– У меня нет спальни, – сказала Нина, – и вряд ли я смогу ее купить.
– А что у тебя есть? – спросила Жужуна, шокированная тем, что невеста не подумала о спальне.
– У нее трусы есть! – засмеялась Шушана. – Ты знаешь, сколько у нее трусов? Если сложить твои, мои и Ирмы, и то столько не будет!
– Трусы? Зачем тебе трусы? – Жужуна даже перестала жевать от удивления.
– Я люблю красивое белье, – объяснила Нина.
– И кому ты его показываешь, если у тебя мужа нет? Его же никто не видит. И муж не должен видеть! – Жужуна стала классической свахой, которой попалась невеста слишком свободных взглядов.
– Она его себе показывает! – Шушана была так возбуждена, что стала выставлять на стол уже и обед.
– Точно больная, – заявила Жужуна. – Ладно, мое дело сделано. А про белье я ничего не слышала. Оглохла прямо сейчас. Нино, если у тебя нет головы, то сердце у тебя должно быть! Не порть мне репутацию. Сделай так, я как скажу. Завтра ты пойдешь к Манане на свидание. Будешь себя хорошо вести, все будут говорить, что Жужуна даже ненормальную может замуж выдать! Мне будет приятно, а я всем скажу, что ты не невеста, а подарок судьбы. Я тебе репутацию сделаю, если ты мне сделаешь. Я тебя сейчас, как родную дочь, прошу – ты на свои трусы платье надень, у тебя же есть платье? Золото свое надень. У тебя есть золото?
– У меня есть нитка жемчуга, – сказала Нина.
– Нет! Только не жемчуг! – заорала Жужуна и чуть не подавилась шу. – Слушай, что я тебе сказать хотела. Смотри мне в глаза! Что ты опять не смотришь? То, что я тебе скажу, никто не скажет. Шушана, почему она на меня не смотрит? Я начинаю нервничать!
– Нино, прямо сейчас смотри на Жужуну, а то уже я не знаю, что тебе сделаю, – прикрикнула на Нину соседка.
– Я смотрю! – Нина пыталась вспомнить, в какой именно глаз – правый или левый – нужно смотреть свахе, чтобы та не обижалась.
– Пусть мой язык отсохнет, пусть я больше ни одну невесту замуж не выдам, но я тебе скажу. Все как есть. Пусть твоя свадьба будет моим звездным часом. Пусть я на пенсию уйду после этого. Пусть я всю оставшуюся жизнь буду брови и усы щипать, но я тебе все расскажу! Если ты ненормальная, то зачем мне тебя еще больше ненормальной делать? И запомни: я ради тебя все говорю, не ради Мананы. И пусть Мераби потом руки мне при встрече целует! У тебя есть один недостаток – ты умная. Тогда ты меня слушай и сама решай, как тебе себя вести.
Жужуна начала рассказывать.
Манана была девушкой с безупречным происхождением. Мать Мананы – красавица Софо – происходила из знаменитой фамилии Багратиони. Во всяком случае, так всегда считалось. Отец, Сандро, тоже считался выходцем из княжеского рода. Они жили в центре города, в той самой квартире, в которой сейчас жили Манана с Мераби. Если по нынешним меркам квартира считалась роскошной, то в те годы сплетники рассказывали, что Софо с Сандро живут во дворце. В их квартире заблудиться можно. Весь город их знал, они знали весь город – пара была блистательная. Отец Мананы был дипломатом. Ну, так говорили. Никто не знал, где он работает, очень много ездит – туда-сюда, куда хочет, туда и едет, деньги большие в чемоданах привозит и с такими людьми дружит, о которых даже говорить нельзя. Одно время ходил слух, что Сандро был шпионом – из французской разведки. Такая версия была очень популярной и лишь подчеркивала высокое положение семьи. Денег у них было очень много. Софо принесла в семью не только фамилию, но и богатое приданое. Про ее коллекцию украшений ходили легенды. На двоих у Мананиных родителей было такое происхождение, что собаки лаять в их присутствии не смели. Ну и, конечно, у обывателей не было никаких сомнений в том, что Сандро с Софо едят с золотых тарелок и пьют из серебряных бокалов. Да и дома чего только не было – и телевизор, и стиральная машина, и даже настоящее чудо – утюг, который сам нагревается и чуть ли не сам гладит. А однажды одна из соседок увидела, как Софо сушит волосы феном, и всем рассказала, что у жены Сандро есть аппарат, который ветер делает для головы, чему, конечно, никто не поверил.
Родители прожили достойную жизнь и были похоронены в Пантеоне, а там хоронят или за большие деньги, или за большую славу. Лучше – чтобы было и то, и другое. Но у Софо и Сандро половина родственников лежали в Пантеоне, так что место для захоронения для них было забронировано задолго до того, как они появились на свет.
Но это было много позже. А сначала было счастье – Софо родила дочь, которую назвали Мананой. И тогда у супругов, которые относились друг к другу с большим уважением, случился первый скандал. «Нормально хоть поговорили, – судачили соседки, – а то молчат все время».
Дело было в том, что единственная дочь, родившаяся с серебряной ложкой во рту, – как бы это помягче сказать? – не была красавицей. Но разве это беда? Настоящая беда была в том, что девочка оказалась не похожа ни на мать, ни на отца. Да и это ненастоящая беда. А хуже всего было то, что ребенок не унаследовал ни одной аристократической черты, которыми были с лихвой одарены родители. Да при одном взгляде на Софо было понятно – голубая кровь. Черноволосая, с платиновой кожей и пронзительными синими глазами. А профиль? Да при таком профиле паспорт не нужен! И никакие доказательства высокого происхождения! Такой профиль только на монетах чеканить и на картинах рисовать! Сандро тоже считался красавцем – светло-русый, голубоглазый. Среднего роста, но с такой осанкой, что сразу видно – князь. Манана же в кого пошла? Неизвестно, в кого. Может, в прабабку какую? Слишком высокая для женщины (Манана выросла до метра семидесяти пяти сантиметров), слишком худая, при этом жилистая, ширококостная, крепконогая, с широкими плечами пловчихи. Ох, да кому еще широкие плечи мешали выйти замуж? Да если бы только плечи? У Мананы были темные десны и черные, казавшиеся фиолетовыми при определенном освещении глаза. Хорошо, можно десны всем не показывать. Но как спрячешь смуглую кожу, будто девочка родилась в огороде под палящим солнцем? Даже у торговки зеленью и то кожа светлее. Ходили слухи, что еще в роддоме прекрасная Софо, едва увидев новорожденную, кричала, что у нее не может быть такого ребенка, что не могла она родить такую девочку. Был скандал, так что врачи с ног сбились, не знали, как успокоить молодую мать.
– Такая красивая девочка! – причитали нянечки. – Губки – ягодки. Ее солнышко поцеловало, вот она немножко загорелая. Побелеет. Дома посидит и сразу белой станет.
Но Софо смотрела на дочь с нескрываемым ужасом. У нее должна была родиться самая красивая дочь на свете, а родилась эта… будто из отдаленной деревни ее принесли!
Софо выписывали из роддома позже положенного. Молодая мать никак не хотела ехать домой и просила подержать ее еще денек. Отцов в те годы в роддома не пускали, а Софо поклялась убить любого, кто доложит Сандро о том, что Бог послал ему смуглую, чернявенькую девочку самого низкого происхождения, если судить по внешним данным.
Но Софо наконец выписали и передали на руки счастливому отцу белоснежный сверток (нянечки постарались – замотали ребенка так, чтобы даже носа не видно).
Увидев дочь, Сандро сильно удивился. Но, как человек благородных кровей, он и предположить не посмел, что его жена могла опуститься до такой низости, как измена, и родить ребенка от другого мужчины. Поэтому он, поцеловав жену в макушку, произнес фразу, из-за которой супруги «нормально поговорили».
– Мне кажется, твоя мама все-таки испортила породу. Девочка на нее похожа, ты не находишь?
Тут Софо, которая и так пребывала в послеродовой горячке и плохо соображала, высказала все, что думает о муже и его предках, особенно о свекрови.
После этого они не разговаривали. Да так не разговаривали, что всю родню, по всем линиям – и материнской, и отцовской, заставили нервничать: искали, кто виноват, что родилась такая девочка. Родня Софо в один голос твердила, что Манана – копия бабка Сандро. Родные же Сандро утверждали, будто девочка пошла в мать Софо.
Но на женской линии родственники не остановились и вспомнили о дедах и прадедах – значит, не все были аристократами, зеленщики тоже попадались. В общем, чистота крови оказалась под сомнением. В конце концов разум все-таки возобладал над чувствами, и вся родня с обеих сторон пришла к выводу, что главное – чтобы ребенок был здоров.
Но тут сюрприз преподнесла молодая мать, которая решила назвать дочь Мананой. Не Ниной, не Тамарой, а самым простым, обычным именем. И ладно бы в честь одной из прабабок, так нет – не было в роду даже самой дальней Мананы, как ни искали. Софо стояла на своем твердо – Манана, и все. Надоели эти Тамары – одни Тамары вокруг. Поскольку у молодой матери от таких стрессов в любой момент могло перегореть молоко, Сандро предпочел с ней не спорить.
Софо радовалась дочери – Манана росла послушной. Поэтому не капризничала, когда мать с раннего детства пыталась отбелить ей кожу, накладывая бесконечные сметанные и огуречные маски. Софо разыскивала чудодейственные рецепты, но ничего не помогало – Манана оставалась смугловатой.
Софо радовалась дочери – Манана росла послушной. Поэтому не капризничала, когда мать с раннего детства пыталась отбелить ей кожу, накладывая бесконечные сметанные и огуречные маски. Софо разыскивала чудодейственные рецепты, но ничего не помогало – Манана оставалась смугловатой.
Манана была умной девочкой и прекрасно видела, что никак не соответствует общепринятым канонам красоты. Не говоря уж о том, что у нее не было ничего от материнской внешности. Она даже смотреть на мать боялась, считая ее такой красивой, что можно ослепнуть. Матерью она восхищалась и даже огорчалась, что доставляет ей такие страдания. И уже в детстве Манана решила радовать маму другими достоинствами, главным из которых будет сдержанность. «У меня олимпийское спокойствие», – думала она и очень этим гордилась. Манану было практически невозможно вывести из себя – она всегда была в меру приветлива, вежлива, в ней никто не замечал детской непосредственности, подросткового бунтарства, юношеских порывов. Манана не позволяла себе громко смеяться, плакать, кричать, жестикулировать. И надо сказать, это очень радовало Софо и Сандро. Они знали, что их дочь «умеет себя вести», что было несомненным доказательством высокого происхождения. Манана была улыбчива с незнакомыми гостями, никогда не капризничала, не повышала голос – родители гордились поведением дочери.
Когда Манана стала постарше, то начала искать в себе другие достоинства, и не без результата. Рассмотрев себя в зеркало, она отметила, что ноги у нее гладкие, идеальной формы, длинные, но с крупными лодыжками и излишне длинной стопой, что опять же подтверждало версию о недостойных зеленщиках в роду. Манана даже тайно пыталась уменьшить лодыжки, перематывая ноги бинтами, но тоже безуспешно. И как ни старалась девушка есть побольше сладкого, чтобы нарастить хоть какие-то округлости, она так и оставалась чересчур худой.
Надо признать, что все это Манана делала исключительно для себя, ну, еще для Софо, но никак не ради будущего удачного замужества. Она не стремилась понравиться мужчине, чтобы выйти за него замуж и обеспечить себе счастливую женскую судьбу. Она вообще не считала, что ради мужчины нужно что-то делать, чем тоже сильно отличалась от своих сверстниц, которые лет с тринадцати только и говорили о том, как поскорее выйти замуж. Манана замуж не собиралась. Но когда подошел возраст, к ней начали свататься. И отбоя от женихов у нее не было – Манана могла показать пальцем на любого и выйти замуж. Когда ей исполнилось девятнадцать, Софо и Сандро стали уже открыто, без намеков, говорить дочери, что она должна принять предложение.
– Вы что, не понимаете? – Манана позволяла себе повысить голос на полтона. – Они не ко мне сватаются, а к вам!
– Так и должно быть, разве нет? – удивлялась Софо.
– Мне никто не нравится, – спокойно объясняла Манана матери, – мне никто не нужен.
Это Софо могла понять. Дочь пережила несчастную любовь, о чем в доме никто не говорил. И Софо с Сандро, и Манана делали вид, что ничего не было. Не было никакой любви.
Мать и не подозревала, что Манана решила выйти замуж «по-другому». Как по-другому, она не знала, но была уверена, что «не так». Поэтому с вежливой улыбкой, сохраняя «олимпийское спокойствие» и всегда одинаковое выражение лица, отказывала женихам и свахам. Родители смирились – их дочь так и останется старой девой. И были крайне удивлены, когда однажды в их доме появился Каха.
Каха был, что называется, без роду без племени. Без гроша за душой. Самый обычный мужчина, в сторону которого даже смотреть было неинтересно. Да еще и без собственного дома – жил в квартирке на окраине города, оставленной ему в наследство покойной теткой. Софо позвонила всем знакомым свахам, но никто про Каху слыхом не слыхивал. Ни родственников знаменитых, ни одного князя в роду. Ничего плохого о нем сказать нельзя, но и хорошего тоже.
Но в Манану будто бес вселился. Она даже стала повышать голос и хлопать дверью, чего за ней раньше не водилось. Что на нее нашло? Уперлась, и все, – или выйду замуж за Каху, или ни за кого. И чтобы быстро. Чуть ли не бегом. Софо умоляла Манану одуматься – зачем обрекать себя на жизнь не пойми с кем? Сандро махнул рукой – пусть выходит за кого угодно. Куда лучше, чем старой девой остаться. И надо благодарить этого Каху, что он согласился на Манане жениться.
Но Софо была категорически против. По ее звонку все свахи города с энтузиазмом стали искать претендентов на руку Мананы. Софо дала добро даже на вдовцов и разведенных. Но когда уже были распланированы встречи, Манана заявила, что или она выйдет замуж за Каху, или убьет себя. Угрозу она произнесла спокойно, даже бровь не взлетела, отчего Софо испугалась еще больше. Если бы Манана кричала, вопила, рыдала, то Софо бы знала, что делать, – отвела бы ее к врачу и запретила выходить замуж. Но Манана сказала как отрезала. Было от чего испугаться.
Познакомились они в театре, где Каха числился музыкантом оркестра. Манана неплохо играла на фортепиано – ее учили лучшие педагоги, и иногда она приходила в театр поиграть в свое удовольствие. Она очень хотела быть концертмейстером, играть «в ноги» для балерин, но такая профессия была ее недостойна. И Манана приходила в театр, можно сказать, тайно, сидела в холодном классе и с восторгом смотрела на молоденьких танцовщиц. Чтобы поднять им настроение, она импровизировала – играла знаменитые мелодии, даже детские, но так, чтобы сложился счет. Девочки ее обожали. Да и педагоги тоже – о подобном концертмейстере можно было только мечтать.
В один из таких вечеров Манана и увидела Каху – он стоял в дверях и аплодировал. Каха, собираясь домой, услышал непривычные звуки из зала и зашел посмотреть, кто так играет. Глаза у девушки, сидевшей за роялем, были восхитительные – фиолетовые, как анютины глазки. И она была как из другого мира. Каха сразу понял, что у концертмейстера за плечами слишком хорошая профессиональная школа, и наслаждался тем, как Манана импровизирует. Он вызвался ее проводить – ему стало интересно.
Что уж говорить, Каха был красавец. Не писаный, картинный, а мужественный, с ярко выраженной харизмой. К тому же обаятельный как черт. Нет, как сто чертей. Каха обладал чувством юмора, был галантен, эпатажен, но в меру. Он был воплощением мечты любой женщины – умный, яркий, талантливый, красивый, щедрый, добрый, веселый. Во всяком случае, именно таким он показался Манане. Она даже забыла о своей знаменитой сдержанности и согласилась пойти в кафе выпить бокал вина. Каха красиво ухаживал, рассыпался в комплиментах, но не пошлых, прямых, а профессиональных. Он восторгался ее исполнением, ее руками, ее умением «не гнать», как требует темп, а играть «в ноги». Манана растаяла и не заметила, как выпила полбутылки вина. И наступил момент, который она помнила всю жизнь, – голова ей отказала. Ей не хотелось больше быть сдержанной и вежливой. Ей не хотелось улыбаться, а хотелось хохотать. И самое главное – для Кахи она была обычной девушкой. Она назвала ему свою фамилию, однако он никак не отреагировал – даже не знал ничего о ее родителях. И дом, до которого он ее провожал, был для него самым обычным домом.
– О чем вы мечтаете? – спросил Каха в тот первый вечер.
– Я хочу выйти за вас замуж, – ответила Манана.
– Не вижу никаких проблем! – расхохотался Каха.
Уже через два дня он пришел с визитом в их дом. Софо чуть в обморок не упала, а Сандро немедленно предложил выпить. У Кахи был один, но очень видимый недостаток – невысокий рост, на голову ниже Мананы (сплетницы судачили, что на две головы). Но он был франтом – носил кепочку с заломом набок. От такой пошлости у Сандро даже стенокардия разыгралась, и он перешел на коньяк.
Каха увидел, что Софо внимательно, очень по-женски, разглядывает его обувь и немедленно сообщил, что ботинки шьет на заказ. Он рассказывал это с такой легкостью, с таким юмором, что даже Софо начала улыбаться и просить телефон его обувщиков. Каху действительно знали все обувщики города. Ему шили ботинки на внутреннем, скрытом, каблуке.
– У меня две пары – одни для улицы, другие для концертов, – рассказывал Каха, и обаяния ему в этот момент было не занимать. – Конечно, это считается страшной тайной, но весь оркестр об этом знает!
Когда он, поблагодарив за ужин, встал и стал прощаться, Манана пошла его проводить до дверей. Каха изо всех сил тянул шею, как жираф, а она намеренно сутулилась. Они странно смотрелись.
– Зачем он тебе? – спросила Софо у дочери.
– Я ему нравлюсь, – ответила Манана.
– Он похож на лорда Макрешли из «Фантомаса», – объявила Софо. – Как он может нравиться?
Кто бы сомневался, что с тех пор Каху за глаза стали называть лордом Макрешли.
Свадьбу сыграли быстро и тихо. Никого из родственников не позвали. А что звать, если гордиться нечем? Каха поселился в знаменитой квартире и жил вместе с тестем и тещей. Позор для мужчины. Манана была полна решимости переехать в квартиру мужа на окраину города, но Софо сказала, что умрет в тот же день, и Каха встал на сторону тещи.