Почти всю левую (если смотреть от лестницы) стену занимали листы бумаги — большие и маленькие, исписанные, изрисованные, в клетку и в линейку, посаженные на скотч или — о ужас! — на клей. Организаторы, справедливо опасаясь, что от нехватки бумаги и избытка чувств народ вскоре начнет писать прямо на свежепокрашенных стенах, сделали благое дело — повесили огромный лист ватмана.
— Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось, — прокомментировала вчера Лави, осматривая нововведение.
Сегодня же ватман оказался исписан уже почти на треть — а ведь всего ничего провисел! Медленно прогуливаясь по коридору, Аэниэ читала тексты и разглядывала изредка попадавшиеся рисунки. Кто-то рекламировал свой сайт, кто-то объявлял о продаже оружия, кому-то срочно требовалась на игрушку "команда нолдоров". Девочка фыркнула: наберет товарищ таких «нолдоров», что и сам не обрадуется… Вперемешку с объявлениями попадались стихи, рисунки, признания в любви (без подписи), дурашливые рожицы, непременное "Здесь был…" (вписать нужное имя) и "Такой-то — козел"…
Здесь же висел и ее собственный стих. Вчера, выпросив у Гэля листок из блокнота и спрятавшись в уголке стойбища, прикрываясь ладошкой, Аэниэ набросала портрет огромноглазого эльфа в таэльском берете, а ниже каллиграфическим почерком вывела свои стихи. Разумеется, с посвящением Лави.
Начав писать стихи в прошлом году, Аэниэ так и продолжала — чувств было много, чувства бродили внутри и стремились наружу, и девочка изливала их, как умела, и непременно показывала их эльфке. Та хвалила чистоту и глубину эмоций, советовала продолжать писать, но никому не показывать, со вздохом произнося: "Не поймут". Но сейчас Аэниэ все же решилась вывесить стишок на всеобщее обозрение. Пусть без подписи — Лави все равно догадается, кто автор, а другим знать необязательно. Другие будут читать и восхищаться, а Аэниэ, счастливая, но неузнанная, будет стоять рядом и улыбаться про себя. Может быть, даже и откроется кому-нибудь… Пусть удивляются: такая молоденькая, а такой талант!
Правда, с утра Лави думала только о завтраке и об очередном семинаре, и даже не взглянула на "стену откровений", но наверняка в течение дня у нее найдется время! А если не найдется… "Я подожду… Я терпеливая…" — думала Аэниэ, изучая надписи, появившиеся на ватмане со вчерашнего дня, и вдруг заметила, что в коридор неторопливо вошли две девушки и сразу же направились к расписанной стене. В окна пролета светило солнце, било прямо в глаза, и девочка напрасно щурилась, силясь лучше рассмотреть новых ценителей настенного творчества — пока видно было только то, что одеты они в цивильное (джинсы и свитера с воротниками "под горлышко") и ничем особенным не выделяются. "Ничего… Скоро подойдут ближе…" — Аэниэ осторожно сманеврировала поближе к своему листку: на тот случай, если девушки до него доберутся и что-нибудь скажут.
А они медленно шли вдоль стены, внимательно прочитывая надписи и изредка негромко переговариваясь. Одна из них, по-видимому, более нетерпеливая, шла на шаг впереди и иногда указывала другой на что-то, привлекшее ее особое внимание, и они изучали это «что-то» вместе. Остановились. Вторая девушка покачала головой, первая хихикнула. Двинулись дальше. Разрываясь от нетерпения, Аэниэ тем не менее заставила себя стоять спокойно, нагнулась и притворилась, будто разбирает чью-то длинную записку мелким почерком — в самом низу ватмана.
Незнакомки подошли совсем близко, и Аэниэ наконец-то смогла рассмотреть их получше. Та, что шла первой, встряхнула прямыми смоляно-черными волосами, повернулась боком, показав профиль хищной птицы, и уткнулась в очередной текст.
Тем временем подошла и вторая девушка — просто темная шатенка, хотя когда она нагнулась прочитать что-то внизу листа, Аэниэ заметила, что у корней ее волосы — светлые. "Красится… Хотя беленькой ей было бы лучше. И чего ради? Чтобы больше на эту походить, что ли? Но ведь все равно непохожи…"
Вторую девушку действительно никак нельзя было спутать с первой; она даже двигалась иначе — мягче и плавнее. Аэниэ старалась рассматривать крашеную незнакомку украдкой, но та, видимо, что-то почувствовала и подняла голову. Девочка не успела отвернуться, и глаза их встретились. Секунду Аэниэ растеряно таращилась, потом опомнилась и поспешно отвернулась, скрывая мгновенно залившееся краской лицо. Радужка прозрачно-серых глаз незнакомки была обведена широким черным ободком, отчего взгляд казался безумным, как на фотографиях гиен, встречавшихся девочке в альбомах, а в сочетании с полуопущенными тяжелыми веками — еще и презрительным. Девочка передернула плечами — по хребту прополз холодок.
Тем временем первая девушка добралась до листка Аэниэ, начала читать, но тут же оторвалась и с тихим возгласом дернула подругу за рукав.
— Что?..
— Сюда смотри…
Дальше они продолжили читать вместе, но больше никаких эмоций не выражали и вообще ничего не говорили. Дочитали. Помолчали, переглянулись. Кто-то из них протянул:
— Мдааа…
— Ну так… — отозвалась другая. — Годится? Пишем?
— Еще бы.
Шорох и шелест. Аэниэ рискнула украдкой глянуть в их сторону и чуть не ойкнула от удивления: они переписывали ее стих! С трудом удерживаясь, чтобы не запрыгать и не крикнуть: "Это я! Это мое!", девочка отвернулась и нарочито неторопливо пошла к стойбищу. Внутри у нее все пело: "Им понравилось! На память переписывают! Я могу, я умею, по-лу-ча-ет-ся!" На радостях Аэниэ даже простила крашеной девушке ее неприятный взгляд — в конце концов, глаза себе не выбирают, да и вообще внешность, она ж не виновата… Да и не может она быть сволочью — ей же стихи понравились!
— Мяаааууу!!! — едва войдя в стойбище и прикрыв за собой дверь, девочка все-таки не удержалась. — Мяаааа!!! — и тут же одновременно и порадовалась, что в комнате пусто, а значит, можно орать, сколько угодно, и огорчилась — ведь даже похвастаться некому.
Заслушавшись очередного "оконного менестреля" (так Аэниэ обозвала для себя тех, кто играл вообще-то неплохо, но не участвовал в концертах), девочка едва не опоздала к началу литературного семинара. Когда она добежала до дверей с косо прилепленной бумажкой с надписью "лЕтИратурный сИмЕнар" (все ошибки аккуратно зачеркнуты красным, а над ними выведены правильные буквы), тихонько постучалась и заглянула в аудиторию, все участники уже рассаживались по местам. Проскользнув внутрь, Аэниэ углядела местечко возле окна (вдобавок впереди сидел какой-то шкафообразный парень, и за его спиной можно было замечательно прятаться), быстро плюхнулась на расшатанный стул, достала блокнот и карандаш (которые ей все-таки удалось извлечь из недр рюкзака) и приготовилась слушать.
За столом ведущих сидели две девушки. Те самые девушки, что утром переписывали стишок Аэниэ. Девочка невольно вжалась в спинку стула и постаралась стать как можно незаметнее: разумеется, они не знали, что стих — ее, но они видели ее утром и могли узнать. А ей почему-то не хотелось быть узнанной.
Тем временем девушки переглянулись и поднялись. Первая — та самая черноволосая, с матово-смуглым лицом и чуть раскосыми темными глазами — улыбнулась и начала:
— Здравствуйте все. Мы рады приветствовать вас на литературном семинаре. Для тех, кто нас еще не знает: мы — ведущие семинара, а также критики, в просторечии — кадавры.
В аудитории плеснули смешки.
— Позвольте представить вам мою подругу, — и смуглянка указала на соседку, — Безумная сабля Кунда Вонг, Блистающая.
Та коротко поклонилась, улыбнулась:
— Безумным многое позволено, так что не обессудьте… — и, в свою очередь, указала на первую, — А это — Фариза, Человек.
— Как видите, — продолжила Фариза, — мы равны. Не оружие и не Придаток… — переждала краткий приступ веселья и шушуканья, — а именно Блистающая и именно Человек.
— Сегодня — первый день семинара, — вступила Кунда так гладко, словно это она говорила все время, — и для начала, чтобы вы имели хоть какое-то представление о том, для чего мы здесь собрались…
— …Мы прочитаем вам одно стихотворение. Где мы его нашли, мы не скажем…
— …Разве только то, что он висел на всеобщем обозрении и без подписи…
— …А значит, мы никого не обидим, прочитав его здесь.
Фариза и Кунда ухитрялись говорить по очереди, не перебивая друг друга и не оставляя повисать неловких пауз — казалось, будто говорит один человек. Только на два голоса.
— Итак, стихотворение. — Кунда сделала приглашающий жест в сторону Фаризы, та взяла со стола бумажку, поднесла к самым глазам, близоруко сощурилась и начала читать.
С первых же слов Аэниэ заерзала на месте и попыталась одновременно и спрятать горящее лицо за спиной впередисидящего парня, и не упустить из виду Фаризу. Критик и кадавр читала ее, Аэниэ, стихотворение!
С первых же слов Аэниэ заерзала на месте и попыталась одновременно и спрятать горящее лицо за спиной впередисидящего парня, и не упустить из виду Фаризу. Критик и кадавр читала ее, Аэниэ, стихотворение!
Откуда-то слева послышался сдавленный смешок. Впереди какая-то девушка в бисерном хайратнике наклонилась к уху соседа и что-то прошептала — девочка увидела, как его плечи вздрогнули от смеха. Сзади перешептывались. Аэниэ не отрывала глаз от Фаризы.
Та закончила и положила листок обратно на стол:
— Вы это слышали… — и Кунда продолжила:
— …А вот теперь пожалуйста, запомните — вот так писать не надо!
Не веря своим ушам, Аэниэ уставилась на критиков, но почему-то видела их расплывчато и смутно, и только когда мокрое капнуло ей на руку, она поняла, что плачет, и поспешила уткнуться носом в блокнот. Словно издалека до нее долетали обрывки фраз:
— …чтобы не быть голословными, разберем подробнее…
— …не рифмуется…
— …сбой ритма…
— …заезженный штамп…
— …вылезает из размера на две стопы…
— …на одних эмоциях далеко не уедешь…
Украдкой вытирая слезы, Аэниэ слушала и не могла дождаться, когда же закончится этот разбор по косточкам. Наконец Фариза остановилась, обвела взглядом аудиторию и проговорила — негромко, но слышали все:
— Над этим стихотворением был набросок — портрет эльфа. Я не очень разбираюсь в таких вещах, но могу сказать, что для автора этого стиха будет намного лучше, если он продолжит совершенствоваться в живописи…
— …И станет отличным художником…
— …А не очередным бездарным графоманом.
Аэниэ согнулась пополам и, вцепившись зубами в рукав, очень, очень старалась не зареветь в голос.
* * *— Ура, открыто! Залетай!
Раннее морозное утро, жесткий искристый снег, а отвыкшие от солнца глаза слезятся и сами сощуриваются до узеньких щелочек. Чистое высокое небо — бледно-голубое, ни единого клочка облака, ветер налетает порывами, взвихряет поземку и метет по ногам, иногда колючее крошево попадает в лицо, и Аэниэ недовольно морщится. От стойбища до здания, в котором проходит утренний семинар по ролевым играм, всего ничего — пройти по улице, свернуть, еще немного пройти, но за эти несколько минут теряется все накопленное тепло, коченеют руки, даже глубоко упрятанные в карманы ("Опять перчатки забыла…"), мерзнут уши, а ресницы смерзаются от выступающих от невозможно яркого солнца слез.
Сразу после пробуждения обнаружилось, что все запасы еды — той, что так хорошо грызть утром с кофе, уютно устроившись в еще теплом спальнике — уничтожили еще ночью, под вино и пиво, и осталась только лапша в пакетиках, а времени готовить уже не было. Лави рассердилась, потом махнула рукой и решила, что вся стая перекусит по дороге на семинар — вроде по пути была какая-то забегаловка.
Забегаловка оказалась закрыта "на санитарный день", и Лави сначала зафыркала, как рассерженная кошка, а потом ринулась искать что-нибудь другое. К счастью, еще одно кафе, притом работающее, обнаружилось в соседнем доме.
Лави рванула жалобно скрипнувшую дверь и нырнула внутрь, за ней — все остальные. Крошечная — всего на три круглых высоких столика — забегаловка была пуста, не считая двух дородных продавщиц в выцветших голубых передниках: одна стояла за прилавком, другая меланхолично протирала витрину — правда, стекло от этого чище не становилось. Продавщицы в ужасе уставились на ворвавшуюся развеселую и промерзшую компанию: похоже, за три прошедших дня семинара местные тетушки так и не успели привыкнуть к шлявшимся по улицам персонажам в туниках, плащах, беретах с беличьими хвостами, при мечах и кинжалах.
— Так, народ… Что у нас тут есть? — Лави уже подскочила к стойке и внимательно изучала засаленную бумажку с от руки написанным заголовком: «Меню». — Тоже мне, меню… Меня… Тебя… Ага, кофе есть, классно… Шесть кофе, пожалуйста, — это продавщице, — чебуреки, если горячие…
— Нету чебуреков, — опасливо поглядывая на Лави, произнесла стоявшая за прилавком. — Из горячего только горячие сосиски. В булочке.
— А из холодного — только холодные бутерброды? — дружелюбно спросила эльфка. Нэр хрюкнула, сдерживая смех.
— Еще пирожки с мясом есть… — кажется, тетя не поняла шутки.
— Тогда шесть сосисок. В булочке!
— Ой, — пискнула Зю, — у них кооотик есть!
— Где? — завертела головой Лави, — Ой, прелесть какая! — и ринулась гладить большого серого кота, развалившегося на батарее у окна.
— Ой, Лав, я не про то! — засмеялась Зю, — У них этот есть — «Тимофей»! А кот пушиииистый! — Зю присоединилась к почесыванию и поглаживанию, и вокруг животного тут же сгрудилась вся свита, на разные лады восхищаясь его пушистостью и мурлычностью. Зверь урчал так, что слышно было даже несмотря на галдеж эльфей и рычание кофейного аппарата.
— Девочки, кофе заберите!
— Дарки, сделай доброе дело… — попросила Лави, и Дарки метнулась к стойке.
— Ой, а «Тимофея» возьмешь? — вспомнила Зю. «Тимофеем» называлось местное пиво, весьма уважаемое всеми гостями города за дешевизну и неплохой — за такие деньги — вкус. А так как на этикетке под вычурными буквами названия был нарисован вальяжно развалившийся кот, то пиво довольно быстро перекрестили из «Тимофея» просто в «котика». Правда, в окрестностях ДК, где обитал приехавший на КОН народ, «котика» уже было днем с огнем не найти.
— Возьму, уговорила, — оторвавшись от кота, Лави снова двинулась к стойке, — нам, пожалуйста, еще… Ээээ… — обернулась, оценивающе взглянула на компанию, — Пять «Тимофеев».
— А чего пять-то? — возмутилась неугомонная Зю, — нас же шесть!
— Ты чего, у нас же Аэниэ не пьет!
— Аааа, — хихикнула пекинеска, — ну и хорошо, нам больше достанется.
— Между прочим, могли бы и помочь! — встряла Дарки, пытавшаяся донести до столика две доверху наполненные чашки кофе, — ай, мляаааа!!! — все было бы благополучно, но Дарки, ставя чашки на место, нечаянно оперлась о столик, он резко качнулся, и черная обжигающая жидкость, которую предполагалось считать кофем, плеснула из чашек, да так, что несколько капель попали девушке на пальцы.
— Что, таки пролил? — с фальшивым сочувствием осведомилась Зю.
— Нет, не пролил, а всего лишь обрызгался… — Дарки слизнула капли, сморщилась, — фиии, горький какой… Горячо, блин… Все, я теперь потерпевший! Таскайте все сами.
Не дожидаясь, пока ее позовут и с сожалением оставив кота в покое, Аэниэ тихонько скользнула к прилавку, на который продавщица как раз выставила еще две пластиковые чашечки.
— Слууушай… А ты чего пива не пьешь? — полюбопытствовала Зю, запивая сосиску основательным глотком «котика». — Вино вроде нормально… А пиво чего не?
— Не нравится оно мне, — пожала плечами Аэниэ, — невкусно.
— Это пиво-то невкусно?!
— Угу.
— Ну ты даешь…
— Может, и невкусно, зато питательно, — назидательно сообщила Лави, поедавшая свою порцию за столиком у окна, вместе с Чиараном, — ты попробуй лучше!
— Неее, — помотала головой девочка, возя пальцем по черному с белыми прожилками, "под мрамор", пластику стола и пытаясь скрыть подступивший страх. Горло перехватили болезненные спазмы, в животе словно поселился ледяной ком. Почему-то с вином у нее никогда не было никаких проблем, но вот "белую полугорькую" и пиво она не могла воспринимать спокойно — перед глазами мгновенно всплывала картина под названием «Лави-на-прошлом-КОНе»: жалкое и унизительное зрелище… — Неохота.
— Да ладно тебе! — неожиданно вступила Нэр от соседнего столика. — Ты хоть раз-то его пробовала? (Аэниэ помотала головой, краснея.) Ну вот, а говоришь «невкусно». На самом деле оно почти что как квас. На вот, — и протянула девочке бутылку, в которой пива осталось — совсем на донышке. — Я все равно уже не хочу.
Не решаясь отказаться, Аэниэ робко взяла «котика», повертела в руках.
— Да попробуй хотя бы! Не отравишься!
Девочка сделала глоток. Горчащая холодная жидкость не была похожа на квас, но и особенно противной не показалась. Еще глоток.
— Ну вот, ага, видишь? Ничего страшного с тобой не сделалось! — пробубнила Зю с набитым ртом.
Действительно, ничего страшного. Но и не то, чтобы уж очень понравилось… "Сойдет, наверное…" — Аэниэ допила остатки, поставила бутылку на столик и снова принялась за сосиску и кофе.
— Все поели? Так, мусор в нафиг, нафиг стоит вон там, у двери, бутылки можно оставить на столах — может, кто подберет. Пошли! — скомандовала Лави, вытирая измазанные кетчупом губы.
Аэниэ выбросила в мусорную корзинку оставшиеся на ее столике бумажные тарелочки и пластиковые чашечки (Зю предпочла побыстрее слинять), и у самых дверей столкнулась с Лави. Кажется, эльфка специально задержалась на выходе.