– Ну, на старт? – сказал наконец Александр.
– Есть на старт, – ответили хором его товарищи по оружию.
Все трое пожали друг другу руки, потом Костя побежал во двор, а Влад сел за руль и подогнал «Соболь» поближе к углу дома. Набросил на плечи шикарную медвежью шкуру, приоткрыл дверцу, наполовину вытащил меч. Что он, что Александр были равно напряжены, и все же перелив звонка на какой-то миг поверг их в ступор.
Но тут же Влад вылетел из кабины и с совершенно невообразимым, ну натурально нечеловеческим боевым кличем понесся к завешенному окну, да так стремительно, что Александр шага на три отстал и догнал Варвара уже после того, как его меч разнес вдребезги ветхую, трухлявую раму, даром что двойную, обрушил водопад осколков, а потом сорвал тяжелую штору. Путь в комнату был свободен, и тут уж Александр не оплошал – первым, головой вперед, влетел в полутемную клетушку, где в углу на диване лежала Алена.
С закрытыми глазами, как мертвая. Неподвижная, как мертвая. Бледная, как мертвая!
Александр встряхнул ее, попытался поднять – но руки от потрясения ослабели, что ли? Не смог сдвинуть с места. Напрягся снова – бессмысленно!
Проклятый рост! Ну разве это рост для мужчины – метр семьдесят? Проклятые мышцы, вернее, тот кисель, который у него вместо мышц! Качаться, качаться надо было, а не стрижку «Манчестер» делать, бороденку то сбривать, то снова отпускать! А то что получается? Вот же она перед тобой, женщина твоей мечты, а у тебя нет сил, чтобы схватить ее на руки и унести... хотя бы не на край света, а до машины.
– Погоди, не рвись, пупок развяжется, – послышался рядом спокойный голос Влада. – Она к дивану привязана. Диван-то нам вроде без надобности с собой тащить.
Он занес меч, и Александр невольно испустил короткий крик, потому что ему показалось, что Северный Варвар в порыве боевого задора рубанет по дивану, а заодно и по Алене. Но зря боялся, потому что в ход пошло только лезвие. Два легких взмаха – и белые полосы пластыря слетели на пол. Но Алена по-прежнему не шевелилась.
– Поднимешь? – спросил Влад, уже делая движение, чтобы убрать меч в ножны и самому подхватить ее, но Александр оказался проворней, чем даже сам ожидал.
Алена оказалась гораздо тяжелей, чем он думал... И длинная она была такая! Но он бы сейчас умер скорей, чем выпустил ее из рук.
«Качаться надо!» – успел он еще ругнуть себя, а потом ее голова легла ему на плечо, и он какое-то время ни о чем больше не мог думать, только о запахе ее волос, о том, как они щекотали щеку, а губы тихонько касались шеи. Нечаянно, конечно, но это так похоже на нежные, самые нежные поцелуи, что Александр замер, ничего не соображая от внезапного приступа счастья. Было такое ощущение, что он не просто держит ее на руках: сейчас он владел ею безраздельно, сейчас она принадлежала ему и только ему!
– Не спи, замерзнешь! – раздался рядом насмешливый, можно сказать – едкий голос Влада, и Александр опомнился.
Какое-то непонятное выражение было на раскрашенном лице Варвара... Странное какое-то выражение. Что-то с ним происходило... Неладное...
Впрочем, сейчас было не до физиогномики и не до психологии.
Александр сделал шаг, другой. Нет, определенно качаться надо! Завтра же начнет!
И вдруг он чуть не уронил свою ношу, потому что раздался пронзительный, будто сигнал тревоги, звон мобильника.
– Уходим! – крикнул Влад.
Но они не успели.
***– Что вас так удивляет? – улыбнулся Воропаев. – И правда сладко, да? Но это неудивительно. На самом деле в презервативе не героин, а сахарная пудра.
– Кончай травить, – хмыкнул Поляков. – А где же героин?
– Не знаю, – пожал плечами Воропаев. – Видимо, там же, где и был раньше, – в вашем разгоряченном воображении.
– Как это? – растерянно спросил Зернов.
– Молча! Не было там героина. Не было! Там с самого начала лежала сахарная пудра.
– Ой, я не могу!.. – выдохнул Зернов. – То есть тебя чавэлы купили?! И ты нам... получается, ты нам...
Получается, этот парень выдал им безумные денежки, будучи ни в чем не виноватым? И это выяснилось только сейчас?
Вот это юмор! Ничего смешнее Зернов в жизни не слыхивал. За такой анекдот и в самом деле не жалко со смеху помереть!
Он хохотал, он захлебывался, он просто-таки валялся по сиденью, и не тотчас до него дошло, что из всех троих, сидящих в машине, веселится почему-то он один.
Ну, с Воропаевым все ясно, он небось волосы на себе рвет, а почему молчит Поляков? Почему не хохочет?
Зернов открыл один глаз, залитый слезою безудержного смеха.
Воропаев волосы на себе не рвет – сидит, держа двумя пальцами презерватив с сахарком и этак игриво покачивая его, – а Поляков полуобернулся от руля и напряженно смотрит в глаза Воропаеву. И что он там пытается высмотреть?
Видимо, для того, чтобы Полякову ничто не мешало понять ситуацию, Воропаев снял очки и спрятал в карман. И при виде откровенной усмешки в этих глазах Поляков вдруг резко, громко выдохнул – и плечи его поникли. Зернову почудилось, будто из его напарника, приятеля и вдохновителя всех совместно совершенных великих дел разом вышел весь задор, как выходит воздух из проколотого шарика.
– Поляков, ты чего? – спросил Зернов в недоумении.
Поляков ничего не ответил – только снова лег головой на рулевое колесо, но это его движение Зернов никак не мог истолковать и продолжал недоумевать.
– Только умоляю, не гоните волну на будулаев и будулаек, – переводя взгляд с Полякова на Зернова, доверительно сказал Воропаев. Глаза его так и сверкали от смеха, и Зернов ни с того ни с сего подумал, что, наверное, бабы мрут, как мухи, когда Воропаев начинает играть с ними этими своими жуликоватыми глазищами. – Чавэлы тут совершенно ни при чем. Это не они дурят простодушных лохов. Сахарную пудру положил в этот, извините, чехольчик я сам. Когда ехал в Ольгино, груз был уже при мне. Я к цыганам даже не ходил – за углом постоял. Потом увидел, что вы уже готовы брать добычу, – и подставился.
– Ка-ак?!
Этот странный звук, напоминающий не то пронзительное аханье, не то хриплое карканье, вырвался из груди Зернова. И тут же он испуганно прихлопнул себе рот, сообразив, что произошло, и вмиг оценив все коварство Воропаева.
Этот парень подставился нарочно! Все продумал, все рассчитал и взял их на пушку! Не он лох из лохов, а они, Зернов с Поляковым. Вернее, Поляков с Зерновым, потому что это была именно задумка Полякова: поставить засаду в Ольгине, рядом с цыганским притоном. А ведь Зернову сразу эта затея казалась нестоящей. То есть не вдохновляла она его, внушала какое-то смутное опасение. Но он так привык, что Поляков всегда прав... он просто не осмелился не то что возразить, но даже выразить неудовольствие. И вот что из этого вышло. Ну уж не-ет, впредь Зернов никогда не станет слепо соглашаться со всем, что будет предлагать Поляков. Впредь он всегда будет иметь собственное мнение. Впредь он...
Зернов расправил плечи, уничтожающе посмотрел на поникшего Полякова – и внезапно до него дошло, что означала эта поза, которую он никак не мог расшифровать. Не мог – а теперь смог.
Она означала, что впредь с ними может произойти нечто совсем иное. Не то, о чем мечтает, чего хочет Зернов, а мечтал он приобрести власть над ситуацией...
Штука в том, что ситуация неудержимо выходила из-под контроля.
Внезапно Поляков резко дернулся, повернулся... и пузырь лопнул во второй раз, когда в руке отшатнувшегося Воропаева невесть откуда появился пистолет.
– Не надо, не надо, – заговорил Воропаев с примирительными интонациями. – Разговор записан здесь, – он похлопал себя по груди, а потом махнул куда-то в сторону, – и в машине, которая сейчас стоит за квартал от нас. Туда идет прямая трансляция, там сидят мои люди. И сразу, чтобы пресечь всякие глюки с вашей стороны: разрешение на ношение оружия у меня имеется. А также на прослушивание и запись частных и даже некоторых служебных разговоров. Люди, которые меня сопровождают, работают в той же фирме, что и я, они облечены соответствующими полномочиями. Запись нашего разговора вполне может быть использована на суде, и даже, – он ослепительно улыбнулся Полякову, – даже ваш братец-прокурор со своими связями вряд ли выручит вас: нападение на невиновного человека, подтасовка обвинения, превышение служебных полномочий, словом, да еще и вымогательство взятки, да еще не просто вымогательство, а ее получение... Кстати, если вам интересно, могу сказать о себе следующее: я работаю в достаточно серьезной фирме, которая имеет на вооружении самую изощренную съемочную технику. Поэтому факт моего задержания и пересчета денег зафиксирован на пленку. Спокойно! – выставил он вперед левую ладонь (в правой руке по-прежнему весьма профессионально держал пистолет). – Это не фиксирующая, а передающая камера, сигнал принимается в той же машине, где идет аудиозапись.
– И деньги, конечно, меченые... – простонал Зернов, на что Воропаев ответил обаятельной улыбкой.
– Боже ты мой, боже ты мой!.. – Зернов взялся руками за голову и принялся вертеть ею, словно решил открутить за ненадобностью: на что-де она ему нужна, такая бестолковая, бесталанная головушка?! Нет, надо же так влипнуть... Так не распознать подставу...
А вообще, если честно, странно не это. Странно другое: что столько сил неизвестной конторы брошено против двух каких-то никчемных ментов.
Или конкурирующая фирма собирает компромат на нового, недавно назначенного министра внутренних дел, как известно, ставленника САМОГО, и тралит даже мельчайший планктон, не упуская при этом и крупную рыбку?
Зернов поразился собственной логике, а также образности мышления и покачал головой уже не с отчаянием, а как бы с восторгом. От восхищения собой, таким умным, у него даже слезы на глазах просохли, и он разглядел, что Поляков больше не напоминает ком непромешанного теста, а напряженно, недобро смотрит на Воропаева и подобрался так, словно намерен кинуться на него, забыв о стволе, который противник направляет ему прямо в грудь.
И голос Полякова прозвучал резко, словно выстрел:
– Зачем тебе нужен мой брат?
Мгновение Воропаев смотрел на него пристально, потом улыбнулся, убрал пистолет и выставил ладонь, будто для рукопожатия:
– Поговорим?
– С тобой говорить?! – так и взвился Зернов. – О чем с тобой говорить?! Плюнь ему на поганую ручонку, Поляков! Слышишь?! Плюнь!
– Заткнись! – не поворачивая головы, проговорил Поляков – словно камнем в напарника швырнул.
Зернов умолк, словно этот камень попал-таки ему в широко раскрытый рот.
– Я отключил аппаратуру, – сказал Воропаев. – Все, что будет сказано сейчас, – не для протокола. Можешь поверить.
Поляков вздохнул:
– Верить-то я, может, верю. Но не понимаю.
– Сейчас объясню. Только для начала скажу: если сговоримся... если ты и твой брат поможете мне, все записи, как видео, так и аудио, будут уничтожены. Более того: деньги... кстати, не помеченные, – бросил он в Зернова еще один камушек, – останутся у вас. И в дополнение к этому твой брат получит не слабый гонорар.
– Тут вот какая штука, – пояснил Поляков. – У нас с братом отношения поганые, хуже некуда. И если я стану просить его кого-то тащить, он просто из вредности ни за какие коврижки, ни за какие баксы не согласится. А если он узнает, что я прокололся, только посмеется: я, мол, тебе говорил! Вот такие у нас семейные сложности. Я – продажная тварь, он – шибко принципиальный. В семье, как говорится, не без урода. Только вот вопрос: кто из нас конкретно этот самый урод?
– В генетике я слабо разбираюсь, в патологиях всяких – тоже, – усмехнулся Воропаев. – Одно скажу: тащить-вытаскивать твоему братцу никого не придется. Но я дам ему пять тысяч баксов за одну информацию...
– Пя-а-ать... – выдохнул Зернов, а больше ничего сказать не мог.
– Именно так, – кивнул Воропаев.
– Информация, надо полагать, закрытая? – угрюмо спросил Поляков, снимая фуражку и нервно поводя ладонью по стриженной ежиком, вспотевшей голове и вновь нахлобучивая фуражку.
– Да уж наверное! – хмыкнул Воропаев.
– Дохляк почти стопроцентный, – уныло сообщил Поляков. – Но... спросить-то хоть можно, о чем речь идет?
– В обмен на слово, что ты попробуешь уговорить брата.
– Я так понимаю, в противном случае все свои записи ты пустишь в ход? – полюбопытствовал Поляков со скучающим видом, как бы для очистки совести, потому что ответ явно подразумевался сам собой.
– Пущу, пущу! – кивнул Воропаев. – Можешь не сомневаться.
– Для тебя это так важно? А впрочем, чего я спрашиваю? Будь оно иначе, разве ты швырялся бы деньгами направо и налево?
– Логично, – согласился Воропаев. – Да, для меня это очень важно. Более чем. Вопрос жизни и смерти. Вернее, именно смерти...
Поляков остро глянул на него, покачал головой, потом спросил:
– Так в чем дело-то?
– А слово насчет брата?
– Слово.
– Значит, так... – Воропаев помедлил, как бы все еще не решаясь заговорить, потом махнул рукой: – Ладно. Кто-нибудь из вас помнит дело о крупном хищении дизтоплива из нефтепровода? В облсуде, где работает твой брат, оно рассматривалось ровно год назад. Группа Царегородского, так их называли. За три-четыре месяца мужики очень хорошо поживились. Получали информацию от стрелка группы быстрого реагирования Нижегородского предприятия магистральных нефтепродуктопроводов Кузнецова, выезжали на место, оперативно качали топливо, а потом сбывали его через сеть АЗС, принадлежащих одному человеку... Счастливцев его фамилия. Да, такая вот веселая фамилия... Только счастья она ему не принесла. Ни ему, ни его близким...
Он на мгновение умолк, быстро перевел дыхание. Поляков глянул пристально, но Воропаев заговорил вновь, и голос его был по-прежнему легким, словно он говорил о чем-то, против его же собственного утверждения, не имеющем для него никакого особенного значения:
– Так вот. Взяли этих ребят только потому, что кореш Кузнецова, другой такой же стрелок, обратил внимание, что у приятеля завелись денежки. В той фирме получали прилично, однако же денег всегда мало, верно? К тому же у нас, у русских, как? Не то беда, что моя корова сдохла, – беда, что соседская жива! Короче, тот стрелок – Карасев его фамилия, – начал приглядываться да присматриваться. Приметливая сволочь оказалась! Сопоставил кое-какие факты. Приметил, что, как только приходит информация о начале перекачки топлива для предприятия, Кузнецов мухой летит к телефону. Ну и всякие такие тонкости. Конспиратор из этого Кузнецова оказался хреновый! Таким образом, Карасев сделал свои выводы и потопал с ними в службу безопасности фирмы. Пришел, а там полно ментов в штатском и секьюрити с разинутыми ртами сидят. Оказывается, милиция уже в курсе постоянных хищений. Так что донос Карасева пришелся весьма кстати! И когда Кузнецов в очередной раз позвонил Царегородскому насчет времени перекачки, а тот дал команду на пейджер некоему Щербаку, что пора ехать баньку топить, стало быть, товар забирать, – это все уже было под контролем. Им дали подъехать к врезке, дали откачать топливо... А потом повязали всех. Всех! Щербака, водителей, Кузнецова, Царегородского. Ну и Счастливцева, само собой. И Счастливцева тоже...
– Он что, твой кореш был? Или родич? – подал голос Зернов, который все это время молчал и слушал... внимательно слушал!
– Нет, – задумчиво покачал головой Воропаев. – Мне Счастливцев был просто хороший знакомый. Приятель. Но он был отцом одной... одного человека. Этого человека теперь уж нет в живых. Но речь не о том. Речь о другом. Пока шел процесс, следствие всячески скрывало, откуда взялась первоначальная информация о хищениях. Героем дня был Карасев. Он даже сам удивлялся, что сыграл такую ведущую роль в деле: он же отлично знал, что лишь подтвердил уже имеющуюся информацию! Только потом... потом, гораздо позже, стало известно, что следствие замалчивало факт телефонного звонка. Анонимного. Насчет темных делишек на АЗС... Ребята приехали с этим звоночком разобраться – а тут Карасев со своим доносом. Бывают в жизни такие вот поганые чудеса-совпадения. А потом... уже потом, после процесса, когда всем сестрам навесили по серьгам, все получили по заслугам, а живые похоронили своих мертвецов... – Воропаев криво усмехнулся, так что Зернову даже не по себе стало. – Так вот, уже потом в одной газетке появилась статья о роли анонимных доносов в работе наших правоохранительных органов. Приводились некоторые исторические факты, от Ивана Грозного до наших дней. Тридцать седьмой год не был забыт, ну и так далее. Среди многочисленных современных примеров упоминался и этот звонок. После которого накрыли группу Царегородского, после которого посадили Счастливцева, после которого...
Он помолчал.
– Звонок не только упоминался. О нем достаточно подробно говорилось. Мол, органы были проинформированы неизвестным доброжелателем о том, что на АЗС, которая находится на пересечении улиц Деловой и Красноугольной, только что доставлена партия дизтоплива, предположительно краденого. Продиктовали номер «КамАЗа» с прицепом – и повесили трубку. Засечь звонок не успели, он был сделан с мобильника, быстрый и короткий. Видимо, человек имел какое-то представление о том, что цифровая связь тоже расшифровывается, но времени на это нужно чуть больше, чем на обычную телефонную. Со знанием дела написано, верно? И вообще создавалось впечатление, что человек знает больше, чем говорит. Разумеется, я начал искать автора статьи. Штука в том, что она хоть и появилась в местной, нижегородской газете, но перепечатана была из московской. Так, заштатная газетенка, которая к тому времени, когда я до нее добрался, уже закрылась. Искал подходы к сотрудникам, чтобы узнать, кто автор статьи и как к нему попала эта информация об анонимном звонке, – бесполезно. Такое чувство, что эту газетку открывало некое ведомство лишь для того, чтобы через нее проводить в массы свои определенные идеи. Остальные материалы набирались совершенно случайно, для мебели, так сказать. Когда политическое дело было сделано, газету ликвидировали. Такое случается довольно часто. Это все равно как открыть заведомо убыточный магазин только для того, чтобы прокачать через него и отмыть некие деньги. Потом лавочку без сожаления прикрывают. Словом, концов я не нашел. И решил пойти не обходным путем, а прямым. Спросить человека, который должен обладать всей информацией по делу. Как открытой, так и закрытой. Спросить прокурора.