— Я не могу отключить дверной звонок, — в отчаянии произнес Гуннар.
Йоста с Патриком переглянулись, после чего первый пошел к выходу. Он вышел на улицу, откуда тут же послышались сердитые крики. Вскоре полицейский вернулся.
— Мне удалось их утихомирить. Но только на время.
— Нам нужно поговорить с вами и с Сигне, — сообщил Патрик.
Видно было, что разговор предстоит неприятный. Гуннар встревожился. Если бы знать, что происходит…
— Я позову ее, — ответил он.
— Я здесь, — на лестнице показалась Сигне. Вид у нее был заспанный. Одета она была в халат, волосы с одной стороны головы примялись. — Кто это звонит в дверь не переставая? И зачем вы приехали? Вы что-то узнали? — обратилась она к полицейским.
— Давайте присядем в кухне, — предложил Патрик.
— Что случилось? — В глазах Сигне стояла тревога.
— Присядьте, — повторил Патрик.
Йоста подвинул стул для жены. Патрик откашлялся. Гуннару захотелось зажать уши руками, чтобы не слышать повторения тех небылиц, которые ему сказали по телефону. Но Патрик продолжал говорить. Гуннар уставился в крышку стола. Это все ложь. Нелепая ложь. Но это не помешает газетам напечатать ее. И все поверят в то, что это правда. Он посмотрел на Сигне. Вид у нее был недоуменный. Чем дольше говорил полицейский, тем более отстраненным у нее становился взгляд. Сигне умирала у него на глазах. И он ничего не мог поделать. Он не смог защитить Матте, а теперь не сможет защитить свою жену. Эта ложь убьет ее.
Внезапно Гуннар услышал шум. Тот нарастал, заглушая слова Патрика, и Гуннар не понимал, почему другие не реагируют и продолжают говорить. Сам же он ничего не слышал из-за шума, только видел, как движутся рты. Почувствовал, как его собственный рот тоже шевелится, формируя фразу, что ему нужно в туалет, почувствовал, как ноги несут его в прихожую. Казалось, кто-то другой управлял его телом. Гуннар же утратил контроль над собой, чтобы не слышать ненавистные слова и не видеть пустоту в глазах Сигне.
За спиной продолжали говорить. Гуннар прошел мимо туалета к двери рядом с входной дверью. Кто-то невидимый заставил его руку подняться и повернуть ручку. Дверь открылась. Гуннар чуть не поскользнулся на лестнице, но успел восстановить равновесие и начал спускаться вниз. В подвале было темно, но свет Гуннар не стал зажигать. В темноте шум причинял меньше боли. В темноте он на ощупь открыл шкаф рядом с батареей. Тот не был заперт, но даже если и был бы, Гуннар сбил бы замок. Ружье удобно легло в руку. Сколько лосей он застрелил из него на охоте… Гуннар на автомате достал патрон. Будет достаточно одного. Вставив патрон, он щелкнул предохранителем. Шум в ушах усиливался.
Зарядив ружье, Гуннар присел на стул перед столярным столом. Рука его была твердой. Почувствовав зубами холодную сталь, он вздрогнул, но спокойно положил палец на спусковой крючок. Гуннар знал, что поступает правильно. Другого выхода у него не было. Курок спустился. Шум прекратился.
* * *В груди у Мелльберга появилось странное гнетущее чувство. Никогда раньше с ним такого не случалось. И совпало его появление со звонком Патрика из Фьельбаки. Эрнест завыл в корзине. Пес почувствовал настроение хозяина, поднялся, отряхнулся, подошел к Мелльбергу и опустил голову ему на колени. Бертилю стало полегче, но тяжесть в груди не исчезла. Ему стоило предвидеть, что подобное может произойти. Что Гуннар пойдет в подвал, сунет охотничье ружье в рот и спустит курок. Но разве можно предвидеть подобные вещи? Однако как бы Мелльберг себя ни оправдывал, ничего не помогало. Бертиль резко вскочил со стула, напугав Эрнеста.
— Пойдем, приятель. Пора домой.
Он снял поводок с крючка на стене и прицепил Эрнеста к ошейнику.
В участке было необычно тихо. Все сидели за закрытыми дверьми, но даже так Мелльберг чувствовал на себе их обвиняющие взгляды. И впервые в жизни он испытал угрызения совести. Внутренний голос говорил ему, что он был не прав.
Эрнест потянул за поводок. Оказавшись на улице, Мелльберг сделал глоток свежего воздуха, отгоняя прочь картину — Гуннар на носилках в морге в ожидании вскрытия. Не хотелось ему думать и о жене покойного, или, правильнее сказать, вдове. Хедстрём сказал, что, когда раздался выстрел, Сигне не произнесла ни слова. Патрик с Йостой бросились в подвал, а когда вернулись, она сидела на прежнем месте с отсутствующим видом. Ее отвезли в больницу на обследование, но выражение ее глаз сказало Хедстрёму, что она уже не оправится. Только несколько раз за годы работы полицейским он видел такое выражение. Такие люди жили и дышали, но внутри были мертвы.
Мелльберг долго колебался, прежде чем войти в квартиру. Чувство тяжести в груди не проходило. Он бы многое готов был отдать за то, чтобы вернуть прошлое. Чтобы все было как раньше. Бертилю не нравилось чувствовать себя виноватым, не нравилось сожалеть о содеянном. Ему всегда было сложно принимать последствия своих поступков. Обычно он не слишком переживал, даже если все шло наперекосяк. До этого момента…
— Привет!
Внезапно ему безумно захотелось услышать голос Риты и ощутить ее тепло, от которого ему всегда становилось легче.
— Привет, любимый. Я на кухне.
Мелльберг отцепил поводок, снял ботинки и последовал за собакой в кухню. Собака Риты Сеньорита радостно замахала хвостом при виде своего приятеля.
— Еда будет готова через час, — не поворачиваясь, сообщила Рита.
В кухне вкусно пахло. Бертиль протиснулся мимо собак, которые всегда занимали все свободное пространство, и обнял Риту сзади. Она была такой теплой. Знакомый запах успокаивал Бертиля.
— С чего такая атака? — рассмеялась Рита, оборачиваясь и обнимая мужа за шею.
Бертиль зажмурился, осознавая, как ему повезло и как редко он об этом думает. О такой женщине, как Рита, можно было только мечтать. И как он только мог раньше наслаждаться жизнью холостяка?
— Как дела? — спросила она, отстраняясь, чтобы посмотреть на Бертиля. — Рассказывай, что случилось.
Мелльберг присел за стол и рассказал ей все. Он боялся поднять глаза на жену.
— Но Бертиль! — воскликнула Рита, присаживаясь на корточки рядом с ним. — О чем ты только думал?
Почему-то Мелльберга обрадовало то, что она не стала его утешать. Рита права. Он не подумал о последствиях своего общения с прессой. Но разве мог он представить подобное?
— Что ты во мне нашла? — спросил он под конец, глядя ей прямо в глаза, словно выискивая в них ответ.
Ему внезапно захотелось посмотреть на себя со стороны, глазами другого человека, чего он раньше никогда не делал. Настала пора узнать правду о себе. Больше прятаться и убегать нельзя. Ради Риты он хотел измениться. Стать лучше. Стать ей идеальным мужем.
Рита некоторое время молчала. Потом, заглянув ему в глаза, погладила Бертиля по щеке:
— Мне нравится, что ты смотришь на меня так, словно я восьмое чудо света. Нравится, что ты на все готов ради меня. Ты помог появиться на свет моему внуку. Ты готов был пожертвовать своей жизнью ради мальчика, который считает своего дедушку Бертиля лучшим в мире. Я знаю, что у тебя много предрассудков. Но я также знаю, что ты готов расстаться с ними, когда того требует ситуация. Я знаю, что у тебя много недостатков. Знаю, что ты слишком высокого о себе мнения. Но я также знаю, что тебе больно, когда ты совершаешь глупости. — Рита сжала его руку. — Ты человек, рядом с которым я хочу просыпаться каждое утро. Для меня ты совершенство.
Кастрюля на плите забулькала, но Рита не спешила вставать. Мелльберг почувствовал, как ощущение тяжести в груди отступает и на смену ему приходит новое чувство — чувство глубокой благодарности.
* * *Потребность в дозе никак не проходила. Она уже начала сомневаться в том, что когда-нибудь сможет избавиться от этой зависимости. Но желание снова вкусить запретный плод было сильнее ее. Энни ворочалась в постели. Время было раннее, но Сэм уже спал, и Энни тоже решила лечь и почитать перед сном. Но спустя полчаса она едва перевернула одну страницу, не говоря уже о том, чтобы разобрать название книги. Фредрику не нравилась ее любовь к чтению. Он считал это пустой тратой времени. И каждый раз, застав жену с книгой, отбирал ее и швырял через всю комнату. Но Энни понимала, что кроется за этой ненавистью. Ему не нравилось чувствовать себя глупым и необразованным. Фредрик за всю жизнь не прочитал ни одной книги. И ему была невыносима мысль о том, что она могла знать больше него и иметь доступ к информации, недоступной для его. Фредрик хотел быть главным в их отношениях — умным, светским, опытным. От Энни же требовалось только держать рот на замке и быть милой. Ее мнением он никогда не интересовался, как не приветствовал и ее вопросы или комментарии. Однажды на приеме у них дома она совершила ошибку, вступив в дискуссию о внешней политике США. А когда ее выводы оказались логичными и обдуманными, Фредрик не выдержал. Он подождал, пока гости разойдутся. А потом заставил ее заплатить. Энни была на третьем месяце беременности…
Он столько у нее отнял, и не только время для чтения… Он отнял у нее ее мысли, ее тело, ее чувство уверенности в своих силах. И он готов был отобрать у нее и Сэма. Но на это Энни пойти не могла. Сэм был смыслом ее жизни. Без Сэма у нее ничего бы не осталось.
Отложив книгу, Энни повернулась лицом к стене. И тут же почувствовала, как кто-то присел на край кровати и положил ей на плечо руку. Энни улыбнулась и закрыла глаза. Кто-то запел колыбельную. Голос был красивый, но очень тихий, ближе к шепоту. Вдали послышался детский смех. Ребенок играл у ног матери, слушая вместе с Энни колыбельную. Как бы ей хотелось навсегда остаться с ними! Здесь они с Сэмом в безопасности. Рука на ее плече была мягкой и теплой. Голос продолжал петь. Энни захотелось повернуться и посмотреть на ребенка, но веки вдруг налились свинцом, и она погрузилась в сон. Последнее, что промелькнуло у нее перед глазами, — это кровь на руках.
* * *— И как это Эрлинг тебя отпустил? — удивился Андерс, целуя сестру в щеку.
— В офисе кризис, — объяснила Вивиан, принимая бокал вина. — И он знает, что у меня много работы накануне открытия.
— Тогда сперва пройдемся по бумагам? — предложил Андерс, указывая на бумаги, разложенные на кухонной стойке.
— Иногда мне все это кажется таким бессмысленным, — вздохнула Вивиан.
— Ты хорошо знаешь, ради чего мы все это затеяли.
— Знаю, — она опустила глаза.
Андерс заметил кольцо на пальце.
— Что это?
— Эрлинг сделал мне предложение. — Вивиан поднесла бокал к губам и сделала большой глоток.
— Как вовремя.
— Да…
Что еще ей было сказать.
— Как дела с приглашениями? — сменил тему Андерс, доставая пригласительные списки.
— Последний срок для подтверждения — пятница.
— Тогда всё под контролем. А еда?
— Продукты закуплены. Повар готов. Официанты тоже.
— Тебе это не кажется абсурдным? — внезапно спросил Андерс, отложив бумагу.
— О чем ты? Немного веселья не помешает, — улыбнулась Вивиан.
— Да, но это чертова куча работы.
— Зато открытие будет потрясающим. Гран финале, — подняла бокал в тосте Вивиан.
Внезапно ее затошнило. Перед глазами встали картины прошлого.
— Ты подумала о том, что я сказал? — спросил Андерс.
— О чем? — Вивиан притворилась, что не понимает.
— Об Улофе.
— Я не хочу о нем говорить. Я же сказала.
— Но так не может продолжаться.
В голосе Андерса была мольба. Вивиан его не понимала. Что ему нужно? Ненависть к Улофу поддерживала их все эти годы. Она заставляла их двигаться дальше. Они жили этой ненавистью с тех пор, как освободились от него, от запаха вина и сигаретного дыма, от его собственного неприятного запаха. Все это время они держались вместе, и Вивиан не понимала, почему он не хочет продолжать.
— Ты слышал новости?
— Да, — Андерс поднялся, чтобы идти накрывать стол к ужину. Бумаги он сложил на табуретку.
— И что ты думаешь?
— Ничего не думаю, — ответил он, ставя тарелки.
— Я была у тебя дома в ту пятницу после визита Матте в «Бадис». Эрлинг спал. Я хотела поговорить с тобой, но тебя не было.
Слова были произнесены. Вивиан наконец высказала то, что так долго ее мучило. Она смотрела на Андерса, молясь про себя, чтобы тот возразил, чтобы успокоил ее… всё, что угодно. Но он отводил глаза. Взгляд его был прикован к столу.
— Не помню. Наверное, пошел прогуляться перед сном.
— После полуночи? Разве в такое время гуляют?
— Но ты же гуляла.
Вивиан почувствовала, как слезы щиплют ее глаза. У Андерса никогда не было от нее тайн. Как и у Вивиан от него. До этого момента. Ей стало страшно.
Патрик уткнулся носом в волосы жены, и они долго стояли и молчали.
— Я слышала, — сказала Эрика.
Телефоны начали звонить в Фьельбаке сразу после происшествия. И через пару часов все жители были в курсе того, что Гуннар Сверин застрелился у себя в подвале.
— Дорогая, — тяжело дышал Патрик. Когда он наконец разжал объятия, Эрика увидела на глазах мужа слезы.
— Что произошло?
Взяв мужа за руку, она отвела его на кухню. Дети спали. Тишину в доме нарушал только тихий шум от телевизора. Усадив мужа на стул, Эрика начала готовить его любимые бутерброды — с маслом, сыром и тресковой икрой — и какао.
— Я не могу, — пробормотал Патрик.
— Тебе нужно поесть, — сказала она, беря на себя роль заботливой матери собственного мужа.
— Чертов Мелльберг! Это все из-за него! — всхлипнул Патрик, утирая слезы рукавом рубахи.
— Я слышала новости. Это Мелльберг виноват?
— Да.
— Он действительно превзошел себя, — сказала Эрика, готовя какао с экстраложкой какао-порошка.
— Мы всё поняли сразу, как только услышали выстрел. Гуннар сказал, что пойдет в туалет, но мы не пошли с ним. Мы должны были предвидеть… — Слова застряли у него в горле.
— Держи, — Эрика протянула мужу салфетки.
Нечасто ей доводилось видеть мужа в слезах, и это причиняло ей боль. Эрика готова была на все, лишь бы вернуть ему хорошее настроение. Поставив перед ним тарелку с бутербродами, она налила Патрику большую кружку какао.
— Пожалуйста! — сказала она, садясь напротив.
Патрик знал, что жене лучше не перечить. Против воли он откусил кусочек и запил его из кружки.
— Как Сигне? — спросила Эрика.
— Я и раньше за нее волновался, — сглотнул Патрик. — А теперь… даже не знаю, что… Ей дали успокоительное. Она в больнице под наблюдением. Но я боюсь, что Сигне никогда уже не станет прежней…
Слезы снова полились у него из глаз, и Эрика встала за салфетками.
— Что вы теперь будете делать?
— Продолжим. Завтра поедем с Йостой в Гётеборг. Отчет о вскрытии должен прийти завтра. Надо работать, как обычно. Или еще больше.
— А газеты?
— Мы не можем им помешать печатать статьи. Но я не сомневаюсь, что никто в участке не будет общаться с прессой. Даже Мелльберг. Если он это сделает, я сообщу властям. У меня к нему куча претензий.
— Понимаю, — сказала Эрика. — Хочешь еще посидеть или пойдешь спать?
— Пойдем спать. Я хочу чувствовать твое тепло рядом. Можно? — спросил он, обнимая ее за талию.
— Конечно.
Фьельбака, 1871 год
Посещать доктора было непривычно. Эмели ни разу в жизни не болела, и странно было ощущать прикосновение рук незнакомца к своему телу. Но присутствие Дагмар ее успокаивало.
По завершении осмотра доктор заверил их, что все хорошо и что можно ожидать появления на свет здорового младенца. Из приемной врача Эмели вышла совершенно счастливой.
— Как думаешь, будет девочка или мальчик? — спросила Дагмар, когда они остановились перевести дух, и с любовью погладила живот Эмели.
— Мальчик, — уверенно ответила та. Почему-то у нее не было никаких сомнений в том, что это мальчик так активно брыкается у нее внутри.
— Мальчик… Мне тоже так кажется по форме живота.
— Я только надеюсь, что он… — Эмели не закончила фразу.
— Что он не пойдет в отца?
— Да, — прошептала она. Радость как рукой сняло. От одной мысли о том, что ей придется сесть в одну лодку с Карлом и Юлианом и поехать обратно на остров, ей хотелось бежать как можно дальше.
— Ему нелегко пришлось, Карлу. Его отец плохо с ним обращался.
Эмели не отважилась спросить, что имеет в виду тетушка. Вместо этого она разрыдалась. Ей стало стыдно за свою слабость. Эмели пыталась утереть слезы, но они все продолжали литься. Дагмар серьезно взглянула на нее:
— Доктор сказал, что все плохо.
— Что вы имеете в виду? — в отчаянии всхлипнула Эмели. — Он же сказал, что все хорошо.
— Вовсе нет. Он сказал, что тебе нужен постельный режим в течение всего последнего срока беременности. И тебе нужен доктор поблизости на случай преждевременных родов. Так что ни о какой поездке в лодке не может быть и речи.
— Да… нет… — Эмели поняла, что тетушка имеет в виду, но не могла в это поверить. — Но где я буду…
— У меня есть пустующая комната в доме. Доктор сказал, что это прекрасная идея. Я могу о тебе позаботиться.
— Да, — всхлипнула Эмели. — Но не доставлю ли я вам хлопот? И у нас нет денег…
— В этом нет нужды. Я живу одна в большом доме. Пожилому человеку много не надо. Так что я буду благодарна за компанию. И мне будет в радость увидеть, как малыш появится на свет.
— Доктор сказал, что все плохо, — повторила Эмели, чтобы лучше запомнить.
— Очень плохо. Сразу в постель, велел он. Иначе потеряешь ребенка.
— Да, — сказала Эмели, и тут вдали показался Карл. Сердце бешено забилось в груди.
— Как вы долго! — нетерпеливо крикнул он. — У нас куча дел. И скоро нужно домой.
Когда они заходили в пивную, домой они так не спешили. Внезапно за спиной показался Юлиан. Эмели испытала такой ужас, что чуть не умерла прямо там, на месте. Но тут она почувствовала, как тетушка взяла ее под руку.