Тетрадзе вошел в кабинет стремительно, будто за ним гнались, будто у него было всего несколько секунд, чтобы спастись.
— Валентин Сергеевич! За что меня здесь держат? Вы спите дома, вы кушаете, где хотите, вы дышите воздухом…
— На вашей одежде следы преступления,— терпеливо произнес Демин.— Как вы посоветуете мне поступить?
— Посмотрите мне в глаза! Посмотрите! Неужели вы не видите, что это глаза честного человека? Отвечайте, Валентин Сергеевич, неужели такие глаза могут быть у убийцы?! — Тетрадзе перегнулся через стол, чтобы следователю было виднее, какие у него глаза.
— Посмотрел,— сказал Демин.— Очень красивые глаза.
— Знаю, что красивые, мне об этом все женщины говорят!
— Я не специалист по глазам, Тамаз. Точно такие же глаза могут быть у человека, потерявшего три рубля, у человека, которого машина обдала грязью, от которого ушла девушка… Разве нет?
— Вы правы,— Тетрадзе устало опустился на стул.— Вы правы.
— Прекрасно вас понимаю. Мне не удалось получить ничего, что бы сняло с вас подозрение, Тамаз. Ищем еще одного участника веселого застолья в доме Жигунова. Пока не нашли.
— И не можете найти?— спросил Тетрадзе как-то замедленно, словно думая о чем-то другом.— Не можете найти… Когда я уходил, он оставался… Когда я пришёл второй раз — его уже не было… Но лежали окровавленные люди… А его не было! Я понял! — торжественно заявил Тетрадзе и встал.— Это он. Он все это совершил Он преступник.
— Может быть,— бесцветно сказал Демин.— А следы крови на вас.
— А знаете, что я скажу…— Тетрадзе некоторое время смотрел на Демина как-то невидяще, словно припоминая что-то полузабытое.— Я сейчас такое скажу… Вы сразу меня отпустите…
— Внимательно вас слушаю.
— Вы не искали этого молодого человека на Кавказе?
— До Кавказа еще не добрались.
— Напрасно. С Кавказа надо было начинать! — свистящим шепотом произнес Тетрадзе.— Я дал ему адрес моей мамы. Да! Сидим за столом, говорим хорошие слова, почему не пригласить человека в гости? Пригласил. И он записал адрес
— Уж коли вы дали ему адрес, может, и мне не откажете? — усмехнулся Демин.
— Тоже хотите отдохнуть в Лагодехах?
— И немедленно. С завтрашнего утра.
— О! — Тетрадзе хлопнул себя ладонью по лбу.— И как я сразу не подумал! Знаете, это нетронутый уголок первозданной природы! Заповедник, прекрасный грузинский заповедник Лагодехи! О! Как я хочу домой!
Борисихин в отличие от Тетрадзе выглядел расслабленным и каким-то безразличным. Молча кивнул, сел на предложенный стул. Обхватил колени ладонями да так и остался сидеть.
— Пока меня не было, вы, говорят, признались в преступлении?— спросил Демин.
— Признался,— кивнул Борисихин.
— Расскажите, как все случилось?
— Я все написал… Но, кажется, здесь любят без конца повторять одно и то же.
— Открою профессиональный секрет,— сказал Демин,— повторяться не любим. Но вынуждены, поскольку человек, который врет, не может удержаться от того, чтобы каждый повтор дополнять все новыми и новыми подробностями. А человек, который говорит правду, не может ее изменить, и его показания не отличаются от предыдущих. Давайте не будем с кондачка судить о работе другого.
— Они напоили мою жену… Если бы я не пришел, они бы могли воспользоваться ее состоянием… К тому шло. Сначала они сказали, что ее нет, потом говорили, что пусть, дескать, проспится у них, потом длинный сказал, что он берет ее себе на ночь… В общем, я к тому времени был… был в возбужденном состоянии.
— Представляю.
— А когда уходил, старик… Придется, говорит, и мне сегодня одному ночку коротать… И смеется. Беззубый, лысый, толстый, небритый… Ну, я ему и врезал. Что-то под руку подвернулось… В общем, перестал смеяться.
— Он упал?
— Старик был в таком состоянии, что на него достаточно было дунуть, чтобы он рухнул в снег.
— Значит, упал?
— Вероятнее всего. Я уже не смотрел. Ударил его и тут же к жене.
— В больницу зачем приходили?
— Чтобы узнать о старике… Вдруг, думаю, нечаянно убийцей стал.
— Почему же не узнали открыто? Зачем понадобилось пробираться черным ходом?
— Ну, как… Начну узнавать, сразу догадаются… Решил потихоньку… Надо же знать, как вести себя.
— Вы ударили его молотком?
— Нет, какой молоток в снегу… Поленом.
— Старику лучше,— сказал Демин.
— Да? — приподнялся на стуле Борисихин и тут же снова сел.— Даже не знаю, радоваться этому или нет… Сволочь он. Не надо бы ему жить.
Что-то все сегодня с сюрпризами, подумал Демин. Неужели пребывание в закрытом помещении так действует на людей, что они начинают ценить правду? Или дело в другом — уточняют свои позиции, готовятся к длительной обороне?
— Входите,— сказал он, увидев в дверях Жигунова Конвоир остался в коридоре, а Михаил, закрыв за собой дверь, оказался лицом к лицу со следователем.
— Вы в самом деле подозреваете меня? Или мое пребывание здесь — хитрый ход, чтобы сбить с толку настоящего преступника? — Жигунов был напряжен, глаза его лихорадочно блестели, по всему было видно, что он держится из последних сил.
— А как вы сами думаете? — Демин показал на стул.— Садитесь, в ногах правды нет.
— А в чем она? В стуле, который предлагаете? В камере? Или в тюрьме, куда собираетесь меня посадить?
— Вы задаете столько вопросов, что я не знаю, на какой отвечать. Поскольку я задал только один вопрос, ответьте сначала вы — чем сами объясняете свое пребывание здесь?
— Своеволием.
— Хорошо. Теперь мой ответ. Вас задержали правильно. Судите сами… Произошло опасное преступление. Есть жертвы. У вас с отцом отношения плохие. Вы почти год не общались. И тем не менее весь день провели у отца. Могу я допустить, что неосторожное слово, намек, взгляд заставят вас потерять самообладание? Могу я сделать такое допущение?
— Но ведь этого не было…— без прежней уверенности добавил Жигунов.
— Не очень убедительно, согласитесь. Что происходит дальше? В доме пожар, убит человек, через сутки умирает еще один. Я спрашиваю — где вы были? Где провели ночь? Вы не помните. У вас дома при обыске находят шарф.
— Это не мой шарф!
— Подождите, Жигунов. Находят шарф. Эксперты утверждают — ворсинки от этого шарфа остались на заборе. То есть вы ушли из дома отца тайком, чтобы не видели соседи. Как понимать? Причем шарф находят не на вешалке, а спрятанным. И на нем кровь, которая по группе совпадает с кровью вашего отца.
— Шарф не мой.
— Как он оказался в вашей комнате общежития? Как на нем появилась кровь вашего отца?
— Не знаю.
— Давайте думать вместе. Вы много выпили в тот день?
— Получилось нечто странное… Этот кавказец со своими тостами, длинный парень с деньгами, шалопутная Борисихина с глазками… Все это как-то подействовало, даже не могу объяснить, почему так много пил.
— Другими словами, ничего не помните?
— Нет, почему же… Кое-что помню.
— Вы ушли в калитку или через щель в заборе?
— Не могу сказать… Об этой щели я знал, ведь в доме прожил много лет… Мог уйти и через щель.
— Что было дальше?
— Домой пошел, в общежитие. Жена меня, конечно выперла. И правильно сделала. Одобряю. Говорит, при веди себя в порядок, потом приходи. Одобряю,— повторил Жигунов.
— Это вы сейчас так говорите, а тогда? Как поступили тогда?
— Обиделся.
— За обидой следуют действия. Ваши действия?
— Молчал я об этом, но, видно, придется сказать… Пошел к одной девушке, к которой я всегда могу прийти… Приютит Не прогонит.
— И на этот раз она вас приютила?
— Да. Ничего у нас с ней не произошло, я был не в том состоянии, но не выгнала, уложила спать. У нас с ней раньше были отношения, до того, как женился… Видно что-то осталось. А жена считает ее до сих пор не то соперницей, не то разлучницей… Их не поймешь.
— Почему же молчали до сих пор?
— Если скажу, придется на суде повторить… Если жена узнает, где ночевал… Пиши пропало. Опять же не хотелось Вальку в историю втягивать. Все одно к одному А теперь, смотрю, всем придется выяснять отношения. Большая стирка предстоит… Та еще будет постирушка…
— Эта Валентина… Как ее фамилия? — спросил Демин.
— Фамилия? Ромашкина ее фамилия.
— Где живет?
— Ой-ей-ей! — застонал Жигунов, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону.— Вязну, вязну и, кажется вот-вот поверю, что я их всех там поубивал.
— Адрес Ромашкиной,— напомнил Демин.
— На нашем заводе она работает, недалеко от завода и живет, на Садовой. Дом двадцатый.
— Она подтвердит ваши слова?
— Кто ж ее знает… Хотя чего это я… Конечно, под твердит.
— Переночевали, а дальше?
— Пошел утром на работу, потом пластался перед женой, прощения вымаливал
— Эта Валентина… Как ее фамилия? — спросил Демин.
— Фамилия? Ромашкина ее фамилия.
— Где живет?
— Ой-ей-ей! — застонал Жигунов, раскачиваясь на стуле из стороны в сторону.— Вязну, вязну и, кажется вот-вот поверю, что я их всех там поубивал.
— Адрес Ромашкиной,— напомнил Демин.
— На нашем заводе она работает, недалеко от завода и живет, на Садовой. Дом двадцатый.
— Она подтвердит ваши слова?
— Кто ж ее знает… Хотя чего это я… Конечно, под твердит.
— Переночевали, а дальше?
— Пошел утром на работу, потом пластался перед женой, прощения вымаливал
— Простила'
— На следующий день словечко обронила, к вечеру еще два… Дело пошло, но тут уж вы вмешались.
— Понятно. Остался сущий пустяк — как в общежитии оказался зеленый шарф?
— Боюсь, что мне на этот вопрос не ответить,— Жигунов беспомощно развел руками.
— А как мне быть? Отпустить вас на все четыре стороны или оставить пока?
— Придется, наверно, оставить,— вздохнул Жигу нов.— Только это… не обижайте Ромашкину, ладно? И жене о ней не говорите. Прошу Да,— остановился Жигунов уже у двери и повернул к Демину свое исхудавшее, обострившееся лицо.— А что говорит о шарфе жена? Вы спрашивали у нее?
— Спрашивал. Она говорит, что вы пришли с этим шарфом
— Что значит пришел?
— Это значит, что его не подбрасывали, что дома он оказался не случайно, что вещь эта вам не такая уж чужая, как вы это пытаетесь изобразить.
Обернувшись от двери, Жигунов некоторое время с яростью смотрел на Демина, потом как-то обмяк, усмехнулся.
— Скажите, пожалуйста, пытаюсь изобразить… в моем положении еще что-то пытаться… Тут бы живу остаться.
— Вы многое вспомнили со времени нашей последней встречи. Каждый раз, когда мы с вами встречаемся, вы словно бы маленький подарочек мне готовите. Сегодня вот Ромашкину подарили
— Не дарил я вам Ромашкину! — зло выкрикнул Жигунов.
— Конечно, конечно… Я в переносном смысле. Не возьму я Ромашкину, не бойтесь. Чует мое сердце, она вам самому еще пригодится.
— Может, и пригодится,— угрюмо кивнул Жигунов.
— И все-таки не пойму, что вас держало в доме целый день! — воскликнул Демин.— Не пойму.
Жигунов отошел от двери и приблизился к самому столу.
— Отец, понимаете? Отец! — заговорил он с тихой яростью.— Какой-никакой, а батя. Ведь я его и другим помню — молодым, сильным, трезвым. С моей женой у него конфуз произошел, да. Было дело. Не вернешь. По пьянке. Я не снимаю с него вины, но и казнить его до самой смерти тоже не буду. Каждую минуту за это проклинать?! Нет. Пришел он ко мне на работу, сам пришел, первым. Пьяным пришел, потому как трезвым не решился. Для храбрости выпил. Что мне было делать? Гнать его? Нет. Не стал. Отвел домой. Ведь это и мой дом, вырос я в нем. Дай, думаю, посмотрю, как батя живет. Семьдесят ему, а живет один… Вот и пошел. Еще была мысль, и в ней признаюсь… Может, думаю, наладится все, может, вернемся с женой в дом… В общежитии какая жизнь? Крики почти всю ночь, смена уходит, смена приходит… Дверь почти бумажная, от голоса настоящего дрожать начинает, жену обнять опасаешься! Кто-то дышит в коридоре, и то слышно… А потом, я же говорил — сам выпил, контроль потерял. Над временем, над собой, над положением за столом…
— Пьян был, ничего не помню,— как бы про себя проговорил Демин.
— Да! — закричал Жигунов.— Да! Не помню! Что же мне, вешаться?
— Думаю, не стоит,— спокойно ответил Демин.— Будем работать, Жигунов. А у вас есть время подумать, глядишь, и вспомните чего-нибудь новенькое, а?
20
— С Лагодехами разговаривал,— сказал Рожнов на следующее утро.— Там тебя ждут. Добираться лучше всего через Тбилиси. Самолетом, а дальше автобусом. К вечеру того же дня будешь на месте.
— И там действительно живет родня нашего Тетрадзе?
— Живет,— кивнул Рожнов.— За домом установили наблюдение.
— Не верится, что Нефедов там появится…
— Уже появился,— невозмутимо сказал Рожнов.— Местные товарищи заглянули в гостиницу, она там единственная. В этой гостинице одну ночь провел некий гражданин по фамилии Нефедов.
— Наш Нефедов?
— Трудно сказать,— усмехнулся Рожнов.— Не забывай — это маленькая кавказская гостиница. Скажи спасибо, что еще фамилию постояльца записали. Когда-то я был в Лагодехах,— мечтательно произнес Рожнов.— Какой там базар! Обязательно посети. С гостиницей, местным уголовным розыском, родней Тетрадзе — решай сам, можешь всем этим и пренебречь, а вот базар надо посетить. Какие там орехи! Мешками стоят… И что самое удивительное — покупают мешками!
— Мешок — не знаю, но пару килограммов привезу,— пообещал Демин, поднимаясь.
— Думаешь, это очень много — два килограмма? — невинно спросил Рожнов.— Там самые дешевые орехи Не разоришься и на трех килограммах.
— Даже сейчас, в марте?
— Особенно в марте. Они за зиму просохли, стали легкие, ломкие, шершавые, их на килограмм идет столько… О! Возьмешь в кулак,— Рожнов посмотрел на свою ладонь так, словно на ней уже лежал крупный грецкий орех,— возьмешь вот так, сдавишь, и он хрустит, кожура лопается, раскалывается, а внутри мерцает золотистый плод, знаешь, будто мозг с хорошими глубокими извилинами.
— Уговорили, Иван Константинович. Только насчет мозга — напрасно. Когда говорят про мозг в хрупкой скорлупе, у меня возникают другие мысли.
Подобные командировки были нечастыми, и Демин откровенно наслаждался перелетом в Тбилиси, с волнением смотрел на проплывающие внизу вершины Кавказского хребта, кто-то из знающих пассажиров показал на одну из вершин, и по самолету прошелестело слово «Казбек». Демин тоже не удержался от того, чтобы с почтением произнести это слово, но тут помимо его воли вершину заслонили печальные глаза Тетрадзе и уже не покидали его, когда он пересекал на автобусе всю Грузию с запада на восток, приближаясь к небольшому грузинскому городку с непривычным названием Лагодехи.
На автовокзале, едва Демин вышел из автобуса, к нему подошел маленький смуглый человек в громадной фуражке с неизменными усами. Протянув сухонькую ладошку, он спросил:
— Товарищ Демин?
— Точно. Здравствуйте.
— Очень рады, что вы приехали. Мы вас ждем. Моя фамилия Мамукелашвили. Будем работать вместе. В гостинице заказан номер.
— В той самой, где останавливался Нефедов?
— У нас одна гостиница. Вот машина, прошу вас,— Мамукелашвили предупредительно раскрыл дверцу.
— Что-нибудь удалось установить? — спросил Демин уже в машине.
— Я думаю,— Мамукелашвили помялся, прикидывая, как вежливее ответить,— может быть, мы будем сначала кушать, а потом работать?
— А если одновременно?
— О! Наш начальник в таких случаях рассказывает об одном плакате, который он видел в Америке. Висит у дороги плакат такого примерно содержания… «Водитель, если ты одной рукой обнимаешь девушку, а другой ведешь машину, знай, что и то и другое делаешь плохо».
— Очень правильный плакат,— ответил Демин.— Убедительный.
— Мы немного подготовились к вашему приезду,— как бы мимоходом заметил Мамукелашвили.— Товарищи уже ждут… И… будет хорошо, если мы сначала немного познакомимся… Это всегда хорошо.
— Ну что ж, мне остается только подчиниться местным обычаям.
— Это не местные обычаи,— с осуждением сказал Мамукелашвили.— Это всеобщий закон. Его все должны соблюдать, хотя некоторые,— он сделал презрительную гримасу,— уклоняются. О! Лучше бы они другие законы нарушали. Этот закон нельзя нарушить. А чтобы очистить вашу совесть, могу сказать, что горничная в гостинице вспомнила этого Нефедова. Он был очень невежливый и очень высокий.
— Это он,— коротко сказал Демин.
Двухэтажное здание гостиницы с козырьком над крыльцом и дребезжащими дверями было окружено зарослями каких-то кустов. Демин направился было к окошку администратора, но Мамукелашвили взял его под локоть и провел прямо к лестнице на второй этаж. Номер оказался просторным, может быть, даже излишне просторным. Посреди комнаты стоял круглый стол, уставленный фруктами, виноградом, были здесь и столь любимые Рожновым грецкие орехи. Демин не удержался, взял один — орех оказался непривычно крупным и легким.
— Пробуйте, пробуйте, товарищ Демин,— услышал он голос позади себя, в номер входил плотный человек в форме майора милиции. Пожимая руку, Демин отметил, что ладонь его почти такая же крупная и сильная, как у Рожнова.— Чикковани,— представился вошедший.— Надеюсь, не обидитесь за то, что поселили вас в том номере, в котором ночевал Нефедов?
— Он останавливался здесь? — Демин уже со значением осматривал номер.
— Очевидно, у человека были деньги, номер большой, хороший. Может быть, не самый лучший,— тонко улыбнулся майор,— но просторный, тихий. Нам приятно, что мы сможем сразу ввести вас в работу.