Послышался шорох. Тишка вскинулась, замерла.
Неужели ее выследили?
Женька, больше некому. Увлеченная мыслями о котенке, Тишка прошляпила слежку. Вот балда!
Девочка сгребла свои сокровища, распихала по карманам. Слетела с дерева как птица и помчалась по тропе в глубь лесной чащи.
Хочешь поиграть? Сперва попробуй догони!
Краем уха сквозь шум ветра она улавливала то шелест листьев, то хруст треснувшей ветки. Тишке внезапно вспомнилась мертвая старуха. Она вздрогнула и впервые подумала, что это может быть вовсе и не Женя.
Но кто тогда мчится за ней?
Резко остановившись, Тишка вгляделась в густую листву.
– Эй!
Тишина.
– Выходи! Я не буду играть!
Чаща молчит, настороженно смотрит на нее. Кажется Тишке, или до нее и впрямь доносится чье-то тяжелое дыхание?
Девочка оказалась в самой густой, тенистой части леса, где тесно переплетались ветви орешника, дрожала осина и кусты волчьей ягоды поднимались вдоль тропы. Здесь мало солнца, проходы между деревьями затянуты паутиной, и от влажной земли пахнет кладбищем.
– Эй!
Никого. То ли и не было никакого преследователя, то ли он хорошо затаился.
Тишка внезапно осознала, как далеко она от поселка. «Случись что, меня даже не найдут».
На секунду перед ее глазами листья сомкнулись в зеленый коридор, пахнуло кошачьей мочой и сладостью гнилых яблок. Накатила слабость. К горлу поднялась тошнота, когда из землистой тени под лещиной соткалась черная фигура в серебристой паутинной шали и начала расти, расти…
Ветка снова хрустнула, совсем близко. Девочка отпрыгнула и стремительно помчалась прочь, не разбирая дороги.
Сердце колотится, губы пересохли от страха. Но лес по-прежнему ее союзник, она знает его ловушки и подсказки, помнит, где нужно обогнуть болото, а где подпрыгнуть над корявым щупальцем соснового корня.
Никогда еще Тишка так не бегала. Мертвая старуха шла за ней гигантскими шагами, а слева мелькала среди стволов приземистая черная фигура без лица. Быстрее, быстрее, быстрее!
Когда под ногами осел пластом песок, Тишка схватилась за ближайшую ветку и едва удержала равновесие. Только сейчас она поняла, что выбежала на берег. Внизу под невысоким обрывом текла река, на другой стороне рыбак загружал резиновую лодку в багажник машины.
Вырвалась, поняла Тишка.
Спаслась.
На ватных ногах она спустилась к самой воде. Сидела, глядя, как неторопливо уезжает машина, пытаясь унять дрожь. Болел низ живота, синие и золотые пятна дрожали, двоились перед глазами.
Понемногу девочка почти успокоилась. Рядом с рекой она в безопасности. Все знают, что мертвецы и оборотни боятся текучей воды.
Когда она подходила к дому, вокруг снова все поплыло. Тишка схватилась за калитку, чтобы не упасть.
– Ты к ужину опоздала.
Вероника. Смотрит без всякого удивления на пошатывающуюся Тишку.
– Не хочу есть, – пробормотала Тишка.
– Тебя мать искала.
Девочка молча кивнула, пошла к дому. На полпути остановилась:
– Женька здесь?
Вероника пожала плечами.
– Без понятия. Я ее с утра не видела.
Живот опять скрутило. Тишка застонала.
– Эй, ты чего? – встревожилась Вероника. – Ну-ка иди сюда. Ложись.
Тишка не в силах была сопротивляться. Она привалилась к яблоне, обхватила коленки и закрыла глаза.
– Тебе нужно мать найти, – странным голосом сказала Вероника, присев рядом.
– Да, ты уже говорила. Она меня искала.
– Нет, не поэтому. Она тебе поможет. – Девочка ткнула в Тишкины шорты, по которым расплывалось темное пятно.
– Это что, каждый месяц так будет? – в ужасе спросила Тишка.
Нет, мать предупреждала ее. Подсовывала книжки, в которых подробно расписывалась физиология процесса. Но одно дело читать о нарисованных женщинах и совсем другое – ощущать, будто ты рыба, у которой в брюхе крючок и его время от времени тянет безжалостный рыбак.
– Держи, – мама протянула таблетку. – Станет полегче.
Боль действительно отпустила. Но в голове поселилась муть и взвесь. Как будто смотришь на мир сквозь илистую воду.
4
Лелик хотел попросить у Тишки дать ему пару уроков искусства лазить по деревьям. Ей можно доверять. К тому же Тишка из всех самая ловкая, хоть и мелюзга. Но девочка последние сутки сама не своя: бледная, замученная, то и дело руку прижимает к животу. Яблок, что ли, переела? Лелик сочувственно понаблюдал за ней и решил отложить обучение.
Тишка сама заглянула к нему:
– Эй! Ты как?
После драки с Пашкой она и ее мать – единственные, кто обращается с Леликом как ни в чем не бывало. Ну, еще Раиса: она как прежде его особо не замечала, так и теперь смотрит мимо.
– Да так себе… – Лелик сунул карандаш за ухо. – У меня мышь пропала. Самая большая, королевская. Она с полторы моих ладони.
– Опять бабушку станешь пугать?
– Да нет же! Говорю тебе, всерьез пропала.
– Помочь искать?
– Я сам, – великодушно отказался Лелик. – Ты слабенькая. Пропадешь еще вслед за мышью!
– Ну смотри. Если что, зови на помощь.
Вообще-то мне нужна твоя помощь, хотел сказать Лелик. Что мне делать с тем, что я узнал? К взрослым идти нельзя. Они ничего не понимают, это ясно показала история с малиновкой.
Он сам толком не представлял, какая сила побудила его однажды, когда Прохор ушел, подняться по лестнице и толкнуть дверь. Ей полагалось быть запертой, но что-то в тот день пошло не так и она беззвучно приоткрылась перед мальчиком.
Лаборатория была овеяна ореолом таинственности. Две другие, нежилые, тоже манили мальчика, но с их замками он разобрался еще пару недель назад. Как и предупреждала бабушка, там оказалась свалка старых вещей. Нагромождение коробок до самого потолка да дряхлые шубы с дубленками, упакованные в прозрачные пакеты.
Лелика вело не простое любопытство. Он составлял план дома.
Пространство – тоже часть истории, которая творится вокруг тебя, а историю мальчик любил. Каждый вечер в его дневнике появлялась новая заметка, зашифрованная на случай кражи ценного документа. Если Тишка чувствовала себя хозяйкой леса, Лелик был летописцем.
В этом заключалась вторая причина, отчего Лелику хотелось попасть в святая святых Прохора. Фотографии! У деда там целый архив. Недавно Прохор снимал их семью, установив камеру на специальную треногу, и больше всего мальчику хотелось раздобыть этот снимок.
Вот это будет Свидетельство Истории! Все их семейство, собранное на одном снимке.
Но дверь поддалась. Лелик был настолько уверен в неосуществимости своего плана, что опешил.
Уходить было глупо, и мальчик с замирающим сердцем шагнул через порог. Пустые книжные полки в дальнем углу, до самого потолка. Огромный, как палуба авианосца, письменный стол. Но в первую минуту ему бросились в глаза необычные зонты на длинных ножках, серебристые внутри, черные снаружи. «Оборудование для съемки!» – догадался Лелик.
Он шмыгнул к столу, перебрал бумаги. Снимка не нашлось. Лелик поискал в шкафу и в нижних ящиках наткнулся на большие конверты.
Мальчик высыпал пачку фотографий на колени и с изумлением уставился на верхнюю.
На лестнице послышались шаги. Лелик заметался. Задвинул ящик, судорожно запихав снимки в конверт, попытался вернуть на свои места разбросанные по столу бумаги.
В двери проскрежетал ключ. Пока Прохор разберется, что замок не заперт, пройдет от силы пять секунд.
Лелик бросился за шкаф, втиснулся в узкую щель между торцом и внешней стеной. Дед хранил здесь металлические трубки непонятного назначения. Лелик в панике прижал их рукой, чтобы не повалились на пол, и в этот момент дверь распахнулась.
Тяжелые шаги. Звук чиркнувшей зажигалки. До мальчика донесся крепкий запах табака. Прохор подошел к окну, но вместо того, чтобы открыть его, плотно задернул шторы. Лелик вжался в стену.
Раздался негромкий стук. Но доносился он не от двери, а как будто с потолка. Что-то проскрежетало, ругнулся Прохор – и в комнате оказался еще один человек. Лелик почувствовал это по молчанию деда, по его участившемуся дыханию.
«Откуда он взялся?»
Заскрипели ступеньки, и тут Лелик понял.
Это были не пустые книжные полки. Это была лестница.
Гость пришел с чердака.
– Что стоишь? Раздевайся!
Защелкало, скрипнуло, послышался шорох сброшенной одежды. Лелик сглотнул и очень осторожно поднял руку, чтобы стереть со лба капли пота. В нем боролись два голоса. Один кричал, что он будет идиотом, если выглянет. Второй шептал: «Я должен посмотреть, что происходит, какой же я летописец, если не узнаю этого». В конце концов, придерживая трубки одной рукой, Лелик очень медленно высунулся из-за шкафа, чувствуя себя жучком, которого вот-вот склюнет дятел.
И тотчас спрятался обратно. Но того, что он увидел, ему хватило, чтобы он пожалел о своем безрассудном решении.
5
– Мам, расскажи мне сказку!
Татьяна отвела взгляд от монитора и потерла воспаленные глаза.
И тотчас спрятался обратно. Но того, что он увидел, ему хватило, чтобы он пожалел о своем безрассудном решении.
5
– Мам, расскажи мне сказку!
Татьяна отвела взгляд от монитора и потерла воспаленные глаза.
– Что за глупости?
– Маленькую сказочку!
– Яна, мне поработать надо.
– Тишка, – поправила девочка.
Татьяна едва не вспылила. С тех пор как Сергей окончательно ушел, дочь уцепилась за дурацкую кличку. Все, что осталось у нее от отца – драные шорты да фамилия. Татьяна понимала это и жалела девочку. Но иногда ей хотелось встряхнуть ее за шкирку и заорать, что он бросил их, повел себя как законченный урод, хватит делать из него кумира и воображать себя наследницей родового имени!
– Какую сказку? – устало спросила она.
– Про одну девочку. – Тишка с ногами забралась в соседнее кресло.
– Сказка, – послушно повторила Татьяна. – Жила-была одна девочка…
– И была она очень-очень счастлива.
– И была она очень-очень… Подожди. А дальше что будет?
– Дальше ничего не будет, – удивленно отозвалась Тишка. – Это конец.
Татьяна помассировала виски. Опять голова ноет к вечеру…
– Это какая-то неправильная сказка.
– Почему?
– В ней ничего не происходит.
– В ней происходит счастье, – поправила дочь.
– Про такое сказок не сочиняют.
– А мы сочиним! Рассказывай! «Жила-была одна девочка, и была она очень-очень счастлива. Конец!»
Татьяна почувствовала, что окончательно выдохлась. И спор-то был пустяковый! Что тебе стоит – повтори то, что она просит, и дело с концом. Но Татьяна не могла. Все время ее кто-нибудь продавливает: то Прохор, то Венька с Тамарой, а теперь вот собственная дочь.
– Знаешь что… – суховато сказала она. – Я могу рассказать ту сказку, которую сама захочу. А вот так я не умею. Извини, мне работать надо.
Она повернулась к компьютеру.
Тишка некоторое время смотрела ей в спину. Потом тихонько слезла с кресла и на цыпочках вышла из комнаты.
В библиотеке обосновался дядя Вениамин. Тишка через окно столовой перелезла в сад и побрела к качелям.
Вверх-вниз! Вверх-вниз!
Когда качаешься, кажется, будто можно улететь от всего плохого.
– Эй, дурилка!
Девочка вздрогнула и чуть не свалилась. Пашка сидел на черемухе, на той самой ветке, которую облюбовала Женька, и насмешливо смотрел на нее.
– Всем нравятся маленькие девочки, – умильно произнес парень и сложил губы трубочкой.
Тишка спрыгнула и направилась к дому.
– Э! Ты куда? А поговорить?
– Сам с собой разговаривай, – отозвалась она.
– Может, лучше с твоей киской?
Гаденький смешок. Тишка отлично поняла двусмысленность, и ее будто толкнули.
Она остановилась. Медленно обернулась и встретилась с Пашкой глазами.
– Ну давай, спроси, с какой киской! Чего засохла?
Девочка молчала.
– Ты какая-то тупенькая, Яна, – сочувственно сообщил Пашка. – В мать пошла, что ли?
Тишка не отрываясь смотрела на него.
– Ну чего выпучилась? Думала, никто не узнает? – Пашка сел поудобнее. – Слушай, где вас таких дур раздают? В Москве? Я бы съездил, взял парочку. Для личных нужд. – Он усмехнулся, облизал губы.
– Что не узнает? – с трудом выдавила Тишка.
– Про кошечку твою. Мяу-мяу, мяу-мяу!
Он выгнулся, сделал вид, будто точит когти, и озабоченно глянул на свою руку.
– Кусачая оказалась, тварь! Вся в тебя.
Через мгновение Тишка стояла под черемухой.
– Где Дымчик?
– А, так это самэц!
– Что ты с ним сделал?
Пашка перегнулся, навис над девочкой. От этого движения как будто маска сползла с его лица, и под ней открылась злая, умная, торжествующая крысиная морда. Пашка тоненько хихикнул.
– Я дизайнер!
– Что ты с ним сделал?!
– Украсил им твое жилье!
Девочка отшатнулась.
– К-какое жилье?
– «К-к-к-какое ж-ж-жилье?» – передразнил Пашка. – Твое! Где ты яйца несешь!
Ухмылка перешла в торжествующий оскал. Он наслаждался каждым мигом ее унижения.
– Он, конечно, сперва поорал малость, – сокрушенно поведал Пашка. – А потом ничего. Угомонился.
Тишка попятилась и бросилась бежать. Ей вслед несся злорадный хохот.
Все время, пока она мчалась по дороге, и потом, когда свернула на лесную тропу, перед ее глазами стоял мертвая малиновка.
Тишка выскочила к липе и остановилась.
– Дымчик! – срывающимся голосом позвала она. – Кис-кис-кис!
Прошла несколько шагов, озираясь по сторонам. Может быть, котенок испугался и спрятался в кустах?
– Дымчик!
Пашка был здесь. Забирался в ее гнездо, сидел там с котенком на руках. Дымчик стал доверчивый, он вышел к тому, кто подманил его рыбой.
– Кис-кис-кис!
Вот кто наблюдал за ней все это время. Пашка узнал, где ее гнездо, выследил котенка. Что он с ним сделал?
– Кис-кис…
Тишка подняла глаза к своему укрытию на липе и онемела.
Над гнездом, подвешенный на шнурке, болтался какой-то серый комочек. Невнятный, сморщенный. Тонкие лапки свисали безжизненно, словно ниточки.
«Я дизайнер! Украсил им твое жилье».
Человек с извращенной фантазией мог бы сказать, что это лампа.
Налетел ветер, тронул шнурок, раскачал комочек.
Тишка стояла, глядя на него, очень долго. Кажется, много лет.
Сознание раздробилось. Часть ее говорила, что нужно забраться наверх и снять убитого зверька. Другая понимала, что никогда не подойдет к нему, просто не сможет, потому что больше не существует ее гнезда, в котором так уютно было спать, и разбитой липы, под которой живут гномы, и леса, где она была так счастлива.
Ничего этого больше нет.
«Отведи глаза».
Тишка отвернулась и пошла обратно, напролом через лес, не замечая веток и паутины.
В ее жизни не было дороги длиннее.
Мертвый лес, мертвая тропа. Какая разница, что вокруг качаются сосны и пахнет смолой. Ее лето умерло, убито, висит безжизненным комочком на ветке сгоревшего дерева.
– Девочка, ты не подскажешь, где здесь магазин? – спросил какой-то прохожий, когда она вышла к поселку.
Тишка качнула головой. Прохожий открыл рот, чтобы что-то сказать, но увидев ее взгляд, отступил на шаг и промолчал.
Когда она открыла калитку, ветер донес до нее голоса.
Женька раскачивалась на качелях, Пашка стоял рядом и что-то вдохновенно плел. Тишка шла как робот и задержалась только на секунду, чтобы наклониться за камнем.
– А что это у нас с лицом… – начала Женька, заметив ее.
Первый удар, нанесенный со всей силы, попал ему в плечо. Пашка по-женски взвизгнул, шарахнулся в сторону, и тогда Тишка ударила второй раз.
Выбежавший на крики Лелик замер на краю поляны, оторопело моргая. Двое мальчишек катались в траве, вцепившись друг в друга. Лица были перепачканы грязью. Пашка отчаянно пытался сбросить с себя мелкого противника, но тот был изворотлив, как хорек, и дрался с яростным ожесточением.
– Разнимите их! – Женька вопила в полный голос. – Она его убьет!
Она?
И тут Лелик понял, кто Пашкин враг. Лицо Тишки было так страшно искажено, что он не узнал ее. Лелик никогда не думал, что мелкая девчонка может так биться. Пашка был сильнее, старше и втрое тяжелее. Он мог прихлопнуть Тишку одним ударом, как комара. Но девочка стремительно уклонялась, молча кусала его, не обращая внимания на тычки, и в глазах ее горело такое бешенство, что Лелику стало страшно.
Набежали взрослые, вокруг замелькали высокие фигуры. Кто-то, ругаясь, оттаскивал девочку, кто-то помогал Пашке подняться.
– Вы что тут все, озверели?!
– Янина! Ты с ума сошла?
– Господи, они опять дерутся!
– Принесите воды кто-нибудь!
Пашка отошел в сторону, пошатываясь. Он выглядел растерзанным. Кровавые полосы на щеках, следы от укусов на предплечьях… Парень потер лицо, захныкал и превратился в маленького обиженного мальчика.
– Господи, Пашенька!
Тамара выскочила откуда-то из кустов, обняла сына, прижала к себе. Тот схватился за ее руку, как утопающий.
– Мам, клянусь, я ничего не сделал! Она на меня просто так бросилась!
– Правда, без всякого повода, – подтвердила бледная Женька.
Тишка обвела всех безумными глазами. Взгляд остановился на Пашке, и Тамара непроизвольно вскинула руку, словно защищая сына.
– Ты убил моего кота, – хрипло сказала Тишка. Жутковатый контраст между детским личиком и бешенством, звучащим в ее голосе, заставил взрослых переглянуться.
– Что?
– Ты убил моего кота!
– Какого еще кота?! – завопил Пашка. – Люди, да она психованная!
Тишка сделала шаг к нему, и Юра схватил ее за плечо.
– Янина, что здесь…
– Ой. Кто-то снова подрался?
Юра осекся при виде Вероники, вышедшей на поляну со своим обычным отрешенным видом. На руках ее угнездился маленький черный котенок, которого девочка рассеянно гладила по спине.
– Дымчик, – прошептала Тишка.
Котенок крутил головой, живой и невредимый, и таращился желтыми глазами.
Но кто же тогда был на липе?