– Водки! Чего уставился? За разбитый бокал заплачу́. Водки давай!
Около полуночи Аня Родимова вышла из дома с тазиком в руках. Выплеснула из тазика воду на грядку и повернулась, чтобы вернуться в дом.
– Ань, постой, – услышала она негромкий голос Егора Соболева.
Аня остановилась. От сумрачной тени дерева, похожей на грозовое облако, отделился высокий темный силуэт.
– Егор?
– Да.
Аня невольно отступила на шаг и остановилась.
– Ты чего тут?
Он подошел ближе, зыбкий отсвет далекого фонаря позволил Ане разглядеть его лицо. Щеки и подбородок Соболева покрывала щетина. На темном осунувшемся лице лихорадочно блестели глаза.
– Ну? – сипло проговорил он, обдав Аню запахом перегара. – Ничего не хочешь мне сказать?
– Егор, иди домой, – тихо ответила Аня.
Соболев сунул руку в карман и что-то из него достал.
– Я все знаю, – сказал Егор. – Про тебя и про этого московского хлыща.
– Ну, значит, мне ничего не придется объяснять. Да, честно говоря, я и не собиралась.
Лицо Соболева судорожно дернулось.
– Как ты могла? – с горечью проговорил он.
– Егор, я не знаю, – тихо сказала Аня. – Правда, не знаю.
Егор вдохнул широкими ноздрями прохладный вечерний воздух, а потом выдохнул:
– Шлюха!
Аня на секунду оцепенела, а потом повернулась и быстро пошла к крыльцу. Но Соболев заступил ей дорогу.
– Уйди, – тихо попросила Аня.
Егор молчал.
– Ну?
Он скрипнул зубами и процедил:
– Ты все испортила.
– Знаю, – сказала Аня. – Но я тебе ничего не должна. И никогда не была должна. Я тебя никогда не любила, Егор. Уходи.
И тут Егор шагнул к ней и коротко, без размаха, ударил ножом в живот.
22Холодные обшарпанные стены поселковой больницы. Тяжелый, тошнотворный запах лекарств, хлорки и еще чего-то, о чем даже думать не хочется. Старая Маула, потерянная, ссутулившаяся и от этого казавшаяся маленькой, растерянно смотрела на снующих по коридору врачей и медсестер, на с трудом передвигающихся больных в стареньких заношенных халатах.
Маула не спала вторые сутки подряд, и ей стоило больших усилий не свалиться от усталости.
– Простите, вы ведь бабушка Анны Родимовой?
Старая Маула обернулась. Рядом со стойкой старшей медсестры ее ждал врач. Пожилой, худощавый, с морщинистым многодумным лбом, в застегнутом на все пуговицы белом халате.
– Да.
– Меня зовут Яков Степанович. Давайте зайдем в ординаторскую.
– Зачем?
– Нужно кое о чем переговорить.
В ординаторской доктор указал Мауле на кресло, подождал, пока она сядет, затем взял с полочки стеклянный флакончик, открыл его и протянул Мауле.
– Выпейте полглотка, – сказал он.
– Зачем?
– Выпейте. Пожалуйста.
Он приблизил флакон к лицу Маулы, но она морщинистой рукой отвела его.
– Не надо, – произнесла старуха. – Говорите, что хотели сказать.
Врач секунду выждал, словно надеялся, что она передумает, потом вздохнул и опустил руку.
– Крепитесь, – с усилием начал он. – Я хотел вам сообщить, что ваша внучка… находится в очень тяжелом состоянии. Мы делаем все возможное, но может так случиться, что… – Он замолчал, но собрал волю в кулак и с усилием докончил: – Может так случиться, что мы не сможем ей помочь.
Старая Маула молчала, глядя на врача сухими блестящими глазами.
– Она… умрет? – спросила она после паузы.
– Скорей всего, – ответил доктор. – Вы можете посидеть рядом с ней. Столько, сколько хотите.
Бабушка Маула разжала морщинистые губы и тихо уточнила:
– Сколько ей осталось?
– Несколько часов, – ответил доктор. – Если повезет, доживет до утра. Мне очень жаль, что так получилось, – добавил он виновато.
Старая Маула встала с кресла. Снова села. Несколько секунд она сидела, глубоко о чем-то задумавшись. Внезапно Маула глубоко вздохнула – казалось, вся жизненная сила излилась в этом вздохе. А потом она поднялась с кресла и пошла к двери.
– Я вас провожу, – сказал доктор, быстро ее нагнал и распахнул перед нею дверь.
В палате доктор оставил Маулу и Аню одних. Он вышел так тихо и так тихо прикрыл за собой дверь, что старая Маула не услышала. Впрочем, в эту минуту она вообще забыла о его существовании.
Сидя на стуле перед кроватью, старуха протянула морщинистую руку и легонько провела ладонью по лбу Ани. Лоб был обжигающе горячим. Аня приоткрыла глаза.
– Бабушка… – тихо проговорила она.
– Тише, – голос Маулы звучал глухо. – Не трать силы.
– Мне очень плохо, бабушка.
– Знаю.
Аня облизнула сухим языком сухие губы и тихо спросила:
– Я умираю?
Маула не ответила. Аня закрыла глаза.
– Из черного леса… – забормотала она тихим сбивчивым шепотом, – когда звезды превращаются в росу… Он будет есть наши сердца… Будет есть наши сердца…
Девушка замолчала. Маула долго смотрела на нее, потом сказала все тем же глуховатым голосом:
– Мне пора идти.
Аня снова открыла глаза.
– Куда? – тихо спросила она. – Куда ты уходишь, бабушка?
– Есть дело. Важное.
– Но на улице вечер. Скоро будет темнеть.
– Ничего страшного.
Аня попробовала улыбнуться, но у нее не хватило для этого сил.
– Я буду скучать по тебе, – прошептала она.
– Не будешь. Тебе надо уснуть. Крепким сном. Утром ты проснешься здоровая, – бабушка улыбнулась морщинистыми губами. – Закрой глаза, милая. Закрой глаза.
Аня закрыла глаза.
– Спи… – проговорила старая Маула. – Все будет хорошо.
Старуха посмотрела в сумрачное окно. С той стороны стекла на нее глядела тьма.
Старая Маула отвела взгляд от окна, наклонилась к Ане и стала что-то шептать ей на ухо. Она шептала пару минут. Потом выпрямилась и тихо проговорила, глядя на лицо внучки с нежностью, сожалением и горечью:
– Сейчас ты меня не слышишь. Но слова мои не пропадут даром. Когда-нибудь ты их вспомнишь. Прощай!
Маула тяжело поднялась со стула и направилась к двери.
23Игнат Борисович Соболев сидел за столом, нервно постукивая пальцами по столешнице. Лицо его было темным от горя и гнева. Один он оставался недолго, дверь открылась, и конвойный ввел Егора.
Парень осунулся, выглядел измученным и невыспавшимся. Усадив его за стол, конвойный вышел из комнаты для свиданий.
Некоторое время оба, отец и сын, молчали. Соболев-старший разглядывал сына с мрачноватым интересом, словно увидел его впервые после долгих лет разлуки. Егор опустил голову, в глаза отцу он не смотрел.
Первым молчание нарушил Игнат Борисович.
– Сидишь? – хмуро проговорил он.
Егор глянул на отца из-под насупленных бровей.
– Сижу, – тихо ответил он и снова опустил взгляд.
– Какого черта ты это сделал?
– Ты сам знаешь, – сказал Егор. – Я не мог иначе.
– Вот как? Не мог, значит?
Егор вскинул голову, бешено сверкнул глазами и выпалил:
– А ты бы на моем месте как поступил?! Что бы ты сделал, если бы твоя невеста тебе изменила?!
Отец смотрел на него спокойным, холодным взглядом, и Егор снова отвел глаза.
– В общем, так, – сухо проговорил Игнат Борисович после долгой паузы. – Ты выйдешь отсюда завтра утром.
– Как? – изумился Егор.
– Просто. Ногами. А потом ты пойдешь к старой ведьме и будешь просить у нее прощения. На коленях! И молись, чтобы девочка осталась в живых.
Игнат Борисович встал из-за стола и направился к двери.
Маула собрала в узелок все, что было нужно, обвела комнату долгим взглядом, словно прощаясь, и вышла из дома.
На улице было холодно. Небо уже потемнело, но скорее из-за туч, потому что звезды еще не зажглись. Проходя мимо дома Клавдии, она услышала, как кто-то ее окликнул.
– Бабушка Маула!
Старуха остановилась и повернула голову на голос. У калитки стояла Клавдия.
– Бабушка Маула, – сбивчиво начала она, – я хотела сказать…
– Не надо, Клавдия, – оборвала ее Маула.
– Я виновата. Не доглядела.
Старая Маула отвернулась и зашагала дальше. Клавдия обиженно посмотрела ей вслед и не удержалась.
– А ты сама? – крикнула она. – Думаешь, ты сама не виновата? Где были твои глаза, старуха?!
Маула остановилась и резко обернулась. Клавдия тут же осеклась, наткнувшись на яростный взгляд ее холодных глаз. Секунду старая Маула смотрела на нее. Клавдия повернулась и быстро засеменила в дом. Старая Маула отвернулась и продолжила путь.
Ни Маула, ни Клавдия не заметили припаркованную на другой стороне улицы машину. Мотор не работал, фары были погашены.
Войдя в дом, Клавдия прикрыла за собой дверь и повернулась к шторке, отделяющей от комнаты умывальник. За шторкой кто-то умывался. Мужской голос из-за шторки проговорил:
– Это была старая ведьма?
– Да, – ответила Клавдия. Она села за стол, вздохнула и громко произнесла, обращаясь к человеку за шторкой:
– Я ее боюсь! Что, если она будет мне мстить? Ведь Максим – мой племянник. А это все случилось из-за него.
– Нет, – отозвался из-за шторки мужской голос. – Это все случилось из-за моего идиота-сына. Не наигрался в детстве в ножички, мерзавец. А насчет старухи не бойся. Если она вздумает причинить тебе вред – скажи мне. И я ее закрою.
Шторка отъехала в сторону, и Игнат Борисович Соболев прошел от умывальника к столу, на ходу вытирая руки. На нем были только майка и трусы. Остановившись возле стола, он нагнулся к Клавдии и поцеловал ее в щеку.
– Не бойся, маленькая, – сказал он. – Я все улажу.
Клавдия посмотрела на него снизу-вверх, потерлась об его мощную руку щекой и пожаловалась:
– Игнаша, у меня неприятные предчувствия. Сердце не на месте…
– Брось. – Соболев-старший улыбнулся любовнице. – Не думай о плохом.
– Как же не думать, если думается!
– Я знаю хороший способ отвлечься! – он нагнулся и снова ее поцеловал, на этот раз в губы.
– Сейчас? – игриво произнесла Клавдия.
– А почему нет?
Клавдия нахмурилась и с сомнением произнесла:
– Как-то это… некрасиво.
– Брось. Жизнь продолжается.
Игнат Борисович швырнул полотенце на стол, подхватил Клавдию со стула и, поцеловав в смеющийся рот, понес к кровати.
В машине, припаркованной неподалеку от дома Клавдии, сидели трое. На водительском месте – Георгий Лисицын, рядом с ним – телохранитель Кривой, сзади – лысый помощник Еременко.
– Он точно без охраны? – спросил, поглядывая на освещенное окно дома, Лисицын.
– Точно, – отозвался Еременко. – Я лично всех отослал – от его имени.
Лис повернулся к Кривому и коротко приказал:
– Давай.
Верзила кивнул и натянул на лицо маску-балаклаву. Затем вынул из наплечной кобуры пистолет, открыл дверцу и вышел из машины.
Маула шла по черной безлюдной улице к окраине поселка, туда, где он граничил с лесом и откуда рукой было подать до заброшенного рудника.
Порыв холодного ветра прошуршал листьями деревьев.
– ТЫ СДОХНЕШЬ, СТАРУХА!
– Может быть, – ответила Маула. – Но перед этим загоню тебя обратно в нору.
Она шла по темной улице, зная, что уже не вернется. Потому что, если хочешь что-то получить, нужно что-то отдать. А кровь можно искупить только кровью, ибо древние боги ценят жертвоприношения. Откуда-то издалека донесся тихий хлопок, а затем приглушенный женский крик. Потом хлопнуло снова, и крик оборвался. Маула не обернулась и не остановилась. Она поправила на голове платок и ускорила шаг.
Часть вторая Возвращение
1Москва. 25 октября
Десять лет спустя
Режиссер фильма, седовласый, пожилой, когда-то знаменитый, а ныне подзабытый публикой, грустным взглядом смотрел на распоясавшегося актера. Тот прыгал перед ним и кричал, стуча себя кулаком в грудь, как это делают самцы гориллы:
– Это я тяну на себе весь этот идиотский сериал! Я звезда, а не вы. Я!
Режиссер вздохнул, отвел взгляд и тихо произнес в сторону:
– Козел ты, а не звезда.
– Что вы сказали? – вскинулся Максим.
– Ничего, – так же негромко и хмуро отозвался режиссер. – Завтра съемка в шесть утра. Не опаздывай.
Максим Пичугин несколько секунд смотрел на режиссера уничтожающим взглядом, затем повернулся и, не прощаясь, быстро вышел из съемочного павильона.
На скамейке возле входа сидела девушка, одетая в джинсовый костюмчик. Высокая, статная, по-модному белокурая. Завидев Максима, она вскочила и бросилась ему наперерез.
– Здравствуйте, Максим! Я из журнала «Блеск Москвы». Можно задать вам пару вопросов?
Пичугин притормозил и окинул журналистку изучающим взглядом. Она была хорошенькая.
– Как зовут? – коротко осведомился он.
– Лиза, – с улыбкой ответила журналистка.
Максим глянул на часы, сделав это так, чтобы журналистка заметила, что это не просто часы, а настоящий «Патек Филипп». (Ну, или почти настоящий, как уверял знакомый барыга.)
– Даже не знаю, девушка. Я немного спешу.
– Ну пожалуйста, Максим!
Пичугин на секунду задумался.
– Вот как мы поступим, Лиза. Я сейчас еду в ночной клуб, у меня там встреча. Можете пойти туда со мной – в качестве моей спутницы. Ну а потом, если все пойдет хорошо, я ваш хоть на всю ночь. Идет?
Девушка глянула на него из-под стрелок-бровей.
– В клуб? – с сомнением спросила она.
– Да, – Максим улыбнулся. – Решайтесь побыстрее, милая Лиза. Не уверен, что у вас будет второй шанс.
Журналистка еще немного поколебалась, а затем улыбнулась и кивнула:
– Согласна.
Максим улыбнулся и сделал руку «бубликом». Лиза взяла его под руку, и они вместе двинулись к выходу из павильона.
– Максим, я не просто журналистка, – затараторила Лиза. – Я настоящая ваша поклонница! Вы очень талантливый!
– Бездарям в кино делать нечего, – самоуверенно ответил Максим. – Правда, нынче их развелось очень много, но это временное явление. Зрителя не обманешь. Рано или поздно зритель…
Шагая по коридору киностудии, они наткнулись на высокого симпатичного шатена в очках, который в задумчивости стоял у окна.
– Привет, Илья! – радостно воскликнул Максим.
Симпатичный шатен-очкарик оглянулся, и его сосредоточенное лицо осветилось улыбкой.
– Привет, Макс!
Мужчины пожали друг другу руки.
– Лиза, позвольте вам представить. Это молодой талантливый режиссер Илья Ставинский. Очень перспективный! И, между прочим, мой большой друг.
– Илья Ставинский? – журналистка обворожительно улыбнулась. – Приятно познакомиться! Это ведь вы сняли «Блеск и нищету»?
– Было дело, – кивнул шатен.
– И вы получили за него премию в Локарно?!
– Есть такой грех, – ответил шатен.
Журналистка так заинтересовалась молодым режиссером, что даже выпустила руку из «бублика» Максима.
– Говорят, вас скоро пригласят в Голливуд? – снова спросила она Илью.
– Мне и здесь хорошо, – улыбнулся он. – Работать надо там, где живешь. И для тех, с кем живешь. Максим, ты подумал о роли в моем фильме?
– Да, Илюш, – отозвался Максим, снова прижимая к себе руку хорошенькой журналистки. – Я с радостью у тебя снимусь. В любой роли. Скажешь сыграть вешалку – сыграю вешалку!
Он засмеялся. Режиссер Илья тоже улыбнулся, потом глянул на журналистку и вдруг спросил, обращаясь к Максиму:
– Как жена?
– Инга? – рассеянно переспросил Максим.
Илья улыбнулся:
– А разве у тебя есть другая?
– Слава богу, нет. Илюш, ты же знаешь, мы с Ингой уже практически развелись. Вот уладим формальности – и разбежимся окончательно.
– Н-да, – в легкой задумчивости произнес Илья. – Сколько лет вы уже вместе? Десять?
– Почти.
– И неплохо смотрелись вместе…
– Нельзя судить о книге по обложке, Илья.
– Согласен.
– Ладно, нам пора. Созвонимся!
Мужчины снова пожали друг другу руки, и Максим с Лизой устремились дальше. Перед тем как свернуть за угол, Лиза обернулась и, улыбнувшись Илье, помахала рукой.
2В роскошном будуаре, обставленном изящной мебелью цвета слоновой кости, на широкой кровати лежала красивая молодая женщина с черными как смоль волосами и белоснежной кожей. Одета она была в светлый халатик на голое тело, а в пальцах держала мундштук с тонкой дымящейся сигареткой.
Рядом с ней лежал рослый молодой мужчина, похожий на киноактера, играющего красивых негодяев. Он был раздет, но прикрыт по грудь одеялом, его темные волосы были слегка всклокочены.
Женщину звали Инга, а мужчину – Артур. Пятнадцать минут назад они занимались любовью и делали это столь яростно и необузданно, что в их движениях и позах до сих пор чувствовалось утомление.
– Кстати, я выкупил все долги твоего мужа, – сказал Артур, чуть насмешливо глядя на Ингу. – Как ты просила.
Она посмотрела на него и сказала с улыбкой:
– Отлично.
– Слушай, за что ты его так ненавидишь? – поинтересовался Артур.
– Этот подонок мне изменяет. И делает это в нашей супружеской постели.
Артур протянул руку и погладил женщину по гибкой спине, обтянутой тонкой тканью халатика.
– Я думал, тебе все равно, – с усмешкой проговорил он.
Она молча затянулась сигареткой и выпустила изо рта бледно-голубое облачко дыма. Артур невольно залюбовался ее грациозными движениями. Пальцы у нее были не просто длинные, а точеные. Обнаженные ступни были узкие и маленькие, а щиколотки сохраняли хрупкую девичью стройность.
– Слушай, Инга, а вы с ним когда-нибудь любили друг друга? По-настоящему.
Инга Соболева пожала острыми плечиками:
– Когда-то он носил меня на руках. Пылинки с меня сдувал. А потом стал наглеть, год от года все сильнее и сильнее.
– Почему же вы до сих пор не развелись? – поинтересовался Артур.
– Я заставила его составить брачный контракт. В случае развода он многое потеряет.
Она повернула голову к любовнику и негромко проговорила изменившимся, похолодевшим голосом:
– Уничтожь его. Сделай так, чтобы он страдал. Но только чтобы я сама не осталась на бобах.