– Что ты сказала?
– Если ты говоришь о воскресном вечере… О черт! Как это все некстати! А нельзя найти кого-нибудь другого? Ну, для алиби?
– Да кого?
– Видишь ли, Анечка, Нил почти уже сделал мне предложение. Ни для кого не секрет, что я женщина любвеобильная, но скандал накануне свадьбы…
– Мы скажем Аксенкину, что это ложь во имя спасения Народного театра. Он поймет.
– Боюсь, что нет, – вздохнула Капка. – Лучше ищите настоящего убийцу.
– А я тебе говорю, что убил Станиславский!
– А я тебе говорю – нет!
– Почему?!
– Потому!
– Постой… – До меня наконец стало доходить. – Репетиция, которой не было… А ну, рассказывай!
– Да тут и рассказывать нечего, – в очередной раз вздохнула Капитолина. – Его жена какая-то странная. Он говорит, что Марина живет в особом, придуманном ею мире. Реальность ее не касается. Она ужасно готовит, скверно ведет домашнее хозяйство и почти не занимается детьми. Я в толк не могу взять, почему он с ней не разведется? Почему терпит?
– Потому.
Да, Марина скверно ведет домашнее хозяйство, но зато она гениальный режиссер. А он… Гениальный организатор. Хозяйственник. У него нюх на деньги. Он даже нашему мэру мозги запудрил. А труппе? Е. Зима правильно сказала: аферист. Подчистил диплом, вместо М.Н. Станиславская стало А.Н. Станиславский.
– Если бы не дети, я бы сама за это взялась. Окрутила бы его и дотащила до загса.
– Нет, – покачала головой я. – У тебя бы ничего не получилось.
– Почему это?
– Потому.
– Перестань говорить загадками!
– А ты перестань врать и выкручиваться!
– Я и не выкручиваюсь, – с обидой сказала Капка. – Я пытаюсь объяснить, почему он до сих пор ко мне бегает.
– Значит, он был у тебя?!
– Ты же знаешь, я мужиков в дом не вожу. Мы были на даче, – призналась Капка.
– На какой еще даче?
– На даче у Дуси.
Дуся – мать Джульетты и всех прочих романтических героинь, которых вдохновенно играет Капка. Еще Евдокия Гавриловна наша неизменная дуэнья, унылая компаньонка, няня, которая «где же кружка?» и т.д. Все роли у нее возрастные и со словами, хотя Дуся на два года моложе нас с Капкой. Но она очень толстая. Или, как деликатно говорят, дородная. Работает Дуся… Правильно, поварихой в школьной столовой. Еще Дуся держит поросят. Потому что, работая в школьной столовой, невозможно не держать поросят. У Дуси на даче чего только не растет! У детишек на столе всегда есть свежая зелень, Дуся не монстр какой-нибудь и очень любит свою работу. Еще она любит Народный театр. Обожает. И свою «дочку», разумеется. Балует ее и во всем ей потакает.
– Понимаешь, мы репетировали, – потупилась Капка.
– Но почему тогда Марина сказала, что никакой репетиции не было?!
Мама родная! До меня наконец дошло! Конечно, не было! Потому что без Марины Никитичны никакой репетиции быть и не могло! Она прекрасно знает, что с ней – это репетиция, а без нее – любовное свидание. Или деловое. Какое угодно, но только не репетиция. Ведь настоящий-то режиссер – она! Видно, Марина очень ценит Капку, ее экспрессию, если закрывает глаза на шашни примы со своим мужем. Или ей просто все равно.
– Александр Николаевич говорит, что он со мной душой отдыхает, – разоткровенничалась Капка. – Что я – настоящая женщина.
Я поняла, что правды она не знает. И спит с ним, думая, что спит с режиссером. А на самом деле с режиссером спит он, а Капка спит с завхозом. Как же все запутано! Александр Николаевич, видно, повышает самооценку. Спит с примой, потому что так положено режиссеру. Испокон веков так было, а он чтит традиции. Вот уже много лет Станиславский сам играет роль пробивного, талантливого московского режиссера, который приехал в провинцию поднимать театр. Он – наш герой. И кто здесь будет проверять подлинность его диплома? Если бы не это убийство…
– Аня, ты должна мне помочь, – взмолилась Капка.
– Как?
– Найди настоящего убийцу. За Александра Николаевича я ручаюсь: он был со мной. Дуся это подтвердит. Но сказать об этом мы не можем из-за моей намечающейся свадьбы с Аксенкиным. У меня и так трое детей от трех разных мужей.
– Ну и любовник до кучи, – усмехнулась я. – Что это меняет?
– Понимаешь, в тот вечер… Помнишь, в музее? Я сказала Нилу, что я эксперт по живописи.
– Ты это сказала утром.
– Правильно. А вечером он пригласил меня в ресторан поужинать, ну и заодно проконсультировать его насчет картин. Он спросил, свободная ли я женщина? И я заверила его, что давно уже ни с кем не встречаюсь. Как развелась, так и…
– А сама побежала к Станиславскому, как только он позвонил.
– Вот и получается, что я Нилу-то соврала. Но я лишь сказала то, что он хотел услышать. Путь к сердцу мужчины лежит через ложь. А будешь резать в глаза правду-матку, останешься в старых девах.
– На меня намекаешь?
– Что ты, Анечка, что ты! – замахала руками Капка. – В общем, я соврала, а Нил это проглотил, и еще тарелку борща, бифштекс и полбутылки виски. Но, как честная женщина, я поехала спать к себе. К детям то есть. И все было чики-поки.
– Кто ж знал, что Зиму убьют, а Станиславский попадет под подозрение и ему понадобится алиби? – усмехнулась я.
– Слушай, а может, сказать, что он спал с Дусей?
– Иди ты к черту! Кто ж в это поверит?
– И что делать?
– Сухари сушить! – рявкнула я. – Хорошо, что Сеня не в курсе. Я натравила его на Буханкина.
– Ты молодец, – похвалила меня Капка. – Хочешь еще котлетку? Эмиль тебя обожает.
– Не подлизывайся.
– Хочешь роль со словами в новом спектакле?
– Взятка? – Я встала. – Ты знаешь – я не продаюсь.
– Так-то оно так… Но он же и в самом деле не убивал художника. Да и за что?
Я вовремя прикусила язык. Проблему надо разруливать по-другому.
На следующий день я позвонила Аксенкину. Телефон взяла у Капки. Попробовала бы она мне отказать после того, как умоляла спасти ее репутацию! Я согласилась, но с условием, что подключу Стратоныча. И Капка сдалась, взяв с меня страшное честное слово, что я не буду использовать ее в качестве алиби для режиссера.
Когда Аксенкин ответил, я представилась и спросила:
– Нил Стратонович, вы любите театр?
– Чего-о?
– Я всегда вижу вас в первом ряду, – льстиво сказала я.
– Кресла там удобные. Хоть выспаться можно.
– А мне показалось, вы слушаете…
– Говори прямо – чего надо?
– Мне нужны деньги, – выпалила я.
– Заработай, – сказал он насмешливо.
– Я бы с радостью, но у нас в городе нет таких зарплат.
– А сколько ж тебе надо?
– Мне нужен спонсор. Двадцать тысяч долларов.
– В кредит? И на сколько?
– Я же сказала: спонсор. Вообще-то деньги у меня есть, ровно двадцать тысяч. Но я замуж собралась. Хотела купить нам с Сеней квартиру.
– Ну и в чем проблема-то? – засопел Аксенкин.
– Меня шантажируют! – выпалила я.
– Ладушкину скажи. Чего ж проще? Мент он, конечно, хреновый, в смысле взяток не берет, но из задницы вытащить может, ежели за интерес, не за деньги. А к тебе у него о-го-го какой интерес! Он же тебя того… – хмыкнул Аксенкин. – Любит.
– Я не могу сказать об этом Сене.
– Порнуха? – оживился Аксенкин. – Я так и знал! По тебе видать! Та еще штучка!
– Что видать?
– Когда жила в Москве, наверняка в порнухе снималась. Двадцать штук баксов за диск с порнухой? Гм-мм… Скажи хоть, про че там? Сюжетец ничего? Ты кого там играешь, училку или медсестричку? А может, порадуешь? Может, я чего-то про секс не знаю? Тогда куплю.
– Нет у меня порнухи! – с отчаянием сказала я. – Так и знала, что бесполезно вам звонить!
– Просить ты, Анька, не умеешь, – вздохнул Аксенкин.
– А как надо?
– Ты же баба. Я ведь тебя в бассейне видел. Купальник, конечно, дерьмо, права Капка. А фигурка ничего. Давай забьем стрелку в кабаке, там ты мне и расскажешь свою проблему. А я подумаю. Может, и помогу.
– Хорошо, я приду.
– Платье я тебе пришлю. И туфли. Не хочу, чтобы ты своим внешним видом испортила мне аппетит. Напротив, хочу покушать с удовольствием. И выпить. Может быть, нажраться.
– Но я…
– Все. Без возражений. Платье с туфлями потом отдашь, я их в секонд-хенд снесу.
– Вы носите вещи в секонд-хенд? – потрясенно спросила я.
– Не лично, дура. Прислуги у меня больше, чем у дворовой собаки блох. – Он зевнул. – Короче, завтра вечером за тобой машина заедет. Готовься.
– К чему?!
– Конспектик составь. Изложишь внятно свою просьбу, желательно в цифрах. До меня так лучше доходит.
– Но…
– Все. – И он бросил трубку.
Нет, какие все-таки олигархи свиньи! И как мне выпросить у него денег? Не для себя ведь, для города. Но Аксенкину это не объяснишь. Он всю старину здесь снес, а здание Народного театра проиграл в тендере Станиславскому. Нашла кого просить!
Надо отказаться от мысли о покупке квартиры и отдать деньги Е. Зиме. Но как я объясню это Сене? Точь-в-точь такая же ситуация, что у Капки! Ох, и влипли же мы с ней! У нас есть мужчины, за которых мы хотим выйти замуж, и есть секреты, которые они не должны узнать ни под каким видом. Потому что Сеня, честный мент, как пить дать, захочет разоблачения Станиславского. А железное алиби руководителя Народного театра – Капка, она сама в таком случае попадает под удар, потому что расстраивается свадьба с предметом ее мечты олигархом Аксенкиным, с которым завтра я иду на встречу в платье, которое он для меня купит. Представляю, что это будет за платье!
И зачем я только согласилась?! Аксенкина я, честно сказать, побаиваюсь. На него совершенно не действуют мои предсказания. Чихал он на них. Я могу сколько угодно говорить, что завтра сгорит его самый большой магазин, а тот как стоял, так и будет стоять. Словно заговоренный.
На самом деле никаких иголок Аксенкин (точнее, его прислуга, которой у него как блох) в косяк не втыкал и святой водой стены не кропил. Хотя насчет святой воды не уверена. Вроде был обряд освящения. Просто Аксенкин чуть ли не единственный несуеверный человек в нашем городе. Черной кошке, переходящей дорогу, он со спокойным сердцем даст пинка и с пути не свернет, а бабу с пустыми ведрами обзовет козой и пойдет зарабатывать свой очередной миллион. И непременно заработает. Он невозмутимо подписывает финансовые документы в пятницу тринадцатого, хохочет, если при гадании на картах ему выпадает пиковый туз, на Нила Стратоновича, по слухам, столько раз наводили порчу, что хватило бы на десятерых, а то и на сотню. Он просто во все это не верит. А я давно заметила: проклятие действует только на тех, кто верит, что оно работает. Есть так называемое роковое стечение обстоятельств. И если задаться целью, то все на свете можно объяснить черной магией. Мол, были знаки.
По слухам, Аксенкин и родился двадцать девятого февраля! Хотя лично я не видела его паспорт. Он самый богатый человек в нашем городе и его окрестностях. И единственное, во что верит Нил – это деньги. Его бог – золотой телец, и он никогда не подводит.
А я… Неудачница, одним словом. И в обществе Нила Стратоновича я теряюсь. У меня такое ощущение, что передо мной стена, какой бы мячик я в нее ни запулила, отскок будет мгновенный, причем мне в лоб. И будет очень больно. Поэтому лучше молчать. Так я и решила.
Водитель приехал за мной в семь.
– Что случилось, Аня? – испуганно спросила мама.
– У меня деловая встреча. Не беспокойся, меня привезут обратно, я не пойду ночью одна по городу. Ведь привезут? – посмотрела я на стоящий в дверях холодильник, отморозка, похожего на гориллу. Тот молча кивнул. И протянул мне пакет.
Я взяла его с глубоким вздохом.
– А там что? – с опаской спросила мама.
– Спецодежда для деловой встречи.
– Аня, ты меня пугаешь! – Она взялась за сердце. – Куда это ты собралась?!
– Ты меня даже замуж с таким лицом не выдавала! – рассердилась я. – Успокойся. Меня пригласили в ресторан.
– А это кто? – кивнула мама на водителя.
– Слишком много вопросов задаешь. Пусти, мне надо переодеться!
Только открыв пакет, я поняла, насколько же Аксенкин свинья. Там было лишь платье и туфли. А на дворе – заметьте на минуточку – осень! То есть на это роскошное золотое платье я должна была надеть что-то из своего унылого гардероба или замерзнуть как собака. Потому что платье – это одно название. Ультракороткое, на тоненьких лямочках, оно легко умещалось в спичечном коробке. Я сразу вспомнила киносказку «Три орешка для Золушки». Но туфли бы в орех не влезли. Потому что они были на десятисантиметровой шпильке. Да что там! Все двенадцать! И откуда Аксенкин узнал мой размер ноги? Издевается по полной программе!
Я схватила расческу и с остервенением принялась выдирать волосы. Мне хотелось, чтобы ему их досталось как можно меньше, то есть его аппетиту, который он не хотел испортить моим внешним видом. Ненавижу гурманов!
Когда я вышла из спальни, мама ахнула и встала в дверях:
– Не пущу!
Я мягко сказала:
– Мама, я уже взрослая девочка. Подай мне, пожалуйста, свою шаль.
Ее шаль была единственной вещью в нашем с ней гардеробе, которая более или менее подходила по цвету к золотому платью. Бежевая с люрексом. Я накинула ее на голые плечи и уже в дверях обернулась на плачущую родительницу:
– Ты сама этого хотела.
И ушла. В конце концов, у нее есть телефон. И у меня есть телефон. Она всегда может позвонить и спросить, как у меня дела. И я отвечу.
Ресторан, в который меня привезли, разумеется, принадлежал Аксенкину. Увидев меня, жирный, усатый, похожий на кота метрдотель ухмыльнулся и сказал:
– Раздевайся, Нил Стратонович ждут.
Я скинула ему на руки шаль и посмотрела сверху вниз презрительно. На двенадцатисантиметровой шпильке я могла себе это позволить: смотреть на людей сверху вниз. Споткнуться на лестнице? Много чести!
Когда Аксенкин меня увидел, у него просто челюсть упала, а изо рта потекла слюна. И я его понимаю. Кое-чего мне от природы не досталось, груди, например. Потому что в это самое время я стояла в очереди к Создателю за ногами. И с гордостью могу сказать, что оказалась там одной из первых. Чем-то меня привлекла дверь с надписью «Ноги», хотя там было много дверей. Но я ломилась именно в эту. И если в купальнике мои ноги трудно как следует оценить, то в золотых туфлях на шпильке они предстали во всей своей красе, и у Нила Стратоновича пропал дар речи. Впрочем, он быстро его обрел. Сказал:
– Да-а… – И тут же: – Водки мне!
– А мне куда сесть? – спросила я.
– Лучше стой. Отсюда вид замечательный открывается. На твои гм-м… Туфли.
– Знаете, я так долго не простою.
– А жаль. – Он вздохнул. – Я, пожалуй, нашел бы тебе работу. И зарплату положил бы хорошую.
Я, не дожидаясь разрешения, села. Платье, разумеется, задралось, но и вид Аксенкину уже не открывался. На туфли. Они, эти туфли, очутились под столом.
– А ты что будешь пить? – спросил он.
– Я вообще-то не пью.
– Да ладно! – прищурился он. – А там тогда что было, в поле под дождем?
– Сами понимаете, мы грелись.
– Что ж, Сеня согреть тебя не мог?
– Он потом… – Я слегка зарумянилась. – Согрел.
– И я бы мог… потом.
– Давайте сначала о деле поговорим, – рассердилась я.
– Слушай, перестань мне выкать! – Он тоже слегка разозлился.
– И как мне вас прикажете звать?
– Имя-то у меня не очень, гм-м… ласковое, но уж какое есть. Так и зови – Нил. Можно без отчества.
– Кстати, откуда имя?
– Родители мечтали в Египте побывать.
– Вы, то есть ты, надеюсь, осуществил их мечту?
– И не один раз, – заверил он. – Тезку своего видел. Понравился. Большая река, могучая. Ну, давай, что ли, выпьем?
– А пива нет?
– Какое пиво? – поморщился он. – Хотя бы коньячку.
– Привычка, знаешь ли. – Я невольно вздохнула, вспомнив Полкашу, а потом Сеню. Какие меня здесь ждут сюрпризы?
Он сделал знак официанту. Мигом принесли пиво. Пора приступать к делу. Не о любви же мы с ним пришли сюда разговаривать?
– Ну, давай. Излагай.
Я вкратце изложила проблему.
– Не догнал. – Нил наморщил лоб. – Твой-то какой интерес?
– Никакого, – заверила я. – Но город без театра зачахнет. Его надо спасать.
– Опять не догнал. Повторяю вопрос: что лично ты с этого будешь иметь?
– Я тебе во второй раз отвечаю: ничего. Но город…
– Так. Стоп. Давай сначала. – Он сам налил себе водки. К моему огромному удивлению, он был трезв как стекло и с каждой новой рюмкой все трезвел и трезвел. Я, честно сказать, никогда не видела, чтобы спиртное так влияло на человеческий организм. – Давай. Пей.
– Я не хочу.
– Пей, я сказал!
Какое-то время я послушно давилась пивом.
– Теперь излагай.
– Город не должен узнать, что Станиславский аферист.
– Почему?
– Потому что тогда у нас не будет театра.
– Ну и что?
– Как это что?! – возмутилась я. – У нас все знают, кто такой Шекспир! И даже цитируют Мольера! А с каким успехом прошла «Женитьба Фигаро»? Разве не хороша была Капка в роли Сюзанны?
– Ты хочешь осчастливить город, где тебя все ненавидят? – насмешливо спросил он. – Кто тебе мешает читать этого, как его? Во! Мольера дома под одеялом?
– Вы… Ты прекрасно знаешь, кто такой Мольер! – Я выпила и разгорячилась. – Ты просто прикидываешься простачком!
– Точно, – насмешливо сказал Нил.
– И тебе не все равно, что народ в твоем родном городе не какое-нибудь быдло!
– Уверена?
– Да!
– А теперь представь, что мне наплевать. – Его ледяной взгляд уперся в меня. Точно – стена! Сейчас мне будет очень больно. – Мне плевать, как живет это быдло. Я ненавижу провинцию. Но понимаю, что для Москвы я мелковат. Не потяну, денег не хватит. Здесь я король, а там буду певчим в хоре. По сигналу рот открывать и царя славить. А я не люблю, когда меня за ниточки дергают. Лучше уж я сам это буду делать. Если бы я мог, я бы весь его сровнял с землей, – он сжал кулаки, – этот поганый городишко.
– За что? – потрясенно спросила я.
– За то, – отрезал Нил. – Меня ненавидят не меньше, чем тебя. А может, и больше. По крайней мере мы оба знаем, как чувствуют себя люди, на которых регулярно наводят порчу, – усмехнулся он и потянулся к бутылке водки. На сунувшегося было в дверь официанта рявкнул: – Вон! Я с человеком беседую!
– Нельзя… – Я судорожно сглотнула. – Нельзя так относиться к людям…
– Можно. И нужно. Потому что они, люди, состоят исключительно из дерьма. Давай выпьем.
Мы выпили, он водки, я пива, подумав, что отныне буду его ненавидеть, это пиво.