— Мне показалось…
Что ей показалось? Аулис изо всех сил сжимал штурвал, будто тот норовил вырваться из его рук. А сколько осталось топлива? Аулис не может разглядеть цифры, но хорошо видит, что на датчике топлива загорелась красная лампочка: аварийный запас топлива… Конец близок. В самолете уже почти не осталось той жидкости, которая придает ему поступательное движение. Без этой жидкости самолет сразу превратится в емкость для человеческих особей. Вздувшаяся консервная банка. Сфера временного обитания.
— Мне страшно! — заскулила Стюардесса.
Знала бы она, как ему страшно! Ничего у него не получится. Он не сможет посадить самолет. Чтобы не разбиться, надо свести скорость к нулю. Но в этом случае самолет перестанет держаться в воздухе, ибо его держит только скорость. Замкнутый круг. Самолет — это исключающий самого себя аппарат. Змея, пожирающая свой хвост. Кто изобрел эту мерзкую машину с крыльями, вся физическая суть которой в том, чтобы разбиться о землю?
Газ на ноль! Закрылки — полностью. Шасси! Высота — триста футов. По-русски это сто метров. Теперь Аулис смотрел только на датчик скорости. Стрелка ползла к нулю. Если она выйдет за пределы зеленой метки, то начнется сваливание. Крылья не станут больше держать самолет…
— Смотри, смотри! — крикнула Стюардесса, тыча пальцем в окно. — Белые птицы!
Какие еще птицы? Кругом мрак! Один сплошной мрак! Высотомер заканчивает свою работу, свою долгую беготню по кругу циферблата. Сейчас стрелка замрет в положении 0, и одновременно с этим прекратится существование самолета. Каждый датчик сейчас отмеряет остаток жизни. На всех стрелки дрожат около ноля.
— Открой!! — кричал за дверью Соотечественник. Он бил в дверь чем-то тяжелым. — Открой, не то дверь выломаю!
Испугал! Сейчас не только дверь выломается, сейчас фюзеляж сплющится и раскрошится, как докуренная сигара в пепельнице, сейчас крылья отвалятся, словно ушки замков под фомкой опытного взломщика, сейчас киль расщепится, сомнется, будто хвост воблы в зубах заядлого любителя пива.
— А-а-а-а! — закричал Аулис, испытывая те же ощущения, что и в Луна-парке, на аттракционе «Американские горки». Самолет едва удерживался в воздухе. Он заваливался то на один, то на другой бок, клевал носом, словно засыпал, лениво вскидывал его, и моторы при этом издавали низкое утробное рычание.
— Открой! — орал за дверью Соотечественник. — Они сошли с ума!
В тамбуре грохотало. Наверное, полицейские принялись выкидывать за борт все, что попадало им под руки.
— Я ничего не вижу!! — кричал Аулис. Высота пятьдесят футов, сорок футов, тридцать…
Под днищем раздался удар, от которого содрогнулся корпус. Что это? Это земля? Или шасси зацепило какое-то препятствие? Еще удар! Стюардесса накрыла голову руками и запищала: «Птицы! Птицы!» Из тамбура раздались вопли и ругательства. Аулис, глядя в темноту бешеными глазами, уже ничего не соображал, не пытался понять показания приборов и что-то сделать с управлением… И тут — хрясь!! С чудовищным треском самолет соприкоснулся с землей, брызнули льдом стекла, взорвалась приборная панель, погас свет, все закричали, но вопли тотчас потонули в неистовом скрежете рвущегося металла.
И что-то трубно загудело, зашуршало, но это происходило уже в полной темноте, и невозможно было понять, что это значит, да и некому уже было понимать.
Глава 12 После
Аулис попытался ощупать свою голову, но руки скользнули по согнутому в дугу штурвалу. «Как его вывернуло!» — подумал он с пугающим равнодушием и оперся руками в пол. Зашуршали стеклянные крошки. Он встал на четвереньки, дотронулся до наждачной, словно акулья кожа, панели, из которой торчала борода проводов, и помахал рукой в пустом оконном проеме. Можно выбраться наружу. Стекла выбиты, из рамы торчит извивающаяся змеей резинка уплотнителя. Аулис выполз через проем на короткий и сплющенный спереди, как свиное рыло, нос самолета.
Здесь было немного светлее, чем внутри, и все же Аулису потребовалось значительное время, чтобы разглядеть тяжеловесный контур самолета. Крыльев у него не было, как, собственно, хвоста и киля. Некогда изящное воздушное судно теперь напоминало забычкованный о землю окурок. Аулис свесил ноги, съехал вниз и мягко упал на песок.
Некоторое время он сидел на песке, и толстое, измочаленное тело самолета закрывало собой колкий свет звезд. Аулис рассматривал покореженный фюзеляж с тем захватывающим дух восхищением, с каким ваятель смотрит на сотворенное им великое произведение искусства… Посадил, между прочим! Худо-бедно, но посадил! И остался цел. Руки шевелятся, ноги двигаются. В голове, правда, какая-то космическая легкость…
Аулис захотел выяснить, куда его занесло, и он посмотрел по сторонам. Ночь была безлунной и темной, как концентрированная, сгущенная чернота Стюардессы и двух полицейских вместе взятых. Аулису ничего не удалось увидеть, дальность обзора ограничивалась всего несколькими шагами, как если бы он светил вокруг себя слабо горящей свечой.
«Из меня получится первоклассный летчик!» — подумал Аулис, прокручивая в уме последние мгновения полета. Как жаль, что самолет приземлился в полной темноте и не оказалось свидетелей столь драматического и прекрасного экстрима! А где вездесущие журналисты? Почему они не засняли, как трудно и тяжело опускалась на землю почти неуправляемая машина? Почему никто не запечатлел для потомков, как израненный, уставший и, наверное, бледный Аулис выбирается из покореженной кабины? И его глаза опустошены до самого дна, они как обмелевший резервуар, где хранилась растраченная, выплеснутая до последней капли воля и жажда жизни…
Он наслаждался покоем и никак не мог отвести взгляда от своего гениального творения — разбитого самолета, но тут его отвлек тихий скрежет и надрывное сопение. Аулис поднялся на ноги, чувствуя необыкновенную легкость. Недалеко от самолета что-то шевелилось, темное, горячее и пахучее. Может, это животное? Хищник, заваливший антилопу?
Аулис подобрал с земли обломок пропеллера и, сжимая его как меч, осторожно двинулся в темноту. В звездном свете блеснули пинг-понговые глаза Интеллигента. Аулис подошел к нему ближе и увидел, что полицейский волочит по песку ящик. У ящика лопнули углы, треснули бока, он скрипел гранями и, словно объевшийся гвоздей ежик, ощетинился металлическими шипами и заусенцами. Но не чудом уцелевший ящик привлек внимание Аулиса, а необычный вид полицейского. Интеллигент был почти голым. На нем были только рваные штаны с одной брючиной, едва доходящей до колена. Тело Интеллигента было тощим, изможденным, сморщенным, как бы сложенным из старого, потрескавшегося асфальта. Его худые руки дрожали, колени тряслись, будто Интеллигент страдал от холода. Аулис заметил, что стекол в его очках не было, одна дужка была сломана и висела под ухом, словно клипса.
— Я богат… — бормотал Интеллигент, от изнеможения падая на ящик с широко раскрытыми объятиями. Ящик жалобно скрипнул. — Теперь у меня есть все! Мцу… мцу…
Он покрывал ящик мокрыми поцелуями.
«Уцелел кто-нибудь еще?» — подумал Аулис и пошел вокруг сморщенного фюзеляжа. Глаза его уже настолько привыкли к мраку, что Аулис стал различать пустые иллюминаторы и даже какое-то движение внутри салона. Он увидел дверной проем, который приобрел форму бумеранга, заглянул внутрь и спросил:
— Есть кто живой?
Ему показалось, что из утробы салона донеслись приглушенный шепот, кряхтенье, вздохи. Затем, ненатурально откашлявшись, подала голос Стюардесса:
— Ну да… я здесь… то есть мы здесь…
Из темноты выплыло белое пятно. Аулис различил контур блузки. Можно было подумать, что эта белая одежка движется сама по себе, словно привидение. Рукава блузки приподнялись, и перламутровые пуговицы стали сами собой застегиваться. Затем из накладного карманчика выкарабкался блокнот в кожаном переплете. «Всем неграм надо поголовно идти в разведчики», — подумал Аулис, тщетно пытаясь увидеть похотливое лицо Стюардессы.
— Как, ты говоришь, этот камень называется? Аметист? — спросила девушка. Блокнот зашелестел страничками, и к нему подлетел карандаш.
В ответ кто-то высморкался в темноте. Потом что-то зашелестело, загрохотало, и из мрака выплыл белый оскал.
— Это кто здесь такой застенчивый, как перекрашенная зебра? — раздался голос Боксера. — Подсматриваешь, медуза веслом перешибленная?
— Да вас захочешь — не увидишь в такой темноте, — проворчал Аулис и с брезгливостью отступил на шаг. Слова Боксера показались ему липкими, и запах от него шел липкий, и темнота, в которой он так хорошо растворился, была липкая.
Блузка белым голубем выпорхнула наружу. Казалось, ее подхватил ветер. «Если Стюардесса разденется, — подумал Аулис, — то ее вообще не увидишь. Может, ей ноги известкой выкрасить?»
Блузка белым голубем выпорхнула наружу. Казалось, ее подхватил ветер. «Если Стюардесса разденется, — подумал Аулис, — то ее вообще не увидишь. Может, ей ноги известкой выкрасить?»
Почему-то он решил, что и впредь должен нести ответственность за людей, которым выпало лететь в этом злосчастном самолете. Наверное, понравилось чувствовать себя командиром, который единолично принимает решения и распоряжается судьбами. Он один раз попробовал, и получилось. Теперь хотелось снова кинуть людей в пучину риска и опять спасти их. Потом еще и еще раз.
— В самолете еще кто-нибудь есть? — строго спросил Аулис Боксера.
— Не интересовался, — процедил Боксер и принялся стаскивать с себя пуховик. Ему стало жарко. Он обильно потел. — А с чего это ты вдруг начал совать нос не в свои дела? Это забота командира.
Аулис забрался в самолет и, вытянув руки вперед, зашел в салон. Обыскивать все закоулки покореженного салона, заваленного мусором, он не стал и ограничился лишь тем, что несколько раз крикнул: «Эй, кто-нибудь!» Затем он зашел в кабину, с трудом протиснувшись через рваную дыру в перегородке, и ощупал оба кресла и пол. Командира здесь не было. Это несколько озадачило Аулиса. Не мог же командир, находясь в коме, самостоятельно выбраться из кабины! Аулис вылез через разбитое окно на нос и, как уже делал, спрыгнул с него на песок.
Правая его нога угодила во что-то мягкое, и Аулис отскочил в сторону. На песке, прислонившись спиной к выгнутой стойке шасси, сидел командир и бодренько прихлебывал из бутылки. По-видимому, Аулис наступил ему на руку, так как командир тряс ею и весело напевал песенку, почему-то на украинском языке:
— Но колы е в кишени па-а-ачка цигаро-о-ок…
«Вот те раз!» — сконфуженно подумал Аулис, не слишком обрадовавшись тому, что командир не только жив, но очень даже весел и жизнелюбив. Он присел перед летчиком, глядя, как темная жидкость с едким самогонным запахом вливается ему в рот.
— Вы в порядке, командир?
Командир не ответил, отрыгнул лишний воздух, который вероломно забрался к нему в желудок вместе с виски, и стал сучить ногами, изображая танец… Что ж, тем лучше! Пусть все увидят, в каком состоянии командир самолета… Аулис взял летчика под руки и поволок к ящику Интеллигента, где тихо переговаривались оба полицейских и Стюардесса. Командир не сопротивлялся. Пожалуй, он даже не обратил внимания на то, что движется и оставляет за собой мокрую борозду.
— Вот ваш командир! — сказал Аулис, приваливая летчика к ящику. — Полюбуйтесь!
— Только прошу руками ящик не трогать! — предупредил Интеллигент.
— Да кому твой утлый гроб нужен! — усмехнулся Боксер и харкнул под ноги.
Стюардесса, склонившись над лицом командира, пощелкала пальцами. Ни ее рук, ни ног, ни головы по-прежнему не было видно, и только белая блузка маячила перед заплывшими глазками командира.
— Боюсь, что у него начался синдром ягодично-мозжечкового ожирения, — предположила Стюардесса. — Посмотрите, он не реагирует даже на мои ножки!
— Я тоже на них не реагирую, — признался Интеллигент, как бы невзначай сталкивая руку Аулиса с ящика.
— Тогда пусть на общее благо пашет наш молодой, — великодушно позволил Боксер, глядя на звезды и зевая. — У нас тут мыслишка появилась… Надо бы подзаправиться и еще немножко полетать.
Аулис подумал, что ослышался.
— Что сделать? — переспросил он. — Полетать? А на чем вы собираетесь полетать?
— Не на этом же трухлявом ящике! — хохотнул Боксер, похлопывая сокровище Интеллигента.
— Но-но! Аккуратнее! — сделал замечание Интеллигент и просунул между ящиком и Боксером свою костлявую ногу.
— Вы смеетесь?! — взвыл Аулис. — Посмотрите, что осталось от самолета! У него даже крыльев нет! А хвост где? А в каком состоянии пилотская кабина, вы видели?
— Я же тебе говорил, — не слишком печалясь, сказал Интеллигент Боксеру и воссел на ящик, словно на трон.
— Говорил, говорил! — передразнил Боксер. — Ты-то успел нахапать. Сейчас делиться будем!
Интеллигент молча сложил из пальцев кукиш и поднес его к расплющенному носу Боксера.
— Где ваш пленник? — спросил Аулис. — Кто-нибудь видел агента?
Ему никто не ответил. Боксер зевал и чесал под мышками. Интеллигент мелко дрожал, зябко поводил плечами и бережно ощупывал свой ящик. Белая блузка листала блокнотик. Командир икал.
— Будьте здесь, — распорядился Аулис. — Я поищу агента.
Он дважды обошел фюзеляж. Из проема, откуда когда-то торчало крыло, тонкой струйкой стекала какая-то жидкость. Наверное, это был бензин. «Хорошо бы разжечь костер и дождаться рассвета», — подумал Аулис, подставляя ладонь под струю. Поднес ее к носу, понюхал. Жидкость пенилась и пахла мылом.
Вдруг кто-то сильно толкнул его в спину. Чтобы не разбить себе лоб, Аулис выставил вперед руки и уперся в обшивку фюзеляжа.
— Кто тут?! — раздался испуганный крик за его спиной.
Он обернулся. Размахивая руками, перед ним стоял Соотечественник. Аулис подумал, что агент напал на него с кулаками, и принял боксерскую стойку. Но Соотечественник, продолжая беспорядочно махать руками, вовсе не думал наступать.
— Кто здесь?! — взволнованно повторил Соотечественник.
— Я, — ответил Аулис. — Не видишь, что ли?
— Не вижу! Ничего не вижу!
— Глаза поранил?
— Не знаю… Дай руку!
«Хитрит!» — подумал Аулис, но руку дал. Соотечественник схватил ее, крепко сжал и застыл. Аулис почувствовал, как холодная ладонь агента размякает и теряет форму, словно дрожжевое тесто.
— Прошу тебя, — с мольбой произнес агент. — Не кричи на меня!
— Я не кричу, — удивленно ответил Аулис. — С чего ты взял, что я на тебя кричу?
— А кто это на меня кричит?
— Никто не кричит.
— Не надо, не надо, — тихо запричитал Соотечественник и захныкал.
«Наверное, он голову повредил», — решил Аулис и повел Соотечественника к ящику. Там занимался вялый спор. Стюардесса, порхая чайкой вокруг мужчин, предлагала до рассвета покемарить, и рукав блузки при этом как бы невзначай касался голой спины Интеллигента. Интеллигент хоть и вожделенно поглядывал на пустоту под блузкой, все же возражал и прикрывал ящик своим тщедушным телом.
— Не успеем мы покемарить. Уже утро. Вот-вот солнце встанет… Эй, эй! Не надо это трогать!
— Умираю от любопытства, — говорила Стюардесса, корабельной шваброй охаживая ящик. — Что там внутри?
— Какое утро? — презрительно хрюкал Боксер. — Ночь только началась!
— Позволь не согласиться, дорогой коллега! На моих часах ровно десять!
— Засунь свою тикалку жирафу в ноздрю! Мой хронометр показывает полночь!
— Не ругайтесь, мужчины! Вы оба не правы! Сейчас ровно четыре!
Аулис взглянул на свои часы. Они показывали шесть вечера, причем секунды почему-то отсчитывались в обратную сторону, словно это был альтиметр и высота стремительно падала. При виде Соотечественника, который крепко держал Аулиса за руку, Боксер свирепо осклабился.
— Не кричите, умоляю вас! — просил Соотечественник, шаря вокруг свободной рукой. — Я не могу этого слышать! Я… я сейчас все объясню… Ну дайте же мне сказать!
— Что с ним? — спросил Интеллигент, который вдруг почувствовал исходящую от агента угрозу своему ящику.
— Он ослеп, — ответил Аулис.
— А-а-а, — с пониманием протянул Интеллигент и немного успокоился. Слепой вряд ли сможет похитить у него ящик.
Аулис посадил Соотечественника рядом с командиром. Агент, почувствовавший подле себя нечто сонное, расслабленное, чавкающее, крепко схватил командира за руку и прильнул к ней лицом.
— Выслушайте меня! — бормотал он. — Пожалуйста, выслушайте! Я выполнял приказ…
— И что же мы теперь будем делать? — вопросил Боксер. Он где-то раздобыл недопитую бутылку минералки и сочно посасывал из горлышка. — У самолета кончилось топливо. Солнце не всходит. Командир занят сугубо личными делами…
— Лично я всем доволен, — проворчал Интеллигент. — Это вы, рвань босоногая, чем-то озабочены. А меня все устраивает.
— Хорошо бы разобраться для начала, кто из нас рвань, — скептически заметил Боксер, оглядывая голое тело Интеллигента, едва прикрытое обрывками брюк. — В ящике своем поройся. Неужели там не найдется пары кальсончиков или панталончиков?
Боксер нехорошо засмеялся и ущипнул Интеллигента за пупок.
— Ты на ящик даже не поглядывай! — заволновался Интеллигент. — Работать надо было… Все вы до чужого добра охочи…
— Лично я предлагаю покемарить до рассвета, — мяукающим голосом произнесла Стюардесса. Белая блузка спутником облетала ящик. Интеллигента это очень нервировало.
Боксер вытряхнул последнюю каплю на язык и швырнул пустую бутылку в темноту.
— Воды в самолете больше нет, — сказал он. — Когда взойдет солнце, мы изжаримся, как скорпионы… Хотелось бы мне узнать… Так, на всякий случай… Где это мы?