— Откуда эти кольца? — спросил Шестаков.
— Кольца? — удивился Бузыкин.— Вон что вас волнует… Возьмите их себе. Подумаешь, кольца… Бинокля жалко! А можно было смотреть вперед и видеть далеко-далеко — первый бакен и второй… И встречную баржу я бы узнал задолго до того, как поравнялись бы бортами… Стоишь на носу, ветер треплет волосы, на тебе замызганные штаны, а плечи, грудь голые, залиты солнцем, зной струится по всему телу, и в руках у тебя эта глазастая штуковина, и ты смотришь вперед на тыщи километров…
Демин подошел к Бузыкину, сел рядом, подождал, пока тот замолчит.
— Невеселая история,— заметил он сочувствующе.— Но как знать, кое-что может вернуться…
— Да! — Бузыкин с интересом посмотрел Демину в глаза.— Нет, все опять становится мечтой, как и двадцать лет назад. Вот что обидно. Как и двадцать лет назад…
— Скажи, Бузыкин, а как получилось, что ты так наследил в универмаге? Отпечатки твоих пальцев на каждом шагу!
— Оплошал,— сказал Бузыкин.— Оплошал. Он говорит мне: какой смысл надевать перчатки, если весь универмаг захватан покупателями. Я был чуть выпивши… И поверил. Поверил.
— А сам-то он работал в перчатках,— заметил Демин.
— Да, я уж потом увидел. Спрашиваю — чего перчатки не снимаешь, если уж здесь все так захватано… А он говорит, что стекло, дескать, порезаться можно… И опять я ему поверил. Простоват.— Бузыкин виновато развел руками.— Сейчас все понимаю, а когда на деле — волнуюсь. В душе ведь я честный человек, может быть, вам это смешно покажется, но я очень хороший работник… Скажи, Михалыч, хороший я работник?
— Неплохой,— кивнул капитан.
— А ботиночки неплохие,— Демин показал взглядом на ноги Бузыкина.— Сколько отдал?
— Не помню, на руках брал…— Бузыкин спрятал ноги под лежак.
— Похоже, финские? — спросил Демин.
— Кто их знает:… Носились бы хорошо, а там пусть хоть мандриковские.
— В универмаге точно такие пропали,— сказал Шестаков.
— И что это доказывает, опровергает, кого в чем уличает?
— Остановись, Бузыкин,— Демин похлопал парня по массивной коленке.— Эти ботиночки продавцы припрятали. Не пустили в продажу. Нарушили закон. А накладные и прочая документация остались. Понимаешь?
— Что, и здесь влип? — обиженно спросил Бузыкин.
— Похоже на то, парень,— кивнул Демин.— Похоже на то.
— Вот непруха пошла! — искренне воскликнул Бузыкин.— Даже на чужих преступлениях летишь! Надо же, а я гвоздь в стену вбил, хороший гвоздь выбрал, все по каюте ходил, место подыскивал, где бы это, думаю, бинокль повесить? И почему, вы полагаете, я повесил именно здесь? О, расчет правильный… Плывет баржа мимо зеленых берегов, мимо золотых пляжей, на которых девушки загорают и руками машут, а ты, к примеру, у борта стоишь, и возникло в тебе желание с девушкой познакомиться… Протягиваешь руку в иллюминатор, снимаешь бинокль с гвоздя, а он новенький, кожей от футляра пахнет, на солнце синими искрами играет…
— А ведь в самом деле неплохо! — воскликнул Демин.— После твоих рассказов самому захотелось на этой посудине в плаванье пойти!
— Точно? — обрадовался Бузыкин.— Берите бинокль! Не жалко!
— Я бы взял, да вот товарищ не позволит,— Демин кивнул на Шестакова.— Он розыск ведет, понимаешь? Для него этот бинокль — вещдок, важное вещественное доказательство.
— Так осквернить вещь! — горько воскликнул Бузыкин.— Бинокль обозвать таким словом! Вещдок! Ужас!
— Скажи, Бузыкин, а как зовут приятеля, о котором ты рассказывал?
— Какого приятеля?
— Ну, который уговорил тебя без перчаток работать?
— А-а… Мне приятно, конечно, что вы прониклись моей мечтой заветной, но назвать его не могу. Он со мной поступил нехорошо, но это наше дело. А вот так запросто, взять да выложить… Нет. Совесть не позволяет.
— А в универмаг лезть позволяет совесть?! — гневно воскликнул Шестаков, нависнув над Бузыкиным небольшим своим телом.
— Позволяет,— кивнул Бузыкин.— Очень даже позволяет.
— Жаль,— сказал Демин.— Приятель твой человека убил. И не одного. Так что вторая статья появляется… Укрывательство. И мечта твоя голубая отодвигается на неопределенное время. Такие дела, старик.
— Точно ухлопал? — спросил Бузыкин серьезно.
— Потому я и здесь. Из Москвы… Приятель оттуда?
— Да, он нездешний,— осторожно сказал Бузыкин.— Хочется мне ответить на ваш вопрос, честно говорю — хочется, но совесть не позволяет. Чувствую, что нехорошо это будет. Я подумаю, ладно?
— Подумай, конечно,— согласился Демин.— Только недолго. Пока он еще кого-нибудь на тот свет не отправил. Нервный он какой-то, твой приятель, сдержаться не может… Тебя вот продал, видно, знал, что согласишься за него отсидеть.
— Да не надо меня уговаривать! — махнул рукой Бузыкин.— Я должен сам все обдумать, принять решение в спокойной обстановке, чтобы не ссылаться потом на горячность, поспешность… Да и вам важнее, чтобы решение мое было искренним, а не случайным. Правильно?
— А ну-ка встань! — подошел к нему Шестаков и извлек из карманов Бузыкина пачку денег, папиросы, авторучку, замусоленный блокнотик и большой перочинный нож.
Наибольший интерес представляла, конечно, записная книжка, но разобраться в наползающих друг на друга записях, фамилиях, поверх которых были написаны телефоны, было непросто, и Демин решил отложить это до более удобного случая.
— Ну, скажу, кто он, этот мой сообщник,— сев на лавку, снова начал рассуждать вслух Бузыкин. Шестаков хотел было прервать и уже на цыпочки встал, чтобы сказать что-то резкое и значительное, но Демин успел его остановить.— Скажу, заработаю себе пару очков, однако судья все равно даст мне сколько положено, и единственное, что я заработаю, так это ее материнскую улыбку, когда она будет отправлять меня в те самые места. Одобрение общественности тоже на моей стороне, но суть… Суть останется прежней. Ну, заложу я Серегу,— Демин и Шестаков быстро переглянулись,— заложу, расплачусь с ним, и что же — уподоблюсь ему? Не хочется. Совесть не позволяет. Гордость. Достоинство,— Бузыкин вскинул брови, сам удивляясь, куда это его занесло, но тут же, словно убедившись, что все правильно, повторил,— да, и достоинство. Ведь надо же за что-то уважать себя. Раньше мечта меня грела, утешала и какие-то надежды давала… Сейчас нет мечты, злые люди разрушили, бинокль отняли… Ну что эти люди, отпустить меня не отпустят, так только по плечику похлопают, молодец, дескать, старайся и там, за колючей проволокой, тоже будь послушным и усердным, план выполняй, пример подавай… Вот и все, что они могут мне сказать. Назови я его, а они потом очную ставку… И как мне Сереге в глаза смотреть?
— От очной ставки можешь отказаться,— быстро вставил Демин.
— Обещал один мальчик жениться,— протянул Бузыкин.— Да позабыл, кому обещал…
Все дальнейшее произошло в две-три секунды. Усыпив настороженность оперативников неторопливыми словами, расслабленной позой, ленивыми, замедленными движениями, Бузыкин вдруг резко прыгнул к двери, оттолкнув понятых, выскочил на палубу, захлопнул дверь и чем-то подпер ее снаружи. Все оказались запертыми. Было слышно, как он пробежал по гулкой металлической палубе к перекидной доске, как спрыгнул на берег, но тут же шаги снова зачастили по доске.
— Шпак дохлый! Он думал, на дураков напал,— удовлетворенно проговорил Шестаков.— Я же оставил двух ребят на берегу. Куда ему деваться… В мартовскую воду не прыгнешь — без подготовки больше минуты не продержаться.
Капитан подошел к иллюминатору, покрутил какие-то винтики и распахнул его. Но выбраться на палубу никто не успел. В иллюминаторе показалась улыбающаяся физиономия Бузыкина. Он некоторое время молча рассматривал оставшихся в каюте, и улыбка его становилась все шире и радостней.
— Ну что, курепчики? Попались? Бдительность у вас хромает, товарищи следователи, вынужден буду доложить начальству.— Встретившись взглядом с Деминым, он вежливо поманил его пальцем.
— Еще пришибет чем-нибудь! — предупредил Шестаков.
Но Демин все-таки подошел. Бузыкин дал знак, чтобы тот наклонил голову и прошептал на ухо:
— Нефедов. Только я ничего не говорил.— И уже громко добавил: — Пойду выпущу вас. А то еще попытку к бегству пришьете.
У двери послышался грохот отодвигаемого ящика, и дверь открылась. Бузыкин вошел, стараясь держаться на расстоянии от оперативников, от Шестакова, только мимо Демина прошел без опаски, оставив его за спиной. Снова сел на лежак.
— А то смотрю, уже кое-кто засыпать начал… Дай, думаю, распотешу.
Демин присел к столику и начал перелистывать рассыпающуюся записную книжку Бузыкина. Найдя страницу, помеченную буквой «н», он увидел адрес, а ниже два слова «Нефедов Сергей». Посмотрел на Бузыкина Тот еле заметно кивнул, дескать, все правильно, это он и есть.
— Ну что, подъем? — спросил Шестаков.
— Да, ночевать вам здесь тесновато будет,— ответил Бузыкин, поднимаясь.
18
Почти всю ночь Демин провел в машине. Дневная оттепель сменилась привычным ночным заморозком, дорога покрылась коркой льда, и водитель ехал не быстрее сорока километров в час, часто останавливался, чертыхался вполголоса, стараясь не разбудить подремывающего пассажира.
Перед самой Москвой Демин проснулся. Дорога сверкала льдистым покрытием, в ней отражались фары машин, зарево от огней большого города.
— Что, Валя, отдохнул?
— Скорее в себя пришел.
— Но съездил-то не зря?
— Да вот четвертого в преступники наметили.
— Ничего, образуется. Лишь бы домой добраться. Как раз к началу рабочего дня поспеваем. Если не перевернемся, конечно. Куда поедем?
— К Рожнову. Надеюсь, стерпит он мою суточную щетину. Опять же усталый вид подчиненного заставляет таять сердце начальника, верно, Борис Григорьевич?
— Судя по обстоятельствам дела,— усмехнулся водитель.
Когда въехали в город, было уже светло и первые прохожие осторожно шли по обледенелым тротуарам, кое-где дворники посыпали дорожки песком, весенний туман пропитывал улицы, наполнял ветви деревьев, обещал оттепель.
— А все-таки останови,— тронул Демин плечо водителя, когда они проезжали мимо парикмахерской.— А то как говорит мой новый друг Бузыкин, совесть не позволяет.
— Во! — злорадно протянул водитель.— Побаиваешься начальства!
— Не о нем думаю, о себе! Как говорит Бузыкин, надо за что-то уважать себя.
Когда Демин минут через двадцать вернулся, водитель крепко спал, склонив голову на руль. Но едва хлопнула дверца, он поднял голову и, еще не проснувшись, легонько тронул машину с места. Глянув на Демина в зеркало, удовлетворенно кивнул.
— Теперь, я вижу, убивцу не уйти!
Рожнов слушал, не перебивая, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза.
— Одно меня настораживает,— сказал Демин,— не пытается ли Бузыкин пустить нас по ложному следу?
— Нет, он сказал правду. На Нефедова мы вышли и без тебя. По твоим наводкам, но без тебя. Ты давал задание навести справки о прежнем месте жительства Дергачева?
— Да, я хотел узнать, где он жил до того, как поселился у Жигунова. Там могли остаться хорошие следы
— На, прочти. Это рапорт Пичугина.
Демин взял несколько листков, исписанных мелким корявым почерком. Из рапорта следовало, что, когда Пичугин пришел на квартиру, где раньше снимал комнату Дергачев, хозяин рассказал, что несколько дней назад к нему заходил высокий парень — хотел видеть Дергачева. Узнав, что тот переселился, молодой человек в «чрезвычайном огорчении», как выразился Пичугин, ушел.
— Кто этот хозяин, который сдавал комнату Дергачеву?
— Некий Мисюк. Он вызван сегодня к десяти, и ты сможешь поговорить с ним подробнее. Мы навели справки. Вполне добропорядочный, несколько, правда, унылый человек. Но за это решили его не привлекать, унылость уголовно ненаказуема.
— Если учесть, что Дергачев прожил у Жигунова около полугода,— медленно проговорил Демин,— следовательно, долговязый все это время его не видел, не получал писем и поздравлений и сам ему не писал. Значит, был в отъезде. Или же он чужак.
— Он наш,— невозмутимо сказал Рожнов.— Мисюк его знает, он раньше частенько захаживал к Дергачеву.
— Значит, ищем Нефедова?
— Да. Ищем. Нефедова. Могу сообщить — он уехал из города почти год назад. С выпиской и прочими формальностями. Выехал якобы в Архангельск. Но там такового не числится.
— Ого! Вы тут поработали!
— Это было несложно.
— У Бузыкина в записной книжке указана улица Пржевальского.
— Правильно. Там сейчас живет его мать, отец, брат… Вчера вечером провели обыск. Пусто. Сегодня на одиннадцать вызвана мать Нефедова. Отец в командировке. Будет дней через десять. Проверили — он действительно в командировке.
— Значит, Нефедова ищем,— повторил Демин.— Высокого, молодого, красивого Нефедова. Портреты есть?
— Сколько угодно! — Рожнов бросил через стол конверт.
Демин вынул несколько снимков. На него смотрел молодой парень, которого красивым можно было назвать лишь с большой натяжкой. Сдвинутые к переносице темные густые брови придавали лицу несколько угрюмое выражение. На другом снимке Нефедов улыбался — у него были ровные белые зубы, но улыбка опять же была нерадостная, он словно смеялся над кем-то, видел чью-то оплошность. Еще снимок — Нефедов, судя по всему, с друзьями, выше всех чуть ли не на голову.
— Его приятелей мать знает, дала адреса,— заметил Рожнов.— Поколебалась, правда, но дала. Этакая… Женщина с прошлым.
— В каком смысле, Иван Константинович?
— В том смысле, что этот ее образ жизни — не пер вый, не единственный. Что-то у нее было в прошлом… Может быть, семья другая, муж другой, увлечения, слабости другие… Сам посмотришь. Да, работает Она в жилищно-коммунальном отделе, занимается пропиской, выпиской и так далее.
— А Нефедов прописан где-то?
— Об этом ты мне расскажешь, когда потолкуешь с его мамой. И еще одно — в инспекции по делам несовершеннолетних работает инспектор Потапов. Ты поговори с ним, он хорошо знает Нефедова, не один год занимался им… Потапов предупрежден, ждет твоего звонка.
— Вы говорили, Борисихин повинился?
— Там что-то странное… Он берет на себя старика. Так и говорит — старик на моей совести. Остальных не трогал. А в больницу ходил, чтобы узнать о старике, о его здоровье. Отложи пока Борисихина. Подождет, никуда не денется. Отработай Нефедову.
— Значит, эти трое все еще подозреваются?
— Да,— кивнул Рожнов.— Не думаю, что все виновны, но пока у них есть свои маленькие секреты, и, похоже, эти секреты для них важнее свободы. Пусть поразмышляют о ценностях человеческих. У того, прости меня, штанишки в крови, Жигунов никак не вспомнит, где ночь провел, а Борисихин вообще решил малой кровью отделаться — старика, дескать, маленько зашиб… Раны-то у всех одинаковы!
Сначала Демин созвонился с Потаповым. Тот пришел через пятнадцать минут. Совсем парнишка, подумал Демин. Весь еще в возвышенных представлениях о работе в милиции, наверно, еще сами слова «уголовный розыск», «следствие» будоражат его и любое задание кажется решающим.
— Садись, Толя, рассказывай! — начал Демин — Говорят, ты большой специалист по Нефедову.
— Неужели он на пожаре отметился?
— Похоже на то, что он и золотишко взял в универмаге у соседей. Я только сегодня оттуда.
— Надо же, какой рост, какой рост!
— Да, говорят, он высокий парень.
— Нет, я не о том… Он заметно вырос в своих устремлениях… Я занимался с ним несколько лет, когда он еще был шаловливым мальчиком. Знаете, есть этакие отчаянные озорники, которые уверены в каких-то своих правах на особую жизнь, на особое к себе отношение… Больше им, видите ли, положено, больше позволено. И отстаивают они эти свои права всеми силами. А какие у них силы? — Потапов пожал плечами, изобразив на лице полнейшее недоумение.— Хамство, вот и все. Но уж если он почувствует себя уязвленным… О! Гневу нет предела. Особенно если рядом люди, способные оценить его силу, отвагу, мужество… Большой любитель работать на публику. Он, конечно, не дурак. Все возвышенные понятия, которыми его пытались пронять учителя, он мог излагать куда складнее их. Он смеялся над ними. И надо мной смеялся. Поначалу. Потом возненавидел. Люто! — Потапов опять рассмеялся.— И не скрывал. На каждом углу кричал о своих чувствах ко мне.
— Чем же ты заслужил?
— Заслужил,— кивнул Потапов.— Секрет прост. Я его понял. Раскусил. И доказал ему, что кроме показухи, за душой у него ничего нет. Пусто. Кто же такое простит?
— А в чем заключались его шалости?
— О! — воскликнул Потапов.— Выбор очень разнообразный. Одно время они жили на окраине Москвы. Это многое определяло. Сорванные замки на чужих дачах, загнанные лошади соседнего колхоза за кольцевой дорогой, угнанный мотоцикл… Покатался и бросил. Причем не просто оставит на дороге, нет, в речку столкнет, в овраг… И попадался. Все время попадался. Я понимал, что на моем участке Нефедов — главный возмутитель спокойствия. И офлажковал его. Можно сказать иначе — окружил заботой и вниманием. Но настолько плотно окружил, что он шагу ступить не мог. Приглашал его к себе и докладывал ему о его же похождениях. Доказывал, что никакой он не… В общем, доказывал, что он есть самый обыкновенный глуповатый хулиган, к тому же незадачливый. Он ни на минуту не забывал, какой он красавец. Впрочем, и девушки не давали ему об этом забыть. Знаете, в определенном возрасте красота воспринимается как ум, значительность, она заменяет все. Да что там красота! Штаны могут все заменить, синие штаны с этикеткой на заду. Достаточно их надеть, чтобы сразу стать красивым и умным!