Все это никак не увязывалось ни с Конго, ни с торговлей оружием.
– Он был другом Джованни?
– Нет.
– Врагом?
– У отца не было ни друзей, ни врагов. Только партнеры.
Эти готовые формулировки казались особенно пустыми теперь, когда жестянщик пребывал в могиле.
– Ты с ним уже встречалась во Фьезоле?
– Никогда. От этого субъекта несет серой, и пусть отец не был ангелом, он никогда бы не показался на люди рядом с такой мразью.
– За что он загремел в тюрьму?
Марчелло вмешался – он, очевидно, был счастлив, что внезапно оказался приближен к команде самых шикарных следователей во Флоренции.
– Если мне будет позволено, – выдохнул он, – в свинцовые времена[64] Баладжино принадлежал к NAR, Вооруженным революционным ячейкам, одному из крайне правых военизированных итальянских движений. Его прозвали il Nazista[65]. Был арестован за вооруженный грабеж. Позже его обвиняли и в других преступлениях: убийстве одного журналиста и теракте на вокзале в Болонье, но в результате оправдали. В Италии невозможно отделить правду от легенды.
Лоик чувствовал, что запутался, но, по крайней мере, ломота и дрожь утихли. Может, в конечном счете лучшее, что он может сейчас сделать, – это вздремнуть в одном из кресел в холле отеля…
– Кроме моего отца и Баладжино, в то утро кто там еще был? – продолжила София.
– Только один человек. Крепкий. Лет сорока. Блондин с очень бледной кожей. Похож на шведа или что-то в этом роде…
– Ты его уже видел?
– Никогда.
– Что-нибудь еще можешь сказать?
Марчелло выдал елейную улыбку, которую мажордом приберегает на случай, когда ему удается предугадать желание хозяина.
– Я записал номер его машины.
– А откуда ты знаешь, какая машина была его?
– Когда я проезжал мимо, он полез за папкой в одну из машин. «Фиат-мареа». Все это показалось мне очень… странным.
– Дашь нам номер?
Марчелло достал сложенную вчетверо бумажку, как если бы он хранил ее в пиджаке с того памятного утра в ожидании графини.
– Ты повторишь показания полицейским? – спросила она, убирая бумажку в карман.
– Нет, вы же прекрасно понимаете.
София улыбнулась и глянула на Лоика: тот мечтал поскорее уйти. Ему даже пришлось опереться о кофейный столик, чтобы сохранить равновесие.
– Спасибо, Марчелло.
– Что до вашего отца…
Метрдотель чуть было все не испортил несколькими банальными фразами, но вовремя спохватился, вспомнив, без сомнения, маленькую девочку, которая играла в садах Фьезоле, – уже тогда она была не из тех, кто жалеет себя или других.
Она поцеловала его в щеку. Лоик уловил то мгновение, когда высокий худой мужчина едва не заплакал. Чтобы не переборщить, он попрощался с ним сухо, просто легким кивком, напустив на себя злобный вид большой шишки. Совершенно смехотворно.
Они вышли из дворца и направились к машине, скрипя подошвами по гравию. Несмотря на полный упадок сил, Лоик вновь увидел, как дальнюю точку на горизонте, все те потрясающие мгновения, которые они разделили, она и он, здесь, в Тоскане, вместе погружаясь в тот античный покой, которого не найти больше нигде в мире.
Открывая дверцу, София бросила:
– Или успокойся, или принимай свой кокс, но больше мне таких фокусов не выкидывай.
52– Поверить не могу, что я это сделал, босс.
– Тебя ведь это тоже устраивает, верно?
– Шеф, мы рискуем жизнями всего каравана.
Два часа дня. После молниеносной утренней атаки немало воды утекло под баржами. Перестрелка длилась всего несколько секунд, и никто не успел понять, что произошло. По словам находившихся на баржах солдат, тутси были по правому борту, то есть на правом берегу реки, а регулярные части FARDS, то есть правительственная армия и хуту, – по левому. А посередине – штатские, которые в очередной раз огребут по полной, и в первую очередь баржи, являющиеся, по сути, настоящим складом: провиант, жертвы, богатства (относительные), которые только и ждут мародеров. Капитан «Вентимильи» сказал свое слово: никаких остановок в Лонтано. Следующий пункт назначения в пятидесяти километрах к северу.
Единственный выход, который смог придумать Эрван, – саботаж. Сальво уверял, что достаточно разбирается в механике, чтобы вызвать поломку и вынудить плавучий поезд остановиться в окрестностях Лонтано. Он пробрался в машинный зал и вылез оттуда через час с испуганным видом:
– Мне это не нравится, босс. Мы тут шутки шутим, а духи, они этого…
– Мы остановимся или нет?
– Я перекрыл подачу масла. Скоро там все перегреется. Даже на такой лоханке лампочки замигают. Куда ни кинь, покажется, что мотору каюк. Капитан застопорит и пойдет сам проверить.
– Сколько времени на ремонт?
– Пока моторы остынут, около трех часов.
– А он не ляжет в дрейф?
– Нет. Известно, какие в Лонтано течения: ему придется бросить якорь. Не нравится мне это, папа. Ох не нравится…
– Кончай ныть. Ты же должен там сдать груз, верно?
Сальво неохотно кивнул. Эрван твердо стоял на своем. Его отец и на секунду бы не заколебался, прежде чем поставить под угрозу жизнь многих людей, чтобы закончить расследование или успешно провести операцию. Эта беспощадная кровь течет и в его венах.
Раздались крики. Пассажиры, после выстрелов прятавшиеся под навесами, сгрудились на палубе у борта, крича, указывая пальцами, пряча глаза. Эрван последовал за общим движением и уставился в точку на берегу, которая вызвала всеобщую ажитацию. Ничего примечательного. Все та же неизменная зеленая полоса, исчирканная черными штрихами.
Потом он вдруг увидел.
Кол за колом возвышались между стволами. Колы щетинились человеческими головами. Перерезанные горла махрились чудовищными воротничками – как плиссированные брыжи времен Генриха IV. На каждом шесте чуть ниже голов были прибиты гениталии. Вражеские тела, превращенные в самый простой знак…
– Тутси, – пробормотал Сальво дрожащим голосом. – Мы входим на их территорию.
Слишком поздно, чтобы отыграть назад их дурацкий план вынужденного причаливания. Эрван поднял глаза к ржавой керосинке, которая служила рубкой капитана. За стеклом виднелась его мерзкая рожа. В глазах у него горел огонек удовлетворения. Более, чем когда-либо, он должен был поздравлять себя с правильным решением пропустить следующую остановку – не зная, что его ожидает. Без сомнения, он догадается о махинации белого, но будет слишком поздно, чтобы заняться этим вплотную. Самым насущным станет застопорить моторы, отключить питание и ликвидировать аварию.
Эрван вернулся на свое место, как и остальные. Через несколько минут Африка с ее пеклом вступила в свои права. Серое раскаленное небо. Рыхлые однообразные берега. Можно поверить, что тотемы вообще не существовали, а обитатели барж стали жертвами массовой галлюцинации. Вскоре гипнотическая власть реки взяла верх. Каждый заснул под своим навесом или погрузился в сумрачное безразличие. Сама мысль, что вся эта толпа абсолютно беззащитна, а тутси совсем близко и готовы выбрать ее своей целью, отступила перед монотонностью путешествия и мощью жары.
Словно предчувствие сработало: Эрван проснулся и заметил первые признаки – предвестники когда-то существовавшего города. Вросший в землю фюзеляж самолета. Остовы вилл, увитые лианами и покрытые засохшей грязью. Береговые отмели, усеянные дохлой рыбой и разодранными сетями, – можно было поклясться, что рыбаки и их семьи пустились в бегство несколько часов назад.
Сальво еще спал.
– Подплываем! – закричал ему на ухо Эрван, пихая в бок.
– Ну и что? – спросил чернокожий, открыв один глаз.
– И никаких поломок на горизонте.
– А запаха не чуешь?
Вот уже два дня они жили, задыхаясь от вони газойля: Эрван не унюхал бы разложившегося трупа у себя под задницей. Но Сальво был прав: запах горелого перебивал испарения топлива. Раскаленные добела моторы наверняка были готовы взорваться. Он вышел из-под тента и поискал взглядом капитана: того не было. Конечно, он уже в машинном отсеке – пытается вместе с механиком определить, в чем проблема.
В этот момент мотор загудел, движение замедлилось – саботаж удался.
Все всполошились – никто не знал, остановятся ли баржи в конце концов, но на всякий случай держались наготове. Капитан вернулся к штурвалу с лицом, закаменевшим от ярости. На его изрезанном лице Эрван прочел две несомненные истины: во-первых, они причалят в Лонтано, во-вторых, с мзунгу он разберется позже.
Палуба на уровне илистого настила. Картина прежняя: полутень-полувода, гниющее дерево и ржавые сваи, семьи, поджидающие своих, причаленные пироги в надежде на возможную торговлю. Бытовая сценка вне всякой связи с неотвратимой опасностью.
– Ты знаешь, где диспансер? – спросил Эрван, застегивая сумку.
Сальво еще теснее прижал к телу свой чемодан.
Палуба на уровне илистого настила. Картина прежняя: полутень-полувода, гниющее дерево и ржавые сваи, семьи, поджидающие своих, причаленные пироги в надежде на возможную торговлю. Бытовая сценка вне всякой связи с неотвратимой опасностью.
– Ты знаешь, где диспансер? – спросил Эрван, застегивая сумку.
Сальво еще теснее прижал к телу свой чемодан.
– Ты вроде как не понял, шеф. Лонтано – сплошные развалины. Диспансер был в лесу. Значит, нужно пройти через весь город, договориться с тутси, а еще…
– Но ведь у нас твой чемодан, верно?
– Кто его знает, как все обернется. Надо надеяться, что внутри все сходится по подсчетам, и что они не пьяные, и что духи на нашей стороне…
15:10. Они смешались с устремившейся на берег толпой, пока другие уже пытались влезть на борт. Выгружались кучи припасов, бочонков, сумок. Никто уже и не беспокоился о том, чтобы остаться незамеченным. Да и о какой скрытости теперь могла идти речь. Тутси решат их судьбу. Африканская рулетка: барабан почти полон.
Наконец они спрыгнули на берег. Все было залито фантастическим растительным светом. Стволы деревьев, земля, доски палубы – все словно сочилось изумрудным, драгоценным, сияющим соком.
Перед Лонтано, мертвым городом, располагался другой, вполне живой: речное поселение, построенное людьми-амфибиями из покрышек, деревяшек и пластиковых навесов. Среди местных – несколько солдат в садовых сапогах: сборщики дорожной пошлины. Вымогательство было неизбежным, но Сальво отделался минимальной суммой. Он убрал свою палку: они вступали в мир «калашей».
Рефлекторно Эрван бросил взгляд на «Вентимилью». Никакой уверенности в длительности ремонта, но одно очевидно: едва капитан сможет тронуться с места, он газанет по полной, никого не дожидаясь. Тем хуже, если белый еще не вернется. Вернее, тем лучше.
Сняв башмаки и подвернув штанины, они вместе с остальными углубились в болотистые извивы. Ноги ступали по отбросам, вода была теплой, как моча. Так они прошагали четверть часа, пока их спутники один за другим исчезали, растворяясь в стенах из листвы и стволов. Никто не испытывал желания наведаться в развалины города, лежащие прямо по курсу и оккупированные кровожадными войсками.
На мысу показались солдаты с винтовками на изготовку, уже выцеливая прибывших. Сальво закричал, размахивая руками и показывая на чемодан. Эрван следовал за ним. Неуместная мысль буравила ему мозг: Лоик в своем буддистском бреду часто повторял, что мы, возможно, просто чей-то сон.
В это мгновение у него сложилось впечатление, что лично он выполз из чистого кошмара.
53Им позволили подняться по тропе, не потребовав даже доллара. Под разросшейся растительностью проглядывали остатки архитектурных сооружений. Стены, удушенные плющом, обрушившиеся крыши-террасы, покрытые листьями обломки. Изгороди разбивали солнечные лучи на квадраты или ромбы, куски кровли еще хранили краску, размытую дождями: палево-розовую, водянисто-зеленую, небесно-голубую…
Хотя Эрван был уверен, что они удаляются от реки, они снова оказались на берегу: идущая между деревьями и тростниками тропа образовала бечевник, – очевидно, когда-то часть барж буксировалась вручную. Шум джунглей накрыл их, как колпаком, словно они попали в гигантский вольер.
– Сюда, шеф.
У Сальво пропал голос. Остался только тонкий писк, полностью соответствующий плескавшимся на дне крохам его отваги. Как ни странно, они шли одни по этой ничейной земле. Иногда перед ними возникала призрачная вилла: бывшие жилища Белых Строителей. Кроме изъеденных стен, там не оставалось ничего: шторы, трубы, мебель, рамы – все, что могло быть украдено, исчезло. Даже коробки кондиционеров были сняты – на фасадах еще остались от них отметины, как размытые одноцветные рамки.
– Последние грабежи были в девяностых, – пояснил Сальво шепотом, – когда Мобуту перестал платить своим солдатам. Они тогда все унесли…
Тропа вилась между заросшими лианами садовыми решетками.
– Люди здесь еще жили? – тихо спросил Эрван.
– Никто, кроме тутси. В домах полно ловушек. Зайдешь, и клетка за тобой захлопнется. А иногда, чтобы пройти, надо ползти, и полтела застревает. А по ту сторону – тутси, и он тебя придушит, если ты ему не понравишься.
Послышались ритмичные удары.
– Что это? – тревожно спросил Эрван с пересохшим горлом.
– Женщины-тутси. Призывают духов перед сражением.
– Я думал, они христиане.
– Не имеет значения. Это же для боя.
Раздались крики, пронзительные, как свист, похожие на сахельские[66] ю-ю. То ли стоны отчаяния, то ли вопли радости – понять было невозможно. Деревья сомкнулись над ними, оставив им только зыбкий сомнительный полумрак. Эрван перестал следить за временем. Все вокруг было зеленым. Мох покрывал развалины, как мех. Растительная жизнь пульсировала в каждом стоке, в каждом фундаменте.
Наконец они их обнаружили.
Женщины сидели в кружок перед холмом из листвы, напевно бормоча молитву. Легкие черные шарфы скрывали их лица. Африканская версия колдуний из «Макбета». Эрван вообразил, что их руки были корнями, а лица пауками.
– Бабки при тебе, мисье?
Он обернулся: в него целились трое безукоризненных солдат. Высокие, худые, одетые в форму хаки, затянутую на поясе ремнем с патронташем, ручным оружием и ножом. У каждого красный берет на голове и резиновые сапоги слишком большого размера, что могло бы вызвать улыбку.
Но их лица к веселью не располагали: морды, слепленные из костей и ненависти, налитые кровью глаза, буквально вылезающие из орбит. Или эти типы были здорово под кайфом, или их фанатизм граничил с безумием. В любом случае они уже перешли точку невозврата.
– Где бабки, мисье?
Эрван больше не слышал литании женщин. В очередной раз его разум оторвался от реальности, как альпинист срывается с откоса. Он уже не чувствовал ни комаров, ни удушливой жары, не различал голоса солдат и не воспринимал жужжания насекомых, словно куполом накрывающего всё и всех.
– Мисье…
Наконец в глубине мозга зажегся сигнал тревоги. Какой-то детали в картине недоставало, какого-то ключевого для этой сцены элемента. Сальво исчез.
54Солдаты не стали слушать его объяснений: у него отобрали рюкзак и паспорт, связали руки, а затем в самой нелицеприятной манере предложили двинуться в путь. Эрван прилагал усилия, чтобы оценить свое положение – вполне безнадежное. Сальво присвоил чемодан с деньгами. Зачем он дожидался, пока не окажется на территории тутси, чтобы исчезнуть? План у него наверняка созрел довольно давно, и Эрван, так или иначе, был его частью.
Он бросил взгляд на часы (ему не стали связывать руки за спиной): почти четыре. Что это означает на данный момент? Есть ли у него хоть малейший шанс выпутаться? Если Желтая Майка решил прикончить его, лучшего он и придумать не мог.
Они дошли до лужайки, которая когда-то, наверное, была главной площадью Лонтано. В центре на изъеденном пьедестале никакой скульптуры не было. Вокруг – монументальные руины, портики с широкими ступенями, галереи с квадратными колоннами… Остатки античного города, перекрашенные в зеленый цвет. На одном из фасадов можно было разобрать надпись розовыми буквами: ЛУЧЕЗАРНЫЙ ГОРОД. Именно там отец танцевал с его матерью каждый субботний вечер, пока серийный убийца терроризировал всю общину. Эрван оказался непосредственно на месте давних преступлений, вот только слишком уж поздно.
Десятки худосочных солдат передвигались с оружием на изготовку. Форма на них так болталась, что казалось, будто каждого из них долго терли о точильный камень. Узкие лица, орлиные носы, обтянутые, словно кремниевые, скулы. Глаза занимали всю верхнюю часть лица. Удивительная деталь: у всех были марксманские снайперские винтовки «MK-12 Special Purpose Rifle», обычно используемые «морскими котиками» США.
Эрван вспомнил обо всех ужасах, про которые читал на сайте «Радио Окапи» или в материалах, посвященных войнам в Конго, – изнасилованиях, пытках, каннибализме… Эти солдаты напоминали дисциплинированных студентов, но были способны на чудовищные вещи, совершенно несовместимые с понятием гуманизма. Натуральные психопаты в отглаженной форме.
Два офицера и человек в джинсах и ковбойской рубашке, с блокнотом в руке, вышли им навстречу.
– Где мои деньги? – спросил офицер относительно нормального вида.
– Они у Сальво, – ответил Эрван не раздумывая.
Тутси медленно покачал головой, чуть приметно улыбнувшись. На плечах у него были полковничьи знаки различия, и он наверняка получил солидное университетское образование. Дух Мертвых собственной персоной. Сколько организаторов геноцида провели юные годы в Сорбонне или в кампусах Оксфорда?
– Сальво… – пробормотал он. – Как можно доверять баньямуленге? – Он повернулся к ковбою. – Сколько он нам должен, Джеймс?