Мераби, хоть едва дотягивал до метра шестидесяти, можно сказать, был в неплохой форме – спортивная фигура, видимые под рубашкой мышцы. Он даже был хорош собой – правильные черты лица, достаточно мужественности в подбородке, никакой слащавости. Если бы не рост и некоторая манерность и театральность в движениях, он мог бы считаться красивым мужчиной, мачо. Нину подкупило обаяние, которого ему было не занимать, – он так расшаркивался в извинениях, так улыбался, что даже красотки начинали улыбаться и строить ему глазки. Мераби успевал выдать несколько комплиментов дамам, причем весьма удачных, судя по их довольным лицам, перекинуться парой слов с их спутниками. В нем оказалось то, что Нину всегда подкупало в мужчинах, – легкость, ироничность по отношению к себе. Это было видно сразу. Ну а если ему хватало смелости шутить над собой, значит, он явно был не дурак.
– Он что – дэбил? – услышала рядом знакомый голос Нина.
– Не дэбил, это мы виноваты. Он хоть и маленький, но мужчина. А она не захотела каблуки надевать, – ответил второй голос.
– Нет, он дэбил! – заявил первый голос.
Нина повернулась и увидела Шушану с Ирмой, которые прятались за колонной, что было неудивительно. Они не могли пропустить такое событие – первое свидание.
И тут Мераби посмотрел на Нину и двинулся в ее сторону. Ирму с Шушаной как ветром сдуло.
– Вы Нина? – Мераби не пришлось утыкаться в Нинину грудь – она была всего на полголовы выше.
– Да, – ответила Нина.
– Пойдемте. – Мераби тут же взял ее под руку. Он не выразил ни удивления, ни восхищения, ни разочарования. Так, очень по-деловому повел.
– Куда? – Нина решила непременно обидеться.
– Мама нас ждет, – ответил спокойно Мераби.
– Мы разве не пойдем на спектакль? – вежливо уточнила Нина.
– Что? Спектакль? – остановился Мераби. – Зачем? Они очень плохо играют! – пожал он плечами, уводя Нину к автобусной остановке.
Нина шла за ним, как коза на веревочке, и не понимала, почему Шушана еще не крикнула: «Сбрось его с плеча!» Мераби стоял на остановке и выглядывал маршрутку, не обращая никакого внимания на, можно сказать, будущую жену. Нина обалдела от такого отношения и не знала, как себя вести. К тому же она видела, что Мераби умеет очаровывать, умеет делать комплименты и быть обаятельным. Но с ней он совсем не собирался быть не то что обаятельным, даже вежливым. Держать ее на автобусной остановке и не отвезти на такси! Хотя бы на первом свидании он мог бы подумать о такси!
– Сегодня прохладно, наверное, завтра дождь будет, – проговорила Нина, чтобы хоть как-то начать разговор. Она уже решила, что немедленно уйдет, – Мераби не был мужчиной ее мечты. Да Гоги в сто раз лучше его. Даже Дато в сто раз лучше!
– Что? – Мераби остановился и придвинулся к ней, чтобы лучше слышать.
«О господи, он еще и глухой», – подумала Нина.
– Пойдемте пешком, здесь близко, – объявил Мераби и, не дожидаясь Нины, пошел по улице. Нина подумала, что у нее есть два варианта – пойти за Мераби или поехать домой. Головой она понимала, что нужно ехать домой, но где была ее голова, когда она покорно пошла следом?
Они шли рядом и молчали. И если Нина испытывала неловкость, то Мераби шел, насвистывая мелодию.
– Далеко еще? – спросила Нина, когда они бодрым шагом прошли три автобусные остановки. Но Мераби даже не счел нужным ответить.
Нина посмотрела на своего спутника и увидела, что у него в ушах вата. То есть настоящая вата в ушах – скрученные плотно турундочки, какие были у сына Шушаны Тенгиза, когда тот болел отитом.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она Мераби.
– Что? – переспросил он.
– Как ваше здоровье? – крикнула на всю улицу Нина, чем привлекла внимание прохожих. Рядом с ними остановились две женщины и ждали ответа Мераби.
– У меня вата в ушах! – прокричал Мераби. – Было воспаление, и мама заставляет ходить с ватой, чтобы не продуло. Сейчас я выну!
– Не надо! – заорала Нина, боясь стать виновницей отита потенциального жениха.
Мераби улыбнулся.
– Надо зайти за вином! – прокричал он Нине и тут же скрылся в дверях магазинчика.
– Дочка, зачем тебе такой? – похлопала ее по плечу пожилая грузинка, стоящая рядом. – Это Мераби, да? Который сын Мананы? Я так сразу и поняла. А ты та девочка, которую Жужуна нашла? Ты я вижу, не наша, не местная. Так вот послушай меня – уезжай, откуда приехала. Вот прямо сейчас уходи.
Нина испуганно посмотрела на женщину.
– Уходи, я тут вместо тебя постою, скажу ему, что ты ушла, – предложила женщина.
И опять Нина вроде бы понимала – нужно уйти прямо сейчас, пока Мераби с ватой в ушах выбирает вино в магазине, о чем не позаботился заранее. Он не сразу узнал ее около театра, ожидая увидеть на ее месте другую женщину. Они вместо спектакля пошли знакомиться с его мамой. И ей, Нине, все это очень не нравится. Не нравится стоять на улице и ждать глухого низкорослого жениха, который даже не делает попыток ей понравиться. Даже не так – делает все, чтобы ей не понравиться. И бежать от него надо сейчас, пусть Шушана разбирается с Жужуной. Нину никто не осудит. Но она стояла, как дура, и ждала Мераби из магазина.
– Я не могу уйти. Что я Жужуне скажу? – Нине вдруг опять стало весело. – Жужуна сказала, что он мне подходит. Как вы думаете? Он мне подходит? Жужуна сказала, что нужно Манане понравиться. А как ей понравиться, вы не подскажете?
В Нину будто бес вселился. Она решила, что раз ее вынудили сначала пройти несколько кварталов, а потом ждать около магазина, то она будет разговаривать с кем угодно и о чем угодно. Значит, она будет сплетничать с посторонними женщинами и забудет о приличиях. Какие уж тут приличия, если она битых сорок минут дожидалась, когда Мераби соизволит к ней подойти.
– Так ты к Манане идешь? – всплеснула руками женщина. – Она к Манане идет! – объявила она остальным собравшимся. Женщины останавливались, прислушивались. Нина и не заметила, как вокруг нее собралось человек семь.
– Хорошо они живут, удобно. Манана – княжна по происхождению, ее мама точно княжной была, отец так высоко работал, что никто не знал где. Родители ее в Пантеоне лежат, – объяснила одна из женщин.
– В Пантеоне? Как в Греции? – не поняла Нина.
– Ты что, не знаешь? Откуда ты приехала? – ахнула первая женщина, которая смотрела на Нину так, будто та отправлялась на заклание. – Дочка, Пантеон – самое хорошее место, очень почетное. Там только великие люди лежат. Вот мне туда никак не попасть. А у Мананы там место с самого рождения приготовлено. И муж ее, Каха, там лежит. Она его, бедного, с зятем и тещей уложила. Чтобы и после смерти он свое место знал! Дочка, тебя как зовут?
– Нина.
– Нино. Я тебе так скажу. Ты сама реши – что тебе надо. Жить с мужем или в Пантеоне лежать. А Жужуна пусть ниткой усы дергает, она только это умеет делать. Знает ведь, что ты не местная, заступиться за тебя некому, вот и отдала тебя Манане. Я Каху знала… Такой мужчина был… – Женщина замолчала, предавшись воспоминаниям.
– Ты еще молодая, – поддержала ее другая. – Зачем тебе в Пантеон раньше времени? Другого мужа себе найди. А Манана тебе жизни не даст. Жужуна совсем зрение потеряла, что такую девушку Манане отдает?
Только Нина собралась спросить, что такого ужасного в Манане, как из магазина вышел Мераби и, не глядя на Нину, пошел по улице. А она последовала за ним, ругая себя на чем свет стоит.
Они вошли в подъезд и поднялись на второй этаж. Дом, как успела заметить Нина, был красивым, старым. На входной двери висел домофон с фамилиями хозяев. Имя «Манана» было единственным. Остальные надписи – фамилии. А имя – только одно. Подъезд был удивительным – холодным, важным, давно не ремонтировавшимся, но чисто отмытым.
– Мы пришли, – объявил Мераби, открывая дверь, на которой не было ни номера квартиры, ни звонка.
– Мээ-ра-бии! Как твои уши? – услышала Нина из глубины квартиры. – Ты вату не вынимал?
– Не вынимал! – отчитался Мераби, поглубже засовывая турундочки.
В коридор вышла, нет, скорее выплыла женщина в широком шелковом балахоне и с затейливым тюрбаном, на котором сияла брошь с подвесками. Нина смотрела на нее куда с большим интересом, чем на Мераби. Женщина была красивой, высокой, статной, яркой. Лет шестидесяти, хотя в ее случае возраст не имел никакого значения. Она была королевой, чего уж говорить. На пальцах сверкали изумруды, в ушах – бриллианты. Ни за что нельзя было предположить, что это бижутерия.
Манана, не размениваясь на дежурные улыбки, приветствия, поцелуи или европейское рукопожатие, царственным жестом предложила Нине пройти в гостиную. И там все оказалось так, как нравилось Нине, – чистота, ни пылинки. Картины на стенах. Дорогие картины в простых рамках. Цветы в горшках на подоконнике. Пластинки, пианино, стопка нот. Художественные подтеки на потолке и исторические трещины на штукатурке. Простой деревянный топчан, покрытый шикарным ковром, о цене которого можно было только догадываться. На столе серебряный кофейный набор. В том, что он был настоящим произведением искусства, мечтой любого аукционного дома, не было никаких сомнений.
Нина раскрыла рот и не смела присесть на стул, хотя хозяйка ей это позволила – как можно оскорблять шелковую обивку стула сарафаном из дешевой ткани? Такая обивка подразумевала парчу, бархат, натуральный шелк и золотые нити по подолу. У Нины затряслись колени и вспотели ладони. Ее пугала не столько Манана, которая разглядывала донышко кофейной чашки, сколько сама атмосфера. Даже дышать в этой квартире было страшно, не то что пить кофе. Нина оказалась в запасниках музея, где требовались белые стерильные перчатки, особая температура, влажность и прочие условия пребывания. Это был не детский восторг, не восторг Золушки, попавшей в королевский дворец, а восхищение подлинником, живыми тканями, искусной отделкой, мастерством резчиков по дереву. Любой предмет интерьера можно было смело помещать за стекло и отгораживать бархатным заграждением от докучливых посетителей. Сама Манана отлично вписывалась в интерьер – она была одним из экспонатов этой гостиной.
Хозяйка разлила кофе в крошечные антикварные чашечки. Она интересовалась, как Мераби с Ниной встретились, как добрались и не напрасно ли пропустили спектакль, говорила, что наверняка завтра будет дождь… Нину поразило, что Манана умела улыбаться одними губами. Мать Мераби была сдержанна, вежлива и равнодушна. Ни одной мимической морщины, ни одного пылкого взгляда, ни одного лишнего движения. У нее даже брови не двигались. Губы тоже застыли в ничего не значащей улыбке. Нина смотрела на Манану и не могла понять, как эта женщина сохранила такое идеальное лицо, как она блестяще умела это лицо держать! Нина была восхищена. И влюбилась сразу же – в Манану, квартиру, гостиную, в пластинки, которые ровной стопочкой стояли на полке по соседству с книгами. Нина не могла отвести взгляда от настоящего, в этом не могло быть никаких сомнений, «Стейнвея». На инструменте с двух сторон стояли серебряные подсвечники. И Нина уже даже не находила в себе сил удивляться – да, «Стейнвей», да, серебряные подсвечники, а какие еще нашли бы себе место в этой гостиной?
Нина немедленно захотела каждый день пить кофе из этих чашек и сидеть за этим столом. Она хотела поддаться порыву – все потрогать, рассмотреть, понюхать, полистать книги. Ей хотелось дотронуться до Мананы, которая застыла, как изваяние, но продолжала улыбаться. Убедиться в том, что она живая, настоящая. Нина даже подумала, что это такое заболевание – как тик или воспаленный лицевой нерв, ведь невозможно вот так все время сидеть с растянутыми в улыбке губами! Да и сама Манана казалось невозможной. На ней был длинный балахон, струящийся, украшенный камнями, с широкими складками, вырезами. Нет, даже не вырезами, а прорезями. Манана дотягивалась до кофейника, и ткань струилась по руке. Это был не рукав, а невидимый глазу вырез, создававший иллюзию, что у хозяйки и руки восхитительные, с тонкими запястьями, узкой аристократической ладонью и длиннющими пальцами.
Голову Мананы украшал затейливый тюрбан, который казался произведением дизайнерского искусства. Как завороженная, Нина смотрела на брошь, приколотую к тюрбану, – старинную, с бриллиантовыми подвесками. Нина сейчас поняла, что это значило в сказке – «а во лбу звезда горит». Брошь горела во лбу Мананы. Бриллианты отражали свет люстры. Нина посмотрела на люстру и решила успокоиться, взять себя в руки и представить, что она находится в обычном доме, с самыми обычными людьми, которые вообще-то хотят ее в невестки. И в этот момент она поняла, почему Шушана с Ирмой так беспокоились по поводу наряда и драгоценностей. Эта квартира предполагала платья, украшения, натуральные камни, каблуки, чулки, корсеты и бог знает что еще. А сидеть за одним столом с Мананой было честью, которой удостаивались лишь избранные.
Нина посмотрела на Мераби, про которого забыла, увлекшись интерьерами, и он показался ей куда более симпатичным, чем поначалу. Они еще немного поговорили о погоде, Нининой работе в банке, ее жизни в Москве, о переезде сюда и опять о погоде. Наконец Манана замолчала и аккуратно поставила кофейник на поднос. Нина догадалась, что визит окончен. Она встала, сославшись на то, что завтра рано вставать, и поблагодарила за кофе. Она выходила спиной к двери, мелкими шажками, едва не приседая в глубоком книксене. Манана смотрела на нее и улыбалась своей неотразимой, выверенной до сантиметра, равнодушной, вежливой улыбкой. Где-то под рукой, едва доставая матери до подмышки, метался Мераби.
Нина вышла на улицу, села в маршрутку и как во сне доехала до дома. Остатками здравого сознания она подумала, что Мераби мог бы ее и проводить в столь поздний час, что вообще-то он жених и не мешало бы ему ухаживать более активно. Но сил у Нины уже не осталось – она легла и тут же уснула. Ей снилась брошь Мананы.
Утром она подскочила от телефонного звонка. Тело было деревянным. Видимо, Нина проспала всю ночь в одной позе. Даже рука затекла и болела. Она не выспалась, чувствовала себя разбитой и отчего-то злой. Добираясь до телефонной трубки, она ругала себя за минувший вечер, за то, что вела себя как наивная дурочка. И что о ней могли подумать – что она из канавы вылезла? Никогда в приличных домах не была? И вообще, зачем ей сдался этот Мераби, раз он даже ее не удосужился на такси отправить.
– Алле, – сумрачно ответила на звонок Нина.
– Жужуна довольна! – закричала в трубку Шушана. – Мераби назначил тебе еще одно свидание. Ты понравилась Манане!
– Она мне тоже очень понравилась! – ответила Нина, решив быть вежливой.
– Ты с ума сошла? Как может Манана понравиться? – не поняла Шушана. – А как Мераби? Слушай, что у него в ушах было?
– Вата, – ответила Нина. – У него отит вроде бы. Как Мераби – не знаю, на фоне Мананы я его не заметила. Я домой на маршрутке ехала, это нормально?
Шушана начала хохотать.
– Спускайся сейчас! – сказала, она, отсмеявшись. – Жужуна хочет тебя видеть.
– Зачем? – удивилась Нина.
– Как зачем? Проинструктировать! Если Манана согласилась на второе свидание для Мераби, значит, ты ей по размеру подошла.
– Что значит – по размеру? – У Нины начала кружиться голова. Она вспомнила, что со вчерашнего дня, еще с утра, даже ничего не ела. Кроме кофе, в ее желудке ничего не было.
– То и значит! Почему Мераби до сих пор не женился? Ты как думаешь? Манана искала ему невесту, чтобы по размеру подходила! Нет, не в смысле роста. Чтобы образованная была, покладистая, из семьи достойной, богатая, ну и все такое. Никто ее Мераби не был достоин, – объяснила восторженно Шушана.
– Тогда я точно ему не по размеру! – удивилась Нина.
– Слушай, Манане виднее. Раз она так решила, Мераби не будет спорить.
– А если я буду спорить? Если мне Мераби не нужен?
– Я тебя не понимаю! Вчера нужен, сегодня не нужен! Для чего Жужуна так старалась? Я уже с утра за шу сбегала! Давай приходи быстро. Ты же голодная. Манана тебе только кофе дала. Ты ведь и не ела ничего! Слушай, я не понимаю, как так можно? Хоть бы фруктов на тарелку положила! Приходи, у меня хачапури есть. Я тебе сейчас разогрею. И вообще, что я тебя уговариваю? Раньше нужно было думать! Теперь уже все знают, что ты за Мераби замуж скоро выйдешь! И все тебе завидуют! Иди уже!
Нина спустилась к Шушане, решив, что позавтракать ей точно не помешает. А в холодильнике – шаром покати. У Шушаны уже сидела Жужуна и верная Ирма, которую тоже выдернули из кровати. Шушана грела хачапури, делала омлет, выкладывала пирожные и варила кофе. Жужуна была недовольна – ее заставили ждать. Что, впрочем, не мешало ей заглатывать очередное пирожное.
– Не ожидала от тебя такого! – объявила торжественно сваха, дожевав кусок. – Никогда бы на тебя не подумала! Но Манане виднее. Ты мне скажи, у тебя спальня есть?
– В каком смысле? – удивилась Нина. – Кровать есть.
– Не понимаю, чем ты так Манане понравилась. Я столько лет пыталась найти ей невестку, таких девушек предлагала, а она на тебя посмотрела. И ты почему красиво не оделась, как тебе велели? Про твой вид уже весь город говорит! Шушана, она совсем больная? Не знает, что такое спальня?
– Нина, ну ты что! – всплеснула руками Шушана. – Спальня, приданое, белье постельное, гарнитур, тюль. Ты что, забыла традиции? Девушка должна в дом жениха спальню принести. Жених дает дом, а невеста – спальню. Под себя делает. Как хочет, так и делает. Я себе такую спальню принесла! Бордовую! Ика долго привыкал, ему цвет не нравился, а мне нравится! Ты себе какую спальню хочешь? Надо будет к туркам поехать, у них такой тюль красивый! Какую захочешь спальню, такую и сделаешь! И муж тебе слова поперек не скажет!
– У меня нет спальни, – сказала Нина, – и вряд ли я смогу ее купить.
– А что у тебя есть? – спросила Жужуна, шокированная тем, что невеста не подумала о спальне.
– У нее трусы есть! – засмеялась Шушана. – Ты знаешь, сколько у нее трусов? Если сложить твои, мои и Ирмы, и то столько не будет!