницу при выходе с работы, когда Гай собирался на Лонг-Айленд, но Гай прошел мимо него и сел в такси. Однако ему стало стыдно от ощущения того, что он сбежал, что нарушен определенный уровень приличия в отношениях между ними. Надо было хоть что-то сказать Бруно. Надо было хоть на короткое время остановиться.
Двадцать первая глава
В последующий дни редко выпадал вечер, чтобы Бруно не стоял на тротуаре на другой стороне улицы напротив офиса, а если не там, но напротив его дома, словно Бруно знал вечера, когда Гай пойдет сразу домой. Не было ни слова, никаких знаков — одна только высокая фигура с руками в карманах длинного и довольно узкого пальто военного покроя. Бруно лишь провожал Гая глазами, пока тот не скроется из виду — Гай знал это, хотя ни разу не оглядывался. Так прошло две недели. После этого пришло первое письмо.
Там лежали два листка бумаги. Первый представлял собой план дома Бруно и участка, а также подъездных дорог и маршрут движения, по которому Гай должен был следовать. Всё было выполнено аккуратными чернильными линиями и пунктиром. На втором листке убористым шрифтом приводились пояснения к плану убийства отца Бруно. Гай разорвал оба листка, но пожалел: их надо бы сохранить в качестве доказательств вины Бруно. И Гай подобрал обрывки.
Но в этом не было необходимости. Гай стал получать такое же письмо раз в два-три дня. Все они были отправлены из Грейт-Нека, словно Бруно жил сейчас там. Гай не видел Бруно с тех пор, как пошли эти письма, текст которых был написан, видно, на пишущей машинке отца и требовал двух-трех часов работы. Некоторые письма были напечатаны пьяной рукой. Об этом свидетельствовали ошибки и эмоциональные всплески в последнем абзаце. Если Бруно бывал трезв, то последний абзац звучал мило и в нем содержались уверения относительно простоты убийства. Если он бывал пьян, то последний абзац представлял собой взрыв братской любви или угроз преследовать Гая всю жизнь, разрушить его любовную идиллию, а также содержал напоминание насчет того, что последнее слово — за Бруно. Из любого письма можно было почерпнуть всю необходимую информацию, как будто Бруно предвидел, что некоторые письма могут быть разорваны без прочтения. Но несмотря на решимость рвать следующие письма, Гай вскрывал их. Ему любопытно было посмотреть, в какой вариации написан последний абзац. Из трех планов Бруно чаще всего приходил тот, который с огнестрельным оружием, проникновением через черный ход, но в каждом письме Бруно приглашал Гая сделать свой выбор.
Письма действовали на Гая по-разному. После шока от первого несколько других вряд ли его вообще беспокоили. Когда в почтовом ящике оказались десятое, двенадцатое, пятнадцатое, Гай почувствовал, что они являются вызовом его совести, молотом бьют по нервам, только не мог объяснить механизма воздействия. В своей комнате ему нужно было как минимум четверть часа, чтобы закрыть, залечить душевные раны. Он сказал себе, что его беспокойство не имеет основания — если он, однако, не думал, что Бруно озлится на него и попытается убить. Вообще-то он почти не думал об угрозе убийства. Бруно никогда не угрожал ему убийством. Однако все эти доводы не снимали беспокойства и напряженности.
В двадцать первом письме впервые была упомянута Энн. «Вы не захотели бы, чтобы Энн узнала о вашей роли в убийстве Мириам, не правда ли? Какая женщина захочет выходить за убийцу? Во всяком случае не Энн. Времени становится всё меньше. Установленный мной предел — первая половина марта. До этого срока всё удастся легко».
Потом пришел пистолет. Он получил его от хозяйки дома — большая упаковка в коричневой бумаге. Гай усмехнулся, когда из посылки выпал черный пистолет. Это был большой «люгер», сверкающий новизной, исключая щербинку на рукоятке, испещренной полосами крест-накрест.
Гаю отчего-то пришло в голову достать свой маленький револьвер, задвинутый в верхнем ящике письменного стола, и взвесить на руке эту красивую вещь с перламутровой рукояткой над кроватью, на которой лежал «люгер». Он улыбнулся своим действиям, затем взял свой техасский револьвер и поднес поближе к глазам. Он не раз видел его на забитой вещами витрине ломбарда на Главной улице в Меткалфе, когда ему было пятнадцать, и он купил его на деньги, заработанные на сортировке бумаг на почте, и купил не потому, что это было оружие, а из-за его красоты. Его компактность, короткий ствол произвели на него впечатление, а чем больше он изучал его механику, тем больше радовался своему приобретению. Пятнадцать лет он кочевал по ящикам письменных столов. Гай извлек находившиеся там три патрона, затем провернул шестизарядный барабан, нажав шесть раз на спусковой крючок и порадовавшись низкому звуку щелчков его прекрасного механизма. Затем он вставил патроны обратно в барабан, вложил револьвер в лавандового цвета фланелевый чехол и вернул револьвер на его место в ящике.
Как же ему избавиться от «люгера»? С набережной в реку? В какой-нибудь мусорный ящик? Вместе с домашним мусором? Все варианты казались ему либо подозрительными, либо мелодраматическими. Он решил положить его под белье и носки в нижний выдвижной ящик шкафа, до тех пор пока ему в голову не придет подходящее решение. Он вдруг впервые подумал про Сэмюэла Бруно как личность. Появление «люгера» поставило в голове Гая этого человека и его потенциальную гибель в прямое соприкосновение. Здесь, в комнате Гая, имелся полный портрет этого человека и картина его жизни, составленные Бруно, а также план его убийства — очередное письмо снова ждало Гая в его почтовом ящике и теперь лежало на кровати нераспечатанным и пистолет, которым он, по замыслу Бруно, должен был убить этого человека. Гай достал одно из недавних писем Бруно, лежавших в нижнем выдвижном ящике.[9]
«Сэмюэл Бруно (Бруно редко называл его отцом) — это самый яркий пример того наихудшего, что рождает Америка. Он происходит из венгерских крестьян низшего класса, чуть выше животных. Этому скряге удалось заполучить жену из хорошей семьи. Всё это время мать, имевшая определенные принципы святости брака, покорно сносила его неверность. Теперь, в пожилом возрасте, он, пока не поздно, начинает играть роль добродетельного мужа. Но слишком поздно. Я хотел бы убить его сам, но я объяснял Вам, что это невозможно из-за Джерарда, его личного детектива. Если Вам пришлось бы хоть раз иметь с ним дело, он стал бы и Вашим личным врагом. Это тип человека, который считает все Ваши идеи о красивом и достойном жилище для каждого идиотскими. Ему начхать какая у него фабрика лишь бы крыша не протекала и не портила оборудование. Вам возможно будет интресно узнать что в данный момент его рабочие бастуют. Почитайте Нью-Йорк Таймс четверг стр 31 в самом низу слева. Они бастуют чтбы получать зарплату кторой хватало бы на жизнь. Сэмюэл Бруно не останавливается перед тем что грабит и свого сына…»
Кто поверил бы, если бы Гай рассказал всю эту историю с письмами, картой, пистолетом? Это похоже на реквизит для спектакля, набор предметов для придания правдоподобности истории, которая и не была реальной, и никогда не сможет быть реальной. Гай сжег письмо. Он сжег все письма, которые у него были, потом стал готовиться к поездке на Лонг-Айленд.
Они намеревались в этот день покататься на машине, погулять в лесу, а на завтра поехать в Элтон. Дом будет закончен к концу марта, и у них будет два месяца до свадьбы на его меблировку. Гай с улыбкой смотрел из окна вагона. Энн никогда не говорила, что хотела бы в июне сыграть свадьбу, просто всё шло к этому. Она вообще не говорила, что хочет официального бракосочетания, а только: «Надо так, чтобы не впопыхах». Потом, когда он сказал, что хотел бы официальной церемонии бракосочетания, если она не возражает, она издала долгое «О-о-о!» и расцеловала его, схватив в охапку. Нет, ему не нужно еще одной трехминутной церемонии со свидетелем с улицы… Он начал рисовать на обратной стороне какого-то конверта двадцатиэтажное административное здание, заказ на которое у него были прекрасные перспективы получить, как он выяснил на прошлой неделе. Сообщение об этом он берег в качестве сюрприза для Энн. Будущее для него неожиданно превращалось в настоящее. У него было всё, что он хотел.
Сбегая по ступенькам с платформы, он сразу заметил леопардовую шубку Энн в маленькой толпе у входа на станцию. Он всегда будет помнить те времена, когда она ждала его там, как начинала танцевать на месте, завидев его, как она улыбалась и немного отворачивалась, показывая, что не намерена ждать лишние полминуты.
— Энн! — Он обнял ее и поцеловал в щеку.
— Ты почему без шляпы?
Он улыбнулся, словно услышал то, что и ожидал услышать от нее.
— А ты?
— Я в машине. А сейчас снег идет. — Она взяла его за руку, и они побежали по ясеневой аллейке к автомобилю. — А у меня для тебя сюрприз!
— И у меня! А у тебя какой?
— Я продала вчера пять своих работ.
Гай покачал головой.
— Мне до тебя далеко. У меня — только одно здание под офисы. И то может быть.
Она улыбнулась, подняв брови.
— Может быть? Не может быть, а да!
— Да, да, да! — крикнул Гай и снова поцеловал ее.
В этот вечер, стоя на деревянном мостике через речушку за домом Энн, Гай приготовился сказать Энн: «Знаешь, что мне прислал сегодня Бруно? Пистолет». Но не сказал, однако он с ужасной реальностью почувствовал, какое влияние оказывает Бруно на их жизнь. Он хотел не иметь никаких секретов от Энн, а тут такой огромный, что превосходит все другие вместе взятые, о которых он поведал ей. Имя Бруно, досаждавшего ему, для Энн ничего не значило.
— Что такое, Гай?
Гай понимал, что она что-то чувствует. Она всегда чувствовала.
— Ничего.
Она повернулась и пошла к дому, Гай последовал за ней. Опустилась ночь, заснеженные деревья были неразличимы на фоне неба. И Гай снова почувствовал затаенную враждебность в темных деревьях с восточной стороны дома Энн. Из окна кухни лился теплый желтый свет. Гай повернулся в сторону деревьев, чтобы дать глазам снова привыкнуть к темноте. Присмотревшись, он испытал одновременно и неприятное чувство, и чувство облегчения, как бывает, после того как надавишь на больной зуб.
— Я сделаю кружок возле дома, — сказал Гай.
Энн вошла в дом, а он пошел в обратную сторону. Ему хотелось понять, будет ли испытанное им ощущение сильнее или слабее в отсутствие Энн. Он полагался скорее на свои ощущения, чем на зрение. Там, где деревья начинались и тьма сгущалась, это ощущение, хотя и слабое и неустойчивое, не отступало от него. Но ничего там, конечно, не оказалось. Да и что могла создать комбинация теней, звуков и его мыслей?
Он опустил руки в карманы и решительно направился к деревьям.
Глухой треск ветки насторожил его и заставил обратить взгляд в одну точку, потом он побежал в ту сторону. В кустах раздался шум, и Гай увидел во мраке темный силуэт. Гай бросился и схватил убегавшего и по хриплому дыханию сразу узнал Бруно. Бруно извивался, словно крупная сильная рыба, один раз с отчаянья ударил Гая в подбородок. Схватившись друг за друга, оба упали и старались высвободить руки, старались так, словно сражались на смерть. Бруно пытался найти горло Гая, но тот прочно держал его на вытянутых руках. Бруно тяжело дышал, с шипением втягивая и выдыхая воздух. Гай ударил его, потом еще раз с правой, и почувствовал, что чуть не сломал себе пальцы. Теперь ему их не сжать.
— Гай! — возмущенно закричал Бруно.
Гай схватил его за ворот. Внезапно оба остановились.
— Ты знал, что это я! — в бешенстве сказал Бруно. — Грязный ублюдок!
— Что ты тут делаешь? — спросил Гай, поднимая Бруно на ноги.
Окровавленные губы раскрылись, словно Бруно хотел закричать.
— Пусти меня!
Гай толкнул его и отпустил. Тот упал, как мешок, и стал с трудом подниматься.
— О'кей, убей меня, если хочешь! Можешь сказать, что это была самооборона! — с подвыванием говорил Бруно.
Гай глянул в сторону дома. Они немало времени боролись тут.
— Я не хочу тебя убивать. Но убью в следующий раз, если увижу тебя здесь.
Бруно победно рассмеялся. Гай стал на него угрожающе надвигаться. Он не хотел снова касаться Бруно. А ведь несколько мгновений назад он боролся с ним с мыслью «Убить! Убить!» Гай знал, что ничем не может остановит улыбку Бруно, хоть убей его.
— Пошел вон, — произнес Гай.
— Ты готов сделать эту работу через две недели?
— Я готов передать тебя в полицию.
— И себя готов? — Бруно пронзительно засмеялся с глумливым выражением лица. — И готов рассказать об этом Энн, да? Готов провести следующие двадцать лет в тюрьме? Тогда и я готов!
Он скромно сложил ладони. В его глазах появился красноватый блеск. Его покачивающаяся фигура походила на злого духа, который мог бы появиться из-под согнувшихся под тяжестью снега деревьев.
— Поищи еще кого-нибудь для своей грязной работы, — пробормотал Гай.
— Нет, вы посмотрите, кто это говорит! Я хочу, чтобы это был ты, и ты уже мой! О'кей! — Снова смех. — Тогда я начинаю. Я расскажу твоей подруге всё. Я напишу ей сегодня же.
И он пошел прочь, пошел тяжелой походкой, пошатываясь, будто нечто расплывчатое и бесформенное. Потом обернулся и прокричал:
— Если ничего не услышу от тебя через день-другой.
Гай сказал Энн, что схватился с бродягой. У него в результате потасовки покраснел глаз, но он уже не видел другой возможности остаться в доме и не ехать завтра в Элтон, кроме как изобразив травму. Он сказал, что получил удар в живот и поэтому не совсем хорошо себя чувствует. Мистер и миссис Фолкнеры встревожились, вызвали полицию и настояли перед полицейским, который приехал осмотреть территорию, чтобы у них на несколько ночей выставили полицейский пост. Но Гаю полицейского было недостаточно. Если Бруно снова заявится, то ему самому хотелось бы быть здесь. Энн предложила, чтобы он остался до понедельника — так за ним будет кому присмотреть, если он будет плохо чувствовать себя.
Никогда он не испытывал такого стыда, как во время двух дней, проведенных в доме Фолкнеров — стыда оттого, что ему нужно было остаться, что в понедельник утром он ходил в комнату Энн и смотрел на ее письменном столе, не принесла ли прислуга письмо от Бруно. Но нет, письма не было. Энн уезжала по утрам в свою нью-йоркскую мастерскую еще до того, как приносили почту. Гай взглянул на четыре или пять писем, лежавших на столе, и затем, как вор, украдкой, чтобы не заметила прислуга, ретировался. Он напомнил себе, что часто заходил в ее комнату в ее отсутствие. Когда в доме было много гостей, он иногда прятался на время в комнате Энн. И Энн нравилось, если она заставала его там. Входя в комнату, он на пороге прислонился головой к косяку двери и обратил внимание на беспорядок в комнате неубранную кровать, большие книги по искусству, не помещавшиеся на полках, ее последние наброски, прикрепленные кнопками к стене, стакан с голубоватой жидкостью, которую она забыла вылить, желто-коричневый шелковый шарф на спинке стула, который она, очевидно, передумала надевать. Запах гардении от ее духов, которые она в последний момент нанесла на шею, еще слабо присутствовал в комнате. Ему так хотелось, чтобы их жизни соединились.
Гай оставался в доме до утра вторника, когда письма от Бруно опять не было, и затем поехал в Манхеттен. Накопилась масса работы, хватало проблем. Вопрос о контракте с компанией «Шо риэлти» на строительство административного здания пока что находился в подвешенном состоянии. Он чувствовал, что его жизнь дезорганизована, лишена ориентиров и более хаотична, чем в то время, когда он узнал об убийстве Мириам. За всю неделю пришло лишь одно письмо от Бруно, оно пришло в понедельник. В своем коротком письме Бруно сообщал, что его мать, слава Богу, выздоровела и теперь он может выходить из дома. Его мать в течение трех недель болела опасной формой воспаления легких, писал он, и он вынужден был сидеть с ней.