Сорок третья глава
Окружной прокурор Фил Хауленд, безукоризненно одетый, сухопарый, настолько же четкий в очертаниях, насколько Джерард был расплывчив, снисходительно улыбался за облачком сигаретного дыма.
— Почему бы тебе не оставить парня в покое? Была поначалу такая точка зрения, согласен. Мы прочесали все его связи — и ничего, Джерард. Ты не сможешь арестовать человека его положения.
Джерард переложил ногу на ногу и позволил себе почтительную улыбку. Наступил его час. Его удовлетворение усиливалось тем фактом, что ему уже приходилось так же сидеть здесь и улыбаться по другим, менее значительным поводам.
Хауленд кончиками пальцев отодвинул напечатанный на машинке лист бумаги на край стола.
— Здесь двенадцать новых имен, если тебе интересно. Друзья покойного мистера Сэмюэла, получено от страховых компаний. — Хауленд произнес это спокойным, усталым голосом, и Джерард знал, что тот подчеркнуто изображает сейчас смертельную тоску, потому что у него, как окружного прокурора, в распоряжении сотни человек, и он имеет возможность раскинуть сети куда более тонкие и широкие.
— Можешь разорвать это, — сказал Джерард.
Хауленд спрятал за улыбкой свое удивление, но не смог скрыть внезапное любопытство, загоревшееся в его темных и больших глазах.
— Полагаю, у тебя уже есть человек. Чарльз Бруно, конечно.
— Конечно, — довольно усмехнулся Джерард. — Только он у меня по другому убийству.
— И только по одному? Ты же всё время говорил, что этот человек тянет на четыре-пять.
— Я так никогда не говорил, — спокойно возразил Джерард, разглаживая на коленях листки бумаги, сложенные, как письма, вчетверо.
— Так по какому?
— А-а, любопытно? Не знаешь?
Джерард улыбнулся, держа сигару в зубах, потом подвинул поближе пустое кресло и стал раскладывать на нем свои бумаги. Он никогда не пользовался столом Хауленда, сколько бы бумаг ни имел при себе, и Хауленд знал, что его лучше не отвлекать предложением разложить их на столе. Хауленд недолюбливал Джерарда, как лично, так и профессионально, и Джерард знал это. Хауленд пенял ему то, что тот не любил работать с полицией. Полиция ничем не способствовала ему, но, несмотря на все препятствия, Джерард в последние лет десять раскрыл впечатляющее количество дел, утерев нос полиции.
Хауленд встал и подошел к Джерарду на своих длинных и тонких ногах, затем отошел от него и прислонился к столу.
— А это проливает какой-нибудь свет на дело?
— У полиции трудности потому, что у нее ум на одной дорожке,[12] заявил Джерард, — а в этом деле, как и многих других, требуются две дорожки. То есть его нельзя решить без двухдорожечного ума.
— Так кто и когда? — со вздохом спросил Хауленд.
— Ты когда-нибудь слышал про Гая Хейнза?
— А как же? Мы беседовали с ним на прошлой неделе.
— Его жена была задушена 11 июня прошлого года в Меткалфе, Техас, помнишь? Полиция убийство не раскрыла.
— Чарльз Бруно? — хмуро спросил Хауленд.
— Ты знаешь, что Чарльз Бруно и Гай Хейнз 1 июня ехали в одном поезде на юг? Это за десять дней до убийства жены Хейнза. Какой бы ты вывод сделал из этого?
— Ты хочешь сказать, что они знали друг друга до того?
— Нет, я хочу сказать, что они познакомились на этом поезде. Теперь сложи остальное, я дал тебе недостающее звено.
Окружной прокурор вяло улыбнулся.
— Ты хочешь сказать, что Чарльз Бруно убил жену Гая Хейнза?
— Именно это я хочу сказать. — Джерард оторвался глазами от своих бумаг. — Следующий вопрос — какие у меня доказательства? А вот какие. На любой вкус. — И он широким жестом указал на разложенные, словно карты пасьянса, бумаги. — Читай снизу вверх.
Пока Хауленд читал, Джерард налил чашку воды из бачка в углу и закурил новую сигару от выкуренной. Последнее показание — от таксиста, который вез Чарльза в Меткалфе, — пришло сегодня утром. Джерард даже не выпил на радостях по этому поводу. Но он обязательно выпьет, и не один стаканчик, в поезде, который повезет его в Айову.
Среди бумаг были подписанные показания, полученные от коридорных и посыльных отеля "Ла Фонда", от Эдварда Уилсона, который видел Чарльза, когда он в поезде на восток отъезжал из Санта-Фе в день убийства Мириам Хейнз, от таксиста из Меткалфа, который вез Чарльза в парк "Царство веселья" Меткалфа, от бармена в придорожном питейном заведении, где Чарльз хотел достать чего-нибудь крепкого, плюс телефонные счета за междугородные переговоры с Меткалфом.
— Но ты, несомненно, уже знаешь всё это, — заметил Джерард.
— Да, по большей части, — спокойно ответил Хауленд, продолжая читать.
— Ты знаешь, что он совершил в этот день поездку в Мекалф на сутки, да? — спросил Джерард, у которого сегодня сарказма было хоть отбавляй. Этого таксиста найти было трудно. До Сиэтла искали, но нашли, а когда нашли, то он всё припомнил. Чарльза Бруно трудно не запомнить.
— Значит, ты говоришь, Чарльз Бруно так помешан на убийствах, — с ноткой веселья в голосе заметил Хауленд, — что убивает жену человека, с которым он знакомится в поезде неделей раньше? Женщину, которую он никогда не видел? Или всё-таки видел?
Джерард довольно усмехнулся.
— Конечно, не видел. У моего Чарльза был план. — "Моего" — это само вырвалось, но Джерард и сам не обратил на это внимания. — Ты еще не видишь? План проще некуда. Но это только половина.
— Присядь Джерард, ты доведешь себя до сердечного приступа.
— Значит, не видишь. Это потому, что ты не знал и не знаешь Чарльза лично. Ты не знаешь, что большую часть своего времени он занимается планированием разного рода идеальных преступлений.
— Прекрасно. И что дальше говорит твоя теория?
— Что Гай Хейнз убил Сэмюэла Бруно.
— О-о! — застонал Хауленд.
Джерард широко улыбнулся — так, как улыбался Хауленд несколько лет назад, когда Джерард допустил ошибку в одном из дел.
— Но я еще не закончил работу по Гаю Хейнзу, — заявил Джерард с деланной невинностью, выпуская облако сигарного дыма. — Я хочу завершить это спокойно, вот и приехал сюда, чтобы вы мне помогли завершить его тихо и спокойно. Не знаю, что вы еще можете сделать, кроме как забрать Чарльза на основании всей этой информации против него.
Хауленд разгладил свои черные усы.
— Всё, что ты говоришь, подтверждает мое убеждение, что ты правильно сделал, уволившись пятнадцать лет назад.
— О, за эти пятнадцать лет я раскрыл много преступлений.
— Преступление такого человека, как Гай Хейнз?
— Такого, как Чарльз. Пойми, я не говорю, что Гай Хейнз совершил это по доброй воле. Он должен был сделать это за непрошенную услугу Чарльза, избавившего его от жены. Чарльз ненавидит женщин, — заметил Джерард как бы в скобках. — Вот таким был план Чарльза. Услуга за услугу. Никаких мотивов. О, я уже слышу его голос! Но даже Чарльз — человеческое существо. В его интересах было, чтобы Гай Хейнз после этого не трогал его. А Гай был очень напуган, чтобы на что-то пойти после этого. Да, — Джерард выразительно дернул головой, и щеки у него заходили, — Хейнза вынудили. И как это было ужасно — никто, возможно, никогда не узнает.
У Хауленда моментально слетела с лица улыбка, когда он увидел всю серьезность, с которой говорил Джерард. Вероятность того, что дело обстояло именно так, была не большой, но всё же была.
— Хм, — кашлянул он.
— Разве что он сам расскажет, — добавил Джерард.
— А что ты предлагаешь сделать, чтобы он рассказал?
— О, он может признаться. Это висит на нем тяжким грузом. А другой путь — поставить его перед фактами. Мои люди их собирают. Одна просьба, Хауленд, — И Джерард постучал пальцем по разложенным бумагам. — Когда ты и твоя армия баранов станет проверять все эти показания, не трогайте мать Гая Хейнза, я не хочу, чтобы он был предупрежден раньше времени.
— А, с мистеру Хейнзом будем играть в кошки-мышки. — Хауленд улыбнулся. Он повернулся, чтобы позвонить по другому делу, и Джерард ждал, недовольный тем, что ему приходится передавать свою информацию Хауленду и что ему придется узодить из дела Чарльза и Гая Хейнза. — Та-ак, — Хауленд сделал длинный выдох. — И, что же, по-твоему, я должен действовать против этого парня на основании всего вот этого? И надеяться, что он расколется и всё расскажет о своем замечательном плане, совместном плане с архитектором Гаем Хейнзом?
— Я не хочу, чтобы из него выбивали признание. Я люблю чистую работу. Мне нужно еще несколько дней, может недель, чтобы доработать по Хейнзу, а там я готов встретиться с ними обоими. Я передаю тебе это по Чарльзу, потому что отныне я лично вне этого дела, по крайней мере для них. Я еду в Айову на отдых, это действительно так, и я дам Чарльзу знать об этом. — И лицо Джерарда осветилось широкой улыбкой.
— Я не хочу, чтобы из него выбивали признание. Я люблю чистую работу. Мне нужно еще несколько дней, может недель, чтобы доработать по Хейнзу, а там я готов встретиться с ними обоими. Я передаю тебе это по Чарльзу, потому что отныне я лично вне этого дела, по крайней мере для них. Я еду в Айову на отдых, это действительно так, и я дам Чарльзу знать об этом. — И лицо Джерарда осветилось широкой улыбкой.
— От них будет трудно утаить наш интерес, — с сожалением произнес Хауленд, — особенно если учесть, что ты будешь продолжать собирать сведения по Гаю Хейнзу.
— Кстати, — Джерард взял в руки шляпу и покачал ею в сторону Хауленда, — Чарльза не расколешь на всем этом, а Гая Хейнза я могу расколоть даже с тем, что есть на данным момент.
— Ты имеешь в виду, мы можем расколоть Гая Хейнза?
Джерард посмотрел на Хауленда с нескрываемым презрением.
— Но ты же не заинтересован в том, чтобы расколоть его. Я верно говорю? Ты не считаешь его тем, кого мы ищем.
— Ладно, поезжай отдохни, Джерард.
Джерард неторопливо и аккуратно собрал свои бумаги и хотел было положить их в карман.
— Я думал, ты их оставишь.
— О, если ты думаешь, что они вам пригодятся… — Джерард галантно передал их Хауленду и пошел к двери.
— Ты не мог бы сказать мне, чем ты мог бы расколоть Гая Хейнза?
Джерард пренебрежительно хмыкнул.
— Человека мучит сознание вины, — ответил он и вышел.
Сорок четвертая глава
— Вы знаете, во всем мире нет места, — произнес Бруно, и глаза его увлажнились, отчего ему пришлось опустить их и смотреть под ноги, на длинную каменную плиту у камина, — где я хотел бы быть сегодня вечером больше, чем здесь, Энн. — При этом он с элегантной небрежностью оперся локтем на высокий камин.
— Очень приятно слышать это от вас, — с улыбкой ответила Энн, ставя на стол расплавленный сыр и канапе с анчоусами. — Попробуйте что-нибудь, пока горячее.
Бруно послушался, хотя знал, что вряд ли сумеет проглотить хотя бы кусочек. Стол, накрытый на двоих, с серой льняной скатертью и серыми тарелками, выглядел красиво. Джерард уехал отдыхать. Они с Гаем победили его, у того мозги перегрелись от напряжения, вот он и решил отдохнуть. Бруно подумал, что он мог бы попытаться поцеловать сейчас Энн, если бы она не принадлежала Гаю. Бруно выпрямился и поправил манжеты рубашки. Он был горд тем, что держится перед Энн таким джентльменом.
— Значит, Гай думает, что ему там понравится? — спросил Бруно. Гай сейчас находился в Канаде, работая на сооружении плотины в Альберте. — Я рад, что все эти дурацкие допросы закончились и ему не надо будет думать об этом на работе. Представляете себе мои чувства?! У меня настоящий прадник! — И он рассмеялся в подтверждение своего праздничного настроения.
Энн смотрела на этого неугомонного человека и задавалась вопросом, не ощущал ли на себе и Гай, несмотря на всю его ненависть к Бруно, этого его странного очарования, которое испытывала на себе Энн. Она, правда, пока не была уверена, действительно ли Чарльз Бруно организовал убийство своего отца, и провела с ним целый день, пытаясь прийти к каким-то выводам. От ответов на некоторые вопросы он увиливал, отделываясь шутками, на другие отвечал серьезно и вдумчиво. Мириам он ненавидел, словно знал ее. Энн даже удивило, что Гай так много рассказал Чарльзу про Мириам.
— Почему вы никому не говорили про то, что познакомились с Гаем в поезде? — поинтересовалась Энн.
— Я не придавал этому значения. Я сделал ошибку, поначалу отделываясь шутками по этому поводу: мол, в школе познакомились. А потом начались все эти допросы, и Джерард начал городить из этого целое дело. Я думаю, это потому, честно говоря, что всё выглядело действительно некрасиво. Мириам убита сразу после этого, вы знаете. Гай молодец, что никого не втянул в это дело — мало ли кого можно случайно встретить. — Он засмеялся, хлопнув в ладони, и опустился в кресло. — Это совсем не потому, что я такой подозрительный!
— Но это же не имело никакого отношения к расследованию убийства вашего отца.
— Конечно, нет. Но у Джерарда плохо с логикой. Ему надо было стать изобретателем!
Энн нахмурилась. Она не могла бы поверить, что Гай попал в эту историю с Чарльзом только потому, что правда могла бы выглядеть некрасиво, или даже потому, что Чарльз сказал ему в поезде насчет ненависти к отцу. Надо ей будет еще раз поспрашивать Гая. Ей еще о многом надо спросить Гая. Например, почему Чарльз так ненавидит Мириам, хотя ни разу не видел ее. Энн ушла на кухню.
Бруно прошел к окну со стаканом в руке и стал смотреть на самолет в черном небе, мелькавший попеременно красными и зелеными вспышками. У него возникло сравнение с человеком, делающим гимнастику и то касающимся пальцами плеч, то снова распрямляющим руки. Ему хотелось бы, чтобы Гай был на этом самолете и летел домой. Он взглянул на темно-красный циферблат своих новых часов и подумал, прежде чем обратить внимание, на какие из тонких золотых цифр показывают стрелки, что Гаю понравились бы такие часы из-за их современного дизайна. Через три часа будут ровно сутки, как он с Энн в этом доме. Накануне он без звонка приехал, а поскольку было поздно, Энн предложила ему переночевать в доме. Он спал в гостевой комнате — той самой, где провел ночь после того вечера, и Энн принесла ему перед сном горячего бульона. Энн была крайне обходительна с ним, и он чувствовал, что искренне любит ее… Он развернулся на каблуках и увидел, что Энн возвращается с кухни с тарелками в руках.
— Гай, вы знаете, очень любит вас, — произнесла Энн во время ужина.
Бруно посмотрел на нее, забыв, о чем они говорили.
— Нет ни-че-го, чего бы я не сделал для него! Я к нему ужасно привязан, как брат. Я думаю, это из-за того, что у него стали происходить разные вещи после нашего знакомства в поезде. — И хотя он пытался вновь сделаться улыбчивым, даже веселым, серьезность его чувств к Гаю взяла верх. Он погладил подставку с трубками Гая, стоявшуя рядом с ним на конце стола. Сердце у него колотилось. Фаршированный картофель был прекрасным, но он не рисковал положить в рот еще кусок. И притронуться к красному вину. Ему захотелось остаться еще на ночь. А не смог ли бы он этого сделать, почувствовав себя плохо? С другой стороны, новый дом Гая и Энн был гораздо ближе от него, чем думала Энн. В субботу он устраивает большую вечеринку. Вы уверены, что Гай приедет на выходные? — спросил он.
— Так он сказал. — Энн с задумчивым видом ела зеленый салат. — Только я не знаю, захочется ли ему идти на вечеринку. Когда он работает, то любит отдохнуть под парусом, и только.
— Я бы с удовольствием прошелся под парусом. Если бы вам не помешала моя компания.
— Пожалуйста.
Потом Энн вспомнила, что Чарльз уже один раз выходил в море на "Индии", напросившись у Гая, тогда еще яхта получила вмятину в планшире, и внезапно почувствовала себя озадаченной, как будто что-то мешало ей вспомнить об этом раньше. И она стала думать о том, что Чарльз может сделать что угодно, любые страшные вещи и при этом одурачить кого угодно своим подкупающим простодушием, застенчивой улыбкой. Кроме Джерарда. Да, он мог устроить убийство отца. Джерард не стал бы копать в этом направление, если бы это было невозможно. Она, быть может, сидит сейчас напротив убийцы. На нее накатил легкий приступ страха, и она излишне резко поднялась из-за стола, словно намереваясь бежать, даже тарелки загремели. А тут ей еще вспомнилась его безжалостная улыбочка, когда он говорил о своей ненависти к Мириам. Он мог с удовольствием убить ее. И хрупкое подозрение, что это он мог убить ее, промелькнуло у нее в голове, словно легкий листок, сорванный ветром.
— Значит, после встречи с Гаем вы поехали в Санта-Фе? — чуть ли не заикаясь, спросила она с кухни.
— Угу, — ответил Бруно, глубоко сидя в большом зеленом кресле.
Энн уронила сервировочную ложку, она с грохотом ударилась о плитки пола. Странная вещь: кто бы о чем ни спрашивал Чарльза, что бы ни говорил ему, он всё воспринимал так, словно это не имеет никакого отношения к нему. Его ничем нельзя было потрясти. Казалось бы, это должно было облегчить разговор с ним, но ее это его качество приводило в замешательство и сбивало с мысли.
— Вы когда-нибудь бывали в Меткалфе? — услышала она собственный голос, облетающий стену, отгораживавшую кухню от гостиной.
— Нет, — ответил Бруно. — Нет, но всегда хотел. А вы бывали?
Бруно потягивал кофе из чашечки, которую он ставил на полку камина. Энн сидела на софе, откинув голову на спинку, и ее горло, обрамленное кружевным воротником, было ее самой светлой частью. "Энн для меня, как свет", — вспомнил Бруно однажды сказанные слова Гая. Если бы он мог задушить и Энн, то они с Гаем могли бы быть действительно вместе. Бруно нахмурился на свои мысли, потом рассмеялся и в стал.